Маргариту Бургундскую

Маргариту Бургундскую Маргарита, Жанна и Бланка Бургундские – порочные принцессы Ночь на четырнадцатое марта 1314 года выдалась холодная, но, неглядя на ветр, гневными порывами налетавший с реки, парижане массами прибывали на пространство экзекуции тамплиеров. На маленьком Еврейском полуострове среди Сены, где традиционно миролюбиво паслись скотины и козы, палачи построили большой костер, на верху которого, привязанные к столбам, стояли осужденные – Великий магистр Ордена рыцарей-тамплиеров Жак де Молэ и приор Нормандии Жоффруа де Шарнэ. От галереи царского замка костер отделяла только узкая протока, и ничего не мешало Филиппу Красивому, его сыновьям и членам Королевского совета следить за казнью. Филипп iv стоял у самой балюстрады. Это был высочайший, широкоплечий, атлетического склады мужчина c белыми, чуток рыжеватыми, вьющимися волосами до плеч. Правильное, ровно безмятежное лицо сударя поражало удивительной красотой, а большие голубые глаза – неподвижным ледяным взором. Жак де Молэ повернул голову к царской галерее. Взгляды Филиппа и семидесятидвухлетнего Великого магистра скрестились, какбудто эти люди( 1-го из которых вознесло над всеми преимущество рождения, а иного – случайности судьбы) все еще мерились силой. Они неотрывно глядели друг на друга, и никто не знал, какие идеи, ощущения и воспоминания проносились в эту минутку в головах 2-ух заклятых противников. Король махнул рукою, и кат поднес пучок пылающей пакли к куче хвороста, сложенного у подножия костра… Черный дым, столбом поднявшись кверху, закрыл обоих стариков, но скоро ветр, раздувая огонь, рассеял едкую завесу, и очам короля, его сановников и массе парижан открылась жуткая головка: Жоффруа де Шарнэ, приор Нормандии, целый вмещенный огнем, рвался бросать от фатального столба. Он орал от невыносимой боли, и на его побагровевшем лице явственно проступил долгий белоснежный рубец – давнишний отпечаток удара клинком, приобретенного в безжалостном бою с неверными. Великий магистр, задыхаясь в дыму, кое-что заявлял собственному другу, вероятно, стараясь подбодрить его, но рев пламени заглушал его слова… Когда поленья осели, пламя взмыл кверху, и огонь охватило платьице Жака де Молэ. В миг ока 2-ой старик перевоплотился в горящий факел. Вдруг из огненного ада послышался зловещий глас: – Позор! Позор вам всем! Ибо тут погибают невинные! Великий магистр, пожираемый пламенем, всееще смотрел на царскую галерею. Его громовой глас внушал кошмар. Толпа попятилась… – Папа Климент! Рыцарь Гийом де Ногарэ! Король Филипп!.. Не пройдет и года, как я призову вас на суд божий, и воздастся вам справедливая расправа! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена! Пророческий голос потонул в реве пламени. Еще некотороеколичество минут Великий магистр бился со гибелью, но веревки лопнули, и Жак де Молэ упал в бушующий пламя. И лишь поднятая кверху почерневшая десница с опасностью поднималась к небесам… Парижане, испуганные проклятием тамплиера, застыли на месте, и только томные вздохи и шепот выражали потерянность и беспокойное ожидание толпы. Люди непроизвольно направляли взгляды к галерее, где все еще стоял повелитель и неотрывно глядел на обуглившуюся руку, застывшую в жесте, предающем проклятию. Сорокашестилетний, не знавший беспомощности повелитель уже 20 9 лет правил Францией. Немногословный по натуре Филипп с годами становился все молчаливее и молчаливее. Почти 30 лет он следил, как пресмыкались перед ним люди; по их походке, по очам, по тону гласа он определял, что они от него ожидали и на что рассчитывали. Государь знал, сколь велико их тщеславие, а основное – что любой из них стоил. Умный, напористый и замкнутый властелин, Филипп многими действиями на добро царства отметил родное царствование. И никогда повелитель не засомневался в собственной правоте, полагая себя непогрешимым. Поэтому и осмелился он в окончание семилетнего судилища над Орденом тамплиеров выслать на костер, какбудто заурядного колдуна, самого Великого магистра. Испугало ли короля проклятие? Вряд ли. Скорее только Филипп задумывался о том, как воздействует оно на расположение парижан. Когда обеспеченный и могущественный Орден прилюдно истребляли, люд неприкрыто злорадствовал. Но ужасные слова проклятия, прозвучавшего с костра, могли отразиться на отношении подданных к собственному государю… Так оно и приключилось: с той ночи люд невзлюбил Филиппа Красивого. Неблагодарные французы с легкостью забыли долговременную заботу, которую обнаруживал о них этот повелитель, учредивший Генеральные штаты, отменивший крепостную зависимость селян от собственных сеньоров, обуздавший ведать, уравнявший в правах периферии, строивший цитадели и поддерживавший мир. Зато все заговорили о том, что золотые монеты день ото дня стают проще и стоят подороже, что бунты заканчиваются виселицами и что все обязаны послушно подчиняться царской власти. И лишь два человека постоянно поддерживали короля в его начинаниях: Ангерран де Мариньи, коадъютор, предводитель царства, и Гийом де Ногарэ, хранитель печати, канцлер Франции. Оба они присутствовали при экзекуции, и 1-го из них – Гийома де Ногарэ – проклял тамплиер. Именно Гийом де Ногарэ, уроженец окружностей Тулузы, вероятный последователь еретиков-катаров, [4] впрошлом царский судья сенешальства Бокер, ставший основным вершителем правосудия царства и одним из советчиков сударя, прежде поднял руку на престарелого Папу Бонифация viii, отвесив ему пощечину латной рукавицей. Он же заправлял на протяжении 7 лет ужасным судилищем над тамплиерами, собственно проводя допросы. Бесчувствием Ногарэ мог конкурировать с заправскими катами: он ни разу даже не побледнел, слушая мольбы о пощаде и предсмертные клики истязаемых жертв. Проклятие Жака де Молэ вызвало на его лице только саркастическую улыбку. Ногарэ пожал плечами: он выполнял собственный долг и не усматривал за собой ни малейшей вины. Никогда еще во Франции не было настолько грозного хранителя