обучение

Варяги и Русь. Разоблачение " норманнского мифа " modernlib. Ru/ История/ Степан Гедеонов/ Варяги и Русь. Разоблачение " норманнского мифа " - Чтение( Ознакомительный фрагмент)( Весь контент) Автор: Степан Гедеонов Жанр: История Читать ознакомительный фрагмент вполне( 149 Кб) Купить и скачать книжку на litres. Ru за 69, 90 руб. Страницы: 1, 2, 3, 4, 5 Степан Александрович Гедеонов Варяги и Русь. Разоблачение " норманнского мифа " Часть первая " Варяги " i. О норманнском начале в российской летописи Призванием варяжских князей наступает политическая жизнь Руси; под воздействием новейшего династического истока Русь вступает на поприще европейской летописи. Значение этого действия определяется народностью призванных варяжских князей. Их считали попеременно финнами, хазарами, норманнами; крайнее мировоззрение стало главенствующим; но при примечательно ученой и совестливой разработке письменных( вбольшейстепени иностранных) исторических документов норманнская система происхождения руси далековато не удовлетворяет существенному требованию российской науки, а конкретно, разъяснению из скандинавского вещества начальных явлений исторического российского быта. Как все вопросы о народных началах, так и варяжский владеет две стороны, письменную и фактическую. К доказательствам письменным принадлежат дошедшие до нас свидетельства, сказания и догадки российских и иностранных летописателей о нации руси и варягов; таковы сказания и представления Нестора о началах российского страны имени возле пятидесятипроцентов ix века; свидетельства Вертинских летописей о шведской, Ахмед-эль-Катиба и Лиутпранда о норманнской руси, Константина Багрянородного о названиях днепровских порогов и т. д. Взятые раздельно, эти свидетельства подтверждают, при главном взгляде, мировоззрение о норманнстве руси; но, взятые раздельно, свидетельства Григория Турского подтверждают мировоззрение о троянском происхождении франков; Феофилакта – об аварском происхождении славян; Ибн-Гаукала – о российском происхождении мордвы. Значение письменных документов и их истолкований при решении вопроса о неоднозначных народных началах, разумеется, подчинено необходимости согласования разных сказаний и понятий с позитивными следами воздействия одной нации на иную в отношении к языку, религии, праву, народным традициям и преданиям. ныне, удовлетворяет ли норманнская система этим условиям собственного смысла в области российской науки? Указывает ли она на непреложные, верные отпечатки норманнского воздействия на историю и врождённый быт словенорусских племен? Мы увидим неприятное; увидим не лишь явное неимение норманнского истока в главных явлениях древнерусского быта, но и абсолютную невозможность увязать их наличие с предположением о скандинавизме призванных варягов. А в таком случае не вправе ли мы решать, что письменные свидетельства, на которых норманнская школа вбольшейстепени( разрешено практически заявить, только) строит свою историческую концепцию, или сами по себе неверны, или ошибочно поняты новыми толкователями? Рассмотрению данных свидетельств с другой, по моему убеждению, наиболее разумной точки зрения, приуроченак значимая дробь моей книжки; тут я обязан доэтого только принять неимение позитивных отпечатков норманнского воздействия на Русь, а с иной стороны, сориентировать на явное роль в развитии исторического российского быта другого, западнославянского истока. Немецкие представители норманнского представления в прошедшем веке – Байер, Миллер, Тунманн и Шлецер – трудились над древнейшей историей руси, как над историей вымершего народа, обращая интерес лишь на письменную сторону вопроса. Для них Русь была то наиболее, что для остальных экспертов германских исследователей пелазги или этруски; неясная народность, о началах которой сохранились намеки у греческих и латинских писателей. Находя норманнским подобозвучные имена у первых российских князей, у послов Олега и Игоря, обретая шведскую русь в Вертинских летописях, норманнскую в вестей Лиутпранда и Константина, они провозглашали норманнское возникновение Руси, нисколько не беспокоясь о том, отозвалось ли это норманнство в летописи и жизненном организме онемеченного ими народа. Что, меж тем, по последней мерке Шлецер разумел надобность философия и на фактическую сторону предмета, в этом, при его научной опытности, не позволено колебаться; дело в том, что для совершенного и беспристрастного обсуждения вопроса как его предшественникам, так и ему недоставало фундаментального познания российского языка, российского быта и письменности в связи их с иными славянскими языками, народными чертами и литературами. Или не отсюда его предвзятый, только норманнский взор на первый период российской летописи? его невнимание к славянским началам ее? его непростительно свободное обхождение с русскою летописью? Где Нестор препятствует ему, он укоряет его вставками; где вариант наводит его на факты, очевидно опровергающие его систему, он или безмолвствует, или наслаждается бесплодным на них указанием; при случае, поймем для образца хоть бы выдумку понтийских псевдо-‘??? ’сов 866 года, он увлекается до изобретений. Сознавая Перуна и Волоса славянскими божествами, он считает лишним заходить в разъяснение обстоятельств, по которым мнимые норманны Олаф( Олег) и Ингвар( Игорь) и их скандинавские сподвижники клянутся по русскому( норманнскому) закону славянскими божествами, а не Одином и Тором. Он произносит в одном месте: " Надобно быть чрезвычайно крепку на ухо, чтоб не чуять настолько нередко повторяемое Нестором, что новгородцы, киевляне и все остальные народы этого страны( дело идет о племенах, принимавших роль в греческом походе 907 года) назвались русами после пришествия варягов "; а в ином, что русами при Олеге и Игоре были еще одни лишь норманны, т. е. варяги; " владычествующий люд еще не смешался с иными; длительное время возвышался Франк над Галлом и все делал один, не принимая в сотоварищество им побежденного " и т. д. Он подмечает с удивлением почему-то быстрое исчезновение норманнства в именах наших князей, тогда как " германские завоеватели Италии, Галлии, Испании, Бургундии, Картагена и пр. постоянно в роде собственном удерживали германские имена, значившие их возникновение "; но как разъясняет он этот факт, разумеется, противный норманнству варяжских князей? неизвестными факторами, вследствие которых " славяне рано сделались главенствующим народом ". О языке, праве, обычаях руси и т. д., с точки зрения норманнского воздействия на Русь, у него даже нет и помину. Современная дисциплина не дозволяет ни молчания, ни изобретений, ни неизвестных обстоятельств. Она произносит: ежели варяги-русь скандинавы, норманнское правило обязано откликнуться в российской летописи, как правило латино-германское в летописи Франции, как правило германо-норманнское в летописи британской. Не в мнимогерманских именах наших князей и послов их, не в случайных, непонятых вестей Вертинских летописей, Лиутпранда и Константина, – норманнство обязано откликнуться в самой жизни Руси, в ее религии, языке, праве, в народных обычаях, в деяниях и виде жизни первых князей и пришлых с ними варягов. Без совершенного удовлетворения этим условиям исторического самопознания система норманнского происхождения Руси остается вне права науки, как остается вне права науки система славянского происхождения, пока желая одно из возражений норманнской школы станет оставлено без ответа. Изыскания Круга изданы по погибели его, до приведения их самим создателем в систематический распорядок. Из статей, имеющих целью сориентировать на живые отпечатки норманнского истока в российской летописи, вособенности примечательны по содержанию: № vii. О языке Руси в ix и x столетиях. № viii. Происхождение и разъяснение неких российских слов в летописи Нестора и законодательстве Ярослава. № x. Мысли о древнейшем устройстве и виде правления Русского страны. № xi. О гридьбе при первых российских князьях, в сопоставлении с учреждением hirdmenn’oв [1] в Скандинавии. № xii. Примечания к извещениям Ахмед-ибн-Фоцлана о языке, религии, характерах и обычаях языческой руси в начале x века. Судя по одним заглавиям данных статей, читатель, естественно, поразмыслит, что для исследователя, аналогично Кругу, вправду уверенного в норманнстве варяжской руси, не могло быть недочета в подтверждениях норманнского воздействия на врождённый быт российского сообщества. Выходит неприятное. За исключением № viii, в котором Круг выводит самым плохим образом кристально славянские слова из скандинавских, все другие нумера или представляют изучения о норманнском языке, праве, норманнских обычаях и пр. без малейшей связи с языком, правом и обычаями так именуемых варягов-руси, или указывают на факты, которым следовало бы проявиться в российской летописи, ежели бы варяги-русь были норманны. Из статьи о языке мы спрашиваем последующие расположения: древнескандинавский язык именовался donsk tunga, norran tunga или norroena; так как варяги были норманны, а при Рюрике оченьмного скандинавов селилось в Новгороде, оба языка – норманнский и украинский – слышались сразу в Новгороде; без сомнения, было даже время, когда норрена там главенствовала; знатнейшие из славян, преклоняясь перед троном для снискания милости новейших российских, т. е. норманнских князей, очень возможно, стали скоро учить их язык и учить ему собственных деток; обыкновенные люди им подражали; употреблению норрены надлежало сохраниться на Руси долее, чем в Нормандии, ибо тамошние князья приняли христианство семидесятью шестью годами( в 92) раньше наших; так как в эру призвания грамота уже была в Скандии, то обязано обязательно ждать, что русы, скоро призванные оттуда в землю, назвавшуюся от их имени Русью, совместно с норманнским языком принесли с собою и норманнское письмо; из 2-ух экземпляров соглашений, заключенных меж русью и греками, возможно, один был составлен на скандинавском языке. На каких подтверждениях основаны эти бесспорные и вероятные расположения? Они двоякого рода:) российские наименования днепровских порогов у Константина Багрянородного звучат по-норманнски. 2) В древнерусском, вбольшейстепени юридическом языке видятся почтивсе слова, разумеется, германского происхождения, занесенные к нам норманнами. Критическое изучение этого крайнего расположения принадлежит к № viii: возникновение и разъяснение неких российских слов в летописи Нестора и законодательстве Ярослава. Прежде только и один раз совсем я действую последующую оговорку: до нашего предмета не трогают те общеславянские слова, каковы король, пенязь, град, хлеб и пр., которым другие ученые приписывают доисторическое германское возникновение. Как славяне от германцев, так германцы заняли изрядное численность слов от славян; это общелингвистический, уже издавна обсужденный вопрос. " Все эти языки, – произносит Шафарик о славянском, греческом, латинском, кельтском и германском, – имеют бессчетные общие слова, элементы в чистых корнях собственных неоспоримую собственность всякого и для которых было бы зря искать главенство обладания, напр., нос, nase, nasus; око, auge, oculus " и пр. К словам, долженствующим найти воздействие норманнского языка на российский вследствие призвания варяжских князей, норманнская школа вправе отнести лишь такие, какие, являя все симптомы норманнства, с одной стороны, не видятся у иных славянских народов, а с иной, не имеютвсешансы быть просто и раскованно объяснены из славянских этимологии. Конечно, эти критерии не совершенно согласны с лингвистическими законами, которыми управляются поборники скандинавизма; кпримеру, производя словечко болярин от составного норманнского bol-praedium, villa, и jarl-comes. Круг подмечает, что словечко боляре есть и в славянской Библии, и у сербов, ляхов, рагузинцев, виндов, хорутан и т. д. " Но, – произносит он, – не обязано мыслить, чтоб норманнскому происхождению слова болярин противоречило его использование у болгар за сто лет до основания страны. Только тут я не могу этого обосновать и посылаю к моему изучению о начале Руси ". Этого изучения в посмертном издании его изысканий не оказалось. О слове коляда, происходящем, по понятию Круга, от скандинавского jolessen [2], он произносит, " что почтивсе из данных слов видятся и в иных славянских наречиях, еще ничто не обосновывает против догадки о норманнстве слова коляда. Так напр., российское коляда, у сербов koleda, у поляков koleda, у краинцев втомжедухе, у кроатов koledo, у босняков kolenda, у чехов koleda, kolemgda; но оно не владеет корня в славянских языках ". Что заявить об исторической системе, основывающей свои подтверждения на лингвистике этого рода? Из слов мнимогерманского и норманнского происхождения Круг приводит последующие: король, пенязь, усерязь, витязь, шляг( sic!), стерляг, пуд, суд, град, грид( sic!), ряд, скот, хлеб, шнек( sic!), полк, вира, месячина, мечта, панцирь, мыто, мытарь, свекорь, кароль, снедь, рыцарь, рухлядь, целый, ремень, люди, нетий, кнут. Эти слова он готовил для новейшего издания академического словаря. Сверх такого, он строит мировоззрение о норманнском составе Русской Правды на мнимонорманнском происхождении слов вервь, вира, говядо, посетитель, гривна, гридин, людин, огнищанин, скот, тиун и т. д. Он произносит по этому поводу: " Иногда страдают для отыскания славянских корней для слов разумеется норманнского происхождения, каковы гридин, болярин, пенязь, вира, вервь и существенное численность остальных, коих норманнство станет светло показано ". Между тем им изучены лишь слова: король, пенязь, мечта, ябетник, тиун и гридин. Образцовое суждение г. Срезневского о словах: боярин, безмен, вервь, вира, миля, Господь, посетитель, гридь, мечта, король, луда, люд, мечь, мыто, навь, нети, обел, огнищанин, орудие, смерд, дом, якорь, град, дружина, колокол, котел, лодия, муж, стяг, холоп, цепь, челядь, – устраняет меня от труда обосновывать славянство их происхождения и общность у всех славянских народов. Но я не могу предположить с г. Срезневским и такого десятка слов происхождения сомнительного или вправду германского, о которых он упоминает и к которым причисляет слова тивун, шильник и ябетник. Слова, каковы напр., шильник и шнека не идут к вопросу о норманнском происхождении Руси; их позднейшее возникновение от германского и скандинавского языков владеет знаменитое историческое базу в торговых и других сношениях Новгорода с шведами и германцами в xii– xiv столетиях и обосновывает возникновение руси от норманнов, как английские, голландские и французские слова в российском языке обосновывают возникновение руси от британцев, голландцев и французов. Что касается до иных слов, встречающихся в древнейших памятниках нашей письменности и означающих главные российские учреждения, они, как и приведенные больше у г. Срезневского, все объясняются из славянских источников или перешли к нам славянским методом. Из данных, у г. Срезневского необъясненных или допускающих другие, доп разъяснения слов, я привожу последующие: Боярин. Круг производит словечко боярин от скандинавского bol-praedium, villa и jarl-comes и считает форму болярин древнейшей. Та же форма и у болгар; Феофан строчит????????; Конст. Багр.????????. Слово боляре в книжке Эсфирь i, 6, возможно, позднейшая вставка. Погодин воспринимает словопроизводство протоиерея Сабинина от исландского baear-villa, praedium и menn – мужи; Baear-menn – мужи града. Г. Куник считает, что словечко болярин имеется не что другое, как славянская форма народного bolgar, болгарин и показывает на переходные связующие формы bileres у Плано Карпини; Byler у vine, de beauvais; Terra bular у неизвестного нотариуса короля Белы; от начального болярин позднейшее боярин. Шафарик производит греческое????????,????????, от финно-уральского boilas, bulias, collect. Boilad, buljad; срвн. аварское beled-proceres. К славянам оно перешло в двоякой форме: 1) byl’; 2) boljarin, bojarin древнерусск. Baarin, откуда сокращенное средневековое латинское baro. Ни одна из данных этимологий не разъясняет, каким образом германо-скандинавское bol-jarl, исландское baear-menn, народное болгарин, финно-уральское bulias перешли во все славянские наречия; ни отчего, при болгаро-сербской форме болярин, видятся формы: на Руси – боярин; у хорватов и хорутан – бojap, bojap, бojapин, воярин; у поляков – boiar; у чехов – bojar, bojariu; у рагузинцев – bojar; у молдаван и валахов – un boiarin в значении vir nobilis; у мадяров – bojar, герой; в новогреческом языке?????????. Г. Срезневский воспринимает для слова боярин, болярин два корня: бой – вой; болезнь – вель( болеезначительный, Большой), как напр., два корня( свят – sanctus и свет – lux) для имени славянского божества Святовита, Световита. Но позволяет ли это истолкование затруднения вопроса? и не светло ли, что из 2-ух корней все же один остается главным? Я размышляю, Карамзин был прав, полагая форму боярин древнейшей. Против этимологического родства греческого????????,????????, со славяно-болгарским боляре произносит то событие, что этим формам, одинаково как и финно-уральской boilas, bulias, недостает главный в слове боярин, болярин буквы р. Этими формами греки выражали славянское словечко быль( senior). В переводном Георгие Амартоле: " Коуръ( Кvръ) быстро посла быля собственного къ немоу( Дашилу), да съ честью приведоутъ и ". В Слове о полку Игореве: " А уже не вижду власти сильнаго и богатаго и немало вой брата моего Ярослава съ Черниговьскими былями ". " В просторечии( в Рязанск. губ.), – подмечает Снегирев, – именуется небылем человек незначущий ". У болгар и сербов господствует только форма болярин; на Руси формы боярин, болярин являются сразу; у других славянских народов популярны лишь формы бояр, боярин. Во всех ли славянских наречиях, за исключением болгар и сербов, словечко боярин явление позднейшее, как убеждает, но без доказательств, Круг? От руси ли оно перешло к чехам, хорутанам, хорватам, рагузинцам? Если же от болгар или сербов, отчего понятно оно у них не под болгаро-сербской формой болярин! Окончательная форма на -ин в славянских языках подразумевает или имеющееся, или утратившееся, или воображаемое собирательное. Так челядь — челядин; люд — людин; русь — русин; гридь – гридин и т. д. Форма боярин подразумевает первородное( утратившееся) собирательное боярь; память его сохранилась в древнечешском bujary – смелый, удалый; Bujarost – смелость, удальство. Bujary составлено из 2-ух корней: буй — смелый, сумасшедший;; яр, конкретный. Как литера? в