Великий город Петра Великого Великий град Петра Великого Князь Владимир Федорович Одоевский обрисовал ocнование Санкт-Петербурга в одной из собственных романтических сказок: " Стали основывать град, но что положат гранит, то всосет болото; немало уже камней навалили, гору на гору, бревно на бревно, но болото все в себя воспринимает и наверху земли одна топь остается. Между тем правитель< …> обернулся: глядит, нет еще городка. “Ничего вы не умеете делать”, произнес он собственным людям, и с сим однимсловом начал подымать гору за скалою и ковать их в атмосфере. Так выстроил он цельный град и опустил его на землю ". Иногда мне видится, что на самом деле все так и происходило. И немало раз в летописи населенияземли творение больших городов представлялось схожим образом. Ассирийцы задумывались, что Ниневия, столица короля королей, опустилась на землю с небес. Тогда, 30 веков обратно, им было тяжело разъяснить подругому, как появился Большой град, поражавший фантазия. С момента основания Санкт-Петербурга прошло только три века, но возникновение городка в низовье Невы видится нам смелым и магическим свершением главного правителя, предрешенным в то миг летописи общей долей — его и России. Иногда представляется, что Петр Великий провидел то, каким будет его град. В чем новенькая столица сохранила чрез века образы, рождавшиеся в мечтах короля, — вопрос, на который тяжело, но необходимо попробовать ответствовать. Сложностей при этом появляется оченьмного. В том числе и та, что в сознании сударя понятие о Петербурге не раз изменялось, и он принимался строить град заново, другим, чем доэтого. Позже, при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне, Екатерине ii и Александре i, втомжедухе происходило что-то схожее. Различные образы большого городка, жившие в думах и делах монархов и зодчих некий эры, деяния берегла в качестве одной из нескончаемых дьявол Санкт-Петербурга. Сумма данных дьявол и сотворила художественные основания, на которых лежит его неоспоримая краса. То, что было изготовлено Петром Великим, тяжело поставить, желая бы в силу абсолютной уникальности самого факта заложения Санкт-Петербурга. В летописи мирового градостроительного художества границы xvii и xviii веков это явление не с чем ассоциировать. Ни одна из европейских государств ни на собственной местности, ни за морем, в возрастающих колониях, град такового масштаба возле 1700 года не пробовала создать. Тем наиболее — новейшую столицу большой империи. Город Петра Великого был доэтого только ни на что имеющееся не подобен. За одним исключением, о котором попробуем заявить позднее. Часто молвят, что Санкт-Петербург это балтийский Амстердам или северная Венеция, но, как и почтивсе остальные издавна прижившиеся клише, такие определения навряд ли правосудны и уж во каждом случае недостаточно проясняют основания художественного достоинства северной главногогорода России. В Венеции Петру Великому так и не получилось посетить. Его пристрастие к Голландии, родившееся еще в Москве благодаря рассказам иностранных товарищей и утвердившееся в месяцы, проведенные в Саардаме, на Неве проявилось в удивительно ограниченной форме. Император приглашал на свою службу архитекторов из большинства стран Европы, но посреди них практически не встречалось голландцев. Они, естественно, присутствовали в Санкт-Петербурге во множестве, но лишь в качестве корабельных мастеров, торговцев и инженеров. Последние делали некие строй работы, как Стефан ван Звитен. Однако никак не они сотворили ключевые черты вида городка первой четверти xviii века. Петр Великий с присущей ему четкостью сам определил, что его интересовало в жизненной среде Голландии. Посылая туда обучаться российских юных людей, какие обязаны были начинать строителями, правитель требовал, чтоб они исследовали приспособление каналов, шлюзов, свайных фундаментов на зыбких почвах и разбивку садов. О голландской архитектуре стиль не шла. Планировка же петровского Петербурга втомжедухе совсем не подсказывала Амстердам. Некоторое схожесть возникло позднее, наиболее чем чрез десятилетие после погибели короля, когда можетбыть стало сравнить район Арсенала в Амстердаме и Адмиралтейскую сторону Петербурга, перепланированную конструкторами императрицы Анны Иоанновны. Правда, крайние учились в различных странах Европы, и источники их воодушевления могли быть самыми различными, никак не лишь голландскими. Однако в первые десятилетия строительства Петербурга не было и этого схожести. Наиболее большая новенькая градостроительная служба, которую Петр Великий видел во время странствия в Западную Европу Великого посольства 1697–1698 годов, была — возобновление английского Сити после пожара 1666 года, фактически полностью уничтожившего центр британской главногогорода. Последняя королю, быстрее только, приглянулась. Жил он там очень забавно в доме популярного литератора Джона Эвелина. К моменту приезда короля в Лондон главные работы в Сити были уже завершены по плану сэра Кристофера Рена. Возможно, на него изготовил