20 марта 2019Антропология , Литература

7 историй о русских писателях и привидениях

Как Лев Толстой относился к гипнозу? Почему Достоевский не любил хитрых чертей? Какое место шаловливые духи занимают в творчестве Лескова? Что призрак поэта Жуковского сказал Владимиру Далю? По просьбе Arzamas филолог Илья Виницкий выбрал несколько историй об отношениях русских писателей XIX века с духами

« Верить или не верить привидениям?» — этот вопрос , вынесенный Василием Андреевичем Жуковским в начало статьи « Нечто о привидениях» (1850), можно назвать одним из самых серьезных вопросов XIX  столетия , вобрав­шим в себя страхи , надежды и сомнения современников. Повышенный интерес общества к привидениям объяснялся не только экзотичностью и занимательностью этой темы, но и тем, что призраки и видения осозна­вались определенной частью русской интеллигенции как единственное зримое свидетельство существования загробной жизни , а возможная связь с ними — как «фактическое » доказательство контакта материального и духовного миров. Спиритуализм XIX  века (в самых разных своих формах, последовательно сменявших друг друга или сосуществовавших в пределах одного периода ) был ответом на быструю секуляризацию жизни , «панацеей » против губительного , с точки зрения спиритуалистов, влияния материали­стической философии и попыткой реформы традиционного , « уснувшего » православия.

Весь век обсуждался вопрос о том, как относиться к многочисленным рассказам о встречах с привидениями. Насколько эти рассказы достоверны? Что является критерием их истинности? Являются ли призраки плодом расстроенного воображения (то есть галлюцинациями ) или же действи­тельно приходят извне ? Откуда они приходят , если приходят ? Какова их природа ? Зачем они являются в наш мир ? Кто и почему обладает способностью их видеть ? Нужно ли искать встречи с ними? Верить ли привидениям? Теологи, мистики, философы, ученые и врачи предлагали самые разные ответы. Привидения были неизменными героями мистических поэм и баллад, « ужасных » готических романов, фантастических повестей и святочных историй. О них любили говорить в семейном и дружеском кругу, придавая теме особый « домашний » оттенок . В свою очередь , здравомыс­лящим и материалистически настроенным современникам уже сама тема привидений показалась детской и смешной, и закономерным следствием быстро наметившегося « кризиса перепроизводства духов » стали много­численные антидуховидческие насмешки , пародии и сатиры. 

1. Русские масоны и стихийные духи

Первыми русскими авторами историй о сверхъестественных явлениях были масоны-мистики конца XVIII — начала XIX  века . При этом они не считали себя писателями и понимали сверхъестественные явления (видения, призраки, сообщения с загробным миром и духами разных стихий ) как вполне естествен­ные, но открывающиеся лишь избранным и подготовленным. В собрании масонских бумаг, хранящемся в рукописном отделе Российской государствен­ной библиотеки, есть целая папка писем и сообщений о таинственных проис­шествиях в жизни русских визионеров той эпохи : « Приключение покойного Преосвященного Антония, им самим описанное, кое ему случилось 1781  года Апреля 1-го дня в Городе Саратове », «О крестьянине, коему духовный мир во время его болезни показан был », «О чудном исцелении в Нижнем Нове­городе девицы Гулимовой » и другие. « Почти весь Великий пост проводил я в роскоши и праздности, или плотоугодии, — свидетельствовал один из визионеров, — от чего сделалось мне так умножение крови , так и засорение желудка » и начались видения, « гневом Божиим на меня посланныя ». В другой рукописи сообщалось о загадочной смерти некоего флотского офицера из Кронштадта: «За два дни до своей смерти говорил он своему товарищу , что у него в обоих ушах говорят и отвечают на все его вопросы . Больной спрашивал у них, кто вы таковы, ему отвечали : „Нас у леваго уха шестеро, а у праваго трое “. На вопрос больного , вылечится ли он от своей болезни , получил ответ : „Давно бы вылечился , если бы ты не пил“». Через день этот офицер умер .