новогреческом?????????, так литера л в болгаро-сербском боляре имеется не что другое, как евфоническая вставка. Сербы молвят србин и срблин; река barbana в Далмации сейчас bojana и boljana и т. д. К нам форма болярин перешла совместно с книжками Св. Писания от болгар. Броня. " Наши брони не одно ли с шведским brynior? ", – узнает Погодин. В самом деле, в средневековых германских документах встречаем слова: " brunea, brunia, bronia – lorica ". В древнейшем Евангелии Отфрида( нач. Ix века): " ist uns thas girusti, brunia alafesti ". Слово brunia, bronia, не имеющее корня в германских наречиях( ибо его этимология от английского bron-mamma наиболее чем сомнительна), возможно, просочилось в Германию славянским методом. У чехов brn – панцырь; Bron – по-польски орудие; Bronic – охранять; у нас – бронити и боронити. Вервь. Взятое в значении округа словечко вервь значит еще и сейчас у фермеров Архангельской губернии поземельную мерку 850 квадр. саж. Веревками и жердьми мерили все в мире народы. Гейзерих разделял веревкой землю. Побежденная Нормандия размежевана по веревке Роллоном. Что такое: de pratis duodecim worpal, узнает Гримм. He наше ли славянское вервь? Cрвн. " от Елизара шло 5 вервей, а иная 5 вервей шла от Онтона ". Весь. " Въ оньже аще( колйждо) градъ или целый внидете, испытайте, кто в немъ достоинъ имеется ". Wes по-чешски, wies по-польски, vas по-краински – село, деревня. Смерды-владельцы в Богемии назывались wiesnicy, villani. Вира. Г. Срезневский показывает на хорватское вира — свободная критика, свободный переход; завирити — обязать задатком или залогом; веровати — оговаривать, в Записке о правах дубровницких торговцев( xiii—xiv века). В самом деле, по смыслу вира и причина однозначущи в российской юридической терминологии; вместо мыта перечни Воскр., Ник. и Соф. читают вины: " Не выплачивать вины нивчемже ". В лавр. сп. о российских ребяческих под 76 г.: " Они же немало тяготу людемъ симъ створиша, продажами и вирами "; Радз. и Троицк., читают: " винами ". " Обычай откупаться за смертоубийство есть в Черногории и поныне, – произносит Булгарин, – это именуется: отправить на веру ". Напрасно, стало быть, к тому же и в вред самой себе относит норманнская школа словечко вира к перешедшим какбудто бы к нам из Скандинавии. Карамзин показывает на шведское оrа; но оrа( у датчан ore) значит не пеню, а монету или дробь валютного фунта; да и чуть ли переход формы оrа в российское вира станет согласен с законами серьезной лингвистики. Погодин приводит германское словечко wehrgeld( в древнегерманских памятниках wiregildum, wirgildum, wirgildi – wirigelt, wirgelt); но это словечко не сталкивается ни в обычный, ни в составной форме в скандинавских законодательстве, за исключением vereldi. Техническое представление древнескандинавского права для пени – bot; в древнешведских законодательстве mordgiald, sporgiald. Сага Олафа Тригвасона передает российское вира скандинавским bое-tur. Вира, ежели предположить ее возникновение от германского wirgelt, указала бы не на сношения Руси с норманнами, а вендских славян с германцами и Руси с балтийским Поморьем. Волхв. У скандинавов alfve. " Се волсви отъ востокъ приидоша во iерусалимъ ". В летописи взятия Трои: " Класъ( Калхасъ): низокъ, тонокъ, чистъ, седъ главою и брадою кудрявою, и вълховъ и кобникъ хитръ ". Черноризец Храбр: " А персомъ и халдеомъ и асиреомъ звездочьтение влъшвение, врачевание, чарованиа и все хытрость человеча ". В Супрасльской рукописи xi века: " влъхвовате и влъхвь ". Вено. У Погодина от скандинавского vingaef. На древнесакском morgen gifa. Источники польского права употребляют выражения: dos, donatio propter nuptias, parapherna; в польском переводе: wiano, danina, dziedzina wzelka, wyprawa. Чешское преимущество знает weno и dziedziny wienne. В силезском праве: dothalicium propter nuptias, quod vulgariter wyeno nuncupatur ". Гривна. " Что за словечко гривна? – узнает Погодин. – Оно употребляется в различных славянских наречиях и сталкивается в славянском переводе Библии, но издавна ли? имеется ли оно в старых списках? ". Воцель производит словечко гривна от гривы, санскр. Griwa. В древнепольском праве grzywna значит марку. У литовцев: " griwina – marca, quae 20 grossos ". Грид, гридьба, гридин. Мы обретаем у Круга необыкновенную статью о гридьбе при первых российских князьях; он производит российские гридъба, гридин от hirdmenn’oв, телохранителей скандинавских конунгов. Совершенно верно относит г. Срезневский словечко гридь к всеславянскому куча, у хорутан грида, означающим собрание людей, дружину. Гридити — быть в сборе. Подобно дворянам, городка имели свою гридь или гридьбу. " И новгородьци… идоша съ княземъ Ярославъмъ, огнищане, и гридьба, и купци ". " Онъ же( Мстислав Ростиславич) приеха Ростову, совокупивъ ростовци и боляре, гридьбу и пасынкы, и всю дружину, поеха къ Володимерю ". Гридь, стало быть, то же, что охрана, дружина; гридин от гриди. На Руси это древнеславянское словечко отозвалось во множестве собственных и местных имен: " …У Олешки да у Гриди у Никитиныхъ деток "; село Гридинское, Гридское болото, село Гридино. Гридя Мельников. Гридко Возило. У чехов в грамоте 088 г. Grid; под 026 gridon; под 055, gridata. Коляда. Как словечко коляда, так и ритуал колядования есть у всех славянских племен; этого 1-го уже довольно для совершенного опровержения догадки Круга о происхождении коляды от скандинавского jolessen. Круг подмечает, но же верно, что это словечко не владеет корня в славянских языках, но выводить отсюда о его скандинавизме нереально, не доказав до:) что словечко коляда и ритуал колядования не есть на Руси, ни у иных славянских народов до 2-ой пятидесятипроцентов ix века, т. е. до призвания варягов; 2) что языческий ритуал колядования, совместно со однимсловом коляда, перешел к чехам, сербам, ляхам, краинцам, хорватам и пр. или от скандинавов, или от онорманившейся руси. Слову коляда приискивали и остальные этимологии; его приводят обычно в ассоциация с латинским calendae, французским chalendes; и вправду, невозможно не признать схожести меж ритуалом российских святок и языческими каландами Древнего Рима и христианскими средних веков. Между тем, уже общность ритуала колядования у всех славянских народов показывает на источник античное римского; выводы лингвистические подтверждают намерение г. Буслаева о следах древнейшего геродотовского предания в ритуалах и повериях, справляемых на празднике коляды; и словечко, и частично сам праздник от древнегреческого родника. Существенная изюминка колядования состоит в хождении прославлять; святочных песен – в припеве известность. В одной из древнейших данных песен сохранился в собственной варварской форме древнегреческий припев, соответствующий нашему переводному известность. Я выписываю эту песню, представляющую удивительное отображение древнеэллинского вакхического жертвоприношения. За рекою за быстрою, ой калиодка Леса стоят дремучие, ................. В тех лесах огни горят, Огни горят большие. Вокруг огней скамьи стоят, Скамьи стоят дубовые; На тех скамьях добросердечны молодцы, Добры молодцы, красны девицы Поют песни калиодушки. В средине их старец сидит; Он точит собственный булатный нож; Возле его козел стоит. ныне, что такое припев: ой калиодка; что такое: песни калиодушки? Я размышляю, не что другое, как греческий припев –????????. Известно особое смысл слова какое, в древнегреческом язычестве. Припев???????? отображается в заглавии празднества лаконской Артемиды. От греческого???????? – наши ой калиодка, песни калиодушки; от????????? – общеславянское коляда, песнь славления. Обел,( выпуклый, целый) – обло; сферическая форма – обельство, obly( cesk.) – овальный. Зажиточные фермеры в Мораве назывались obilny; в Стирии у краинцев и у хорутан obiln – целый. Скот. Это словечко создают обычно от шведского skatt, драгоценность, вручить, цена. " Если это шведское словечко, – узнает Каченовский, – то как оно попало и к полякам; Scotus – scojec содержал в себе/ 24 дробь гривны, или 2 гроша ". Мы обретаем его и у чехов и в Силезии. Как куна от куницы, так скот от скота. Погодин подмечает: " Скот, скотина, – слова российские; но имеется ли малейшее распоряжение в памятниках, песнях, языке, чтобы скотом когда-либо назывались у нас средства, скотницею – казна. Так разрешено ли колебаться, что в словах летописи это словечко имеется норманнское skat, а не наше ". Слово скотница, как общеупотребительное, сталкивается по нескольку раз в летописи: " Повеле( Владимир) любому нищему и бедному приходити на дворъ княжъ и взимати всяку потребу, питье и яденье, и отъ скотьниць кунами ". " И ту дворъ Святославль раздали на 4 доли, и скотьницть, бретьяницъ, и товаръ, иже бе не мочно двигнути " и пр.. У Востокова: " Скотница твоя по Божей благодати нескоудна имеется и неистощима ". На каком же основании вручать за норманнское словечко, признаваемое кристально славянским у поляков, чехов, балтийских славян? Осторожный Гримм этого не произнес. Смерд. Протоиерей Сабинин разъясняет словечко смерд из скандинавского: " smaerd, parvitas, res parvi momenti, homo pauci ". В Шестодн. Экс. Болг.: " Яко же бо и смрдаа чедь внещьнеа " и пр. По всей вероятности, словечко смерд перешло в германские языки от славян. Тиун, тивун. Это словечко, быстрее сродное с древнесаксонским? Eng или? Eing, thingus – minister, baro, чем со скандинавским pion – servus, могло перейти к нам совместно с иными германскими( см. гл. Ix) от вендских славян; Розенкампф показывает на встречающуюся в различных списках Р. Правды форму тиен вместо тиун. Слово tywun, ciwun сохранилось и поныне в польском языке и значит окружного руководителя и воеводу. Щьляг и стерляг. Нет сомнения, что этимологической основой нашим щьляг и стерляг служат германские schilling и sterling. Но также германское schilling обретаем и у польских славян под формой szelag. Что к нам шиллинги зашли не норманнским, а польским методом, следовательно светло из летописи. Щьлягами выплачивают дань лишь два ляшские племена, радимичи и вятичи. " И въдаша( радимичи) Ольгови по щьлягу, якоже козаромъ даху ". " Они же( вятичи) реша: козаромъ по щьлягу отъ рала даемъ ". Как самая монетка, так и метод взимания дани указывают на польский источник; Radlo у поляков и чехов – плуг. Погодин строчит по недосмотру " щляг радимичей и древлян ". Древляне выплачивали кунами. Замечание г. Куника, что " слова щьляг по фонетическим факторам невозможно создавать от польского szelаg ", мне видится тем произвольнее, что там, где Лаврентьевский перечень строчит щьляг, перечни Ипат., Хлебн. и Троицк, читают: щеляг и шеляг. В Арханг. перечне летописи произнесено о вятичах: " Козаромъ по стерлягу отчю отъ плуга даемъ ". Слово " отчю ", которое Шлецер считал необъяснимым, а Круг создавал от источника, взято тут в значении российского, народного и значит национальную монету вятичей-ляхов. Ябетник. У Круга: ambaht, ambacht – minister. Уже Эверс ориентировал на польское gabac – требовать, тревожить. Еще поближе к русскому ябетник чешское gebati – кромсать и поносить; польское gebaty – крикливый, злоязычный. В белградском прологе у Миклошича: " оклеветани быше отъ индикта ябъдника ". Как следовательно, Круг роптал даром на Академию наук за то, что, дозволяя в славянском языке греческие слова, перешедшие к нам вследствие принятия христианской веры, монгольские — вследствие татарского ига, она не склонялась на убеждение, какбудто бы в раннейшие эпохи Русского страны было принято в язык оного огромное численность германских слов, какие частично пропали со порой, частично сохранились до наших дней. Приведенных г. Срезневским и мною образцов довольно, чтоб убедиться в том, что российский язык не принял от скандинавского ни 1-го слова. А в таком случае, где смысл выводов Круга о воздействии норрены на наш язык, о 2-ух языках – норманнском и славянском – в Новгороде и при дворе российских князей, о норманнском письме на Руси и т. д.? Что о языке, то наиболее разрешено заявить и о мнимонорманнском воздействии на государственное приспособление Руси. Пусть будут китайцы вместо норманнов, смысл для российской летописи статьи Круга от этого не поменяется. В данной статье он сознает, что основным побуждением призвания варяжских князей было высочайшее их появление; что античное преимущество новгородцев, вследствие заключенных критерий, оставалось неприкосновенным; что Киев и южная Русь завоеваны варягами, отчего и обязано взять различие в управлении землею, завоеванною от управления призывавшими племенами и т. д. Но в чем, в каких особенностях муниципального быта Руси имеетместобыть норманнство завоевателей, какие норманнские учреждения перешли к нам, отчего российская деяния не знает ни разделения земли, ни ленной системы, ни гильд, ни городских общин и пр., об этом не говорится совсем; а о Новгороде обязано увидеть, что до Ярослава его состояние в отношении к южной Руси и варяжской династии было совсем неглавное, угнетенное; чему подтверждением имеютвсешансы работать варяжская дань, поставленная Олегом; две тыщи гривен, платимых от Новгорода Киеву уроком от года до года; протест Святослава новгородцам о дворянине и т. д. Из особенностей российского язычества, за исключением совсем бесцветных примечаний к извещениям Ибн-Фоцлана, Круг приводит лишь сплошное славянским племенам, не с одними норманнами, но и со многими иными языческими народами обыкновение клясться орудием; у болгар оно есть и после принятия христианства; о боготворении орудия у вендов см. Giesebr. W. G. 1. 64; но, выписывая из текста летописи слова: " По русскому закону кляшася оружиемъ своимъ, – Круг забывает или издаёт последующие за ними, – и Перуномъ богомъ своимъ, и Волосомъ скотьимъ богомъ ". Замечательный образчик исторической осторожности! Г. Куник, дозволяя, что лишь немногие норманнские слова перешли в восточнославянский язык, считает эти слова тем наиболее знаменательными, что они относятся к учреждениям и званиям, какие не могли быть на Руси до основания страны; но какие это были учреждения и звания – оставлено в неизвестности, а из предполагаемых к разъяснению слов замечено лишь на два: миля, какбудто бы происходящее от шведского rast – спокойствие, путевая мерка; срвн. готское rasta – миля, германское rast – просвет времени и пр., и луда, принадлежащее, по понятию Шегрена, к шведскому диалекту. Г. Куник писал до появления в свет сочинения г. Срезневского Мысли об истор. р. яз., в котором наличие слов миля и луда, при этимологическом их смысле, подтверждено во всех славянских наречиях. К личным значениям слова миля в славянских языках разрешено добавить величина вообщем: " Въ коую врьстоу доуша силнеишии телесе кть? " и возраст: " Се муж и христолюбивый король Андръй отъ млады версты Христа возлюби ". Луда как у нас, так и у хорватов – покров; лудити — покрывать; срвн. москолудство вместо мужеложство(?) в поучении Луки Жидяты. Из остальных доказательств, относящихся к вопросу о воздействии норманнов на старый быт Руси, я нахожу у г. Куника лишь последующие:) Освобождение варягами от хазарского ига полян, северян, радимичей, вятичей; понижение хазарской державы при Святославе и Владимире. Мнение о норманнстве варягов-избавителей основано на той предоставленной, что лишь одни воинственные норманны были в состоянии победить тюркскую силу; славяне же оставались спокойными созерцателями борьбы, заменившей для них хазарское иго норманнским. 2) Намек на давние покорения и непримиримость руси( норманнской) в речи Святослава у Льва Диакона. Слова Святослава: " Погибла известность российского орудия, победившего без труда окрестные народы и покорившего цельные страны без кровопролития, ежели сейчас постыдным образом сдадимся грекам " – эти слова имеютвсешансы касаться лишь к завоеванию норманнами славян и финнов. 3) вера Святослава и его сподвижников в Валгаллу. Лев Диакон произносит о российском поверии, какбудто бы руссы, убитые в схватках врагами, служат в аду рабами собственным победителям. 