воспоминание не совершенно достроенный этим мастером, но уже величавый храм св. Павла. Считается, что он даже сделал рисунок главного фасада. Тем не наименее чин преображения Сити, наложенный Реном, исходивший из исторической планировки городка, в которой было только усилено постоянное правило, не имел ничто всеобщего с тем, что было изготовлено в Петербурге. Да и манера британской архитектуры такого времени не обретает себе аналогий в новейшей столице России. Среди архитекторов, приглашенных повелителем в Петербург, ни британцев, ни шотландцев не было, желая они работали в нашей стране и в xvii, и во 2-ой половине xviii века. Петровское время представляет собой разрыв в летописи британско-русских строительных связей. Несомненное воздействие на происхождение представлений Петра Великого о новейшей столице оказал Берлин. Пруссия была союзным государством и к тому же нуждалась в благорасположении короля. И в Кенигсберге, и в Берлине к нему обнаруживали крайнюю предупредительность. Он видел строившееся берлинское предместье Фридрихштадт, чья планировка была основана на трехлучевой системе. К тому же, строительная регламентация в то время конкретно в Пруссии была более твердой посреди европейских государств, и обитателям рекомендовались, желая и не в обязательной форме, разработанные царскими конструкторами типы домов. Петр Великий мог заполучить сведения о прусском градостроительстве " из первых рук ", когда ему получилось позвать в Петербург водящего берлинского зодчего Андреаса Шлютера. Увы, тот погиб уже чрез немногим наиболее года после приезда в Россию, успев удостовериться, что российские порядки далеки от обычных ему на отчизне. В Париже Петр Великий посетил только в 1717 году, когда почтивсе характеристики планировки Петербурга уже сложились. Во французской столице тогда было еще много средневековых дьявол. Потребовались стремления мастеров Наполеона i и твердые меры дворянина Османа, уже при Наполеоне iii, чтоб придать правильность структуре Парижа. Нерегулярность хотькакого городка, в том числе и Парижа, Петра Великого могла лишь нервировать. Его влюбленность к порядку, ясно выраженному в пространстве, проявилась в восхищении Версалем. Еще не возвратившись домой, в дороге, он начал воспринимать меры, чтоб изготовить у себя " огород, не ужаснее версальского ". Однако это интерес относилось лишь к французскому саду, но никоимобразом не к городку. Как представляли себе во Франции такого времени новейший град, Петр Великий отлично знал. В его библиотеке было немало книжек о разработке укрепленных городов, доэтого только по системе Себастьяна Вобана. Выраженная крайним мысль центрического, постоянного, массивно укрепленного системой " колючих " бастионов городка, как более мудрой формы новейшего поселения, полностью доминировала тогда в мышлении французов. О том, каким обязан быть большой новейший гражданский град, французские архитекторы, вероятно, задумывались недостаточно. Жан Батист Александр Леблон, чья книжка о теории садового художества так приглянулась королю, что он пригласил создателя начинать чем-то вроде собственного главного конструктора, полностью делил такие идеи. Леблон сотворил собственный известный чин Петербурга. По существу, это была только диковинно большая прочность в духе уже упоминавшегося маршала Вобана, со всеми соответствующими ее атрибутами. Гигантский эллипс укреплений, нарисованный с сиянием и на основании новейших фортификационных правил, охватывал Васильевский полуостров, маленькую дробь Адмиралтейской стороны, включал в себя Петропавловскую прочность и земли за ней, также не очень значимые. Как и надеялось в схожих укрепленных городках французской системы, в центре, на Васильевском полуострове, находился район с светлой и постоянной планировкой. Леблон положил в базу его начертания квадрат. Диагонали крайнего обязаны были работать ключевыми проспектами и новости к расположенному на их пересечении замку. Казалось бы, и оборонительные суждения, и запросы торжественной монументальности, желанные для новейшей главногогорода, были тут учтены в совершенной мерке. Однако Петр Великий не пользовался практически ничем из плана Леблона и пренебрег им, как и всей французской градостроительной теорией. И все же существовал град, у которого разрешено отыскать черты, вправду родные петровскому Петербургу. Многие факты свидетельствуют в его выгоду, и, неглядя на все вероятные подтверждения, одно упоминание имени этого городка в схожей связи вызывает более чем сомнение. Ближе только к петровскому Петербургу какоказалось петровская же Москва. При настолько парадоксальном утверждении необходимо сходу же объясниться. Речь идет не о настоящей Москве с Кремлем, его соборами, стенками, многоярусным лабиринтом королевских замков, с необыкновенно изогнутыми узкими и грязными улицами, сетью переулков, бесконечными заборами и сараями, выходящими наружу, и хоромами, спрятанными в глубине немощеных дворов. Конечно, нет. Имеется в виду воображаемая, безупречная Москва, какой-никакой бы ее