печати… Рядом с Филиппом Красивым, Мариньи и Ногарэ на балконе дворцовой галереи стояли три царских сына. Увы, лишь один из них – обычный, также Филипп, граф Пуатье, – веселил отца. Старший же – Людовик, унаследовавший от мамы корону Наварры, уже получил в народе полностью заслуженное нелестное прозвание Сварливый. Глядя на собственных сыновей, Филипп Красивый задумывался о законе первородства и о том, что натура не позаботилась об интересах французского престола. Ведь что лишь не наделает, став владыкой, его старший сын Людовик!.. Лишь отдаленно напоминая внешностью отца, узкоплечий, со впалой грудью и потухшим взглядом, мелочный, свирепый, неустойчивый и скромный разумом, наследный царевич владел тщеславием павлина, ужасно гордился собственной наваррской короной, не обнаруживал энтузиазма ни к чему, несчитая забавы в лапту, и, будучи уже 7 лет женатым на великолепной даме, смог начинать папой одного-единственного малыша, да и то девочки. Великодушием и отзывчивостью сердца Людовик также не различался. Великий магистр тамплиеров был его крестным папой, но царевич и пальцем не пошевелил, чтоб его избавить, наиболее такого, он с нескрываемым злорадством смотрел на смерть Жака де Молэ. И все же ужасное проклятие рыцаря повергло его в трепет… Филипп, граф Пуатье, прозванный за рост Длинным, был, против, человеком умным и рассудительным. Обликом собственным и искренними свойствами он различался от всех иных членов царского дома. В нем не было ни красоты и властности отца, ни тучности и запальчивости дяди Карла Валуа. Высокий, худощавый, с узким лицом, с ненормально длинными руками и ногами, Филипп заявлял светлым, суховатым гласом, был скуп на жесты. Все в нем – изящные черты лица, умеренная одежка, воспитанная, размеренная стиль – свидетельствовало о решительном характере, здравомыслии и о том, что башка властвует над порывами сердца. Отец выделял его посреди сыновей и сожалел, что не Филипп унаследует корону. Увы, распорядок, в котором детки возникают на свет, дело не родительское, а божье. Младший сын, Карл, граф де ла Марш, прозванный, как и отец, Красивым, был покуда что только только смазливым юношей с детской душой. К огорчению, ему было суждено остаться таковым совсем. Стройный блондин с ласковым румянцем на щеках, он как две капли воды походил на короля в молодости, но принцу недоставало отцовской мужественности, спокойной властности. Он был похож раковине – красивый извне, но порожней внутри. Страшная смерть привела Карла в ужас… – Вы довольны, брат мой? – обратился к Филиппу его высочество Карл Валуа, прервав невеселые идеи сударя. – Нет, – ответил брату Филипп. – Я сделал ошибку. Прежде чем отправить их на костер, я обязан был велеть выхватить им язык… И, как постоянно, невозмутимый, повелитель в сопровождении Ангеррана де Мариньи и Гийома де Ногарэ покинул галерею. – Ну и вонища, – брезгливо морщась, произнес Людовик Наваррский. – Наконец-то и мы можем выйти отсюда… Вздохнув с облегчением, три царских сына поторопились к собственным женам; к тому времени все трое уже были женаты. Принцессы по праву числились первейшими красавицами царства. Воплощение юности и изящества, они собственным появлением оживили печальную атмосферу двора, погруженного в грусть со времени погибели царицы Жанны. С тех пор прошло уже 9 лет, но ни одной даме не получилось захватить грозное королевское сердечко. Судьбе было угодно, чтоб Филипп полюбил ту, которую из высших муниципальных суждений предназначили ему в супруги, – Жанну Наваррскую, графиню Шампани. До женитьбы с Филиппом малая инфанта двенадцать лет жила в Венсенском замке. Она развдень видела собственного жениха, который был ветше ее на 4 года, и не укрывала собственной любви к нему. – Ты самый-самый прекрасный паренек на свете, – разговаривала она Филиппу, забиралась ему на колени, гладила его длинные рыжеватые кудри и осыпала лицо поцелуями. Юная царица очаровывала всех собственной обходительностью и добротой. Она подарила жену дочь и троих сыновей, и Филипп полностью мог полагать на расширение рода… С кончиной Жанны Наваррской повелитель не направлял интереса на дам, храня целомудрие. И лишь собственным молодым невесткам невозмутимый Филипп способен был презентовать улыбку. " Моим сыновьям повезло, – задумывался повелитель, глядя на принцесс. – Я не лишь преследовал интересы короны, но и дал им красивых спутниц жизни ". Маргарита Бургундская, царица Наваррская, жена Людовика, приходилась собственному сварливому супругу троюродной сестрой. Она была дочерью Робера ii Бургундского, 1-го из преданных советчиков короля, и Агнессы Французской, младшей дочери Людовика Святого и Маргариты Прованской. Принцессе исполнилось 20 три года, и ее краса достигла верховного расцвета. Маленькая изящная брюнетка со смугло-золотистой кожей и большими темными очами, доставшимися ей в имущество от бабки-южанки, Маргарита подсказывала Бланку Кастильскую и живостью нрава, и любовью к музыке, живописи и нарядам, а втомжедухе – не станем хитрить – любвеобильностью. У нее было прекрасное тело, и она непревзойденно знала это. Нечастые и в большинстве собственном церемониальные визиты маломощного жена в спальню Маргариты не могли насытить чувственного голода юный дамы, что, очевидно, не содействовало улучшению отношений меж супругом и супругой. При дворе поговаривали, что эти двое не благоволили друг к другу еще до брака, со порой же вражда переросла в глухую нелюбовь. Гордой и горячей Маргарите нужен был решительный и властолюбивый муж, которому она могла бы подчиняться, Людовик же не различался ни характером, ни красотой, не сверкал он и разумом и не мог начинать властителем схожей дамы. Нетрудно прикинуть, какой-никакой была их первая брачная ночь… Бракосочетание юной пары состоялось тринадцатого сентября 1305 года в Верноне, в равнине Сены, только в 5 лье от неясной цитадели Шато-Гайар, возведенной наиболее ста лет обратно Ричардом Львиное Сердце. Выбор места женитьбы не был случайным: Вернон