4) Присутствие дев щита( скандинавских skialdmeyjar) в войске Святослава; факт, какбудто бы засвидетельствованный последующими словами Кедрина: " При разоблачении убитых вандалов( русов) греки отыскали меж убитыми дам в мужской одежде; они сражались против них совместно с супругами ". Вероятно, и сами норманисты не придают особого смысла историческим доказательствам, основанным на риторических фигурах Льва Диакона или взятым из общих мест о воинственности норманнов. К особенностям, заслуживающим интерес оценки, разрешено отнести лишь народное суеверие о состоянии после погибели душ русов, убитых врагами – и роль в сражениях российских дам. Что Лев Диакон нехорошо сообразил сообщенное ему о суеверие руси – разумеется; религиозная система, обрекающая на постоянное замогильное рабство убитых в битве врагами – немыслима; не разговаривая уже о словах летописи: " скончавшийся бо стыда не имам ". Рабами собственным победителям после погибели могли работать лишь те из руси, какие отдавались в плен и – или погибали в плену, или были приносимы врагами в жертву посторонним всевышним. Сами русь, по свидетельству Льва Диакона, убивали пленников над кострами, в которых сожигались их падшие бойцы, и г. Куник, видится, полностью верно относит этот обычай к поверью, что закланный обязан работать в аду рабом собственному противнику. За исключением не очень светлого знака о чем-то схожем в старой Эдде, разрешено утвердительно заявить, что это суеверие далеко языческим представлениям норманнов; о нем не знает и Гримм, так углубленно изучивший германскую и северную мифологию. К нам( ежели не отнести его к коренным славянским верованиям) оно могло перейти и от венгров, с которыми, как увидим, русь находилась в узких связях до их переселения в закарпатские земли. Вполне согласными с известием Льва Диакона являются слова Игорева контракта: " И иже помыслить отъ страны Рускиа разрушити таку любовь… да будуть раби въ целый векъ, въ грядущий ". Грекам было, возможно, понятно это суеверие славянских народов; для устрашения руси они наказывали российских пленников. О фантастических девах щита ведает немало невероятного Саксон Грамматик. To, что Кедрин рассказывает о российских женщинах x века, произносит практически теми же словами патриарх Никифор о славянских женах при императоре Ираклии в 626 году. Известно, что славяне хватали жен и деток с собой в поход. Саксон Грамматик упоминает в числе соучастников в известной Бравалльской сражению о славянской амазонке Визне. Как аттестат о воинственном духе славянских жен, предание о чешском Девине владеет смысл позитивного исторического факта. В наиболее широких против собственных предшественников размерах объясняет Погодин в третьей доли собственной книжки те индивидуальности российского исторического быта, которым он присваивает норманнское возникновение. Как финский, хазарский, греческий вещество, так и норманнский владеет в ней родное пространство, и пространство, естественно, существенное; точка опоры, стало быть, есть. Дело в том, принадлежит ли норманство в российской летописи к явлениям случайным или главным? К явлениям случайным( ежели бы и полагать их наличие полностью доказанным) отношу я норманнские браки наших князей, известия со Скандинавией, военную содействие от норманнов. Эти индивидуальности – натуральное следствие нашего соседства со скандинавами; они в нашей летописи общи норманнам с печенегами, половцами, греками, германцами, ляхами, венграми и т. д.; сверх такого, как смысл, так и самый-самый размер их очень преувеличены. Я не могу предположить в подтверждение норманнских браков наших князей основанного на одних подобозвучиях имен скандинавского происхождения Ольги, Малуши и Рогнеди. Скандинавские саги не знают о Рюрике, Олеге, Игоре, Святославе; а о Владимире, знаменитом и по всему северу прославленном Гардском династе, нигде не произнесено, чтоб он состоял в родстве с норманнскими конунгами; такое Безмолвие( при заботливости, с которою саги выводят генеалогию собственных князей) тем наиболее темно, что в исчислении жен Владимира и наш летописец не знает ни шведской, ни даже варяжской княжны. Конечно, Нестор мог забыть и даже не ведать о норманнской жене Владимира; ежели в числе его жен были грекиня, чехиня, болгарыня, – могла быть и норманнка; но от способности до достоверности далековато; мы увидим в собственном месте, что обязано мыслить о мнимоскандинавском происхождении Аллогии, мнимой супруги Владимира. Как у вендских славян со пор неясного Борислава, так у российских родство меж варяжским княжеским зданием и северными конунгами наступает с Ярослава и Ингигерды. Олаф Святой был женат на Эстреди. ныне, было ли супружество Ярослава с Ингигердой занятием варианта или следствием отношений Олафа Шведского и самого Ярослава к схожем им вендским дворянам – решить невозможно; оно примечательно в нашей летописи как начальный пункт теснейших схожих сношений меж киевскими и северными государями. При Владимире скандинавские саги знают на Руси лишь 2-ух норманнов-дружинников; Сигурда и племянника его, популярного Олафа Тригвасона; при Ярославе Олаф Святой отыскивает укрытия в Киеве; Гаральд Гардред, его консолидированный брат, женат на дочери Ярослава Эллизифе; являются воины-промышленники Рагнвальд, Эймунд, Рагнар, Эйлиф и т. д. Как шведский Олаф посылает собственного сына Эмунда в Виндляндию, так Олаф Святой поручает Ярославу и Ингигерде сына собственного Магнуса; так Вальдемар, сын Кнута Лаварда и Ингебиарги, растёт при дворе российского князя Мстислава. Скажу наиболее; при отношениях Руси и балтийского Поморья к Скандинавии, нет сомнения, что нередкие браки меж русинами и норманнками( и напротив) имели пространство и в давние эпохи; на врождённый быт словенорусского сообщества эти случайные союзы и известия со Скандинавией оказываются без воздействия. Олаф Тригвасон, Магнус, Гаральд Гардред для нас иноплеменники; Эйнар именует Русь terra incognita; Олаф Тригвасон, явясь в сновидении Олафу Святому, укоряет его в принятии подарков и владений от Ярослава, иноплеменного и безызвестного князя. Отправляя полпредство в Голмгардию к Гаральду( Мстиславу Владимировичу), внуку Ингигерды, сыну британской Гиды и жену шведской Христины, Кнут Лавард выбирает в послы Видгота. He то знают северные саги и франкские летописцы об отношениях норманнов к собственным западным родичам. При сопоставлении данных свидетельств скандинавских и западных источников с абсолютным молчанием саг и российской летописи о норманнском происхождении варяжских князей достаточно неудобно заключать род их из Швеции. Увлекаясь законами исторических аналогий, Погодин приводит в пополнение собственному понятию о единоплеменности руси и норманнов военную содействие, которую российские князья получали от варягов( в его убеждении, чистых скандинавов) и отождествляет это историческое явление с тем, что нам понятно об отношениях норманнов к их поселениям в Англии и во Франции. Между тем, отличие разумеется. Англия и Нормандия были общескандинавским, государственным покупкой. Здесь, в землях, ими завоеванных, выселения из Скандинавии норманнских викингов не умолкают в продолжении 2-ух с лишком веков; по главному зову собственных сограждан норманны желают массами на содействие Роллонову внуку Рихарду, против франкских правителей Людовика и Лотария; скандинавские язычники помогают христианским герцогам. Дело шло о сохранении общенорманнского покорения; о борьбе скандинавского истока с сакским или галло-франкским. Ничего аналогичного не следовательно у нас. Норманнского покорения у нас не было; из славянских племен лишь некие бунтуют против варяжской династии; еще наименее против необычной варяжской руси; территориальных приобретений у нас норманнам защищать не доводилось. В 2-ух греческих походах( Олега и Игоря) варяги являются союзниками руси вровень с печенегами; потом не подругому как по найму и небольшими шайками. Саги знают не о наводнении Руси норманнами, а об отдельных дружинниках-наймитах в Гардарикии; такие же промышленники( времяотвремени те же наиболее, напр. Олаф Тригвасон) видятся и у вендов. Скальд Тиодольф не умолкает в похвалах Эйлифу и Гаральду за их знание вымучивать добычу и важную по способности плату от собственных доверителей; Эймундова сага имеется не что другое как формирование такого же валютного ощущения в большем размере. И российская летопись ведает об алчности варягов, которых нанимали Владимир и новгородцы: " Реша варязи Володимеру: се градъ нашь, и мы прияхомъ е, да хочемъ имати окупъ на нихъ, по 2 гривне отъ человека ". " Начаша( новгородцы) скотъ сбирати отъ супруга по 4 куны, а отъ старость по 0 гривенъ, а отъ бояръ по 8 гривенъ; и приведоша варягы, вдаша имъ скотъ, и совокупи Ярославъ воя многы ". Все это очень далековато от вида действий норманнов в их поселениях на западе; о случайности норманнского кондотьерства у нас знал уже и мерзебургский епископ( 976—09). Напрасно, стало быть, относит норманнская школа к мнимоскандинавскому происхождению варяжских князей то событие, что по основании страны, вследствие дружественных и схожих отношений меж обоими народами, норманны какбудто бы не совершают наиболее нападений на восточные славянские земли. Не разговаривая уже о том, что скандинавские викинги не отличались особою сентиментальностью, а в мирных сношениях с русью находили для себя несоизмеримо наиболее выгод( по торговле и службе), чем в отношениях агрессивных, я могу сориентировать на позитивные свидетельства о норманнских набегах на словено-русские владения, на борьбы руси с норманнами как в первые два века по основании страны, так и позже. Эрик разорял северную Русь во эпохи Владимира. Новгородская летопись свидетельствует о постоянных войнах Новгорода с шведами; на шведские набеги новгородцы отвечали русскими; в 87 году они совместно с чюдью разорили известную Сигтуну на Меларском озере. К явлениям главным разрешено отнести лишь обнаруживающие непременные отпечатки преобладания одной нации над иной; таковых отпечатков норманнства в российской летописи не есть. О языке мы это уже увидели больше; до какой-никакой ступени, будь произнесено вскользь, лингвистический вопрос значительно главен в спорном деле о происхождении Нестеровых варягов-руси, следовательно из упорства, с каким представители норманнского представления( назло светлым до очевидности доказательствам неприятного) держатся собственных отживших псевдоскандинавских этимологий. Еще в прошедшем 874 году по поводу мнимого происхождения всеславянской дружины от шотландского to drug, ирландского drugaire, саксонского draggen Погодин писал: " По-моему – все наши античные до управления, до гражданского устройства относящиеся слова сущность норманнские, в чем я вижу и одно из сильных доказательств норманнского происхождения варягов-руси: дворяне, тиуны, гридни, краски, смерды, люди, ябетники, верви, мечта, губа, вира, ряд, скот, гривна, стяг… В мужах княжих, отроках и ребяческих, хороших людях, дружине, рабиниче, огнищанах, закупах слышится перевод. Есть ученые, не признающие норманнства в неких из данных слов, и я согласен, что разрешено благовидно это обосновывать: но в совокупности их с иными, бесспорными, в гармонии со всеми обстоятельствами, они или мнения к ним у нас присоединенные, представляют для меня, кто б что ни заявлял, принципиальное подтверждение ". Покуда не станет выяснено, каким образом из мнимоскандинавских слов, какбудто бы вошедших в российский язык, крупная дробь обретается и у иных славянских народов, другие же элементарно и без натяжек объясняются из славянских этимологий, историческая логика не может предположить норманнства в словенорусском наречии; лишним считаю оговаривать мировоззрение и тех представителей норманской школы, какие создают российский язык от скандинавского или обретают в нем смесь скандинавского с финским. В области права ключевые подтверждения, на которых создатель " Исследований " строит родное мировоззрение о воздействии норманнов на Русь, пропадают( по последней мерке для антинорманистов) совместно с мнимоскандинавским началом слов боярин, вервь, посетитель, мечта, людин, огнищанин, смерд и т. д. Остается отысканный Струбе в Русской Правде закон о езде на постороннем коне, являющий неоспоримое схожесть с схожим законодательством в judtsche lowbok iii. 54. " Ютландский закон, – произносит Карамзин, – новее Ярославова; но сие схожесть обосновывает, что базой такого и иного был один древнейший закон скандинавский или германский ". Почему? Розенкампф показывает на статью в греческих правилах в Кормчей книжке, еще поближе ютландской пригодную к русскому подлиннику; Тобиен считает, что как эта, так и остальные статьи о коне перешли к германцам от славян; о скандинавах в индивидуальности обязано увидеть, что до xii века они не знали верховой езды. Денежные пени, суд 12-ти присяжных, проверка железом, судебные бои есть у всех славянских народов вровень со скандинавскими. О пенях свидетельствует Дитмар. Пеня за голову( caputglowa) основана, по понятию Лелевеля, на древнейшем польском и силезском праве; у чехов эта пеня называлась пороком. О суде 2 людей читаем у Богухвала; у чехов эти арбитра назывались кметами. Мартин Галл свидетельствует о 12-ти советниках Болеслава i; Вельский называет их судьями. Испытание железом и водой обретаем у Козьмы Пражского. Ордалии есть во всех славянских землях с наидревнейших пор. Поединков, основанных на повинности мстить за обида, нанесенное однимсловом или действием, у нас не было; и в позднейшей Русской Правде нет отпечатков распоряжений о словесных обидах. О боях, имевших целью извинение или заключение спорного иска, знают Ибн-Даста и Мукаддеси в x и xi столетиях; такие судебные поля совместный всем славянским народам обычай. Погодин показывает на единоборство Яна усмошвеца с печенежиным; Мстислава с Редедею; схожих образцов разрешено отыскать не один и у иных славянских народов; о единоборстве меж вендом язычником и саксонцем христианином при императоре Конраде ii читаем у Виппо. Я замалчиваю о вымышленном единоборстве Старкатера с Русином и Ляхом Васце или Вильце. Круг обретает в словах Льва Диакона о русах Святослава распоряжение на скандинавский обычай голмганга. Но это весть относится, естественно, не к боям, для которых у греков имеется особенное словечко. Слова Льва Диакона: " И поныне тавроскифы( русь) обыкли анализировать свои разногласия убийством и кровью " указывают на мирские сходки у славян, где кровь часто текла ручьями, как еще в позднейшие эпохи на польских сеймах. Ламберт Ашафенбургский представляет нам яркую картину кровавой сходки лутичей в 073 году. О злобе меж концами Новгорода, давлении и убийствах на вечах сохранилось много свидетельств и в наших летописях. В главных положениях и духе российского права нет и тени норманства; о старом праве кровавой мести это обстоятельно выведено у Тобиена. Круг сознает, что почтивсе как в Русской Правде, так и вообщем в древнерусском муниципальном устройстве совсем тошно тому, что понятно о законодательстве и учреждениях германских племен. У всех славянских народов обретаем одну и ту же, в главных статьях, юридическую терминологию; те же значительные коренные отличия от германского решетка в отношении к утвержденному на родовом начале праву преемства, к значению дамы, к расположению рабов. Замечательно, как в нашем, так и в остальных славянских правах неимение тех удивительно различных и безжалостных казней, о коих свидетельствует любая строчка уголовных германских законов, – не знает ни плотских наказаний, ни смертной экзекуции. Одного, даже поверхностного взора на истока российского язычества довольно для определения разноплеменности руси и норманнов. Русские князья Олег, Игорь и их сподвижники клянутся по русскому закону Перуном и Волосом. По возвращении из варяжских земель Владимир становит кумиры Перуну, Хорсу, Симарглу, Мокошю, Дажьбогу и Стрибогу. Шлецер, Круг и г. Куник молчат об данных сокрушающих фактах; Погодин решается признать Перуна и Волоса скандинавскими божествами. Летосчисление у всех славянских народов наступает с марта, а не с сентября, как у греков; следственно, нет предпосылки полагать его взятым у норманнов. Об одежде руси сохранилось любопытное весть у арабского писателя начальных годов x века Ибн-Даста: " Шалвары носят они( русь) большие; сто локтей материи идет на любой. Надевая такие шалвары, собирают они их в сборки у колен, к которым потом и привязывают ". О норманнах понятно, что они носили узкое исподнее платьице, какое и зрим на рисунках ковра герцогини Матильды. Я не продолжаю этого утомительного разбора; как российский язык, российское преимущество и вероисповедание, так и народные обычаи, деяния первых князей, военное дело, торговля и пр. совсем свободны от воздействия норманнского. Многие из мнимоскандинавских частностей российского быта будут для нас еще и впредь предметом последующих, отдельных замечаний; общие места и произвольные выводы не требуют опровержения. Впрочем, что наша деяния в общем смысле не дозволяет воздействия норманнского истока на врождённый организм Руси, это сознает и сам создатель " Исследований ": " У нас, – произносит он, – нет радикально ни 1-го характеристического явления западных историй, по последней мерке, в том облике; нет ни деления, ни феодализма, ни убежищных городов, ни среднего сословия, ни нелюбви, ни гордыни, ни борьбы ". Отсутствие отпечатков норманнского воздействия на Русь не объясняется различием призвания от покорения; допускать основой страны у нас влюбленность, тогда как на западе ему положена нелюбовь, неблагоразумно с мнениями европейских народов ix века. " Очевидно, – произносит г. Куник, — что дикие, грубые бойцы, каковы были норманны 844 и 866 годов, не могли( неглядя на заключенные условия) сохраниться продолжительно товарищами и защитниками славян и финнов ". Но, допустив намерение Погодина, устранив еще и всем уже популярные отрицания против призвания агрессивного норманнского племени, мы все-же вправе спросить: отчего норманнство не отозвалось в южной Киевской Руси? Киев не призывал варягов; норманнам следовало бы захватить южную Русь. " Олег принят в Киеве без противодействия ", – произносит г. Погодин. Почему? какое было дело киевлянам до Олега, до варяжских князей( ежели они были норманны), до рода и до княжества Игоря? " Чувство, так заявить, призвания оставалось при облике данной беспрекословной покорности, которой обезоружено было даже варварство норманнов ". Вследствие какой-никакой исторической логики беспрекословная кротость славянского народонаселения выражается, вместо восприятия, неимением норманнского воздействия на Русь? И где данные, служащие основою схожей характеристике славянских наций? Оставляя без ответа невинные мечтания исследователей, созидающих на свидетельстве Феофилакта о 3-х славянских гуслярах, некий идиллический украинский мир, в котором лура заступает пространство клинка, я оборачиваю интерес читателей на необыкновенную, характеристическую черту всех славянских народов, подмеченную как византийскими, так и западными летописцами, а конкретно на непреодолимую влюбленность славянского племени к независимости. Покорение, или точнее уничтожение горсти вендских славян, брошенных долей меж германскими племенами с одной, скандинавскими и Польшей с иной стороны, стоило германо-скандинавским народам четырехсотлетних кровавых усилий; что эти стремления не постоянно были успешны, об этом знают и северные саги, и германские летописцы. История чехов, сербов, хорутан свидетельствует о беспрерывной борьбе их с германскими и другими народами. Или восточная ветвь славянского племени проникнута особенным духом миролюбия? На севере изгнание варягов, их избиение при Ярославе( эмоция призвания тут, следовательно, не оставалось), вековые борьбы с шведами, победы Александра Невского; на юге бойцы полочан, древлян, уличей с Аскольдом; восьмидесятилетняя сражение древлян с Олегом, Игорем, Святославом; северяне побеждены Олегом; с уличами и тиверцами он ратует; вятичи и радимичи совсем покорены лишь при Владимире. Где же тут беспрекословная кротость? где неимение покорения? Впрочем, по мерке надобности, норманнская школа изменяет свои расположения. Шлецер воспринимает попеременно занятие и покорение; Круг задумывается, что в землях, покоренных первыми Рюриковичами, норманны действовали в роде Кнутовых датчан в Англии. И об этом злобном столкновении 2-ух разноплеменных наций, славянской и скандинавской, не сохранилось бы и знака у Нестора? ни отпечатка в народной жизни, в преданиях? Об аварском иге в vii, о хазарской дани в ix столетиях свидетельствуют и летопись, и сказания, и народные пословицы; а иго норманнское, сопровожденное всеми страхами схожих явлений на Западе, прошло неприметно для народа, неприметно для летописи? Пусть сравнят варяжское покорение у нас с германскими завоеваниями в земле прибалтийских славян; летопись Нестора с извещениями Эйнгарда, Дитмара, Гельмольда; народные российские песни и Слово о полку Игореве