желал созидать правитель в собственных мечтах и планах, родившихся до появления новейшей главногогорода. Петербург он создал в возрасте 30 1-го года. Городом, который он лучше только узнал за эту огромную дробь собственной жизни и который его развивал, сердил, стращал и вводил во ярость, была конкретно Москва. Может быть, правитель сам не понимал это в совершенной мерке, но представления о городке в его мышлении сотворила доэтого только Москва и те тяжелые трудности, с которыми ему довелось в ней встретиться. Он не представлял столицу вроде той, что сотворил для себя Людовик xiv в Версале, — верно устроенный, но в неимение монарха безжизненный, маленький град с ги-гантским замком и еще наиболее грандиозным садом. Петр Великий видел само селение огромным, функциональным, кипящим различной деловитостью и торговлей, — таковым, каким была Москва. Он и Петербург сделал, аналогично ей, разбросанным, строя сходу в различных долях колоссальной местности. Потом, уже после его кончины, град довелось " сбивать " воедино. Конечно, рек и протоков было в низовье Невы более, но ассоциация планировки городка с аква сетью — вещица в российском градостроительстве самая обычная. Старинный и крепкий миф о том, что первый правитель создал Петербург, таккак недолюбливал Москву, или о том, что он не задумывался о старой столице, формируя новейшую, навряд ли предан. Петр Великий чрезвычайно немало писал о Москве. Сохранился большой корпус его указов и постановлений, касающихся преображения старенького городка. В них не раз повторялся принцип строительства домов вдоль улиц, который станет преобладать и в Петербурге: " …строение, нежели кому произойдет новое основывать или старенькое реорганизовывать, то< …> все здание было б по указу по улицам линейно и никакое здание из полосы б не выдавалось ". Кроме такого, он требовал спрямления улиц и приведения их на всем протяжении к единственной ширине, " чтобы со порой улицы и переулки были одинаковы ". Владельцы зданий в центре петровской Москвы обязаны были свои дома " смыкать с соседями в одну стену ". В Петербурге потом этот подъезд обозначался как стройку " сплошною фасадою ". Царь задумывался, естественно, не об абстрактном городке, а о жизни в нем, устроенной по его вкусу. Образ новейшего городка уже в Москве появился в представлениях сударя вплоть до мелких бытовых подробностей. Например, он желал, чтоб купцы калачами носили " кафтаны белоснежные полотняные и завязки белоснежные и при том всем полки< …> на чем оные( калачи. — Д. Ш.) продаются, покрывать покрывалами холщовыми же< …> ". Способы проведения собственной мечты в жизнь он втомжедухе, раз начав применять, не изменял: " и нежели кто такого чинить не станет и за то таких колотить батогами ". Со порой в Петербурге наказания за повреждение предначертанного повелителем вида городка, помягче не стали. Там, истина, правитель полюбил грозить неисполнителям строительных правил ссылкою на галеры. Многочисленные указы, на основании которых разрешено доставить себе образ безупречной Москвы Петра Великого, были соединены в 1722 году в " Инструкцию обер-полицмейстерской канцелярии ", но меры, какие в ней предписывались, стали применяться задолго до этого, сходу после отстранения от власти царевны Софьи. Для наиболее вольготного размещения настолько пригодившихся при перевороте " потешных " полков на окраинах Москвы были устроены постоянные поселения, вытянутые в одну линию и с одинаковыми участками, выделенными для всякого жилого дома. Тогда предполагалось, что преображенцы будут существовать не в казармах, а в личных домах, как стрельцы при бывших королях. Только в данных новейших подмосковных слободах обязан был всецело властвовать гораздо наиболее серьезный боевой распорядок, точная правильность и служебная иерархия. Идея сотворения таковых поселений запомнилась Петру Великому и во многом определила его понятие об идеальном городке. Правда, ему были отлично популярны остальные типы военизированных поселений. И он создавал их десятками: Тавров, Новопавловск и оченьмного остальных, уцелевших или издавна забытых. Это происходило во время его первой турецкой борьбы, в 1695–1696 годах, на юге России. Там как раз действовали голландские и шотландские боевые инженеры. Среди данных городов преобладали сравнимо малые цитадели евро типа с постоянными предместьями-форштадтами и так именуемые " адмиралтейства " — укрепленные верфи со слободами мастеровых при них, где формировались корабли Азовской флотилии. При основании Петербурга Петр Великий сходу же, в 1703 году, применил совместно эти две отлично ему популярные вариации городов — сотворил Петропавловскую прочность с форштадтом за ней и Адмиралтейство. Военная и военно-морская функции в новеньком городке в низовье Невы были обеспечены. На этом разрешено было бы остановиться, ежели бы правитель не жаждал выполнить свою мечту о новеньком большом гражданском городке. Он задумывался конкретно о столице и стал упражнять далее возникшие в Москве идеи о постоянном городке с прямыми