сочинял дробь приданого Агнессы Французской, отец которой, Людовик Святой, обожал этот поселок, где умышленно для него выращивали салат, и нередко посещал комфортный вернонский замок. В день женитьбы дочери с Робером Бургундским он подарил Вернон Агнессе. Людовик и Маргарита не задержались в Верноне, они практически сходу уехали в Париж, где оба ощущали себя болееуверенно и вольготнее. Молодые супруги уже 6 лет знали друг друга, они совместно росли, и их брачный договор предки подписали в Лоншане еще 20 восьмого февраля 1299 года. Тот же Лоншанский контракт определил судьбы и младших царских сыновей. Было решено, что Филипп Пуатье поймет в супруги Жанну Бургундскую, кузину Маргариты, дочь бургундского глава Отона iv и графини Маго д'Артуа – и совместно с ней получит Франш-Конте и титул пфальцграфа Бургундского. Карлу же, младшему сыну короля, обещали малышку Бланку, младшую дочь Маго и Отона, родную сестру Жанны. Вторую и третью женитьбы торжествовали в замке Кобрей в 1307 и 1308 годах. Ту и иную – к нескрываемому удовольствию молодоженов. Филипп Длинный, прозванный втомжедухе Умным, чуть ли не с главного взора полюбил изящную, породистую Жанну, пепельную блондинку, отличавшуюся умным поведением, сдержанностью манер и неброскими неповторимыми туалетами. Жанна отвечала супругу взаимностью и родила ему пятерых деток: 4 дочерей и сына, к большому огорчению родителей погибшего во детстве. Красавчик Карл был без ума от собственной Бланки – пухленькой, светловолосой, розовощекой и шаловливой. При золотистых волосах у Бланки были – исключительные для блондинок – коричневые глаза. Красные полные губки обнажали в улыбке ровные белые зубы. Бланка страстно обожала наряжаться и в данной собственной влечения утрачивала эмоция меры. Она любила очень огромные чепцы, прикалывала к воротнику, манжетам и поясу бесчисленное оченьмного драгоценных пряжек и брошей. Платья ее были сверху донизу расшиты жемчугом и золотым позументом. Но Бланка была так приятна, что ей прощали хотькакое безумие. Она постоянно улыбалась, постоянно была довольна собой и веселила все взгляды. Три принцессы-кузины цельными днями не расставались, развлекаясь стихами менестрелей, устраивая банкеты и пиршества по любому поводу. Их жизнь походила на нескончаемый праздник. Королю нравилась Маргарита, ее краса, ухмылка и дерзость, с которой старшая невестка высказывала свои суждения, и Филипп был рад, что конкретно она будет французской королевой. Получив титул царицы Наваррской, Маргарита образовала свой двор и стала воспользоваться совершенной волей, тем наиболее что Филипп Красивый, получив у глава Амори де Неля за 7 тыщ Нельский гостиница, пожаловал его в качестве резиденции собственному старшему сыну. Все три принцессы предпочитали замку на Ситэ или старому Лувру Нельский гостиница, который полностью мог считаться замком. Он состоял из 2-ух отдельных строений: из отеля, возведенного сравнимо нетакдавно прево Парижа, и из помнившей эпохи Филиппа Августа высочайшей зубчатой вышки, поднимавшейся прямо из вод Сены. вышка эта служила кладовой и местом для кордегардии. В ужасную ночь сожжения тамплиеров Нельская башня еще не воспользовалась отвратительной славой. Поговаривали, истина, какбудто Жанна Наваррская, супруга короля Филиппа, наделенная еще наиболее буйным характером, чем представлялось ее венценосному жену, темными ночами встречалась там с любовниками – лодочниками с Сены и студентами, – которых приказывала сутра свирепо кончать; задушенные или с перерезанным горлом, они находили могилу на дне реки. Но это были только нелепые слухи, не имевшие ничто всеобщего с реальностью, ибо царица Жанна не могла отдаваться любви в посторонних владениях. К тому же царица постоянно предпочитала Лувру Венсенский замок, где прошло ее детство; там она и скончалась водинмомент другого апреля 1304 года в возрасте 30 2-ух лет, за полтора года до женитьбы собственного старшего сына с Маргаритой Бургундской и за 4 года до такого, как безутешный муж ее заполучил Нельский гостиница совместно с башней, чтоб заронить там молоденькую наваррскую чету. Маргарита истока преображения с переустройства царского двора, куда сейчас была допущена молодежь. Три принцессы выдумали новейшую моду: они стали перемещать платьица, юбки которых имели с одной стороны сечение во все бедро. При ходьбе мужскому взгляду водинмомент раскрывалось еще более, чем могла бы себе позволить неважнокакая благовоспитанная девушка. Кавалеры, ослепленные мимолетным зрелищем, при облике икры или красивого ноги вздыхали, растерянно опуская глаза. Вскоре по Лувру поползла слава, что невестки короля не лишь прекрасны, но и отлично сложены… Жизнелюбие 3-х принцесс формировало в царском замке атмосферу легкого опьянения и неутоленных влечений. Женщины стали флиртовать с мужчинами, с наслаждением принимая комплименты. Жены придворных, ревниво следя за своими супругами, с нетерпением поглядывали на супругов 3-х бесстыдниц, но царские сыновья хранили Безмолвие. Вотан только сударь хмурил брови в символ неодобрения, но представление, предлагаемое взглядам неискушенных придворных, оказалось настолько завлекательным, а три молоденькие озорницы были настолько прелестны, что неудовольствие на монаршем лице скоро сменялось снисходительной ухмылкой. – Чтобы вынудить короля порадоваться, – разговаривали советчики монарха, тайно поглядывая на собственного государя, – нужно быть прекрасной, как мадам Маргарита. О, Маргарита была поистине великолепна! Ее краса пленяла фантазия хотькакого мужчины. Небрежным жестом, мимолетной ухмылкой инфанта могла зародить в мужском сердечко самую смелую веру. Взгляд ее замечательных темных, бархатистых глаз умел ласкать. Когда в сердечко Маргариты вспыхнула влечение к Филиппу д'Онэ, она без труда заполучила его в любовники: юный человек издавна был от принцессы без ума. Д'Онэ были состоятельны, их владения Вемар и Онэ-ле-Бонди меж Понтуазом и Люзаршем, а втомжедухе необъятные земли в окрестностях