с поэмами кралодворской рукописи! В крайнее время стали находить согласования данных исторических невозможностей в немедленном слиянии обоих начал или, лучше заявить, в поглощении норманнского вещества славянским. В ix веке, задумывается г. Соловьев, национальности германских и славянских племен еще не выработались, а поэтому и не могло быть и мощных государственных отвращений; фанат Тора так просто становился фанатом Перуна, поэтому что отличие было лишь в названиях и т. д. Г. Ламбин считает, что горсть иноплеменной варяжской руси переродилась в славян еще при жизни Олега; сам Олег, утверждая в 907 году контракт с греками, по всей вероятности, не для виду лишь, не двойственно, а уже преднамеренно и по убеждению клялся Перуном и Волосом как своими богами. Г. Куник в дополнениях к " Каспию " г. Дорна втомжедухе не признает антагонизма меж норманнской и славянской нациями в ix—x веке; норманны, произносит он, уже вследствие незначительного собственного числа и по недостатку норманнских дам рано стали соединяться с туземным составляющей и во другом поколении, возможно, лучше разговаривали по-славянски, чем по-шведски. Конечно, малочисленность сподвижников Рюрика, неимение каждых отпечатков норманнского воздействия на врождённый быт Руси, преобладание туземного славянского истока над занесенным вследствии моря варяжским – исторические факты, в реальности которых, при современном расположении науки, уже не позволено колебаться; меж тем, чуть ли разрешено признать удовлетворительными приводимые им, с точки зрения норманнской теории, разъяснения. Антагонизм наций не открытие новейших пор: о язычниках саксах, о норманнах, опустошавших прибрежные германские земли, франкские летописцы никогда не откликаются с той нелюбовью и высокомерием, как о славянах. Олеговым норманнам в 88 году не было нималейшего отпечатка обходиться с покоренными полянами, радимичами и пр. другим образом, как в 896 норманны Рольфа обращаются с покоренной Неустрией. Становясь почитателями Перуна и Волоса, норманнские конунги тем самым отказывались от собственных родословных; Инглинги водили собственный род от Одина. Еще в конце x века человечные жертвы были в совершенной силе у киевской руси; победоносные норманны не согласились бы приводить посторонним всевышним, издавна уже вышедшие у них из потребления человечные( на личных их деток падавшие) жертвоприношения. Вообще промена 1-го язычества на иное не знает никакая деяния. " В Нормандии, – произносит г. Куник, – норманны очень быстро разучились собственному языку ". Этого невозможно заявить позитивно; инновационные хроники о норманнах в Нормандии писаны не как наши на туземном наречии, а на латинском, все национальные идиотизмы сглаживающем языке. Вильгельм i барон нормандский высылал собственного сына Рихарда в Баиё для исследования скандинавского языка. Вследствие принятия христианской веры и под воздействием подавлявшей их собственным преимуществом галло-франкской цивилизации норманны со порой отказались и от собственных традиций и от собственного языка; зато мощью навязали и свои новейшие обычаи, и собственный новейший язык стоявшим на низшей против них ступени образования англичанам. Ни в каком случае норманнская школа не выиграет от предоставленного ей старому занятию новейшего оборота; принимая скорое слияние скандинавского вещества славянским, она обязана вдогон за тем отрешиться от только, что до сих пор сочиняло ее мнимую силу. Ибо какой-никакой значение имеют для совсем ославянившейся руси 950 года норманнские наименования днепровских порогов у Константина Багрянородного? О каких норманнах-русах произносит в 958 году Лиутпранд, ежели русь Игоря и Святослава издавна уже позабыла о собственном норманнском происхождении, поклонялась Перуну и Волосу, разговаривала не норреной, а чистым словено-русским наречием? Какого норманна-русина приводит в противоположность покоренному славянину Русская Правда возле 020 года? Значение данных свидетельств в вопросе о скандинавском происхождении руси обусловливается доэтого только совершенным отчуждением до пятидесятипроцентов xi века норманнского вещества от славянского; при новейшей теории о стремительном слиянии обоих начал норманнская школа утрачивает свои( по-видимому) надежнейшие точки опоры. Это осознавал, видится, и г. Куник, когда( не отрекаясь, но же, от доэтого им сказанного) он писал: " Не к очень ли досрочному времени мы отнесли конечное соединение варяго-руси со славянами и не наиболее ли честным станет мировоззрение М. П. Погодина? " Не одна деяния, – дисциплина, работающая с математической определенностью, – нумизматика представляет со собственной стороны значительное подтверждение против представления о норманнстве варягов. До 847 года монеты англо-саксонские и германской империи найдены в России совместно с куфическими лишь в 2-ух кладах: 264 англосаксонских Кнута, Этельреда и остальных правителей в Ораниенбургском уезде С. -Петербургской губернии и серебряные германские средства царей Оттона ii, Оттона iii и Гейнриха около городка Владимира на Клязьме; сверх такого, одна англосаксонская монетка 040—066 гг. в Псковской губернии около городка Холма. В кладах, отрытых после 847 года в С. -Петербургской, Псковской, Московской, Владимирской, Смоленской, Ярославской, Вологодской и Пермской губерниях, найдено еще некотороеколичество германских и англосаксонских монет, но постоянно, подмечает г. Кёне, не в большем числе. В южной России их не найдено практически совсем. Напротив, " в наших остзейских провинциях, в Швеции, Дании и Германии, они( т. е. англосаксонские и германские монеты) находятся совместно с куфическими, по последней мерке, в четвертой доли всех найденных кладов ". Откуда это отличие меж русскими и остзейскими губерниями? это схожесть в составе кладов остзейских губерний и кладов, находимых в Швеции, Дании, Германии? По всей вероятности, Эстляндия завоевана северными викингами в начале x века; Аландские острова и Лифляндия еще доэтого. О раннем поселении норманнов в данных землях свидетельствуют, несчитая саг и исторических извещений, воздействие шведского на финский и эстский языки, наличие шведского наречия на островах эстляндского Поморья, явное телесное различие меж потомками шведов и эстов на полуострове Куноё, вконцеконцов, языческие шведские наименования различных местностей в остзейских землях; явления, будь произнесено вскользь, которым следовало бы проявиться и у нас, ежели бы правительство было основано норманнами. Здесь, стало быть, в данных прибалтийских землях норманны были у себя дома; тут они селились, жили, и по этому состав кладов, находимых в остзейских губерниях, представляет те наиболее индивидуальности, какие встречаем в кладах, вырываемых в самой Скандинавии; совместно с арабскими диргемами, монетами, обретенными методом восточной торговли, видятся во всех кладах и монеты западные, англосаксонские, свидетельствующие о неизменной связи с норманнскими поселениями в Англии. У нас этого явления нет или оно чрезвычайно изредка и сталкивается лишь в небольших размерах, поэтому что норманны в Руси не селились, а лишь проезжали чрез Русь для торговли; за пушной и другой продукт они получали плату арабскими диргемами; таковыми же диргемами выплачивали им, возможно, и российские князья, у которых они состояли на службе; времяотвремени вместо серебра они хватали жалование собольими и бобровыми мехами; сами же в очень редких вариантах выплачивали англосаксонскими монетами. Общее мнение: там где пребывание норманнов как поселенцев исторически подтверждено( т. е. в остзейских губерниях), англосаксонские монеты сочиняют непременную аксессуар всех кладов, как в Швеции, Дании, Германии; в России, где они были лишь гостями, англосаксонских монет практически не обретают. Норманны не главный, а беспорядочный вещество в нашей летописи. Что, меж тем, ни один из народов, обитавших в соседстве старой Руси, не воспринимал в ее жизни, в ее политическом и внутреннем развитии такого неизменного, деятельного роли, каким уже с первых годов ix века ознаменованы дела скандинавского к русскому миру, – факт бесспорный, натуральный, истекающий как из географического расположения обоих племен, так и из однородности их евро организма. Отсюда и изображение в древнейшей летописи Руси тех, всем узнаваемых случайностей, какие, при особенном на них научном воззрении, могли отдать предлог к обращению воспримет знакомства в приметы родства и тем самым положили базу теории скандинавского происхождения Руси. С наименьшим, но все же в некой ступени присущим правом на историческую возможность выводили остальные ученые подобные заключения из отношений к Руси остальных ей соприкосновенных наций; что для представителей норманнского представления извещения Вертинских летописей, Константина Багрянородного и Лиутпранда, то для Эверса сведения Бакуви, Мирхонда, Димешки о тюркском происхождении руси; для г. Костомарова российская земля Петра Дюсбурга и т. д. Но уже одна вероятность аналогичного несогласия исследователей, как очевидно основанная на отсутствии внутренних, фактических свидетельств о воздействии на Русь какого бы то ни было наружного этнического истока, обосновывает, что ни одна иноплеменная народность не вошла в состав словено-русского сообщества. Ii. Кто призывал варяжских князей? При исследовании о началах Русского страны представляются три вопроса: 1) Кто призывал варяжских князей? 2) Вследствие каких побуждений? 3) Кто были призванные варяги? До сих пор интерес исследователей было вбольшейстепени обращено на крайний вопрос; о 2-ух первых мы владеем лишь поверхностные суждения; меж тем, их точнейшее исследование нужно для оптимального, по способности, определения спорной варяжской нации. Летопись произносит: " Въ лето 6367. Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словънехъ, на мери и на всехъ кривичъхъ; а козари имаху на полянвхъ, и на северехъ, и на вятичъхъ, имаху по беле и въверице отъ дыма. Въ лето 6368. Въ лето 6369. Въ лето 6370. Изъгнаша варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами въ собъ володъти; и не бъ въ нихъ истины, и въста родъ на родъ, быша въ нихъ усобице, и воевати почаша сами на ся. Реша сами въ себе: поищемъ собе князя, иже бы володелъ нами и судилъ по праву. Идоша за море къ варягомъ къ руси… Реша руси чюдь, словени и кривичи " и т. д. На данных словах, принятых в дословном значении, основывают Шлецер, Карамзин и г. Соловьев мировоззрение, что финские племена были одинаковыми со славянскими соучастниками в деле призвания; остальные ученые, Круг, Порошин и пр., считают, что чюдь была главнодействующей народностью в финно-славянском объединении. Круг приводит то событие, что у Нестора имя чюди постоянно стоит спереди словен. Порошин прямо произносит:) финны были преобладающей народностью в объединении чюди, мери, веси, словен и кривичей; 2) князья( избранные) принадлежали к тем иностранцам( варягам), которых финны назвали русью; 3) славянское племя – словене игрались второстепенную роль в призвании иностранцев, что явствует из самого имени русь, которым они прозвали пришельцев и которое было лишь взято от финнов; 4) подданные прозвались русью в политическом значении, как сейчас лифляндцы и остальные называются русскими за границей. Одним однимсловом, тут утвердилось в то время новое, до той поры не существовавшее правительство, которого восприемниками были финны. На то же мнимое преобладание финского истока над славянским показывает и г. Куник: " Если мы примем во интерес, что конкретно финские жители просторных прибрежий Финского залива еще наиболее, чем отдаленные от прибрежья славяне в верховьях Волхова или на средних долях Двины, подвергались нападениям шведских и датских морских злодеев и нуждались в охране, то эти финны, какие уже в движение нескольких веков были еще поближе знакомы со шведами, ежели с датчанами, поморянами и лютичами, призывая чужеземных владык, естественно, вправе были сообщить и родное, может быть, и порешившее этот вопрос мировоззрение, желая потом, когда Рюрик обменял Ладогу на столицу посреди славянских племен, они и отступили на 2-ой чин ". Понятно, отчего норманнская школа так дорожит собственной финской догадкой; отнимая у призвания варяжских князей его кристально украинский нрав, представляя этот главный факт российской летописи всеобщим занятием разнородных финнославянских племен или даже финским занятием по превосходству, она тем желая некотороеколичество умаляет невероятность избрания славянами князей не из родного славянского племени, а из злобной норманнской нации. Только сообразно ли это мировоззрение с ходом российской летописи и извещениями летописца? Для утверждения собственной теории норманистам приходится доэтого только сменить позитивное сказание летописи об избрании князей миротворцами меж враждовавшими племенами догадкой о призвании данных князей в качестве сберегателей пределов. О неудачности этого целый значение российской летописи извращающего догадки, станет произнесено подробнее в последующей голове. Покуда узнаем: от кого следовало призванным шведам беречь финно-славянские племена? Оказывается, что эти шведы были призваны по настоятельному требованию преобладавшей в объединении северных племен финской нации вбольшейстепени для охраны ее приморских владений от набегов( остальных?) шведских и датских злодеев. Между тем, старший из 3-х братьев Рюрик садится в словенском Новгороде; Трувор у кривичей. Казалось бы, Синеусу, представителю финских интересов, следовало вселиться у чюди, на прибрежии Балтийского( Варяжского) моря. Он селится у веси на Белоозере, за семьсот с лишком верст от чюдского берега. Или взять с Миллером, что шведы были призваны словеночюдскими племенами для охраны мери от пермяков? Ни сказания летописи, ни хозяйка деяния не допускают идеи не лишь о преобладании финского вещества над славянским, но даже об историческом равенстве в ix веке обеих наций. Рюрик, старший король, заявляет собственный стол в Новгороде; имя Руси, в взглядах Нестора, переходит лишь на славянские, никак не на финские нации. По мерке их концентрации под властью варяжских князей словено-русские племена( северяне, древляне и пр.) обращаются из данников в соучастников новейшего страны; а финские, не покоренные, но призывавшие нации, являются данниками( " А се сущность иши языци, иже дань дають Руси: чюдь, меря, целый, мурома " и пр.), и это без малейшего знака на исторический переворот, который разъяснил бы схожее изменение в доле их. Нигде чюдь не является самостоятельной народностью; летопись не знает на Руси ни 1-го финского деятеля, за исключением, быть может, водящего родное возникновение от финнов Изяславова супруга Чюдина, о котором упоминается в Правде деток Ярослава и в летописи под 1072 и 1078 годами. В каком же значении обязано взять весть летописца об участии чюди в призвании варяжских князей? в каких отношениях к Новгороду состояли поименованные у него финские племена? Шлецер воспринимает альянс чюди, мери, словен и кривичей, основанный на федеральной системе. О объединении финнославянском объясняют и Карамзин, и Савельев и пр. Между тем( не разговаривая уже о остальных исторических невозможностях), в самом факте призвания князей проглядывает такое целостность идеи, интересов и побуждений, которое чуть ли может быть отнесено, в одинаковой ступени, к двум разноплеменным нациям. Г. Соловьев подмечает верно, что летописец не мог употребить представление " усобицы " о войнах меж тремя разными племенами. Что Нестор задумывался лишь об одной преобладающей нации, светло выражено словами " и воевати почаша сами на ся ". Наша деяния не знает ничто о воображаемой узкой связи меж славянскими и чюдскими племенами; но, предположив эту невозможную ассоциация, она разрывалась борьбой; славяне и чудь могли сражаться друг на друга, но не сами на ся. Допустить ли, что стиль идет о внутренних, родовых усобицах всякого из отдельных племен? Тогда обязано предположить, в одно данное время, у 2-ух совсем хороших наций одинаковое изображение внутренних разногласий, схожую надобность наряда, одинаковое ее представление средством призвания из третьей злобной нации 1-го всеобщего князя! Ибо ежели вариант и навел на избрание 3-х братьев, то все же избиравшие желали поначалу лишь 1-го князя: " Поищемъ собе князя, иже бы володелъ нами и судилъ по праву ". Этими словами утверждается мысль или, лучше заявить, позитивный исторический факт, что в голове избирателей стояла одна, господствующая народность, та самая, у которой обязан был вселиться призванный король, у которой садится старший из 3-х избранных братьев – Рюрик. В этом старшинстве Рюрика и кроется главная мысль, историческое смысл призвания. Словене-новгородцы старшее из славянских племен на севере; кривичи-полочане младшее; чудь, целый, меря, мурома – словенские данники; Белоозеро, Ростов, Муром – словено-русские колонии, словено-русские городка в финских землях. Эти догадки частично уже высказаны, и, обязано заявить, с замечательной ясностью взора г. Костомаровым; на них наводит целый ход, все политическое формирование российской летописи. Без принятия особенного воздействия словен на чюдские племена, без дозволения словенской колонизации финских земель славянские наименования Белоозера, Клещина озера, Ростова необъяснимы. Эти местности нигде не являются финскими центрами; их украинский нрав проглядывает в каждом слове, в каждом известии Нестора. Если взять в значении норманно-финской системы позитивное этнографическое распоряжение летописи: " И по темъ городомъ сущность находници варязи; а перьвии насельници въ Новегородте словене, полотьски кривичи, въ Ростове меря, въ Белъозере целый, въ Муроме мурома ", означает, Нестор задумывался, что в его время народонаселение Белоозера, Ростова, Мурома состояло из норманнов( варягов) и финнов? Каким же образом из смеси норманнов и финнов уходят славяне? Откуда, ежели не предположить словенских поселений в финских землях, позитивные отпечатки славянских языческих верований, упорная привязанность к славянскому идолопоклонству в Ростове и Муроме? По свидетельству Густинской летописи, Владимир порушил в 990 году кумир Волоса в Ростове; о вторичном ниспровержении Велесова идола в Ростове св. Авраамием в xii веке упомянуто в Прологе. По рукописному житию св. князя Константина, он отыскал в Муроме все античные обыкновения славянской веры. Праздник в честь Велеса под заглавием Велекс совершается и поныне у мордвы, отпрысков ростовской мери. Не могли же