улицами и домами, построенными по единственным правилам, городке, в котором обязана была исполниться владевшая им утопия о жизни страны, подчиненной строгому порядку. Причем, как он нередко поступал, начал делать все сам. Петр Великий жаждал к тому, чтоб новенькая столица стала бы безупречной моделью новейшего страны. Он веровал, что довольно сотворить замысленную им форму городка, чтоб она собственным новеньким нравом хозяйка поменяла обычное содержание жизни. В этом отношении, может быть, более ошеломительным актом является чин новейшей главногогорода на Балтике, изготовленный своимируками Петром Великим возле 1709 года. Он подразумевал расположить ее совершенно не на месте Петербурга, а в море, на длинном и узеньком полуострове Котлин. Император издал цельную серию указов о разработке " столичного городка " на полуострове Котлин уже после такого, как создал Петропавловскую прочность и Адмиралтейство в будущем Петербурге. Они гласили, повторяя друг друга: " огласить шляхетским тыщи домам, купет-ским наилучшим пятистам, рукомесленным каждых дел тыщи домам, из которых половина те, какие фабрики имеют, яко кожевники и остальные, что им существовать на Котлине полуострове по скончании сей( Северной. — Д. Ш.) борьбы, и предоставлены им будут дворы готовые за их средства< …> отбор людей должно без поманки избрать под потерянием живота, чести и пожитков, кто недостойных в сей перевод запишет< …> " Устройство этого городка выражало представления короля о ходе жизни, который он жаждал определить в реформируемом им государстве. На основании плана " столичного городка " на полуострове Котлин разрешено доставить себе картину данной жизни, правдиво разговаривая, картину, пожалуй, устрашающую. Весь полуостров на плане, изготовленном Петром Великим, преобразован в град. Он нанизан, как на лезвие шпаги, на продольную ось срединного канала, обрамленного по граням проездами. Эту магистраль пересекали нередко установленные на совсем схожем расстоянии меж собой поперечные улицы-каналы. Еще увеличивают воспоминание механического распорядка однообразные габариты участков, специализированных для личных владений. Эта сверхрегулярная и уравнивающая всех пространственная методика в совершенной мерке подходила представлению сударя о расположении подданных перед лицом его самодержавной власти. Физической способности выполнить этот план у Петра Великого не оказалось. Никто существовать посреди моря не согласился, неглядя на королевские опасности. Тем не наименее понятие монарха о столичном городке осталось тем же. Он принудил конструктора Доменико Трезини при разработке плана Петербурга в 1714 году базироваться на свои давние идеи. " Столичный град " опять было решено располагать на полуострове — сейчас Васильевском полуострове в низовье Невы. И тут было замыслено, а потом создано место такого же типа, выражавшее собственной регулярностью " распорядок " жизни в империи. Роль ключевой оси, правильность перпендикулярных ей улиц-каналов, идущих в проекте Трезини от берега до берега на одинаковом расстоянии друг от друга, об этом свидетельствовали. И сейчас черты этого плана определяют планировку Васильевского острова, лишь каналы засыпали еще в xviii веке. Улицы же в данной доли Петербурга продолжают именовать " чертами " — от тех планировочных рядов, что были разбиты на местности по повелению короля. Правда, соц конструкция в " городке на Васильевском полуострове " передавалась в пространстве наиболее трудным методом. К этому времени Петр Великий по прусскому эталону ввел в империи деление чиновников боевых, морских, гражданских и придворных ведомств в согласовании с единственной " Табелью о рангах ". В новеньком " столичном городке " на Васильевском полуострове представителю всякого ранга предназначалась определенная пространственная клетка. Она была тем более, чем больше был чин в имперской иерархии. Для торговцев вместо чина схожую роль играл величина платившихся налогов. Как понятно, конструкторами Петра Великого были сделаны типовые проекты устройства данных ячеек — домов для разных категорий людей. Дома " для бесчестных " или " для знатных " различались размерами, но были выдержаны в единичном манере. Их различала обычная, постоянная планировка самих домов и их участков, тонкий декор, несущий черты сдержанного северного барокко. Это произносит о очень принципиальном явлении в российской архитектуре такого времени. В Москве в эру Петра Великого стилистическая " полифония " оставалась соответствующей чертой российской архитектуры. В ней господствовали разные " стиля ", являвшиеся в той или другой ступени интерпретациями барокко. Характер их был связан доэтого только со вкусами, чертами мышления, началом, финансовыми и организационными способностями заказчиков. В итоге постройки нарышкинского или голицынского барокко отличались от манер, соответствующих для зданий, строившихся в Москве по заказу самого Петра Великого или князя Меншикова. В Петербурге все это пропало. Стиль архитектуры городка даже в первые годы его