Гран-Мулена приносили большие финансы. Старший брат Филиппа, Готье, уже будучи конюшим Филиппа Пуатье, заключил удачнейший брак, брав в супруги Агнессу де Монморанси, чей род восходил к главному христианскому барону Франции. – Будь осторожен, сын, – напутствовал государь д'Онэ младшего сына, посылая Филиппа ко двору Карла Валуа, царского брата. – Не забывай, что чем богаче дама, тем подороже она обходится мужчине. – Не забуду, отец, – ответил Филипп и скоро удостоверился в правоте родителя. Разумеется, он не горевал по поводу средств – их у него было предостаточно. Когда стиль вульгарна об удовлетворении влечения, золото в его очах потеряло любую стоимость. Филипп был счастлив. Маргарита, все почаще наведываясь в Нельский гостиница, приказала привести в распорядок и гигантскую мрачную башню с узенькими продолговатыми окнами-бойницами и островерхой крышей. – Мне нужно хоть времяотвремени быть одной, – заявила она. – Хочется поразмышлять в тиши, уважать молитвенник, полюбоваться видом из окна… Людовик Наваррский, зная сумасбродный характер супруги, никак не опешил данной, казалось бы, непонятной прихоти. Он выделил средства на обновление вышки, не предполагая, что способствует супруге превратить прочность в приют любви. Пока велись работу по благоустройству Нельской вышки, любовники встречались в царском замке, где их спокойствие оберегали приуроченныек в тайну Жанна и Бланка Бургундские. Обе принцессы, довольные, что участвуют в настолько захватывающей интриге, дежурили в коридорах и у дверей комнат Маргариты, которая тщательно говорила кузинам о собственных встречах с обожаемым. Почти любое утро три юные дамы запирались то в спальне Жанны, то в опочивальне Бланки и с замиранием сердца слушали особенные детали амурных приключений старшей из них. Узнав, что у Филиппа имеется старший брат, Бланка единожды заявила: – Готье станет моим! Более робкая Жанна не стала противоречить, и на последующий день Филиппа попросили привести брата. Готье сходу приглянулся Бланке, которая увлекла его в свою спальню, откуда юный человек получился только ранним сутра. Юная Бланка решила следовать образцу царицы Наваррской быстрее из рвения поразвлечься, чем вследствии неудовлетворенности своим браком. Старший из братьев д'Онэ не обманул ее ожиданий – по привлекательности он не уступал Филиппу, да и, судя по словам Маргариты, в любви был настолько же искушен… С тех пор спокойствие любовников охраняла одна только Жанна, приуроченнаяк сходу в две секреты. Благодаря ей в движение 3-х лет никто во замке не подозревал о том, что совершалось по ночам в комнатах принцесс… Тем порой залы в Нельской вышке стараниями Маргариты перевоплотился в комфортное любовное гнездышко, куда к ней и Бланке в неимение принцев, задержавшихся во замке, могли наведываться братья д'Онэ. Под покровом ночи юные люди чрез потайную дверь проникали в башню прямо с берега реки, чтоб под утро удалиться тем же методом, унося с собой новейшие замечательные воспоминания. Жанна, так и не решившаяся справить любовником, добровольно покрывала сестру и кузину и даже помогала им. Она передавала любовные послания и наблюдала, чтоб ничего не мешало свиданиям любовников. Все три принцессы непревзойденно осознавали, что делают ужасное грех, но полагались, что Нельской вышке удастся сберечь свою тайну. Однако же их надеждам не суждено было осуществиться… Людовик Сварливый, возвратившись домой после экзекуции, совсем не намеревался находить забвения в ласковых объятиях любящей супруги. Он выбрал потопить в вине ужас, охвативший его после такого, как он вконцеконцов понял, что слова крестного отца относились и к нему тоже… Однако гроза подстерегала короля Наваррского с неожиданной для него стороны: его не лишь прокляли, но и обесчестили, превратив в рогоносца. А как понятно, рога просто перемещать, ежели о них не ведать, в неприятном случае это украшение делается неподъемным… Не прошло и 2-ух месяцев после смерти тамплиеров, как роковая опечатка принцесс направила восторги любви в слезы кошмара и бесчестья. К раскрытию секретов Нельской вышки оказалась причастной дама – царица, опустившаяся до доносительства и превратившая в ад жизнь собственных родных братьев. Для этого у нее обязаны были быть значительные основания… красавица, царица Англии, дочь Филиппа Красивого, четкая копия отца – та же холодная краса, те же надменность, непреклонность, гордость и высокомерие, – спросив о прелюбодеянии принцесс, с трудом сохранила хладнокровие. Когда красавица глядела на молодых преступниц, в ее красивых голубых очах горела нелюбовь. Уже 5 лет прошло с тех пор, как отец, следуя политической выгоде Франции и личному желанию созидать дочь королевой, обрек Изабеллу на незавидное наличие. Став супругой Эдуарда ii Английского, она в тот же день перевоплотился в несчастнейшую даму в мире, ибо муж пренебрег ею. Новобрачный никак не был ни стар, ни немощен. Эдвард, похвала Небу, различался отличным здоровьем, и ко дню женитьбы ему исполнилось только 20 4 года. Но ни гордая выправка, ни высокомерный взгляд не могли одурачить внимательного наблюдающего, каковым по праву числился французский монарх. Молодой британский сударь являлся совершенной противоположностью собственному папе Эдуарду i, прозванному " английским Юстинианом " и " молотом шотландцев ". Эдвард ii был, безусловно, прекрасным мужчиной – атлетического склады, подвижным и ловким, – но тело его, закаленное физиологическими упражнениями и забавой в мяч, почему-то не излучало силу: повелитель был элементарно большим и высочайшим. Неострые черты его лица разговаривали о безволии, линия яйцеобразного подбородка под вьющейся ясной бородкой не свидетельствовала ни об энергии, ни о властности, ни даже о чувственности. Шелковистая борода не могла утаить искренней беспомощности Эдуарда, который то случайно тер вялой рукою лицо, то размахивал ею, то теребил нашитые на камзол Маргариты. Голос, который он считал могучим и жестоким, нередко изменял