финские земли ославяниться в продолжении 1-го века под воздействием норманнской династии. Ранняя словенская колонизация Поволжья была натуральным следствием новгородской торговли с востоком, опередившей 2-мя, быть может, веками базу страны варягами. И в позднейшие эпохи идет меж Новгородом и князьями Ростовской области неизменный спор о восточных городках, окружающих на Волжской системе; в числе новгородских владений мы встречаем Торжок, Волок Ламский, Бежецк; в географическом отрывке Полетиковского перечня у Шлецера Волок Ламский и Бежецкий Верх причислены к Залесским городкам. Как притязания суздальских князей основаны на объеме Ростовской области, так притязания новгородцев – на словенском происхождении российских колоний в финских землях. О схожих словенских поселениях сохранились подробные и надежные извещения в Хлыновском летописце; новгородцы назвали хлыновских выселенцев своими беглецами-рабами. Я думаю, что мордовская Пургасова Русь имеется не что другое, как сселение словен-язычников из Ростова и Мурома в мордовскую землю. Противоречат ли эти факты и выводы известию летописца о варяжской дани на чюди и на словенах, на мери и на кривичах? О призвании князей словенскими и чюдскими племенами? Нисколько. Имея дань на словенах, варяги имели ее и на словенских поселенцах в землях чюди и мери. По основавшимся среди их словенским колониям племена чюди, веси, муромы состояли к Новгороду в отношениях младших племен к старшему, пригорода к старшему городку; без них и без кривичей новгородцы не могли начать к избранию новейшей династии; так делали они и после в схожих вариантах: " Новогородьци призваша пльсковиче и ладожаны, и сдумаша яко изгонити князя собственного Всеволода ". Только из совокупности данных явлений объясняется, каким образом, с одной стороны, финские племена( тут словенские колонии в финских землях) принимают роль в призвании, а с иной, являются данниками Руси. Призвание варяжских князей только украинский факт; но ежели этот факт в первый момент собственного проявления принадлежит одному лишь новгородскому северу, то по главным собственным побуждениям, по общности собственного смысла в российской летописи они сплошное богатство всех словено-русских племен. Олег водворяется в Киеве не случаем, а вследствие летописцем засвидетельствованного права. Уразумение этого исторического явления зависит много от четкого определения размера и смысла словено-русской нации в девятом веке. " Под именованием российских славян, – произносит Шафарик, – осознаем мы все те славянские племена, кои по основании российской монархии во 2-ой половине ix века скоро одно за иным вошли в состав новейшего страны и заменили свои давние туземные названия посторонним именованием собственных покорителей, сохраняя оное и до этого дня. Конечно, понятно, что славянские племена, населявшие безграничное место позднейшей России, отличались друг от друга как началом, так и наречиями; меж тем, при бедности дошедших до нас извещений, это различие не может быть предопределено без огромных затруднений; оно же и недостаточно вступает в объект наших изысканий ". Понятно, что известному исследователю, настолько восхитительно воссоздавшему старый общеславянский мир, невозможно было абстрагироваться от окончательной цели труда собственного особым исследованием личных вопросов, касающихся до всякого единичного славянского племени. У нас иная обязательство; на определении словено-русской нации в эру призвания варяжских князей основана вся первобытная деяния Руси. Нестор писал летопись российского племени, повести временных лет откуда имеется вульгарна Руская земля; неужели в них не сохранилось и знака на различие от забредших в Русь разнородных и разноязычных славянских племен той совокупной славянской нации, которой было суждено доминировать над иными и спаять в одно российское единое все чужие нации и наречия? В эру призвания, т. е. возле пятидесятипроцентов ix века, славянская раса уже с старых пор занимает назначенное ей историей место Европейского материка. Она распределяется на некотороеколичество наций, хороших одна от иной особенными наречиями, ветвями 1-го всеобщего корня; у всякой из них( за исключением так именуемого полабского племени, смеси от ляхов, чехов и сербов) родное народное имя. В восточной доли Европы от Ильменя до низовья Днепра сидит однокровная иным народность славянского происхождения, говорящая особенным словенским наречием. Это наречие – российское; эта народность – русь. Шесть племен вступают в состав ее, а конкретно: поляне, древляне, дреговичи, словене, полочане и северяне. Эти данные высказаны у Нестора. . " Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру, и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша въ лъсехъ; а друзш седоша межю Припетью и Двиною, и нарекошася дреговичи; инии седоша на Двине и нарекошася полочане, речьки из-за, яже втечеть въ Двину, имянемъ Полота, отъ сея прозвашася полочане. Словени же( в неких списках прибавлено: пришедше з Дуная) седоша возле езеря Илмеря, прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ, и нарекоша и Новегородъ; а друзш седоша по Десне, и по Семи, по Суле и нарекошася северъ ". 1. " И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженье въ поляхъ; въ деревляхъ родное, а дреговичи родное, а словени родное въ Новегороде, а иное на Полоте иже полочане. Отъ нихъ же кривичи, иже седять наверхъ Волги, и наверхъ Двины и наверхъ Днепра, ихъ же градъ имеется Смоленьскъ; туда бо седять кривичи, таже северъ отъ нихъ ". 2. " Се бо только словенескъ языкъ въ руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, северъ, бужане, зане седоша по Бугу, послъже велыняне ". Почему кривичи стоят лишь во другом из 3-х приведенных мест, станет объяснено ниже; бужане были не особенное племя( как о этаком о них в летописи наиболее не упоминается), а племенное подразделение полян, как прежде, уже в Несторово время исчезнувшие дулебы: " Дулеби живяху по Бугу, где нынъ велыняне ". Затем, из сличения выписанных мест, какоказалось, что летописец имел в виду необыкновенную шестиплеменную славянскую народность, хорошую от иных по наречию и происхождению. Известно, что несчитая произнесенных 6 племен в состав подвластных варяжской династии славянских народов вступали и остальные, от центров собственных отторгнувшиеся славянские племена; таковы были радимичи, вятичи, хорваты, уличи, тиверцы и т. д. Но эти славянские племена не стоят наравне с шестью русскими племенами, поэтому что они беспорядочный, а не главный вещество российской нации. Летописец не упоминает о них при рассказе о переселении с Дуная на Днепр и на Ильмень восточных славянских племен, поэтому что тут дело идет о расселении по собственным местам особенных, совокупных славянских наций; поэтому что он обязан сориентировать родное пространство руси, как указал свои места мораве, чехам, хорватам, сербам, хорутанам, ляхам. Он не упоминает о них при исчислении и территориальном распределении доваряжских княжений в Руси, поэтому что князья радимичей, вятичей, тиверцов, уличей не принадлежат к русским княжеским родам, а их местности не вступают в состав общих, совокупных владений российского племени. Наконец, он не считает данных племен в числе говорящих на Руси особенным словенским наречием, поэтому что представление " словенеск язык "( будь оно принято в значении народа или народного говора) владеет личное, племенное смысл; поэтому что на Руси лишь 6 племен отличались особенным словенским наречием и началом; другие имели хорватскую, ляшскую, сербскую стиль. В ином месте летописец выражает свою мысль еще светлее: " Поляномъ же живущемъ особъ якоже рекохомъ, суще отъ рода словеньска, и нарекошася поляне, а древяня же отъ словенъ же, и нарекошася древляне; радимичи бо и вятичи отъ ляховъ ". Здесь, с одной стороны, поляне и древляне различаются от 2-ух ляшских племен словенским наречием и началом от словен; с иной, неглядя на свои местные, племенные наименования, оказываются таковыми же словенами, как и прозвавшиеся собственным именованием новгородцы. В том же значении и с той же целью сориентировать на единоплеменность Киева с Новгородом говорится потом: " Аще и поляне звахуся, но словенъская стиль бе ". Что эти 6 племен, составлявшие необыкновенную совокупную славянскую народность, искони назывались русью( как племена, составлявшие чешскую, ляшскую, сербскую народность, назывались чехами, ляхами, сербами), я стараюсь обосновать в собственном месте; пока, ежели не ошибаюсь, нами приобретены исторические данные немаловажного смысла, а конкретно этнографическое определение той особенной славянской нации, коей два центра, Новгород и Киев, будут точками функция варяго-русского страны и российской летописи. ныне, что разумел Нестор под выражениями словене, словенский язык? В гл. Xiii я по способности выясняю этническую терминологию Нестора и эры его. Как народное, имя руси принадлежит всем племенам( сначало лишь 6 главным) союза восточных славян; как племенное, одному лишь югу. Имя словен владеет только племенное смысл; постоянно и во всех вариантах под ним разумеются лишь славянские жители Новгородской области. Остальные российские племена словенами не называются; но различаются от иных славянских народов началом от словен и словенским наречием. На чем основано это различие? Кроме словенского племени на Руси были вне руси и остальные словенские племена; имя словен владеет племенное смысл у Прокопия; у Иорнанда; у Кадлубка; в его реальном, общем значении оно славянским народам непонятно; славянскими летописателями употребляется лишь в вариантах последней, литературной необходимости. Только 4 племени в Словенщине носили генетическое имя словен; словене мизийские( болгарские), на чье наречие переведены книжки Св. Писания; словенцы в Иллирии и Паннонии; словаки в верхней Венгрии; вконцеконцов, словене ильменские. В исследовании о происхождении славян Шафарик воспринимает равномерность данных словенских племен как по имени, так по языку и происхождению; в собственных " Древностях " он берет обратно доэтого произнесенное о родстве меж словенцами хорутанскими и словенами мизийскими; меж тем, сих крайних считает прямо колонией наших ильменских словен. По всей вероятности, все эти племена сочиняли прежде одно сплошное, отдельное единое по языку и происхождению; аттестат российской летописи подкрепляет, как увидим, историколингвистические выводы Шафарика и рассеет, надеюсь, им самим возбужденные сомнения. Он произносит: " Что касается до болгар, свидетельства Моисея Хоренского и византийских писателей обосновывают непреложным образом, что задолго до нашествия болгар, данных монгольских скифов, славянские племена населяли Мизию, Фракию, Эпир и Иллирию. Имя словен в византийской летописи осталось родовым имуществом данных метанастов; оно, в сущности, не прилагается вселившимся в позднейшее время сербам и хорватам. Когда задолго до крещения собственных монгольских завоевателей эти метанасты отстали от язычества; когда возле 855 года Константин и следящий, желая принять в них христианскую веру и прибавить простонародье ее священного духа, возвысили элементарную народную стиль до письменного слова; в то время этот язык получил заглавие не болгарского, не сербского, а словенского, в чем любой может убедиться из старых рукописей. И тут, естественно, имя завоевателей, как прежде у роксолан и яцыгов( ютунги, ютунгаланы), а позже у руси, скоро стало выгонять имя побежденного народа( уже Симеон 9—927 гг. титуловался, по Абульфараджу, князем болгар и словен; а в продолжении всей средневековой эры Мизия было попеременно именуема Болгарией и Склавинией); но заглушить его стоило ему много труда, истребить же его совсем оно не могло и поныне. Взглянув на старую историю словен в Болгарии, Паннонии и верхней Венгрии, мы обретаем, что в viii—ix веках эти племена, сейчас настолько хорошие друг от друга по языку и традициям, состояли еще в узкой географической, а частично и политической обоюдной связи. Не по одному сомнительному сказанию неизвестного нотария короля Белы, а по испытанным показаниям византийских и франкских источников, болгарская сила простиралась к северу на всех славян по правому сберегаю Дуная до Дравы, а по левому до береговых равнин реки Тисы. В северозападной Венгрии моравские князья обладали тамошними словенскими племенами; в верхней Паннонии господствовали фактически словенские князья, будучи частично вассалами франков. Вследствие соседства болгар и франков на Драве и на Дунае появлялись часто столкновения меж завоевателями, и состояние пределов менялось; но не данными столкновениями, а вторжением мадъяров в Паннонию и их поселением на берегах Дуная и Тисы совсем проведен разрыв в географической связи словенских племен. Этими историческими фактами ясно освещается деяния жизни и действий Мефодия. Только при непрерывности в поселениях мизийских, паннонских и карпатских словен, и при начальном тождестве их наречий понятны, как одновременная активность Мефодия во всех 3-х словенских владениях, так и быстрое распределение в словено-македонском переводе греческой литургии в Паннонии и Словакии. Это главное тождество наречий( вторичное подтверждение одноплеменности 3-х, сейчас разрозненных народов) еще ощутительно и в наше время, после тысячелетнего деления. Известно, что болгары, словаки и словенцы объявляют однообразные притязания на так именуемый духовный словенский язык. " Наречие древнейших славянских метанастов в Паннонии, – произносит Копитар, – на южном и восточном отвесе норийских и иульских Альп, вдоль реки Савы, Дравы, Муры, Раба и т. д., и сейчас еще идет к церковному словенскому поближе иллирийского( сербского и далматского); правда, в которой объективный иллириец и сам удостоверится, ежели правильно переведет какое-нибудь знаменитое пространство поначалу на так именуемое кроатское или краинское наречие, а позже на родное личное, и сравнит оба перевода, писанные кирилловской азбукой и правописанием, с древнеславянским ". " Нынешние сербы в Славонии и Кроации, – произносит Цаплович, – молвят языком, который разнится от церковнословенского, как итальянский от латинского. Гораздо поближе к нему наречие словацкое. Словак соображает сербское Евангелие лучше самого серба, не изучившего церковно-словенского языка "( я прибавлю: желая уже возле тысячелетия словак не владеет, аналогично сербу, варианта развдень чуять этот язык; желая словенский язык реальных церковных книжек проникнут руссицизмами; желая, вконцеконцов, сегодняшний его акцент относится к старому, как сегодняшний греческий и латинский акцент к старому). А что всенародный язык старых словен в Македонии и во Фракии( по сознанию самого Добровского, наибольшего из славянских лингвистов-историков) впервыйраз положен на письмо 2-мя братьями-апостолами, это разрешено взять за правдивый факт на основании как самой летописи, так и множества дошедших до нас болгарских рукописей. Начавшаяся в Болгарии( т. е. в верхней и средней Македонии, верхней Фракии и Мизии), словенская церковная беллетристика длилась в Паннонии. Конечно, в ix веке, быть может, уже было незначительное отличие наречий меж словенским в Болгарии, словенцким в Паннонии и словакским в Венгрии; это следует из отдаленного расположения племен и их смешения с далекими схожими и посторонними нациями, болгар – с останками трибаллов, иллирийцев и фракиян; словенцев – с старыми паннонцами и франками; словаков – с чехами, ляхами, аварами и т. д., и подтверждается письменными свидетельствами; меж тем, варварское тождество 3-х наречий имеетместобыть несомненным образом и в позднейшие эпохи( напр., в словакском переводе кириллицею Евангелия Богианского монастыря), и сейчас еще может быть грамматически и лексикографически подтверждено в отдельных частностях, неглядя на беспримерное, практически метадиалектизирование словакского и болгарского языков ". Это наличие словенских племен вне руси было понятно и Нестору; он прилагает имя словен, в племенном значении, лишь тем нациям, в состав коих вошли эти три словенские племена. Он строчит: " Ту бо имеется Илюрикъ, его же доходилъ апостолъ Павелъ, ту бо бяша словени первее "; и в исчислении отпрысков Яфетовых: " Илюрик, словене ". Как Илюрик, т. е. иллирийских словенцев, так и мораву-словаков он зовет словенами, Моравскую землю словенскою. О болгарах он не употребляет имени словен, ибо в его время оно уже не было у них в племенном смысле, как при Кирилле и Мефодии; но предохраняет для болгарского письма заглавие словенской грамоты. Ляхи, чехи, сербы, хорваты неглядя на общеславянское возникновение, для него не словене. Только не обязано мыслить, чтоб он имел светлое, определенное мнение о нерусских словенских племенах и их географическом расположении. Под именованием Илюрика он соображает все дунайские земли; под именованием дунайских словен всю юго-западную Словенщину. Его мысль может быть угадана лишь из сопоставления его сведений о 3-х нерусских словенских племенах с мнениями, какие он имел о собственной словено-русской нации. При недостаточном определении Несторовой этнографии, при смешении в одно хаотическое единое всех славянских народов, обитавших в России, Шафарик не мог подключить словенскую русь в систему собственных историко-лингвистических изучений. Но сейчас перед нами не неизвестная смесь всех племен и наречий, а единичный люд, хороший по наречию и происхождению от окружающих его нерусских славянских племен, тождественный по наречию и происхождению, а частично и по имени, с остальными словенскими племенами. Это тождество, светло высказанное в летописи, служит преданным доказательством идеи Шафарика о родстве и варварском одноязычии всех так именуемых словенских народов. Понятия Нестора о словенстве российских племен основаны:) на смутном историческом предании о их доисторическом родстве с остальными словенскими племенами, о главном поселении всех словенских племен на Дунае, о прямом выселении с Дуная ильменских словен; 2) на тождестве наречий словено-русского с остальными словенскими; 3) на желании сдержать за собственным народом освященное переводом книжек Св. Писания словенское имя. Описав активность Мефодия в словенской земле( Мораве), Нестор добавляет: " Темже словеньску языку преподаватель имеется Анъдроникъ апостолъ: въ моравы бо ходилъ, и апостолъ Павелъ училъ ту; ту бо имеется Илюрикъ, его же доходилъ апостолъ Павелъ, ту бо бяше словени первее. Темже словеньску языку преподаватель имеется Павелъ, отъ него же языка и мы есме русь: этимже