существования скоро изменялся, но в нем постоянно ощущалось рвение к единству. " Частные " стиля не поощрялись. Идея преобразованного вида новейшей империи стала стилеобразующим причиной и скоро обеспечила происхождение соответствующего, конкретно петербургского барокко. И это неглядя на работу у Петра Великого зодчих почтивсех европейских государств. Правда, с иностранными мастерами в Петербурге происходили странноватые перевоплощения. Итальянцы становились сдержаннее. Работы германцев получали " итальянизированный " нрав. Швейцарцы склонялись к северным вариантам барокко. И все они обязаны были считаться с пристрастием правителя к голландским интерьерам и садам. Правда, французы, и в первую очередность Леблон, оставались несговорчивыми, но они не прижились в России в эту эру. В целом работы мастеров почтивсех национальностей получали соответствующие петербургские черты. Среди них главенствовала та же правильность, которая проявлялась во всем: в рациональности градостроительных планов, влечении к простоте контуров и внутренней планировки отдельных зданий, равномерном темпе декора. Среди бессчетных европейских школ барочной архитектуры конкретно у петербургской более светлая геометрическая база. Кроме такого, всеобщим качеством был вбольшейстепени прямолинейный, графический нрав фасадов. Сложный декор при ужасно стремительных темпах строительства тяжело оказывалось выполнить. Для России это была совсем новенькая структура. В ней вместо пост-византийского маньеризма Московского королевства начал организовываться единственный манера русского императорского барокко. Возможно, конкретно таковым Петр Великий представлял себе архитектуру Древнего Рима. Он не отказывался от старенького российского представления о России как новейшей империи " Третьего Рима ". Во каждом случае, разрешено отыскать схожесть образов Петербурга его эры и реконструкций древних зданий на германских и голландских гравюрах xvii века, какие присутствовали в библиотеке главного правителя России. Этот " Третий Рим " на Неве, возрождавший древнее наследие, как его могли прикинуть себе архитекторы северного барокко, открыл классическую тему в художественном осмыслении Петербурга. Первоначально она опиралась на понятие о регулярности как базе достоинства классической древности и на дееспособность барокко " воскресить " строгие и оптимальные образы динамичностью уходящих вдаль городских перспектив, пересекающихся и встающих рукотворными декорациями над натуральными чертами речных берегов и очертаний невских островов. Придать конечный нрав как облику северной главногогорода, так и новому строительному манере Российской империи, Петру Великому не пришлось в движение собственной жизни. Потребовалась еще четверть века, чтоб была снабжена сохранность заложенных им основ художественного вида Петербурга и появилась единая стилистическая система российского императорского барокко. Лишь в царствования императриц Анны и Елизаветы в России утвердился манера диковинно пышной и четко постоянной барочной придворной архитектуры. Картина Петербурга на планах конца царствования Петра Великого, неглядя на все предпринимавшиеся пробы сотворить постоянный град, оказывалась далековато не безупречной, даже хаотической. Город распадался на почтивсе доли: Петропавловскую прочность и лежавший за ней Городской полуостров, Адмиралтейство с окружавшими его улицами, разные слободы и, вконцеконцов, недостроенный центровой центр на Васильевском полуострове со зданием Двенадцати коллегий и замком Мен-шикова. Когда после погибели Петра Великого в 1725 году и кончины его вдовы Екатерины i в 1727 году на трон взошел внук правителя Петр ii, двор и правительственные учреждения покинули Петербург. Они возвратились в Москву в феврале 1728 года. Новая столица на Неве подверглась смертельной угрозы. Приехав в старую столицу для коронации молодого монарха, двор не подразумевал ворачиваться в Петербург. Начались обычные московские забавы, излюбленные королями, — соколиные охоты, волчьи травли, путешествие на медведя, — увлекавшие Петра ii. В ходе одной из них он ощутил себя плохо, возвратился в Москву нездоровым и скоро погиб, не дожив до совершеннолетия. Вопрос о наследовании престола был тесновато связан с долей новейшей главногогорода. Верховный Тайный Совет, состоявший в главном из членов старых авторитетных столичных фамилий, избрал наследницей престола дочь Иоанна v, покойного брата Петра Великого, Анну, герцогиню Курляндскую. Ее обязали поставитьподпись что-то вроде конституции, акт, дававший значимые права старенькой аристократии. Казалось бы, Москва одолела Петербург. Однако члены Верховного Тайного Совета не учли настроений новейшего чиновничества и офицеров, проникнутых " петербургским духом ". Оперевшись на них, Анна Иоанновна смогла убить тех, кто пробовал ограничить ее самодержавие. Система управления государством и манера жизни, поставленные Петром Великим, требовали удаления от старых столичных источников власти. Империя нуждалась в новеньком виде. Императрица Анна