ему, неглядя на все усердия. Спина, желая и широкая, изготовляла противное воспоминание: линия от шеи до поясницы казалась неровной, волнообразной, мягкой, какбудто позвоночник гнулся под тяжестью торса. Трудно было не увидеть ласковых взоров, которыми обменивались Эдвард и Питер Гавестон, друг детства британского монарха, прежде небольшой барин, получивший от венценосного друга титул глава Корнуэльского и руку сестры глава Глочестера, Маргариты Клэр, одной из самых состоятельных наследниц в Англии. Какие награды вознесли Питера Гавестона настолько приподнято? Об этом издавна судачили во всей Европе, и для Филиппа Красивого характеры Эдуарда не были секретной. Но разве разрешено отказать британскому королю и не дать ему в супруги дочь только на том основании, что он предпочитает дамам парней? Двадцать другого января 1309 года Филипп в Булони сопровождал шестнадцатилетнюю Изабеллу. Она взошла на борт корабля, украшенного флагами с французскими лилиями и английскими леопардами, и нежно улыбнулась папе. Филипп, расставаясь, поднял руку. Он уже знал, сколь угрюмое супружество ждало Изабеллу. Но сударь выдал дочь замуж за иного сударя, поэтому что этого требовали интересы страны. Все прочее в расплата не принималось. Путешествие по штормящему морю нисколько не походило на свадебное. К огорчению Изабеллы, Эдвард не показал настойчивости в ожидаемых от молодожена посягательствах на целомудрие новобрачной. Вскоре оказалось, что всю свою влюбленность повелитель без остатка отдавал Питеру Гавестону, с которым не разлучался ни днем, ни ночкой. Двадцать другого февраля на Изабеллу в Вестминстере возложили желанную корону. И тут юная царица совсем поняла, чем поступилась из-за собственного высочайшего расположения. В памяти всплыли слова отца: " Мы рождены не для такого, чтоб подаваться собственным горестям, красавица. Короли живут жизнью собственного царства и лишь в этом обретают удовлетворение… очевидно, при условии, что они благородны собственного высочайшего удела ". Воспитанная в ревностном влечении владеть короной, красавица получила желаемое, но цена оказалась неописуемо высочайшей. Жизнь отвергнутой дамы, униженной и безвластной царицы наполнилась невыносимой горечью. И лишь появление сына возвращало ей силы. На 5-ый год брака красавица впервыйраз побывала Францию, и все сходу увидели, как шибко она поменялась. Филипп Красивый пригласил зятя и дочь на пиршества по случаю посвящения принцев в рыцари. В саду аббатства Сен-Жермен-де-Пре повелитель устроил пир; гостей, расположившихся под шелковыми позолоченными навесами, обслуживали слуги, разъезжавшие на лошадях. Лицедеи разыгрывали смешные сценки, менестрели распевали песни. Развлечения длились всю ночь. На уличных перекрестках стояли бочки с вином. Общее пиршество лишь усугубляло расположение Изабеллы, принуждая ее ассоциировать родное горе с благоприятной долей невесток. Окруженные восхищенной массой придворных, принцессы в шикарных нарядах довольствовались всякой минутке жизни. Рядом с ними Изабелле доводилось делать над собой огромное напряжение, чтоб утаить безнадежное угнетение. К тому же поведение принцесс она считала элементарно грубым! Безумные наряды, в которых им почему-то дозволялось щеголять, вызывали осуждение целомудренной Изабеллы. При идеи о том, что Маргарита в один красивый день будет французской королевой, красавица ощутила укол зависти. Ее охватила бессильная гнев. Подумать лишь: таккак как-то она обожала собственных радостных кузин! Помня об этом, красавица, отправляясь во Францию, изготовила для них подарки – три схожих, подбитых шелком, сплетенных из золотых нитей кошеля для милостыни; застежкой им служили три драгоценных камня, любой величиной с ноготь огромного пальца. Маргарита, Жанна и Бланка пришли в восхищение от даров британской царицы, но не торопились прицепить бумажники к поясу, будучи донельзя избалованными всяческими подношениями. красавица страшно оскорбилась, и это безотлагательно заметил ее кузен Робер д'Артуа – сопровождавший английскую царицу рыжеволосый великан, которого, кроме большого роста и необыкновенной силы, различали лукавство и прозорливость. Уже некотороеколичество лет Робер враждовал со собственной теткой Маго, вдовой глава Бургундского, мамой Жанны и Бланки. Предметом спора стало королевство Артуа, которое Маго унаследовала от отца, Робера ii, и на которое ее племянник претендовал на правах внука такого же Робера. В 1309 году повелитель Филипп собственно решил дело в выгоду Маго, но строптивый Робер отказался покориться царскому приговору. Ненависть племянника к тетке распространилась и на ее дочерей, и Робер поклялся отомстить молоденьким невесткам Филиппа Красивого. Правда, его вражда к Маргарите взятьвтолк тяжело; можетбыть, он был к ней неравнодушен, она же отвергла его… Как бы там ни было, в Изабелле Робер отыскал союзницу. – Мадам, – произнес он, – да станет вам понятно, что грядущая царица Франции быстро получит прозвание Маргарита Распутница… – О чем вы, Робер? – спросила красавица, подняв на кузена удивленный взор больших голубых глаз. – Вы не ослышались, двоюроднаясестра, – кивнул красный гигант. – Да и обе бургундские сестры не лучше Маргариты. – Как? Жанна и Бланка также развратны? – злобно уточнила юная царица. – Бланка безусловно, а вот Жанна… – Робер нерешительно махнул собственной большой ручищей. – Просто она наиболее ловкая, – добавил он. – Вы убеждены? – красавица поднялась со собственного кресла с высочайшей резной спинкой. – Ваши братья, мадам, рогоносцы, все трое! – крепко заявил Робер. – Если это истина, – медлительно сказала царица, – я не потерплю аналогичного стыда, не позволю, чтоб моя семья стала повальным посмешищем! Робер удовлетворенно хмыкнул: он смог задуть ярость в душе гордой Изабеллы. – У вас имеется подтверждения, кузен? Назовите имена! – потребовала царица. – Когда дама тайно реализует свои драгоценности, разве это не подтверждение такого, что она одаривает любовника или приобретает