и намъ руси преподаватель имеется Павелъ апостолъ, понеже училъ имеется языкъ словенескъ, и поставилъ имеется епископа и намъстника по себе Андроника словеньску языку. А словенескъ языкъ и рускый одинъ, отъ варягъ бо прозвашася русью, а первъе беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньская ръчь бе, полями же прозвашася занеже въ поле седяху, языкъ словъньскш бе имъ единъ ". Шлецер, не понимавший ни исторического, ни грамматического значения этого места, именует его несносно глупой вставкой; он не подозревал, сколь принципиально было для летописца найти, с одной стороны, одноплеменность всех словенских наций, с иной, однокровность Киева с Новгородом( словенами) по языку и происхождению. Круг впадает в иную ошибку, принимая тут словечко язык в значении народа; выражения " Словеньская стиль бе – языкъ словеньский бе имъ единъ ", разумеется, обосновывают, что дело идет о наречии в племенном, не о народе в общем значении. Значение слов летописца не дозволяет 2-ух истолкований, ежели припомнить произнесенное им в начале, а тут повторенное, о словенстве полян и древлян, о несловенстве радимичей и вятичей. Для Нестора было одно отдельное словенское единое, распадавшееся на два центра:) словене ильменские, к которым примыкают и другие российские племена; 2) словене дунайские. Что было преданного в данных представлениях летописца; в чем содержались его заблуждения? В сущности, Несторова мысль справедлива. Между словенскими племенами была схожая ассоциация; словенское имя было имуществом лишь 4 генетических словенских племен; аналогично словенам мизийским, словенцам и словакам Русь сохранила словенское имя для старшего из собственных племен в Новгороде; для остальных – предание о происхождении от словен. О тождестве словенского языка в болгарах, моравских словаках и хорутанских словенцах мы видели представления Шафарика и Копитара; что еще в Несторово время то же наиболее, или, по последней мерке, недостаточно изменившееся словенское наречие господствовало и на Руси, непременно; лишь отсюда объясняется немедленное восприятие на Руси книжек Св. Писания, наложенный болгарами перевод соглашений и пр. Таково было, основанное на позитивных фактах, на своем эксперименте, вконцеконцов, на убеждении современников и мировоззрение самого Нестора: " А словенескъ языкъ и рускый одинъ " – " Языкъ словеньскъ бе имъ единъ " – " Симъ бо первое преложены книжки маравы, яже прозвася грамота словеньская, яже грамота имеется въ Руси и въ болгарехъ дунайскихъ ". Между тем, утвержденные на исторической реальности и преданных лингвистических заключениях мнения летописца о связи и этнографическом смысле словенских племен затемнены для нас и для самого Нестора, с одной стороны, принятой им неправильной системой происхождения российского имени от варягов; с иной, заблуждениями, к которым водило его желание увязать словоупотребление словенского имени в церковном значении с неуверенным позицией в переводе книжек Св. Писания для моравы. О главном из данных положений станет произнесено тщательно в собственном месте; 2-ое серьезно и, видится, совсем опровергнуто Шафариком по отпечаткам Добровского. Словенская грамота – было техническим заглавием изобретенного Кириллом для болгарских словен алфавита; Кирилл всюду называется словенским учителем; кирилловская песнопения словенской. Но вследствие популярного посольства к греческому императору моравских князей Ростислава, Святополка и Коцела и долголетней деятельности Мефодия в Моравской земле скоро распространилось( и Нестором разделенное) мировоззрение о переводе книжек для моравы. Отсюда сомнения летописца; двоякое смысл у него моравского имени; неправильный размер его моравы. Как особенное племя моравских славян Несторова морава принадлежат к западным, несловенским, от словен выродившимся племенам; как земля( вместилище словаков и иллирийских словенцев и, совместно с тем, классическая грунт словенской грамоты) морава владеет для него смысл дунайской Словенщины. Вот отчего при повествовании о переводе церковных книжек он непрерывно различает мораву племенным заглавием " словене ", а Ростислава, Святополка и Коцела зовет князьями словенскими, не моравскими. " Словеномъ жиущимъ крещенымъ и княземъ их, Ростиславъ, и Святополкъ, и Коцелъ послаша ко королю Михаилу… и послаша я въ Словеньскую землю къ Ростиславу, и Святополку, и Къцьлови. Сима же пришедъшема, начаста съставливати писмена азъбуковьная словеньски… из-за быша словени, яко слышаша величья Божья своимъ языкомъ ". Здесь представление " словене " о мораве и моравских князьях, разумеется, основано на церковном смысле словенского имени; на идеи о переводе для них церковных книжек на словенский язык. В сербских памятниках постоянно говорится о моравлянах: " Растиславль бо моравьскыи кнезь, богомъ оустимъ советь создай съ кнези свои моравляны ". Черноризец Храбр называет Ростислава( Растица) князем моравским, Коцела – блатенским. Итак, на мнениях Нестора о смысле словенского языка в значении наречия церковных книжек утверждались, пополняя друг друга, его мнения о племенном, особенном смысле словенского имени; меж славянскими племенами одни лишь словенские разговаривали церковным наречием. Апостол Павел и Андроник были учителями лишь словенскому языку, не ляхам, чехам, хорватам. Из такого же родника, как произнесено больше, и фантастически неопределенное понятие Нестора о Моравской земле; ежели бы он знал, что Кирилл и следящий переводили на словено-болгарский язык, заглавие Моравы пропало бы у него для Иллирика и дунайских словен. Наконец, Нестору было понятно сплошное смысл славянского имени у иностранных народов, вбольшейстепени у греков. Сами славяне не знают для себя всенародного туземного прозвища; по последней мерке оно до нас не дошло; всеобщим имуществом всей рассы у иностранных писателей славянское имя стало, по понятию Шафарика, вследствие войн славянских племен с франками и греками. Употребление его в этом иноземном общем значении имеетместобыть лишь в редких вариантах и кристально литературным образом у славянских писателей. Как в летопись Мартина Галла и Кадлубка от германцев, так в Нестерову славянское имя в общем смысле могло при случае перейти от византийцев; меж тем, воздействие греческого словоупотребления отразилось не столько в этнографической терминологии летописца, насколько в его мнениях о первенстве и первородстве генетических словенских племен в общеславянском мире. Только об одном месте летописи разрешено заявить с некой полнойуверенностью, что в нем славянское имя является в общем значении; это последующее: " Бе единъ языкъ словенескъ: словени, иже седяху по Дунаеви, ихъ же прияша угри, и марава, чеси и ляхове, и поляне, яже сейчас зовомая русь ". Но воспринимать изъятие за правило нереально, и зря заявляет Шафарик, что по образцу латинских и греческих писателей средних веков Нестор называет словенами все славянские племена в Европе. Мы разобрали тексты летописи, на которых основано это мировоззрение; всюду имя Словен появилось в смысле особенном, племенном, как у скандинавов норманнское имя; лишь при недостатке определенных географических сведений и невозможности увязать смысл словенского имени с неправильным мнением о переводе книжек Св. Писания для моравы сами племена обозначены мрачно и ошибочно, а рубежа земель неоправданно отодвинуты и перемешаны. Таковы, ежели не ошибаюсь, были мнения и данные об этнографии славянских народов и о смысле словенского имени, по которым надлежало Нестору располагать свою историю славянского племени, сообразив ее с преданием, основанным на исторической реальности о главном поселении славянских племен на Дунае. Отсюда два главных расположения славянской летописи в его летописи: 1. Словенское племя – зародыш и правило всех славянских племен; во голове его стоит словенская русь, словене ильменские. Он строчит: " Отъ сихъ 70 и 2 языку бысть языкъ словенескъ отъ племени Афетова, норци, еже сущность словене ". О нориках тут мыслить невозможно. Во-первых, в Несторово время, нориками( norici) у западных летописцев назывались баварцы. Во-вторых, невозможно предположить, чтоб имя нориков( ежели бы под этим именованием Нестор разумел первородных славян) встречалось лишь один раз в его летописи и не было бы им употреблено о дунайских славянах. Наконец, откуда могло оно зайти в его летопись? Нигде византийские историки не называют славян нориками; а по славянским преданиям он мог ведать лишь туземное славянское имя. Шафарик вместо норци, норцы читает илюрци; но против его догадки произносит верное примечание Шлецера, что в списках, читающих инорци, изначальное и приставлено от предшествующего нарицаемии. " Замечание, – перечит Шафарик, – что в 6 списках, читающих инорци, изначальное и лишь пристало от предыдущего нарицаемии, некстати; ибо в множественном числе отвлеченной формы склонения причастие владеет лишь одно и ". Конечно, не в российском наречии: однообразная форма причастия с окончанием на ги сталкивается во почтивсех местах летописи. " …Придоша отъ скуфъ, рекше отъ козаръ, рекомии болгаре ". В Никоновском перечне и Степенной книжке читаем: " Роди же нарицаемии Руси ". Норци, норцы — по всей вероятности, не что другое, как искаженное или небрежно сокращенное новгородьци. На это чтение показывает как значение Несторовой этнографии славянских племен, так и сохранившаяся в варианте иноверци литера в. Значение Нестеровых слов было бы последующее: " Въ числе сихъ же 72 народовъ, былъ народъ словенскш, отъ племени Яфетова, такъ именуемые( сейчас) Новгородцы " или " такъ назвавшиеся( потом) новгородцы, кои сущность и словене ". Тому, кто знаком с схожим у всех народов рвением старых летописцев к прославлению собственного племени перед иными, не покажется странным это притязание нашего летописца на старшинство собственных ильменских славян. 2. Первородное славянское племя, разговаривающее первородным словенским( церковным) наречием, владеет в Европе лишь два центра: словенскую Русь и дунайских словен. Все остальные славянские племена нелюди от словен. По переселении на Дунай словенское племя распадается на две доли. Одна, отказавшись от словенского имени и от словенского языка, преобразуется в мораву, чехов, хорватов, сербов, хорутан, ляхов. " По мнозехъ же времянъхъ сели сущность словени по Дунаеви, где имеется сейчас Угорьска земля и Болгарьска. Отъ техъ словенъ разидошася по землте и прозвашася имени своими, где седше на которомъ месте яко пришедше седоша на реце имянемъ Морава и прозвашася морава, а друзш чеси нарекошася; а се ти же словени хровате белии, и серебь, и хорутане. Волхомъ бо нашедшемъ на словени на дунайския, седшемъ въ нихъ и насмящемъ имъ, словени же ови пришедше седоша на Висле и прозвашася ляхове, а отъ техъ ляховъ прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне ". Другая половина первородного словенского племени, сохранившая словенское имя и словенский язык, подразделяется, как произнесено, на два центра: a) Словене ильмено-днепровские. " Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру, и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша въ лесехъ; а друзии седоша межю Припетью и Двиною, и нарекошася дреговичи; иши седоша на Двине и нарекошася полочане, речьки из-за, яже втечеть въ Двину, имянемъ Полота, отъ сея прозвашася полочане. Словени же( пришедше з Дуная) седоша возле езеря Илмеря, прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ, и нарекоша и Новъгородъ; а друзии седоша по Десне, и по Семи, по Суле, и нарекошася северъ ". Этим русским словенам Нестор не дает единичного народного имени как вследствие принятой им системы происхождения руси от варягов, так и поэтому, что похваляется словенским именованием и началом собственной нации. В отношении к иным славянским нациям российские племена словене, как в отношении к норвежцам и датчанам все шведские племена шведы; на Руси словенами называются лишь одни новгородцы, как в Швеции шведами одни лишь населенцы личного swealand, swithiod. B) Словене дунайские. " Словеньску же языку, якоже рекохомъ, живущю на Дунай, придоша отъ скуфъ, рекше отъ козаръ, рекомии болгаре, седоша по Дунаеви, населници словеномъ быша. Посемъ придоша угри белии, наследиша землю словеньску ". Эти дунайские словене, эта словенская земля на Дунае, остаток от первородного словенского племени после выселения в Русь иной его пятидесятипроцентов. Нестор, вероятно, дорожит одноименностью и родством собственных ильменских словен с дунайскими, учениками апостола Павла. Вот отчего он строчит: " Словени же пришедше з Дуная седоша возле озера Илмера ". В Никоновском перечне произнесено, что перед выбором варяжских князей словене продолжительно спорили меж собой о выборе; одни давали козаров, остальные полян, дунаичей и варягов; некие единоземцев собственных " и бысть о семъ слава велия ". Здесь, несчитая исторического убеждения, действовало и предание о Дунае( вбольшейстепени российское), как о святой словенской реке; и поныне воспоминания о Дунае живут в припевах народных песен у нас и у венгерских русинов. Iii. Основные предпосылки призвания Вопреки позитивному сказанию летописи Шлецер не дозволяет призвания князей в значении правителей. " Люди, – произносит он, – возвращенные к дикой воле, и, может быть, аналогично далекарльским крестьянам настолько же недостаточно знавшие, что такое означает повелитель, не могли внезапно и пособственнойволе заместить гражданское родное преимущество( civitas) на монархическое( imperium). Они находили лишь адвокатов, предводителей, сберегателей пределов( по-исландски landvarnarmenn) в случае прихода новейших грабителей ". Мы не спрашиваем отсюда, ни в каком качестве, на каких правах и критериях были призваны эти landvarnarmenn’ры; ни вследствие каких логических побуждений славяне и чюдь, выведенные из терпения безжалостностью и насилиями норманнов, поначалу выгоняют собственных гонителей, а позже, боясь возвращения изгнанных, призывают их сберегателями собственной сохранности. Эверсу не стоило огромного труда опровергнуть эту концепцию; ежели бы выведенные Шлецером расположения принадлежали и самому Нестору, историк имел бы совершенное преимущество отбросить их, как неприятные исторической вероятности и здоровому смыслу; что же, когда они лишь плод шлецеровского воображения! Приводимые из летописи остальных народов мнимые образцы схожих призваний уверяют нас лишь в одном, а конкретно, что факт призвания, каковым он представлен у Шлецера, явление беспримерное в летописи народов старых и новейших. Британцы призывают англосаксов на содействие против пиктов и скоттов, не против самих себя. Жители Руана, изнемогая от набегов Гастингса, угрожаемые нападением от норманнов Роллона, лишенные, вконцеконцов, каждой веры на содействие от короля Карла, решаются признать над собою администрация Роллона, с тем, чтоб он оберегал и судил их по праву. Это наиболее или наименее деяния всех беспомощных, к сдаче вынужденных людей; но что всеобщего меж обитателями Руана, ожидающими смерти от 2-ух, уже прочий землей овладевших противников, и победными, лишь что от ига освободившимися племенами славян и финнов? Об отличии меж сдачею Руана и призванием варяжских князей разрешено осуждать по последствиям той и иного. Роллон обладает Нормандией на правах завоевателя; земля побежденных размежевана по веревке; друзья Роллона разделяют меж собой городка и деревни; давние хозяева изгоняются или стают вассалами новейших. Знает ли российская деяния о схожих явлениях? Допуская фактор, норманнская школа не вправе отсоединять ее от последствий. Круг, принимающий занятие князей, ссылается на герулов и показывает на отправленное ими полпредство из Мизии в Скандинавию, чтоб выбрать себе там властелина из королевского рода. Но герулы и скандинавы были 1-го племени, 1-го языка. Славянские народы были не наименее германских привержены к собственной национальности. Мы не зрим, чтоб славяне балтийские, существовавшие в несоизмеримо теснейших против Руси то агрессивных, то дружественных отношениях к норманнам, призывали их господствовать над собой; венды выплачивают дань германскому императору, князья их ездят за решением споров в Компьень; но ни венды, ни чехи, ни остальные славянские племена не требуют князей у собственных противников германцев, норманнов, аваров. В эру позднейшую, когда по мерке растущего образования обязана была усилиться в людях привязанность к близкий грунте, киевляне угрожают Ярославичам оставить Киев и выйти в Грецию; и мы знаем, что вообщем аналогичного рода выселения были в духе славянских народов. Не отважились ли бы быстрее словене и кривичи выселиться из Новгорода, Изборска или Полоцка( допустив возможность ничем не оправдываемого в них панического ужаса от изгнанных варягов), ежели " подвергнуть себя опять игу тиранов раздраженных, или находить в них самих адвокатов против их самих "? Сознавая основательность этого отрицания, Погодин считает, что были призваны не изгнанные в 859 году(?), а особенное норманнское племя, варяги-русь " знаменитое им( славянам и финнам) возможно наиболее остальных, вследствие какихнибудь прошлых событий, напр., торговли, которую искони изготовляли новогородцы на море Балтийском " и пр. Я не размышляю, чтоб в призвании такого или иного норманнского племени могло быть немаловажное отличие; наиболее занятие не могло очень различаться от покорения. Как бы то ни было, ежели взять с большинством норманистов, что варяги-русь были шведские россы, обитавшие на ближнем к новгородским словенам и чюди упландском береге, на так именуемом Родене, значит, что варяги-норманны, имевшие дань на словенах, чюди и пр. и изгнанные в 862 году, принадлежали к далекому, наименее знаменитому племени; роденские же шведы, наши соседи, жили с нами в гармонии, отчего и призваны господствовать над нами! Где же тут историческая возможность и логика? Ни Круг, ни г. Куник не обращают особенного интереса на вопрос о факторах призвания; крайний( неглядя на название собственной книжки) чуть ли не воспринимает чистого норманнского покорения. Г. Соловьев не отклоняет предания летописи; но, основываясь вбольшейстепени на словах Нестора " и почаша сами въ собе володъти; и не бе въ нихъ истины, и въста родъ на родъ, быша въ нихъ усобиц, и воевати почаша сами на ся ", считает, что до призвания князей публичное приспособление славянских племен на Руси не переходило еще наследственный грани… веча, сходки старшин, родоначальников не могли удовлетворить появившейся публичной потребности, потребности