Самая удивительная история из этого собрания посвящена таинственной любви одного масона к неизвестному духу, рассказанная в переписке двух его наставников. Герой этой переписки поведал им, что некое существо стало навещать его и даже проникать в его тело в области живота в районе диафраг­мы. Это существо приносило ему неслыханные духовные удовольствия . Чувствовал он « сначала какое-то легкое его обхватывание , которое , устремля­ясь на его грудь , имело всегда направление на сердце». Затем «прикосновения делались время от времени живее и весьма осязательны, до того, что все его тело проникаемо было некоим огнем , но не жгущим, а более усладительным », и, наконец , «вошед в него, существо сие в нем покоилось, нежилось и вообще давало ему знать о себе самым приятнейшим образом , никогда не возбуждая в нем никакой дурной мысли или плотскаго побуждения ».

Наставники долго спорили о том, как установить его природу  — дух ли это природы или нечистый — и, соответственно , как их подопечному нужно вести себя с таинственным посетителем ? В итоге они сошлись на том, что это существо женское и, « может быть доброе », и «в этого брата страстно влюб­ленное», однако брату « крайне должно остерегаться не сделать неверности с земными женщинами , хотя он еще не в открытом союзе брака, следовательно и без обязательств». Такая эротическая интерпретация сообщения стихийного духа с человеком восходит к натурфилософии великого оккультиста XVI  века Теофраста Парацельса, учившего, что духи воды, огня , земли и воздуха могут влюбляться в людей, ибо ищут через сближение с последними бессмертия , но человек обязан соблюдать верность вступившему с ним в союз духу, иначе тот может отомстить : « приходит к нему и причиняет ему смерть »  « Книга Феофраста Парацельса о нимфах, сильфах, пигмеях и саламандрах, так еже и о других сего рода ». Ниор РГБ. Ф. 14. Ед. хр. 1195. Л. 34..

Влюбленный брат был верен таинственной гостье, но в какой-то момент он со слезами признался своему наставнику, что навещающее его существо вызывает в нем не только духовные, но и плотские устремления и даже содрогания. Старшие братья немедленно приказали ему всеми возможными средствами (в основном постом и молитвой) отдалить от себя этот страш­ный дух . В последнем письме говорится о том, что ему удалось избавиться от своего наваждения, но с тех пор он «стал скучен и хладен». Звали этого влюбленного брата Петр Иванович Маклаков : он был петербургским купцом второй гильдии, 35  лет от роду, холостым и воздержанным в еде и плотских утехах .

Рассказы, включенные в эту папку, переписывались и читались русскими масонами как истинные истории и иногда становились, наряду с подобными анекдотами, рассказанными в книжках западных авторов-духовидцев, источниками литературных произведений . Вполне вероятно , что случай с братом, вынужденным расстаться со своей духовной возлюбленной , стал известен большому ценителю и знатоку мистической литературы князю Владимиру Федоровичу Одоевскому, которого друзья в шутку звали «ваше алхимико-музыко-философско-фантастическое сиятельство ». Михаил Платонович, герой эпистолярной романтической повести Одоевского «Сильфида » (1837), задуманной как часть цикла «Повестей о том, как опасно человеку водиться со стихийными духами », увлекшись каббалой и  алхимией , сотворил по одному рукописному рецепту воздушную духиню, которую полюбил и с которой вел долгие беседы о таинствах мира . Близкие Михаила Платоновича решили , что он тяжко болен , и вылечили его от мистического безумия с помощью ванн и микстур. Но физическое здоровье не принесло счастья бедняге , лишившемуся воздушной собеседницы и возлюбленной. Он превратился в грубого филистера и горького пьяницу . То есть , как и его возможный прототип или дальний мистический родственник , стал «скучен и хладен».

2. Василий Жуковский и Владимир Даль об истинности видений

Проблема испытания и идентификации представителей « неизвестной силы » — одна из важнейших для спиритуализма и романтической литературы XIX  века , метафорически изображавшей и «разыгрывавшей» важные для современников «духовные » конфликты . Приведем два примера таких тестов-истолкований.