себе сообщников? – Не постоянно, – разочарованно скривила губки красавица. Робер торопливо посулил узнать все детали и, добыв улики, уведомить английскую царицу о итогах собственного расследования. И красавица согласилась на то, чтоб человек, который совместно с ее братьями( и, кстати, совместно с обоими братьями д'Онэ) получил прежде аристократический пояс из рук ее отца, заделался соглядатаем и разведчиком самого невысокого пошиба – ибо ему предстояло подглядывать в замочную скважину дамской опочивальни. Ненависть к невесткам одолела пытки совести… Робер д'Артуа активно взялся за дело. Впрочем, особенно заниматься ему не довелось, таккак беспечные Маргарита и Бланка практически не укрывали собственного расположения к братьям д'Онэ. Прогуливаясь в окрестностях Нельского отеля, Робер нередко встречал и Филиппа, и Готье; увидев же у них на поясах однообразные бумажники – подарки британской царицы, – он получил и подтверждение прелюбодеяния принцесс, и вероятность отомстить неприятной Маго. Уведомив обо всем Изабеллу, Робер взялся ожидать новейшего визита британской государыни в родную страну. Принцессы же и доставить себе не могли, что быстро, совершенно быстро им опять предстоит встреча с Изабеллой. Две юные дамы, за 4 года осмелевшие от собственной безнаказанности, сделали непоправимую ошибку… В небольшом городе Клермон на Уазе царицу Англии встречали его высочество Филипп, граф Пуатье, и его высочество Карл Валуа. Брат и дядя сопровождали Изабеллу в Понтуаз, где в замке Мобюиссон ждал ее отец, повелитель Филипп. Над свитой французов, какбудто могучая башня, возвышался Робер д'Артуа. Приветствуя венценосную кузину, он нагнулся к ее носилкам. – Кто эти люди, что бесчестят корону Франции? – спросила красавица. – Они состоят в сопровождающей вас свите, мадам, – ответил Робер, улыбаясь. – Я хочу созидать их немедленно! – грубо кинула царица. И Робер Артуа жестом подозвал братьев д'Онэ. – Королева изволила вас увидеть, – коварно подмигнув, сказал им Робер. О да, царица сходу увидела однообразные бумажники, прицепленные к поясам братьев. Вечером в день приезда красавица встретила 3-х собственных кузин с сияющим ухмылкой лицом и любезно отвечала на их приветствия. А сходу после ужина она прошла с папой в его кабинет. Король Филипп глядел на дочь собственным ледяным взором, ждя, что она заговорит первой. " Сейчас я нанесу ему ужасный удар, – подумала красавица, не смея приступить беседа. – Если бы распутницей оказалась одна Бланка, я бы промолчала, но развратничает и Маргарита… " Выпрямившись в собственном кресле, она радикально сказала: – Отец, вы постоянно разговаривали об почтении, которое обязаны кормить к самим себе персоны царского рода. Именно внимание о чести нашей семьи снова привела меня во Францию… Филипп Красивый не сводил с дочери немигающего взора. – Так длячего же вы приехали, красавица? – поторопил он ее. красавица с трудом перевела дыхание. – Я приехала поэтому, – медлительно проговорила она, – что супруги моих братьев – развратницы, и хозяйка мысль о том, что царица Наваррская, грядущая царица Франции, оскверняет корону, которую носила ваша любовь жена и наша мама, стала для меня невыносимой… – Я знаю, что вы ненавидите ваших невесток, – перебил дочь Филипп. – Но фактор вашей неприязни… – Моя вражда владеет основания, отец, – заявила красавица, величественно вскинув голову. – Личное счастье для правителей – ничего, ежели стиль идет о охране их чести. Об этом вы также нередко разговаривали мне, отец. Позвольте раскрыть вам истину, которую от вас скрывают… красавица прервалась, какбудто ждя слов согласия, но повелитель безмолвствовал. – Мне стало понятно, – продолжила она спустя миг, – что Маргарита и Бланка брали себе в любовники братьев д'Онэ, конюших глава Пуатье и нашего дяди Карла Валуа. Что касается Жанны, то никто не может именовать имени ее любовника, но быстрее только только поэтому, что она наиболее ловко прячет свою тайну. Однако достоверно понятно, что она поощряет забавы сестры и кузины, покровительствует им, способствует улаживать свидания с любовниками в Нельской вышке. Об этом произносит целый двор, и лишь вы еще не… – Доказательства, красавица! У вас имеется подтверждения? – перебил дочь Филипп Красивый и предостерегающе поднял руку. И тогда британская царица поведала ему историю с золотыми кошелями. – Я своими очами видела у поясов братьев д'Онэ свои подарки, – окончила красавица. Король неговорянислова поднялся с кресла. красавица ожидала. – Пойдемте, – внезапно сказал Филипп. – Пойдемте к ним. Он резким ходом раскрыл дверь и пропустил дочь вперед. По длинному темному коридору они прошли в иное крыло замка Мобюиссон, где вмещались покои 3-х царских невесток. – Не изволите ли, – без каждых предисловий потребовал повелитель, – представить мне бумажники, какие вам подарила британская царица? – Я… я оставила собственный в Париже, – пролепетала Жанна. – И я… – И я тоже… – схватили Маргарита и Бланка. – Ну что ж… Раз вы оставили бумажники в Париже, мы попросим братьев д'Онэ съездить за ними, – заявил Филипп Красивый, открыл дверь и повелел привратнику немедленно пригласить обоих конюших. Готье и Филипп д'Онэ, на долю которых выпало радостное детство и безоблачная молодость, привыкли удовлетворять наиболее тщеславные свои желания и по праву считали себя баловнями судьбы. Немудрено, что пытки скоро сломили их. Накануне гарцевавшие в царском кортеже, наутро они утратили человеческий вид. Гийом де Ногарэ, ожесточенный и удивительно бесчувственный деятель царской воли, ухитрившийся заполучить от рыцарей-тамплиеров наиболее неописуемые сведения, знал, как распутывать языки. " Тамплиеры держались благороднее ", – подумал он, бросив крайний взор на истерзанные тела братьев д'Онэ, и, более не оборачиваясь, получился бросать из пыточной камеры. Из давнего замка Понтуаз, превращенного в тюрьму, он направился в Мобюиссон, где его уже ожидали повелитель и члены царской семьи. Филипп iv подал символ, и