наряда… чему подтверждением служат усобицы родовые, кончившиеся призванием князей. Целью призвания, произносит он дальше, было введение наряда, нарушенного усобицами родов: " Роды, столкнувшиеся на одном месте и поэтому самому стремившиеся к жизни гражданской, к определению отношений меж собою, обязаны были находить силы, которая внесла бы к ним мир, наряд, обязаны были находить правительства, которое было бы далеко родовых отношений, посредника в спорах беспристрастного, одним однимсловом третьего судью, а таковым мог быть лишь король из постороннего рода ". Взирая на предпосылки призвания варяго-норманнских князей как на натуральное последствие тогдашнего расположения славянских племен, а на самый-самый факт призвания как на явление исторически нужное, г. Соловьев забывает, что этот факт( ежели предположить норманнство варяжской Руси) является случаем бесподобным, единым в летописи народов, тогда как предпосылки его( беспорядки и смуты вследствие родовых усобиц) есть в данную эру и при тех же самых критериях у всех узнаваемых народов. Что Нестор произносит о восточных славянах в ix веке, то наиболее молвят Дитмар, Адам Бременский, Гельмольд о западных; его слова " и не бе въ нихъ истины, и въста родъ на родъ " представляют живую картину состояния вендских племен в конце xii века; меж тем вендские славяне не призывают князей от норманнов или от германцев. Каким образом( при сравнительно наименьшей ступени образования) является у восточных славян в девятом веке политическая надобность наряда, выражающаяся призванием князей от постороннего народа, безызвестная при схожих критериях западным славянам Хii? Может ли люд или сообщество, желающие князя миротворца и судью, обратиться к дворянам постороннего, агрессивного племени, не знающим ни языка, на котором обязаны слушать притязания родов, ни права, по которому осуждать собственных подданных? Заметим, что у г. Соловьева, неглядя на его концепцию славяно-чюдского союза, дело идет тут об одних лишь славянских племенах; при участии финнов в призвании являются новейшие, неразрешимые затруднения. Между славянами и финнами не может быть речи о столкновении родов на одном месте, о возникшем отсюда влечении к жизни гражданской, к определению отношений меж собою и пр.; а лишь о столкновении 2-ух разнородных и агрессивных наций, историческом явлении, постоянно и всюду вызывавшем не занятие 1-го всеобщего князя, а кровопролитные борьбы, покорения, уничтожение 1-го народа иным. Самое рвение к новому порядку вещей, к переходу из патриархального состояния в общественно-политический быт понятное( в значении проводимой г. Соловьевым теории) у славянских народов, какоказалось случайной иллюзией историка сравнительно финских племен; такие рвения в народах не пропадают; а о чюдских населенцах Руси сам г. Соловьев подмечает, что еще в xiii веке они оставались на той же ступени гражданственности, на какой-никакой, по его понятию, славянские племена дреговичи, северяне, вятичи находились в половине ix века; жили особными и поэтому бессильными племенами, какие, раздробляясь, враждовали друг с ином. Наконец, позволяет ли историческая возможность предположить в славянах и финнах ix века странное убеждение, что норманнские конунги, призванные со своими родами или дружиною, появятся не завоевателями, а миротворцами? Норманнская концепция не разъясняет ни обстоятельств, ни последствий призвания; и те, и остальные кристально славянского характеристики; для реального их уразумения нужно предварительное распоряжение на те, всем славянским народам общие условия их внутреннего организма, из случайного развития которых вышло, по нашему понятию, дело призвания. Только средством аналогического сопоставления узнаваемых явлений общеславянского быта с схожими явлениями в быте доваряжской Руси разрешено вытянуть из скудных извещений Несторовой летописи сокрытые в ней намеки на то особенное положение восточных славянских племен, которое во 2-ой половине ix века вызвало их к избранию князей из иноплеменного, желая и славянского рода. Два главных факта появляются во всех славянских историях; это, с одной стороны, особенное преобладание родового и религиозного старшинства в отдельных племенах; с иной, утвержденное на мнениях о наследственный принадлежности смысл княжеского плюсы. Совокупность родов сформирует племя; совокупность племен землю. Понятие о земле неразлучно у славян с мнением о нации; Cechy и ceska zeme, morawa и morawska zeme, Русь и Русская земля обозначают совместно люд и землю. При общей базе их организма, дела как родов, так и племен определяются законами старшинства. Каждый род в племени, любое племя в земле сочиняют особенный мир; старшинство в отношениях родов и племен приобретает смысл благородства и власти, непосредственный источник раздоров, часто обоюдной нелюбви племен. По свидетельству неизвестного биографа св. Отгона, юлинцы, почитая старейшинство и великодушие щетинян, не решались взять христианства без подготовительного их согласия. По мерке размножения родов и племен, на основании особенных родовых отношений образуются союзы( таковы у прибалтийских славян союзы оботритов и лутичей), непрерывно изменяющие собственный состав и смысл вследствие свободного или вынужденного перехода племен от 1-го союза к иному. Отсюда беспрерывные конфигурации в этнографии и самой ономастике западных славянских племен у Эйнгарда, Дитмара, Адама, Гельмольда, Видукинда и остальных. Как у нас дулебы переходят в бужан, а бужане в волынян, так Эйнгардовы велетабы в Дитмаровых лутичей. Имена линонов, смельдингов и бетенцев заменяются именами варов или вукраинцев и абатаренов. Вукраинцы переходят у Гельмольда в вагиров; конфигурации, вызываемые мимолетным господством 1-го племени над иным, времяотвремени слиянием 2-ух или нескольких племен и свидетельствующие о нескончаемом состоянии брожения в необычайно развивающихся славянских народностях. Делению на племена и союзы даетответ разделение на верующие обедиенции; старшинству племенному старшинство теократическое. В Гельмольдово время теократическое главенство над всеми славянскими племенами принадлежало Арконе и pye. Вражды племенные вызывают верующие и напротив; часто и наиболее мнение о княжеской власти определяется теократическим ролью или старшинством племени или городка. Премыслид, обладавший вышеградским столом, был ipso facto законным князем Чешской земли. Князьями наступает деяния всех славянских народов. У хорватов 5 братьев: Клюкас, Лобель, Козенец, Мухло, Хрват и две княжеские сестры, Туга и Буга. У сербов два брата неизвестных по имени; у хорутан Борут; в биографии св. Руперта упоминается о " carentanorum rege " возле 684– 78 годов. У ляхов Попел; у чехов Чех, Само, Крок и т. д. Напрасно навязывают славянам сначало демократический быт. " Сей люд, – произносит Карамзин, – аналогично всем другим, в начале гражданского бытия собственного не знал выгод правления благоустроенного, не вытерпел ни властелинов, ни рабов в земле собственной, и задумывался, что воля дикая, неограниченная, имеется основное благо человека ". Это мировоззрение не основано на исследовании коренных законов исторического быта славянского сообщества; в превратности объяснения приводимых ему в подтверждение мест иностранных писателей удостоверяют позитивные, исторические факты, засвидетельствованные данными же писателями или их современниками. Понятно, что при множестве однородных князьков, деливших верховную администрация меж собою, при княжеских съездах, определявших права их, при городских вечах и пр., внутреннее приспособление славянских племен не отвечало мнениям византийцев о монархии, в греческом значении единодержавия. В самом деле, славянские племена признавали администрация не 1-го лица, а всех членов княжеского рода. От Прокопьева современника правителя Маврикия( 582—602) спрашиваем мы настоящее смысл этого мнимого демократизма славянских народов. " Non fuerit inconveniens, – произносит он о славянских князьях – aliquos eorum trahere in partes suas, vel persuasionibus, vel largitionibus… ne se omnes hostiliter jungant, et, subunius imperium concedant) ". Выводить из Прокопьевых слов демократическое приспособление славянского сообщества так же ошибочно, как строить мировоззрение об отсутствии у славян княжеской власти на известии Константина Багрянородного об управлении далматских славян не князьями, а старейшинами и жупанами. Это нехорошо понятое, a может быть, и переписчиком искаженное пространство Константина, поясняется подходящим ему в летописи продолженного Феофана; по словам ее, все эти народы управлялись своими князьями еще до крещения при Василии Македонянине. Сам Константин свидетельствует о существовании князей и княжеских родов у всех славянских племен при главном их появлении в летописи. Как в vi веке Прокопий, так в xi Дитмар свидетельствуют не о демократическом устройстве славянского сообщества, а об главном начале славянской гражданственности, о начале родовом, в его применениях к княжеской власти. Из современных германских источников нам понятно наличие княжеских родов у лутичей уже в viii веке; у оботритов эти роды ведутся в постоянной связи от конца viii до конца Хii века. У чехов Козьма Пражский пересчитывает до пор исторических, т. е. от Крока( vii век) до Боривого i 10 князей, потомственных обладателей Чешской земли. Самые историки, заявляющие родное мировоззрение о сначало демократическом быте славянских народов на ошибочно толкуемых свидетельствах писателей Х, xi и Хiii веков, осознают формирование у них монархического и благородного истока уже в vi и vii веках. Под какими бы наименованиями ни являлись эти властелины( у большей доли славянских племен князья; у славян диоклейских большие жупаны, переходящие позже в правителей), главные истока и права княжеской власти схожи у всех славянских народов; у всех повторяются популярные нам явления российской летописи, при князьях варяжской династии. Владение вместе родовым наследием под верховным управлением старшего в роде или семье, коренное общеславянское преимущество, имеющееся и поныне у черногорцев, сохранившееся у чехов до xvii века. Отсюда встречающееся лишь у славян представление дедина( у поляков dziedzictwo; у чехов dedina) для обозначения всеобщего родового наследия; отчина уже выдел из всеобщего достояния, основанный на личном приобретении, в серьезном значении повреждение права дедины. На использовании к управлению землею данных органических законов славянской семьи утверждается смысл княжеской власти в славянском мире. Все князья члены 1-го рода; обладание землею сочиняет нераздельную родовую собственность; Большой король значит старшего в роде. Самая теогоническая система языческой Славянщины основана на законодательстве родового истока, в их использовании к верховной власти богов, небесных князей; славяне, по свидетельству Гельмольда, признавали 1-го верховного господа, родоначальника всех остальных богов, а их исполнителями порученных им должностей, так что, происходя от него, они были тем посильнее, чем поближе родством к всевластному всевышнему богов. Утвержденное на одних и тех же патриархальных началах старшинство родов, племен, религиозных соединений и городов не противоречит идее о княжеском полновластии, а лишь довершает органическое сооружение славянского сообщества. Славянский король целый владелец в земле; но над княжеской властью имеется старый обычай, закон, истина. Выдающиеся отсюда славянские индивидуальности, мирские сходки, веча, советы старшин, имеютвсешансы представляться в только демократическом облике лишь неславянским или предубежденным историкам. Как из истока родового и религиозного старшинства племен злобы племенные, так из истока старшинства в родах княжеских усобицы княжеские; о тех и о остальных свидетельствуют летописцы всех пор и народов. Уже в vi веке ключевые явления всех славянских историй: неприязнь племен, неимение единодержавия, наличие княжеских родов, усобицы княжеские. История словено-русских племен обязана подтвердить в ix веке общие всем славянским народам условия их внутреннего устройства, как их повторяет потом при князьях варяжской династии. Эти российские исторические явления имеютвсешансы быть дознаны и определены, неглядя на сухость и неопределённость источников. О состоянии Руси в эру призвания перед нами два представления, хороших по выражению, но водящих к схожим историческим заключениям; Шлецера о дикости, г. Соловьева о детстве словено-русских племен. И то, и иное мировоззрение вынуждено( быть может, и неосознанно) необходимостью увязать историческую возможность с теорией о скандинавском происхождении Руси; добровольная зависимость славянских племен враждебному игу полудиких норманнов логически немыслима, ежели не доставить данных племен стоящими в ix веке на несоизмеримо низшей, против собственных скандинавских повелителей, ступени гражданского образования. Под воздействием данной необходимости Шлецер воспринимает в дословном значении слова летописца о звериных обычаях славянских племен, населявших в ix веке сегодняшнюю Россию; вследствие что и рисует их людьми, не имевшими до 860 года политического распоряжения, сношения с иноплеменными, письма, искусств, религии, или лишь глупую вероисповедание; дикарями вроде ирокойцев и альгонкинцев и пр. В наше время, после изучений Шафарика и трудов российской исторической школы крайних десятковлет, после нумизматических открытий Френа, Савельева и остальных, мировоззрение Шлецера о лишней дикости словено-русских племен уже далековато не владеет бывшего смысла; оно основано не на исследовании фактов, не на определении реальных законов гражданского устройства доваряжской Руси, а на неправильных мнениях энциклопедической школы xviii века об исторических началах народов. В девятом веке ни западные, ни восточные славяне не стояли на той низкой ступени человечного образования, о которой, совместно с Шлецером, желали Гебгарди и большаячасть германских, славянам агрессивных, историков. Исследования, основанные на позитивных фактах, утвердили за славянским языческим миром наличие, в популярной ступени, права, торговли, городов, письма, трудной языческой теогонии, всех критерий публичной жизни. Переводы церковных книжек, чешские поэмы пор язычества и пр. очевидно свидетельствуют как о высочайшей ступени раннего образования славянского языка, так и о его преимуществе, по развитию грамматических форм, над современными ему наречиями остальных, новейших европейских народов. Из беспристрастных германских историков почтивсе осознают сравнительное преимущество славянского над германским образованием в эру язычества; пораженные торговым и земледельческим благополучием поморских славянских земель, бамбергские миссионеры ассоциировали Вендскую область с обетованной землей. " Еще в то время, – произносит граф Столберг, – когда германские племена жили лишь охотою и рыбною ловлею, недостаточно занимаясь земледелием, славяне были уже качественными и трудолюбивыми хлебопашцами, готовили безызвестные германцам земледельческие орудия, ткали полотно и выделывали масть, промышляли и другими ремеслами. Для почтивсех жизненных потребностей, предполагающих уже высшее формирование образования, славянские языки знают туземные, определенные, кристально славянские выражения, тогда как те же предметы означены в германском языке словами, очевидно взятыми из латинского; светлое подтверждение, что германцы узнали их еще позже от римлян ". Отличались ли восточные славяне от западных особенной суровостью характеров, особою невосприимчивостью начал просвещения? Мы владеем подтверждения неприятного; уже одни торговые связи с Востоком не могли не содействовать развитию в Руси всем славянским племенам естественных наклонностей к гражданственности и образованию; и ежели Шафарик зашел очень далековато в представлении новгородских славян ix века народом, изнеженным роскошью и имуществом, то все же главная его мысль исторически верна; в рассказах исландского севера Гардарикия пор Владимира и Ярослава представлена землей сияния и роскоши; из южноамериканских дикарей Шлецера и Добровского никакое занятие не сотворит Руси xi века. Само дело призвания( ежели лишь не искажать значения летописи в угодность прихотям скандинавизма) обличает восхитительную, не 1-го исследователя поразившую ступень развития гражданского ощущения в словено-русских( по последней мерке северных) народностях. Противополагать исторически дознанным фактам мрачную картину дикости славянских племен у Нестора или Козьмы Пражского означает не знать духа и направленности христианских летописателей средних веков; характерная царапина их, умышленное унижение только былого, в похваление книжной образованности собственного времени. Теория г. Соловьева о состоянии детства словено-русских племен в ix веке утверждается на 2-ух основных положениях: 1) единичный, уединенный быт по родам данных племен; 2) управление родов родоначальниками, ненаследственными старшинами. Он произносит: " Летописец прямо дает ведать, что некотороеколичество отдельных родов, поселившись совместно, не имели способности существовать общей жизнью вследствие усобиц; необходимо было стороннее правило, которое условило бы вероятность связи меж ними, вероятность существовать совместно; племена знали по эксперименту, что мир вероятен лишь тогда, когда все живущие совместно сочиняют один род с одним всеобщим родоначальником; и вот они желают вернуть это бывшее целостность, желают, чтоб все роды соединились под одним всеобщим старшиною, князем, который ко всем родам был бы схож, что разрешено было добиться лишь тогда, когда этот старшина, король, не принадлежал ни к одному роду, был из постороннего рода ". Я оставляю пока в стороне некотороеколичество случайное истолкование летописи; дозволяю верность выводимых г. Соловьевым из слов Нестора заключений о варварском состоянии словено-русского сообщества в ix веке, но узнаю: на чем основан престиж летописца в общем деле о ступени образования российских племен до варягов? Он мог ведать по преданиям, былинам и песням о позитивных фактах, о варяжской и хазарской дани, о призвании варяжских князей, о деяниях Рюрика, Олега, Игоря; но тут перед нами не факты, а понятие, какое мних xi– xii веков себе составил об устройстве словено-русского сообщества в эру мифической древности. Почему обязаны мы верить на словечко Нестору в вопросе, о котором так дерзко и радикально отклоняем аттестат его современника Козьмы Пражского? В схожих вариантах сказания