«В Москве, — писал Жуковский в программной статье „ Нечто о привиде­ниях“, — одна грустная мать сидела ночью над колыбелью своего больного сына : все ее внимание обращено было на страждущего младенца , и все, что не он, было в такую минуту далеко от ея сердца . Вдруг она видит , что в дверях ея горницы стоит ея родственница М. ( которая в это время находилась в Лиф­ляндиии не могла от беременности предпринять путешествие ); явление было так живо , что оно победило страдание матери . „Ах, М., это ты?“ — закричала она , кинувшись навстречу нежданной посетительнице. Но ея уже не было. В эту самую ночь , в этот самый час М. умерла родами в Дерпте».

Эта мистическая история требует комментария . Время ее действия  — ночь на 18 марта 1823  года . Действующие лица  — племянница Жуковского Авдотья Петровна Елагина, в самом деле сидевшая в ту ночь у колыбели своего смертельно больного сына Рафаила ( или Рафаэля, как его называли в семье), и ее сестра и близкий друг Марья Андреевна Мойер (в девичестве Протасова ) — возлюбленная Жуковского, скончавшаяся в эту ночь в Дерпте.

Смерть Марьи Андреевны была кульминационным событием душевной жизни Жуковского, расколовшим ее надвое . Своей лирикой поэт уже давно «подгото­вил» новую для себя ситуацию : жизнь без любимой, жизнь в воспоминании, в надежде на будущую встречу там . Теперь наступила пора испытания собственной лирической веры. Видение Елагиной было воспринято поэтом как вещее подтверждение его тайных надежд. В одном из снов после смерти Маши Елагина увидела своего мертвого ребенка на руках сестры. Этот сон Жуковский назвал пророческим : «Рафаэль на руках Маши  — какое небесное настоящее !»

Видение Марии было истолковано Жуковским как « синоним » ( характерное слово-понятие из его лексикона ) «Сикстинской Мадонны » Рафаэля, которую он описал в знаменитом романтическом письме-манифесте 1821  года (опубл. 1824): « Занавес раздернулся, и тайна неба открылась глазам человека ». По мысли Жуковского, утраченные Маша и маленький Рафаэль преображаются в небес­ное видение глубочайшего смысла , и мистический опыт Елагиной оказывается истинным откровением, а не галлюцинацией.

Второй пример  — история о посмертном явлении самого Жуковского его другу лексикографу и писателю Владимиру Ивановичу Далю, который в 1850-е годы увлекся стологаданием и спиритуализмом  Он был почитателем и переводчиком знаме­нитого шведского духоведа Эммануила Сведенборга и спрашивал у духов, успеет ли до конца жизни закончить свой словарь . «Успеете », — отвечали духи .. Даль рассказывал , как однажды на сеансе с ним вступил в сообщение дух , назвавшийся именем его друга-поэта. Даль сказал ему : « Если ты действительно дух Жуковского, расскажи что-нибудь такое , что знают двое : я и Ж у к о в с к и й!» « Хорошо , — отвечал дух , — в проезде Государя Наследника ( ныне благополучно царствующего Императора ) через Оренбург , в 1837 году, мы с тобою встретились в первый раз . Ты, еще молодой и горячий мечтатель , принес мне тетрадь стихов и спрашивал моего мнения : годятся ли они на что-нибудь и есть ли в тебе поэтический талант ? Я, пробежав тетрадку, сказал тебе , что поэтом тебе не быть, брось лучше всего стихи и примись за прозу!» По словам Даля, все так и было, а следовательно, дух Жуковского был настоящим .

Совершенно иначе та же самая история истолковывается однокашником и приятелем Даля Николаем Потуловым  — консервативным православным мистиком и ярым противником «дьявольского » спиритизма, которому Даль во время одной из их встреч рассказал о том, как испытывал дух Жуковского. Тот якобы дал верный ответ , хотя и неточно указал название станции, на ко­торой Жуковский раскритиковал стихи своего друга . Даль уверял , что медиум ни у кого не могла выведать об этом разговоре , так как он никому, даже жене , о нем не рассказывал. Согласно Потулову, этот верный (в общих чертах ) ответ свидетельствовал о дьявольском наваждении, ибо злые духи « очень хорошо могут знать все наши тайны ». Разрешение мистического сомнения здесь вопрос веры, а не эмпирического доказательства .