хранитель печати, развернув пергаментный свиток, стал декламировать запись допроса. Поначалу оба брата, как и подобало людям благородным, отрицали все нарекания, но чрезвычайно быстро забыли о галантности. Все, что для виновных обозначало влечение, амурный пыл и удовольствие: месяц, когда принцессы вступили в преступную ассоциация, дни встреч, ночи, проведенные в Нельской вышке, имена слуг-сообщников – все было выставлено напоказ, обнажено, вскрыто. Каждое словечко, сказанное Ногарэ, полнило чашу позора, которую суждено было выпить трем царским сыновьям. Людовика Наваррского мучила страшная мысль, пришедшая ему в голову, когда он сопоставил даты встреч Маргариты с Филиппом д'Онэ и день рождения собственной дочери: " Моя дочь… моя малая Жанна… можетбыть, она не моя… " Граф Пуатье пытался не выпустить ни слова из такого, что читал Ногарэ. Хранителю печати так и не получилось выхватить у братьев д'Онэ признания сравнительно Жанны: оба отрицали, что у супруги Филиппа был возлюбленный, и не могли именовать его имени. " Конечно, она игралась гадкую роль сводни, – задумывался царевич, – в этом нет сомнения, но сама… " На очах молоденького Карла блестели слезы, желая он изо всех сил пытался их задержать. – Бланка, моя Бланка, – прошептал он. – Они были совместно, когда проклял нас Жак де Молэ… Проклятие… Проклятие тамплиера сбывается… – Немедленно прекратите причитать, Карл, – сердито одернул сына Филипп Красивый и, повернувшись к хранителю печати, отдалприказ бесстрастным тоном: – Ступайте, мессир де Ногарэ. Вы действовали как обязано. Ногарэ молча поклонился и покинул царские покои. Воцарившуюся тишину нарушил Людовик Наваррский: – Скоро начнут произносить, что моя дочь незаконнорожденная! Недовольно хмурясь, повелитель окинул сына ледяным взором. – Непременно, – прохладно сказал он, – ежели вы сами будете орать об этом на всех перекрестках. Лучше скажите нам, какую расправу вы считаете необходимым использовать к вашей жене? – Пусть умрет! – вскричал повелитель Наваррский, теряя останки самообладания. – Она – и обе остальные также! – Вас ослепило несчастье, Людовик, – водинмомент отозвался Филипп Пуатье. – На душе у Жанны нет настолько большого греха, как у Маргариты и Бланки. Жанна не поменяла супружескому займу. Пусть ее заточат в обитель, пусть она даже остается там до конца собственных дней, ежели это нужно из-за чести короны, но пусть ей сохранят жизнь… – А что скажете вы, красавица? – поворачиваясь к дочери, спросил Филипп iv. – Падшая дама, – ответила британская царица, – обязана быть надолго отлучена от царского ложа. И расправа, постигшая ее, обязана быть всенародной, чтобы любой знал, что грех, абсолютное женой или дочерью короля, наказуется наиболее сердито, чем грех, абсолютное супругой хотькакого из ваших подданных, Ваше Величество. – Благодарю вас. Справедливость свершится сейчас же перед вечерней, – заявил повелитель, вставая вследствии стола. Суд над принцессами-прелюбодейками состоялся спустя некотороеколичество часов в капитульной зале аббатства сестер-бенедиктинок в Мобюиссон. Король в короне на голове, со посохом в руке восседал на троне, и лицо сударя было еще холоднее, чем традиционно, а взор – еще неподвижнее. Перед собственным государем застыл в молчании целый царский двор. На возвышении члены царской семьи заняли места вблизи с тремя несчастными принцами. Перед ними на каменных плитах стояли на коленях три принцессы, невысоко склонив обритые наголо головы. Под высокими сводами залы громко зазвучал глас Гийома де Ногарэ: – Заслушав сведения Готье и Филиппа д'Онэ, признавших наличие амурной связи меж ними и Маргаритой и Бланкой Бургундскими, приказываю закончить крайних в прочность Шато-Гайар и удерживать их там до конца их дней… Жанну, пфальцграфиню Бургундскую и графиню Пуатье, не уличенную в нарушении супружеского длинна, но повинную в преступном сообщничестве, – заточить в замок Дурдан и удерживать ее там до тех пор, покуда повелитель не решит иначе… Возвысив глас, хранитель печати продолжил после короткой паузы: – Готье и Филипп д'Онэ, как посягнувшие на честь особ царского дома, будут оскоплены, живьем ободраны с кожи, четвертованы, обезглавлены и повешены на заре последующего дня. Так рассудил наш мудрейший, всемогущественнейший и любимый сударь. – Я чиста перед вами, Филипп, муж мой! – Воцарившуюся в зале тишину нарушил целый уныния и пытки глас Жанны Пуатье. – Это нам понятно, и с вами поступили по верности и по закону, – ответил Филипп, следуя за владыкой, который оставлял залу. красавица, спрятав руки в пышных складках собственного платьица, мерила принцесс прохладным взором. На ее золотистых волосах сверкала малая венец. – Бог простит вам ваши прегрешения, – сказала она на прощание. – Бог простит нас ранее, чем сделает тебя счастливой дамой, – зло кинула Маргарита. – Ты никогда не спросишь, что такое реальная мужская влюбленность, ее держава, удовлетворенность отзываться и брать… Я узнала такое удовольствие, перед которым все короны решетка – ничего! Я ни о чем не сожалею! А ты, обязано быть, не слишком привлекательна в кровати, раз твой муж предпочитает мальчиков! Не знавшая любви царица повернулась к Маргарите спиной, делая вид, что не расслышала злых слов собственной кузины. Этой ночкой в Мобюиссонском замке не дремал никто: ни осужденные принцессы, ни их мужья, ни сам повелитель. Не спала втомжедухе красавица: слова, брошенные Маргаритой, звучали у нее в ушах. На заре за принцессами появились лучники, посадили дам на три повозки, обтянутые темной материей, и позорный кортеж тронулся в путь. Несчастным принцессам предстояло еще находиться при экзекуции братьев д'Онэ, которая обязана была исполняться на ключевой площади городка Понтуаза. Еще издалека принцессы узрели две виселицы, возвышавшиеся над помостом. Кишевшая кругом масса любознательных внезапно расступилась перед катами в красных капюшонах и такого же цвета плащах. Заплечных дел профессионалы и их ассистенты взошли на