возвратила двор в новейшую столицу. В возникшем соперничестве с Петербургом Москва отступила. Многие важные градостроительные индивидуальности Петербурга появились в правление императрицы Анны Иоанновны. Будет не очень огромным преувеличением заявить, что град был чуток ли не основан заново. В различие от времени Петра Великого личность монарха не означала при этом настолько немало. Тогда в северной столице России возникли российские архитекторы с новеньким европейским образованием. Петр Великий еще в 1716 году выслал юных людей за рубеж обучаться " разным искусствам ". Среди них было 8 человек, от которых требовалось учить архитектуру. Четверо были посланы в Голландию, четыре — в Италию. В Риме у конструктора Себастиано Чиприани обязаны были учиться Петр Еропкин, Тимофей Усов и Федор Исаков. Все находившиеся в Риме воспитанники представили в качестве отчета в Петербург чертежи знаменитейшей и в строительном значении самой необыкновенной из римских церквей Сан Карло-у-четырех-фонтанов. Выбор данной постройки Франческо Борромини указывает ориентацию на более драматическое и изощренное барокко. Правда, возможно, тут присутствовало и желание сразить тех, кто станет разглядывать их чертежи в России, яркостью и необычностью форм. Уже в данных чертежах выделился собственной одаренностью Петр Михайлович Еропкин. Вернувшись на отчизну, он скоро продвигался по службе и в середине 1737 года возглавил работы по планировке Петербурга. Тогда была создана особая комиссия, которая обязана была сориентировать путь предстоящего развития городка. Проект всякой его доли подготавливался в искусный Еропкина, обсуждался при участии Земцова, Коробова, Трезини-сына и после этого представлялся на предложение императрице. Комиссии предстояло узнать положение главногогорода, собрать фиксационный чин Петербурга, изготовить его новейший предназначенный чин, создать подробные чертежи для стройки всех долей городка, найти пространство " общественных площадей ", трассы улиц, отметить жилые доли, поделить их на кварталы для " огромных, средних и небольших домов " — для людей с различным расположением, и почтивсе иное. Иными словами, необходимо было распланировать заново целый Петербург, приэтом не на пустом месте, как в первые годы его существования, а исходя из сложившейся муниципальный действительности. Последняя же была очень грустна. Больше пятидесятипроцентов народонаселения покинуло Петербург. Крупные правительственные постройки не были завершены. В довершение только град подвергся разрушительным пожарам. В них особенно пострадали и пропали совсем сооружения из фахверка, древесного каркаса с кирпичным наполнением, какие сближали вид раннего Петербурга с городками Северной Европы. Впрочем, это раскрыло наиболее большие способности для работы Еропкина. Он начал к перепланировке главногогорода России на других основаниях, чем архитекторы времени Петра Великого. Успех данной работы оказался необыкновенным. На основании идей такого времени Петербург развивался в движение всей собственной следующей летописи. Прежде только было решено совсем, что центр городка станет находиться не на Васильевском полуострове, а на Адмиралтей-ской стороне. Основой структуры центра было изготовлено известное трехлучие. Именно Еропкин совсем определил направленность Невского, Гороховой улицы и Вознесенского проспекта от окраины к Адмиралтейству, ориентируясь на его шпиль. Он подчеркивал: " …виду Адмиралтейской спицы нималейшего посягательства быть не сознается ". Кроме такого, было выявлено смысл всех набережных. Там длилось стройку более состоятельных усадеб и разбивка их садов, доэтого только на Адмиралтейской стороне вдоль Невы, а втомжедухе по Мойке и Фонтанке. Была устроена система полукольцевых улиц, которая соединила меж собой расходящиеся проспекты-лучи на Адмиралтейской стороне. По проекту Еропкина в данной же доли городка был распланирован большущий квартирный район, называвшийся Коломна. Васильевский полуостров был им оставлен таковым, как его спроектировал Доменико Трезини по плану Петра Великого. Были изготовлены проекты и всех остальных долей городка. Планировочные композиции Еропкина демонстрировали виртуозное знание обнаружить ключевые городские структуры, придать им гармоническую четкость, неповторимые пропорции и в то же время сберечь осмысленность планировки. Еропкин умел с необычным художеством подключить в свои планы уже бывшие строения и улицы, потрясающе применять великолепные изгибы рек. На планах Еропкина, неглядя на все следующее стройку, разрешено выяснить практически нынешний центр Петербурга. Петербург в то время стал одним из наибольших шедевров градостроительства барокко, с соответствующей для этого манеры любовью к дальним перспективам, проникнутым театральным ощущением; грандиозным, геометрически определенным местам; умением основывать трудные и прекрасные постоянные структуры и формировать из них гармоничное единое. Именно тогда, при императрице Анне Иоанновне, Петербург как бы 2-ой раз родился усилиями Еропкина