3. Николай Лесков и духи Аллана Кардека

Автор «Левши » и «Очарованного странника » Николай Семенович Лесков называл себя мистиком и на протяжении всей своей жизни интересовался спиритуалистическими явлениями . В конце 1860-х годов он сблизился с кругом «светских мистиков », занимавшихся в то время верчением столов, вызовом духов, магнетизмом, божественными откровениями и «поруганием нигилистов » ( эти темы нашли отражение в антинигилистическом романе «На ножах» и других текстах ). В эти годы Лескова заинтересовала теория французского спиритуалиста Аллана Кардека о поступательном восхождении духов от самых низших к высшим разрядам. Согласно этой оптимистической эволюционистской доктрине , в конце концов даже духи зла исправятся и поднимутся на верхние ступени, так что все закончится отменой ада .

В спиритизме Лескова привлекали страстная вера в проявление «невидимых сил » в мире материальном , взгляд на земную жизнь как мучительный этап на пути души к совершенству и представление о смерти как стремительном освобождении души из материальной оболочки тела . Именно такое чудесное высвобождение благородного духа дьякона Ахиллы изображает он в финале романа «Соборяне »  «Ахилла был в агонии и в агонии не столько страшной , как поражающей : он несколько секунд лежал тихо и, набрав в себя воздуху, вдруг выпускал его , протяжно издавая звук : „у-у-у-х!“, причем всякий раз взмахивал руками и приподнимался, будто от чего-то освобождался , будто что-то скидывал . Захария смотрел на это, цепенея, а утлые доски кровати все тяжче гнулись и трещали под умирающим Ахиллой, и жутко дрожала стена , сквозь которую точно рвалась на простор долго сжатая стихийная сила . „Уж не кончается ли он?“ — хватился Захария и метнулся к окну, чтобы взять маленький требник , но в это самое время Ахилла вскрикнул сквозь сжатые зубы : „ Кто ты, огнелицый? Дай путь мне !“ Захария робко оглянулся и оторопел, огнелицего он никого не видал, но ему показалось со страху, что Ахилла, вылетев сам из себя, здесь же где-то с кем-то боролся и одолел…».

Произведения Лескова часто строятся как истории об испытаниях духа, стремящегося вырваться из абсурдного и жестокого мира русской жизни . «Вы знаете, отчего у русских так много прославленных святых и тьмы еще не прославленных? —  спрашивает герой произведения Лескова „ Смех и горе“ и сам отвечает : —  Это все оттого , что здесь еще недавно было так страшно жить , оттого , что земная жизнь здесь для благо­родного духа легко и скоро теряет всякую цену ». Следовательно , заключает герой , на нашей планете « Россия в экзаменационном отношении » есть «наи­лучшее отделение : здесь человек , как золото , выгорал от несправедливости». В истории человеческого духа русская жизнь не что иное , как « исправительный карцер в сумасшедшем доме , в который нас сажают для обуздывания нашей злой воли ».

Внимание Лескова также привлекали духи легкие и шаловливые, занимающие особое место в детальной классификации духов, предложенной Кардеком. Эти малоразвитые проказники разыгрывают доверчивых духовидцев, сообщая им ложную информацию о тайнах мира , и засоряют «спиритический эфир » мистификациями разного сорта . В маленьком рассказе Лескова « Дух госпожи Жанлис. Спиритический случай » такой дух-проказник весело подшутил над высоконравственной русской княгиней  — спириткой и фанатичной почита­тельницей французской писательницы конца XVIII — начала XIX  века Стефани Фелисите Жанлис. Сборник назидательных изречений последней , озаглавлен­ный в русском переводе « Дух госпожи Жанлис », русская княгиня использовала в качестве « домашнего оракула »: она открывала книгу на любом месте и в случайной цитате находила ответ духа-наставника Фелиситы на волновав­ший ее вопрос.