помост, и на площади сходу же стих многоголосый гул. В конце улицы возникла повозка – и принцессы узнали братьев д'Онэ. Ни Готье, ни Филипп не шевелились. Палачам довелось столкнуть их на помост и раздеть донага. При облике голых тел Бланка лишилась эмоций, Жанна же, обезумев от кошмара, лихорадочно уцепилась за край повозки и закричала: – Скажите моему жену Филиппу, что я не виновата! Я его не опозорила, не опорочила наше супружеское кровать!.. Но этот вопль уныния унес майский ветр, обычный к наиболее ласковым звукам и наименее острым запахам, ежели аромат свежепролитой крови… Казнь длилась возле часа. Обезглавленные и изуродованные тела за подмышки были повешены на виселицы, и над ними уже закружилось воронье, когда три темные повозки медлительно тронулись в путь. Стражники начали чистить площадь от толпы; горожане ворачивались в свои дома, а палачи на очах крайних зевак принялись по обычаю разделять одежду собственных жертв. Таким-то образом прекрасные бумажники британской царицы попали в руки палачей. Никогда в жизни они и не желали о настолько неслыханной удаче… Скромный ужин царской семьи нарушил первый камергер. – Ваше Величество, – бесшумно сказал он, – из Карпантрасса прибыл гонец. – Пусть войдет, – повелел Филипп. Сделав некотороеколичество шагов в направленности короля и преклонив правое колено, гонец произнес: – Государь, Папа Климент скончался… Король и Гийом де Ногарэ, бледнея, непроизвольно переглянулись… Замок Шато-Гайар высился на меловом утесе, господствуя над всей Верхней Нормандией. С тех пор как он закончил быть военной цитаделью, его превратили в царскую тюрьму. Он и стал помещением заточения 2-ух принцесс. В вышке, служившей узилищем Маргарите и Бланке, имелись только три высочайшие круглые залы, расположенные друг над ином и аналогичные до мелочей. Комнаты соединялись винтовой лестницей. В нижней дежурила охрана; Маргариту держали в зале другого этажа, Бланку – в зале третьего. На ночь дверь на середине лестницы запиралась, деля покои принцесс, днем же им было позволительно знаться меж собой. Однако условия содержания 2-ух узниц были очень жестоки: дамы страдали от сырости и мороза, недоедали и маялись неимением новостей. Они оставляли свои комнаты только для такого, чтоб слушать мессу в замковой часовне. В крайнее утро ноября 1314 года капеллан внезапно сказал им: – Господь бог призвал к себе нашего любимого короля Филиппа. Наш сударь внезапно скончался в Фонтенбло после охоты… Обе принцессы склонили головы, желая утаить свою удовлетворенность. Весть о несвоевременной кончине Филиппа iv вселила в их сердца надежду… Вот и свершилось проклятие Жака де Молэ: погибли и Папа, и Гийом де Ногарэ, а сейчас и Филипп Красивый. А таккак со дня экзекуции тамплиеров не прошло и года… Людовик Сварливый стал владыкой, и Маргарита, оставаясь в заточении, перевоплотился в царицу. Однако, отказавшись признать собственный брак с Людовиком недействительным, а дочь Жанну – незаконнорожденной, Маргарита хозяйка обрекла себя на погибель. Она так и не поверила, что Людовик, гордыне которого она нанесла настолько ожесточенный удар, не чувствовал к ней ничто, несчитая нелюбви, и задумывался только о том, чтоб жениться повторно и ввести наследника… Однажды ночкой Маргарита пробудилась от необычного шороха. Ей почудилось, что она слышит чье-то тихое дыхание. И внезапно тяжкое тело упало на ее кровать, две руки сомкнулись на шее царицы Франции… Издав дикий крик, Маргарита пробовала вертеться, но быстро лишилась чувств… Спустя некотороеколичество дней о кончине Маргариты Бургундской огласили при дворе. Тело усопшей царицы отвезли в Вернон, где она венчалась и где скончался ее отец. Бланка осталась в Шато-Гайаре в одиночестве. Она слышала страшный вопль и догадывалась о фактору внезапной погибели Маргариты. Каждый пир она в страхе глядела, как в комнате сгущаются вечер, и, дрожа от ужаса, замирала на собственном кровать. Но судьба была к ней милостива: в конце концов ей разрешили оставить узилище и постричься в монахини. Она скончалась в Мобюиссонской обители чрез двенадцать лет после экзекуции братьев д'Онэ. Правление Людовика x длилось непродолжительно. Всего чрез год и два месяца после смерти Маргариты он погиб в Венсене на руках у Клеменции Венгерской, на которой успел жениться, но которая не успела породить ему преемника. Вот тогда на доле династии и отразилась брачная неверность Маргариты. Малолетняя Жанна, законнорожденность которой была поставлена под колебание, не сумела взойти на отцовский престол. Из архивной пыли извлекли давний закон, действовавший еще во эпохи салических франков и запрещавший дамам наследовать престол… и владыкой стал брат усопшего монарха Филипп Длинный. Жанна Бургундская дождалась помилования. Филипп, сочтя ее поведение обычный необдуманностью, призвал супругу к себе. Видимо, он все же обожал ее… Так Жанна Бургундская стала королевой Франции – но также быстро, только на 5 лет. Филипп Длинный погиб в Лоншане от мучительной заболевания, которой он заразился в собственном удельном владении Пуату. Целых 5 месяцев он потухал в страшных мучениях. После него остались только дочери. Закон о престолонаследовании, который он принял на выгоду себе, исключил его дочерей из числа кандидатов на трон, и венец досталась его брату Карлу. Овдовев, Жанна поселилась в Нельском отеле, который Людовик Сварливый подарил брату по случаю собственного восшествия на трон. Вспоминала ли Жанна встречи любовников, глядела ли в страхе на Еврейский полуостров, на котором дальной мартовской ночкой были послушны огню тамплиеры? Возможно, она не раз задумывалась о ужасном проклятии… В Нельском отеле она и скончалась 20 главного января 1330 года. Поговаривали, что погибла царица Жанна не своей гибелью, а от яда, который 2-мя месяцами ранее свел в могилу ее мама, графиню Маго д'Артуа. Ходили упорные слухи, что к смерти 2-ух дам был причастен Робер д'Артуа…

Содержимое блока.

Маргариту Бургундскую

Маргариту Бургундскую назад