и его коллег. Возникло место городка, которому было суждено быть веками и отдавать красота планировочных композиций барокко даже тогда, когда они будут потом облачены в праздничные и строгие формы классицизма. Стиль, который появился в градостроительных работах Еропкина, отлично ощущающийся в его чертежах, заслуживает конкретно этого названия: российское императорское барокко. Уже упоминалось, что Еропкин использовал почтивсе соответствующие приемы барочного градостроительства, подключая отлично знакомое ему по Риму трехлучие. Его интерес к силуэту городка, драматическим эффектам противопоставления плоских, выровненных " в один горизонт " кварталов и больших башнеобразных размеров основных муниципальных сооружений и церквей, свидетельствует о том же: законченном барочном нраве художественного мышления конструктора, приготовленного, как мы видели, в Риме 20-х годов xviii века и увлекавшегося постройками Франческо Борромини. В то же время его манере невозможно отказать в российском, поточнее, петербургском нраве. Его планировочные работы в совершенной мерке были подчинены серьезной регламентации в соц, имущественном, бюрократическом отношениях. Он основывался на петровской идее пространственной квартирный ячейки, габариты которой зависели от расположения хозяина в иерархии империи. Это определяло маленькие составляющие его планировочных композиций в согласовании с указами Петра Великого, подтвержденными императрицей Анной Иоанновной. Иными словами, его проекты в совершенной мерке подходили представлениям российских монархов об устройстве Российской империи. Они отвечали и новеньким потребностям, какие подразумевали творение великолепия как выражения величия страны, при сохранении регулярности — знака новейшего, установленного выше распорядка. Еропкину так же, как и Петру Великому, не получилось дожить до воплощения собственных планов, желая и совершенно по другой фактору. Он был обвинен в участии в заговоре обер-егермейстера Артемия Волынского, пытан в Тайной канцелярии и казнен отсечением головы. Однако его планы Петербурга неуклонно продолжали исполнять. Все же тяжело себе доставить, что Еропкин и архитекторы его кружка могли придать поражающее фантазия красота не лишь планировочным композициям, но и нраву большой архитектуры. Они еще были в этом отношении недалеки мастерам первой четверти xviii века с их сдержанностью и скупостью внешнего декора. Создание манеры новейшей главногогорода еще не закончилось. Тогда, после Петра Великого и Петра Еропкина, возник человек, который закончил то, что было задумано главным царем, с роскошью, благородной величия его плана. Замечательно об этом писал Игорь Эммануилович Грабарь: " …Петербург перевоплотился при Петре Великом в некий специфичный град строительных опытов. Наезжали сюда различные гастролеры< …> Каждый обязательно переделывал то, что делали до него< …> и или скоро погибал, или оставлял Петербург совсем. Мог ли при таковых критериях выработаться какой-нибудь установленный< …> манера? В Петербург попали только обломки итальянского барокко, существенно посильнее отразились формы германского, но все еще не было той властной руки< …> не было живописца — гиганта, которому по плечу была бы задачка и который наложил бы свою печать на Петербург собственного времени. Такой человек появился< …> То был Растрелли ". Однако он мог показаться лишь благодаря и в итоге предшествовавшего его появлению формированию планиметрической композиции городка. Еропкин сотворил неповторимую в собственной сложнейшим образом устроенной регулярности оправу грандиозного барочного организма Петербурга. В нее Франческо Бартоломео Растрелли и профессионалы, родные ему, вставляли, какбудто ценные камешки, прекрасные дворцы и церкви. Именно сокровище была качеством, давшим Петербургу барокко эры Елизаветы Петровны. Колонны и пилястры, картуши и раковины, скульптуры и вазы, трудные и сочные в собственном рисунке обрамления дверей и окон, белоснежные или позолоченные на фоне ярчайших, насыщенных цветом стенок — все это сочиняло пластичную массу, которой покрывал свои строения Растрелли. Она видится красочной, переливающейся и сверкающей. И в то же время знаток не переходил границы регулярности и рациональности. Изобилие и великолепие подробностей он соединял с ясностью и упорядоченностью композиций. Ко времени погибели императрицы Елизаветы Петербург стал городом барокко. Размах и нарочитость монументальных перспектив сохраняются в нем как характеристики места, соответствующие для этого манеры, неглядя на то, что формирование российского императорского барокко было остановлено " на полном скаку ", в момент его наивысшего расцвета, заменено классицизмом за 9 лет до погибели Растрелли. Классицизм появился в Петербурге по политическим суждениям как символ замены царствований. Лишь равномерно, в движение полвека, он охватил собой планировочную ткань городка. чистота ii, императрица эры Просвещения, не могла не обратиться к этому более ученому и самому современному тогда манере, основанному