Однажды в новогоднюю ночь в маленьком салоне княгини зашел разговор о литературе и литераторах. Один из гостей заявил , что всякая литература  — « змея » и благочестивая Жанлис не исключение. Чтобы опровергнуть это мнение , княгиня попросила свою ангелоподобную дочь прочитать вслух из «Духа Жанлис »: пускай Фелисита сама выскажется по этому поводу . Невинная девушка , открыв книгу наобум , с выражением прочитала гостям историю о том, как слепая госпожа Дюдеффан, имевшая обыкновение при знакомстве ощупывать лица гостей своего салона, приняла «шаровидную » физиономию молодого историка Гиббона за другую мягкую часть его тела : « Она старательно искала , на чем бы остановиться , но это было невозможно . Тогда лицо слепой дамы сначала выразило изумление , потом гнев , и, наконец , она , быстро отдернув с гадливостью свои руки , вскричала : „ Какая гадкая шутка !“»

Девушка покраснела и разрыдалась, княгиня пришла в ужас, разорвала книгу предавшей ее писательницы и вскоре уехала из России. Видимо , ехидно замечает рассказчик , под маской благочестивого «духа Жанлис » скрывался один из шаловливых духов, описанных Кардеком, или , точнее , дух самой литературы  — свободный , шаловливый и сокрушительный, который дышит где хочет , и никто не знает, откуда он приходит , куда стремится и какую шутку способен « отколоть ».

4. Отзывчивые духи профессора Вагнера

Самой колоритной фигурой в истории русского спиритизма 1870-х годов был известный зоолог и детский писатель Николай Петрович Вагнер ( псевдоним Кот Мурлыка ). Его статья о спиритических чудесах, опубликованная 1 апреля 1875  года в респектабельном «Вестнике Европы », вызвала настоящую сенса­цию. Вагнер приводил «фактические » доказательства существования духов, которые сообщали ему и другим участникам сеансов о тайнах загробного мира . Духи в интерпретации Вагнера оказывались уже не таинственными суще­ствами, проникавшими в тела избранников-масонов, не «чудными виденьями », являвшимися только избранным и посвященным, но научными фактами , манифестациями пока что не изученной силы, прикрепленными к тому или иному медиуму как его (или ее) подручные. Наконец , они показывались теперь не в замках, не в алхимических лабораториях и не на кладбищах, а в светских гостиных при любых свидетелях , и сведения об их посещениях, или , точнее , производстве , печатались в общедоступных газетах , журналах и книгах.

Главной темой статьи профессора Вагнера была материализация духов ( полная или частичная). Изображенный им в этой статье « тот свет » представал как нескончаемое шествие осязаемых , красочных и музыкальных манифестаций духовного мира , который с нетерпением ждал своего дальнейшего изучения . При помощи медиумов призраки умерших русских , французов, немцев , индий­цев, грузин , персов свободно пересекали земное пространство и являлись в любое время . Они были добродушны , игривы, покладисты и никогда не отказывались от того, чтобы послужить как простому человеческому любопытству, так и интересам науки. Среди них выделялись представитель­ницы женского пола, придававшие спиритическому сообщению особый , куртуазный характер . Призраки, описанные Вагнером, оставляли по просьбе присутствовавших на сеансах части своей одежды , локоны , резвились, пели , танцевали и даже курили трубки. Их можно было пощупать , сфотографировать при электрическом свете , взвесить , измерить , обнять , снять с них гипсовый снимок . Перед участниками сеансов открывалась возможность своего рода антропологического исследования выходцев с того света, которые ничем не отличались от живых людей (те же ногти, корни волос , биение пульса и сердца). Такие манифестации понимались профессором-натуралистом не как фантазии , галлюцинации или мистические видения, но как научно верифи­цируемое воплощение нематериального  — своего рода спиритический реализм.

Одним из главных источников информации Вагнера о материализациях духов были письма из Америки известной спиритуалистки госпожи Елены Петровны Блаватской. Последняя в то время давала сеансы в Вермонте, где ей однажды удалось воплотить руку покойного грузина Михалко. Эта «загорелая, запач­канная, покрытая бородавками и обмотанная янтарными четками » рука сыграла на гитаре восхищенным участникам сеанса грузинскую мелодию. Потом воплотился и весь дух Михалко    Многие усомнились в вермонтском чуде, но некий господин из Филадельфии по имени Майкл Бетанелли (Беталли ) написал в газету, что в Америке в то время находилось всего три грузина, один из которых он, а двое других  — далеко от Вермонта и никак туда попасть не могли, из чего неумолимо следовало , что материализовавшийся Михалко был настоящим покойником , которого Бетанелли знал еще по жизни в Кутаиси. Спириты Бетанелли поверили. Позже Бетанелли и Блаватская поженились. Впоследствии Блаватская отправила молодого супруга назад в Грузию, а сама уехала в Индию, где стала основательницей и лидером теософского движения ..

Однажды Блаватская прислала Вагнеру свой перевод заключительной части романа Чарльза Диккенса « Тайна Эдвина Друда », полученной следую­щим образом . После смерти дух Диккенса стал регулярно являться к простому разносчику при типографии и диктовать ему главы не законченной при жизни книги . Напечатанный финал романа вызвал споры в обществе. Сторонники спиритизма доказывали , что полученный текст был аутентичным, потому что сам разносчик был полуграмотным, а в тексте ошибок не было, и главное, что правописание отдельных слов в полученном тексте было британским , а не американским   Перевод Блаватской недавно опубликовали .. Весть о том, что писатели могут присылать с того света окончания своих не завершенных при жизни сочинений, вдохновила русских спиритов на вызов Николая Васи­льевича Гоголя, который любезно надиктовал им второй том «Мертвых душ ». Этот текст Достоевский потом пародировал в «Дневнике писателя »:

« Гоголь пишет в Москву с того света утвердительно , что это черти. Я читал письмо , слог его . Убеждает не вызывать чертей, не вертеть столов, не связываться: „Не дразните чертей, не якшайтесь, грех дразнить чертей … Если ночью тебя начнет мучить нервическая бессонница , не злись, а молись, это черти; крести рубашку , твори молитву “».

Свои произведения присылали из загробного мира и другие русские писатели : Пушкин , Жуковский , Кюхельбекер, Лермонтов, Тургенев, Апухтин и даже неприличный поэт Иван Барков, который надиктовал целую « Адскую поэму » — репортаж с того света.

5. Михаил Салтыков-Щедрин и современные призраки

Красочное , но пустое спиритическое воображение Вагнера и других сторонни­ков общения с духами вызывало резкую антипатию еще одного активного участ­ника дискуссии о спиритизме — писателя-сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. В предпоследней части его главного романа « Господа Головлевы » описывается « неистовая фантастическая оргия » лицемера Иудушки, потерявшего всякую связь «с миром живых »: братья, мать , дети умерли ; любовница его ненавидит ; слуги перестали бояться ; будущего нет , настоящее пусто , а прошлое вспоминать страшно . Иудушка запирается в кабинете, где предается бесконечному «запою пустомыслия ». Фантазия героя, подпитываемая алкоголем , дает ему временное избавление от действи­тельной жизни , реализует его заветные желания и приносит на какое-то мгновение иллюзию счастья. В восторженном состоянии, граничащем с безумием, Иудушка творит по собственному подобию мир , населенный послушными его воле и слову отвратительными призраками :

« Это был своего рода экстаз , ясновидение , нечто подобное тому , что происходит на спиритических сеансах. Ничем не ограничиваемое воображение создает мнимую действительность , которая , вследствие постоянного возбуждения умственных сил , претворяется в конкретную, почти осязаемую . Это  — не вера, не убеждение, а именно умственное распутство, экстаз . Люди обесчеловечиваются; их лица искажаются, глаза горят , язык произносит непроизвольные речи, тело производит непроизвольные движения ».

О спиритических радениях Щедрин знал не понаслышке: активными спири­тами были жена писателя и его тесть  — переводчик и истолкователь сочинений упоминавшегося выше Аллана Кардека. Сравнение оторванных от действи­тельности и парализующих волю и деятельность человека мечтаний со спири­тическим учением можно найти и в более ранней статье писателя «Современ­ные призраки » (1863), и в написанной в 1869–1870 годы « Истории одного города », где вся русская история представляется автору огромным спиритиче­ским сеансом. Миссию сатирического писателя Щедрин видел в разоблачении современных фантомов, то есть ложных представлений о мире, лишающих людей разума и свободной воли . 