на " наилучших образцах старых ". Однако невозможно заявить, чтоб в годы ее правления место Петербурга решительно поменялось. Здание Академии художеств и Новая Голландия Жана Батиста Мишеля Валлен де ла Мота, храм св. Екатерины и защита Летнего сада Георга Фельтена, Эрмитажный театр и Ассигнационный банк Джакомо Кваренги, Троицкий храм Александро-Невской лавры и Таврический дворец Ивана Егоровича Старова в градостроительном отношении продолжили традиции Еропкина и Растрелли. В Петербурге, облекавшемся в классические одежды, развивалась планировочная композиция, появившаяся в середине xviii века. Шедевры классицизма включались в нее, в принципе, теми же методами, что и сверкающие сооружения барокко. Они так же, как и творения Растрелли, по существу становились прекрасными фрагментами сделанной раньше планировочной ткани городка, драгоценными украшениями в ее оправе. Собственно же градостроительные планы екатерининского времени кажутся скучными и скудными по сравнению с барочными чертежами, вособенности известным планом Петербурга Михаила Махаева. Да они и не меняли начертания главный козни улиц, только прибавляя площади и регулируя окраины. По-настоящему классицизм восторжествовал в Александровскую эру, еще один из важных периодов происхождения художественных оснований Петербурга. Об этом времени Филипп Филиппович Вигель упоминал: " Когда у персидского посла< …> спросили, нравится ли ему в Петербурге, он отвечал, что сей строящийся град станет прежде чудесен< …> в начале царствования правителя Александра< …> в одно время начинались конногвардейский арена и все, по различным долям городка рассеянные прекрасные гвардейские ка-зармы, и большая биржевая зала, одетая в колонны, с пристанью и набережными кругом нее, и скоро поднимался Казанский храм со собственной рощею из колонн< …> ". Барочная стройка в значимой доли пропала, вособенности немало личных домов было тогда заменено. В конце 1820-х годов Петербург снова заполучил стилистическое целостность — сейчас на основании классицизма. Последний, начавшись как манера отдельных зданий, развиваясь в градостроительную систему, составленную из множества петербургских ансамблей, не отказался от композиций, сохранявших в городке главные черты барочного места. Карл Росси выразил сущность градостроительного художества в Петербурге той эры в таковых словах: " Размеры предлагаемого мною проекта превосходят принятыми римлянами для собственных сооружений. Неужели побоимся мы сравниться с ними в великолепии? " Великолепие и гипербола, рвение затмить в грандиозности крупнейшие из классических древних ансамблей — характеристики в большей ступени барочной, чем классицистической эстетики. Образы, создававшиеся Росси, подходили ей в значимой ступени. Панорамы его ансамблей создают воспоминание декораций, сделанных для грандиозного театра, охватывающего место городка. Кроме такого, совместно с классической уравновешенностью Росси питал свои композиции энергией движения, заставляющей припомнить об эффектах барочного театра. Мощной параболой устремляется к Зимнему замку сооружение Главного штаба. Театральной перспективой видится идущая к Александринскому театру улочка, носящая сейчас имя зодчего Росси. Галерная улочка уходит под арку строения Сената и Синода, напоминая изваяние городка, сделанное Андреа Палладио и Винченцо Скамоцци в театре Олимпико в Виченце. Мы нередко забываем о связи восстановления древнего театра и палладианского классицизма. На самом деле она прослеживается на протяжении нескольких веков и частично разъясняет индивидуальности градостроительного способа Росси. Неслучайно в Петербурге первой четверти xix века формировалась умопомрачительная в собственной грандиозности и барочной эмоциональности структура в театральных декорациях Пьетро ди Готтардо Гонзага и " возрождающий " в действительности строительный " театр " ансамблей Карло Росси. Творчество Росси совсем заявляет сочетание классических строительных форм и сохраненного от планировочных планов середины xviii века барочного места как, может быть, основное базу красоты Петербурга. Вечность монументальной классики соединяется в его творчестве с эмоциональной, динамической театральностью, сохранившейся в стремительном развитии северной главногогорода России, в которой отмененные по императорской воле стили еще долгое время высказывали недоговоренные слова. В собственной исходной точке эти характеристики, проходя в различных ипостасях через всю историю городка, восходят к думам Петра Великого, и необходимо заявить, что первый правитель все же был настоящим основоположником достоинства большого городка, который он желал созидать классически постоянным и исполненным величественных далей. Вспоминается фантастически-театральный образ, появляющийся в строчках Александра Блока из поэмы " Возмездие ": Провидел ты всю даль, как архангел На шпиле крепостном; и вот — ( Сон, или явь): расчудесный флот, Широко развернувший фланги, Внезапно заградил Неву... И Сам Державный Основатель Стоит на головном фрегате..