Парадоксальным результатом последовательной борьбы писателя с совре­менными призраками стала мрачная спектрализация изображаемого им мира . В финале романа « Господа Головлевы » на свет вылезают многочисленные «умертвия » былых жертв этого дома . В свою очередь , еще живой Иудушка здесь же уподобляется призраку . Грань между жизнью и смертью стирается, действительность превращается в фантасмагорию, а Головлево оказывается замкнутым пространством без жизни и смерти, неким «срединным миром », населенным страждущими душами покойников , ожидающими позднейшего «расквартирования ». Выхода из этого «срединного мира », напоминающего «узилища душ », описанные в популярных в 1860–70-е годы мистических сочинениях, в романе Щедрина нет ни вверх, ни вниз, ни в самозабвение, ни в самоубийство, ни в самообман болезненного воображения : « ночь , вечная , бессменная ночь  — и ничего больше », кроме ненавистных призраков . Спирити­ческие фантазии главного героя здесь оказываются  — вопреки убеждениям его создателя  — метафорой самого (мате)реалистического романа.

6. Федор Достоевский и черти

Одним из самых страстных критиков спиритических фантазий был Федор Михайлович Достоевский . В статье « Спиритизм . Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если только это черти », помещенной в «Дневнике писателя » за январь 1876  года , он представил спиритизм как явление внешне комическое , но глубоко характерное для настоящего дня и весьма опасное по своим послед­ствиям для христианина: грубый материализм, суррогат веры и заигрывание с враждебными человеку силами . В свойственной ему парадоксалистской манере Достоевский довел « гипотезу спиритов » до логического завершения : хитрые черти (а духи, по Достоевскому, это не что иное , как черти ) хотят привести человечество к нравственной гибели . Спиритизм для Достоевского — явление западное, чужое , грозящее не только расколом в русском образован­ном обществе , но и — в случае распространения  — сектантскими волнениями в народе.

В феврале 1876  года , на Масленицу, Достоевский сам принял участие в спири­тическом сеансе вместе с Лесковым и романистом Петром Боборыкиным. Этот сеанс имел особое значение для его участников . Несколько ранее глава научной комиссии по исследованию спиритических явлений — знаменитый ученый Дмитрий Иванович Менделеев объявил от имени двенадцати членов комиссии ( своего рода апостолов от науки), что спиритических явлений нет , а есть лишь жульничество медиумов и доверчивость их почитателей. Спириты не согласи­лись и пригласили в качестве третейских судей видных писателей как истинных экспертов человеческих душ. Достоевский не только описал свои впечатления от этого сеанса в своем дневнике, но и вывел на основании собственного опыта особый психологический « закон веры и неверия»:

« После того замечательного сеанса я вдруг догадался или , лучше , вдруг узнал , что я мало того что не верю в спиритизм, но , кроме того , и вполне не желаю верить , — так что никакие доказательства меня уже не поколеблют более никогда . Вот что я вынес из того сеанса и потом уяснил себе . И, признаюсь , впечатление это было почти отрадное , потому что я несколько боялся , идя на сеанс. Прибавлю еще , что тут не одно только личное : мне кажется , в этом наблюдении моем есть и нечто общее . Тут мерещится мне какой-то особенный закон челове­ческой природы, общий всем и касающийся именно веры и неверия вообще . Мне как-то выяснилось тогда , именно чрез опыт , именно чрез этот сеанс , — какую силу неверие может найти и развить в самом себе , в данный момент , совершенно помимо вашей воли , хотя и согласно с вашим тайным желанием … Равно , вероятно , и вера».

Впрочем , что бы ни говорил Достоевский о всеобщем законе неверия, откры­том им в результате эксперимента над собою на спиритическом сеансе, его воображение и мистическое чувство постоянно балансировали между признанием и непризнанием увиденных и услышанных им «явлений », то есть , в его терминологии, существованием и несуществованием враждебных человеку духов (при этом « мистическая доктрина » спиритов им отвергалась полностью ). Знаменательно , что впоследствии , в письме к цензору «Дневника писателя », он сравнил спиритическую коллизию с поэтикой пушкинской «Пиковой дамы » и уже на следующий день обратился к работе над главой « Черт . Кошмар Ивана Федоровича » («Братья Карамазовы »), которая сама строится по принципу сеанса, когда ( заимствуя слова Достоевского ) фантасти­ческое до того соприкасается с реальным, что зритель (в данном случае Иван Карамазов ) почти верит в него. Иначе говоря , в результате личного опыта Достоевский приходит к выводу, что истинный сеанс ( современная мистерия или «диаволов водевиль ») находится у нас внутри .

7. Лев Толстой и опасности гипнотизма

Лев Николаевич Толстой , хотя и не верил в чудеса духовидения, интересовался ими ничуть не меньше мистически настроенного Лескова, напуганного чертями Достоевского и восторженного спирита Вагнера. Когда в середине 1850-х годов в моду вошло столоверчение, он принял в этом участие и с удовлетворением записал в дневнике, что оказался сильным медиумом. Много лет спустя Толстой высмеял профессора Вагнера в антиинтеллигентской комедии « Плоды просвещения » (1891). Но еще больше в этой комедии доста­лось гипнотизерам, которых он особенно не любил, потому что считал своего рода конкурентами : хороший писатель вроде него своим искусством заражает читателя по-хорошему , а «гипнотисты» заражают непонятно для чего и еще и подчиняют себе волю человека . Толстой считал, что значительная часть современного искусства ( например , музыка Вагнера ) и вообще все государ­ственные и общественные институты , включая церковь , представляют собой своего рода гипнотические машины , в массовом масштабе парализующие естественное для каждого человека нравственное чувство ( или , точнее говоря , нравственный разум ).

Однажды в Ясную Поляну приехал знаменитый российско-американский гипнотизер Осип Ильич Фельдман. Толстой оказал ему ласковый и душев­ный прием : гипнотизер особо отметил « добрые серые глаза » Льва Николае­вича, приветливо смотревшие из-под нависших бровей. Но Фельдман ошибся . В своем дневнике Толстой назвал его шарлатаном , а гипнотизм — пустяками и глупостью. И, как уже говорилось выше , высмеял в комедии « Плоды просвещения », выведя под именем Гросмана.

Про гипнотическое могущество Фельдмана ходило тогда много легенд. Гово­рили, что он брал тяжелобольных из госпиталей, приказывал им выздороветь и встать и «те вставали и ходили здоровыми ». Кроме того , по слухам, однажды он спас самого обер-прокурора Святейшего синода Константина Петровича Победоносцева, который , купаясь в Черном море , далеко заплыл во время бури и стал тонуть на глазах у толпившейся на берегу публики . Фельдман на рас­стоянии внушил утопающему, что никакой бури на море нет , что он полон сил и что ему надо сделать несколько сильных движений , чтобы доплыть до бере­га. Гипноз подействовал, и Победоносцев спасся . Увидев своего спасителя , антисемит Победоносцев тихо спросил его : « Еврей ?» « Да », — признался гипнотизер . «Крестись!» — посоветовал ему Победоносцев.

Спирит Вагнер очень переживал, что Толстой и Достоевский не признали реальность и легкость сообщения с загробным миром , несмотря на все имеющиеся доказательства . После смерти Достоев­ского Вагнер попросил у  Анны Григорьевны разрешения вызвать его на спири­тическом сеансе, чтобы узнать , не изменил ли он на том свете своего взгляда на спиритизм. Но вдова не позволила. А Толстой просто не оставил Вагнеру шанса его « вызвать », потому что пережил Николая Петровича почти на три года . Теперь , как говорил чувствительный Николай Михайлович Карамзин, похороненный рядом с Федором Михайловичем Достоевским и Василием Андреевичем Жуковским, они, может быть , уже примирились .

ссылка - Страх того , чтобы быть Загрузить следующую страницу

Смотрите также :

Подробнее об истории

& NBSP;

Авторы Авторы и аффилированные лица )