летописца имеют вес лишь при гармонии с законами исторической аналогии и правдоподобия, при доказательстве их свидетельствами современных иностранных писателей. Но, за исключением еврейской семьи, деяния не знает ни 1-го земледельческого народа в том состоянии и при тех критериях первобытности, в которых является Русь ix века у г. Соловьева. Дионисий Галикарнасский, Плутарх и остальные сохранили память о началах римского сообщества; но в базу ему считают не род( gens), а племя( tribus) рамнетов, составленное из тыщи родов, распадавшихся на 10 курий, при совете старшин( decuriones) или сенате, во голове которого стоял король – гех. За 8 веков до Рюрика Тацитовы германцы являются совокупной народностью, распадающеюся на племена, с всеобщим для всех народным правом, верховной властью, судами, сословиями. Прямых свидетельств о внутреннем состоянии Руси в iХ и предшествующих веках до нас не дошло; но мы владеем извещения Эйнгарда, фульдских летописателей, Видукинда и пр. о прибалтийских славянах, византийских историков о славянах болгарских и адриатических; ни те, ни остальные не представлены американскими дикарями или израильтянами пор Авраама. Да и к какой-никакой эре относятся слова летописи, на которых г. Соловьев заявляет свою систему? Он произносит: " Что касается быта славянских восточных племен, то исходный летописец оставил нам об нем последующее весть: любой жил со собственным родом, раздельно, на собственных местах, любой обладал родом собственным ". Летопись произносит: " Поляномъ же живущемъ особе и володеющемъ роды своими, иже и до сее братьи бяху поляне, и живяху кождо съ своимъ родомъ и на своихъ местехъ, владеюще кождо родомъ своимъ. Быша 3 братья… " и пр. Здесь стиль идет не о девятом веке, а об эре задолго до построения Киева. Положим, что Нестор не различал быта полян Киевых от быта новгородцев и кривичей в эру призвания; историк xix века не владеет права течь в ту же ошибку, не смешивать славян пор Рюрика со славянами, у которых гостил вестник Андрей. Я не знаю той эры глобальной летописи, к которой разрешено бы отнести то положение словено-русских племен, в котором они представляются г. Соловьеву; но лишь, естественно, не к ix веку. В это время нам популярны не отдельные роды, живущие на собственных местах без общения и связи; а словено-русский люд, хороший от иных славянских народов по наречию, распадающийся на 6 узнаваемых племен, имеющий свои городка, родное преимущество, родное особенное язычество, свою торговлю, свои общие и племенные интересы. Если вдуматься в значение летописи, мы увидим, что в доваряжский период нашей летописи принадлежат такие публичные явления, какие невероятны подругому как при соединении всех словено-русских племен в одно гражданское единое. Эта деяния знает при самом начале собственном князей, воевод, бояр, княжих супругов, валютные пени, налоги, пошлины, права наследства; не разговаривая уже о тех бессчетных юридических постановлениях и лицах, о которых упоминается в Русской Правде и крупная дробь коих была, без сомнения, исконным имуществом словено-русского сообщества. Возможны ли эти учреждения при том состоянии первобытности российских людей, какое подразумевает г. Соловьев? Или, в самом деле, это явления позднейшие? В таком случае обязано сориентировать на их возникновение. Норманнская школа, ежели и не для объяснения народного российского быта, о котором она никогда не заботилась, но из этимологических видов заключала князей, бояр, тиунов, грид, мечников, ябетников, вирников, метников, огнищан, смердов, людей, обла и пр. и пр. из скандинавского родника; это ясно; по последней мерке, поочередно. Принимая славянские племена в ix веке за разъединенные стада человекообразных существ, еще не дошедших до мнений о Боге и о княжеской власти, она вносила к ним все учреждения германо-скандинавского сообщества; даже самый-самый скандинавский язык. Конечно, все это ошибочно и даже забавно; но для допускающих норманнское возникновение варяжских князей несомненно и логически нужно; так несомненно и логически нужно, что в продолжении ста очень годов целый ученый украинский и не украинский мир веровал в норманно-русских больярлов, гирдменнов, ейн-гандинов, лидов, смаердов, танов, думансов и т. д.; и лишь нетакдавно г. Срезневский покончил с данной этимологической обманом. Варягами ли( т. е. как увидим, западными славянами) занесены к нам все публичные учреждения и звания, о которых упоминается в первые два века нашей летописи? Иные, естественно; но далековато не все, далековато не крупная дробь их. Как на западе славянские земли разделяются на союзы оботритов и лутичей, моравов и словаков, так шестиплеменная земля на востоке распадается на словен и на южную Русь. Прокопий, видится, уже знал об этом разделении; у Нестора ассоциация и антагонизм Новгорода и южной Руси проглядывают в первых строчках летописи. На схожей и политической связи Новгорода с Киевом и выдающихся отсюда исторических особенностях основана вся первобытная деяния Руси. Заметим тут, что уже из Несторова предания о словенском происхождении 6 российских племен следует закончить о племенном старшинстве Новгорода в Русской земле; от словен, по сказанию летописца, воспринимает Киев поначалу Аскольда, позже династию Рюрика; и в обоих вариантах не вследствие прямого покорения. Еще при Всеволоде Георгиевиче( неглядя на изменившиеся дела племен после перенесения великокняжеского стола на юг) Великий Новгород считается старшим городом на Руси: " А Новъгородъ Великый старшиньство имать княженью во всей Русьской земли "; историческое явление, далековато восходящее за эру призвания варягов. На юге летописец свидетельствует о племенной злобе меж полянами и древлянами; Аскольд и Дир воюют на древлян; по погибели Игоря древляне домогаются власти и старшинства средством сочетания собственного князя с вдовой Игоря. Нет сомнения, что и меж иными племенами велись кровавые дискуссии о старшинстве; о схожих, всем славянским народам общих явлениях, обретаем отзвук и в позднейшее время: " Непротиву же Ростиславичема бьяхутся володимерци, но не хотяще покоритися ростовцемъ, зане молвяхуть: пожьжемъ и, пакы ли посадника въ немъ посадимъ; то сущность наши холопи каменьници ". " Новгородци бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти якоже на думу на веча сходятся, на что же старейшии сдумають, на томъ же пригороди стануть; а зде городъ старый Ростовъ и Суждаль, и вси боляре, хотяще свою истину поставити, не хотяху створити истины Божья, но како намъ хорошо, рекоша, тако створимъ, Володимерь имеется пригородъ нашь " и пр. И тут снова старый обычай, остаток бывшего распорядка вещей, основанного на древнеславянском праве. Труднее, при популярной бедности дошедших до нас преданий о словено-русском язычестве, сориентировать на отпечатки нераздельных от племенных междоусобий религиозных распрей у российских славян. В существовании самого явления не дозволяют колебаться как законы исторической аналогии, так и засвидетельствованное летописью нерелигиозное различие меж славянскими племенами. Г. Буслаев верно увидел, что Нестор определительно и светло различает три брачных обычая; древлянский( умыкание), северский( побеги) и полянский( брак с родительского согласия). Только зря, размышляю, наблюдает он тут три ступени, три эры в историческом развитии брака. Поляне, древляне, северяне, как одновременные поселенцы в земле, как однокровные члены словено-русской семьи, не имеютвсешансы быть отличены друг от друга по эрам и периодам образования; и поныне древлянский обычай насильственного, агрессивного умыкания сохранился у сербов. Здесь различие по сектам, по религиозным обедиенциям племен, как у балтийских славян; то же наиболее зрим и в отношении к сожжению и погребению мертвых. Радимичи, вятичи и северяне сожигали мертвых; арабские писатели и Лев Диакон свидетельствуют об обычае сожжения у руси Х века; остальные племена держались обычая погребения; Аскольд и Олег послушны земле; Игорь погребен древлянами. У вендов и чехов оба ритуала существовали сразу; явление, разумеется, основанное на преобладании такого или иного племенного богопоклонения. По всем вероятностям, кривичи принадлежали к обедиенции ромовского жреца Криве-Кривейто; уже одним этим обстоятельством, так очевидно свидетельствующим о смысле, какое словено-русские племена придавали религиозным вопросам, обусловливаются и нужные последствия этого магического направленности разумов; и при отсутствии прямых исторических указаний разумеется, что обилие религиозных обычаев и сект вызывало верующие усобицы на доваряжской Руси, как их заранее вызывает в земле балтийских славян. Как концепция Шлецера о дикости, так концепция г. Соловьева о младенческом состоянии Руси в эру призвания нужно ведет к отрицанию княжеской власти у словенорусских племен до варягов. Мнение это, нашедшее себе опору в ошибочно понятых свидетельствах 2-3 иностранных писателей о мнимодемократическом быте славянских племен вообщем, стало, совместно с норманнским началом руси и призванием варяжских князей из Скандинавии, каноническим догматом российской летописи от Шлецера до наших дней; меж тем, для утверждения этого догмата приходится, как вданныймомент увидим, отвергнуть цельный ряд исторических фактов, внесенных в Несторову летопись; отвергнуть мнение самого Нестора о смысле слов король, правление, господствовать; предположить, что российские славяне стояли несоизмеримо ниже всех других славянских наций не лишь по образованию, но и по самой возможности к образованию; взять, вконцеконцов, что дикари, еще неспособные к самому мнению о княжеской власти, внезапно ощутили( в соединении с иными финскими дикарями) надобность монархического устройства и приняли от скандинавов, основанное на неизвестном скандинавам родовом начале, нераздельное управление землей одним княжеским родом. Мы привели утвержденные свидетельством современных писателей подтверждения древнейшего существования княжеских родов у всех славянских народов; в эру призвания мы знаем у моравских славян князей Ростислава, Святополка и Коцела; у ляхов Пястов; у чехов Премыслидов; у оботритов и лутичей отпрысков Дражка и Драговита; у всех княжеская администрация и княжеские роды со пор незапамятных. Где предпосылки надеяться невозможное различие в главных формах народной жизни меж славянами русскими и остальными славянскими племенами? Если бы летопись не упоминала позитивно о российских князьях до варягов, и тогда бы законы исторической аналогии утвердили это главное, общеславянское явление и за словенорусским миром. Но мы не владеем недочета в позитивных, несомненных подтверждениях. " Но се Кий княжаше въ роди своемъ ", – произносит летопись и дальше: " И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженье въ Поляхъ, въ деревляхъ родное, а дреговичи родное ", и пр. " А наши князи добри сущность, иже распасли сущность Деревьску землю ". Кий с братьями в Киеве, король Мал у древлян, " князья подъ Ольгомъ суще " – как увидим покорившиеся останки бывших владетельных родов – очевидно указывают на наличие у нас, вровень с иными славянскими племенами и при тех же, естественно, критериях, родового монархического истока. Шлецер и г. Соловьев, любой сосвоейточкизрения, объясняют смысл князей и княжеского имени в летописи Нестора. О российских князьях до варягов Шлецер даже не помышлял. Он находил аналогий Руси у южноамериканских дикарей, у далекарлийских фермеров и т. д., всюду, несчитая славянских племен. " Какая нищета русским, – произносит он, – до всех маленьких деталей о мизийских болгарах, моравах, дунайских словенах, вендах при Балтийском море и пр.? " На основании и вследствие исторических мнений, выдающихся из внедрения этого расположения к исследованию древнерусского быта, мы спрашиваем, что российские славяне в ix веке, аналогично далекарлийским крестьянам при К. Сверре, еще не знали, что такое повелитель; словечко король имело у них смысл не сударя, а главного супана, главного старейшины; в Лаузице оно вообщем значит поклонение; в нижнем Лаузице и в Богемии поп вбольшейстепени именуется кнезъ. Эверс опровергал Шлецера образцами из Св. Писания и самой летописи; и в том, и в иной словечко король владеет постоянное смысл владыки, сударя; о князьях до варягов он хлопотал не наиболее Шлецера. Я не знаю, до какой-никакой ступени весть Торфея о невероятной дикости далекарлийцев во 2-ой половине Хii века понято Шлецером в его реальном смысле; но позволю себе увидеть, что мнения о княжеской власти, о знаменитости рода и пр. появляются у всех народов при главном их введении на историческое поприще и нисколько не подразумевают необычного развития публичного образования. Не разговаривая уже о народах старого решетка, мы знаем, из Тацита и остальных писателей, что германцы имели князей и стародавние княжеские роды задолго до Рождества Христова. Как маркоманны и квады из родов Марбода и Тудра, так вандалы выбирали собственных правителей из рода Ардингов; вестготы из Бальтов, остготы из рода Амалов. Мне допустят, надеюсь, что славянское племя в ix веке стояло по образованию не ниже германского в главном. Аттиловы гунны не отличались особой утонченностью просвещения; меж тем чуть ли кому войдет в голову превратить Аттилу из короля в обер-супана или landvarnarmann’a. Что же касается до религиозного смысла слова король, оно не умаляет, а ухудшает его политическое смысл. Славянский король был совместно жрецом и судьей. Как Лех Воймир в поэме cestmir a " vlaslav ", так у нас Владимир собственно приносит жертвы всевышним. У старых греков, пор смелых, амбиция жреца было неразлучно с княжеским званием; о готском короле Комозике читаем у Иорнанда: " hie etenim et rex illis et pontifex ob suam peritiam habebatur et in sua justitia populos judicabat ". " Слово король, – произносит Эверс, – является без числа в летописи Нестора и при разных сочетаниях, но никогда не значит оберегателя пределов, юного аристократа или священника ". Г. Соловьев называет бывших князей до варягов родоначальниками, старшинами, князьями племен; амбиция старшин у славян, произносит он, не было потомственно в одной наследственный полосы, т. е. не переходило от отца к сыну; боярские роды не могли случится от бывших славянских старшин( у Нестора князей) по ненаследственности этого звания; вот отчего славянские князья пропадают с приходом князей варяжских и пр. Единственная фактор, по которой словено-русские князья до варягов представлены у г. Соловьева какими-то ненаследственными старшинами-родоначальниками, содержится в том обстоятельстве, что, по его понятию, старшинство их не было потомственно в одной полосы, не переходило от отца к сыну, как в быте кланов; " у наших славян король долженствовал быть старшим в целом роде, все полосы рода были одинаковы сравнительно старшинства, любой член всякой полосы мог быть старшим в целом роде, глядя по собственному физическому старшинству ". Это, вообщем, совсем верное понятие княжеских отношений и прав на доваряжской Руси, разумеется, взято г. Соловьевым из образца отношений меж князьями Рюрикова дома в xi, xii и следующих веках; и у них старшинство не переходило от отца к сыну, не было потомственно в одной наследственный полосы; следует ли отсюда превращать их в ненаследственных старшин? Где различие меж давними князьями и Ярославичами, Ольговичами, Мономаховичами? Или одно и то же изображение родового истока в быте доваряжских и варяжских князей воспринимает по надобности заглавие " ненаследственности старшин " или " права князей на дедовское имущество "? Одно из 2-ух: или давние князья были мимолетными, на узнаваемый срок или навсюжизнь избираемыми старшинами, без интереса к роду и происхождению, как в наше время президенты Соединенных Штатов; или они были наследственными князьями в славянском смысле этого слова, в значении Премыслидов, Пястов, Рюриковичей. Мы видели потомственных, однородных князей у всех славянских племен с пор незапамятных. Обратимся к Нестору. Только в 2-ух местах летописи произносит он прямо о князьях до Рюрика: " Но се Кий княжаше въ роде своемъ " – " И по сихъ братье почаша родъ ихъ держати княженье въ поляхъ, въ деревляхъ родное " и пр. Мне видится, эти слова не допускают 2-ух истолкований, вособенности, ежели к ним использовать то особое, взыскательно определенное смысл, какое постоянно имеют у летописца выражения король и господствовать; тут перед нами уже, естественно, не ненаследственные старшины, а князья, княжеские роды в полном значении данных выражений во всех местах летописи, у всех славянских народов. Не подругому понимали сказаний Нестора и позднейшие составители летописей; вособенности примечательна так именуемая Густинская летопись по справедливости взора на его определение доваряжской Руси. Представителем смысла в летописи и в летописи доваряжских князей на Руси является древлянский король Мал возле пятидесятипроцентов Х века. Он не норманн, не варяг; он единый, нам узнаваемый по имени, не покорившийся вяряжской династии король от бывших словенорусских князей. Г. Соловьев не признает его князем всей Древлянской земли: " По всему следовательно, – произносит он, – что он был король коростеньский лишь, что в убиении Игоря участвовали одни коростеньцы под предпочтительным воздействием Мала, другие же древляне приняли их сторону после, по светлому единству выгод; на то прямо показывает предание; " Ольга же устремися съ сыномъ своимъ на Искоростень градъ, яко те бяху уничтожили супруга ея ". Малу, как основному зачинщику, присудили жениться на Ольге; но, повторяем, ниоткуда не следовательно, чтобы он был единым князем всей Древлянской земли; на наличие остальных князей, остальных державцев земли, прямо показывает предание в словах послов древлянских: " Наши князи добри сущность, иже распали сущность Деревьску землю "; об этом свидетельствует и Безмолвие, которое хранит летопись сравнительно Мала во все расширение борьбы с Ольгою ". Что конкретно желал заявить г. Соловьев этим не совершенно понятным разъяснением, отгадать невозможно; по всему следовательно, что Несторов Мал никоимобразом не ложился в принятое им понятие о доваряжских князьях на Руси. Одни коростеньцы, произносит он, участвовали в убиении Игоря под воздействием Мала? Но не все же древляне, от главного до крайнего, могли кончать киевского князя в одно данное время. Ольга вульгарна на Коростень? Но куда же ей было идти? Слова древлянских послов обосновывают наличие, несчитая Мала, остальных князей, державцев Древлянской земли? Без сомнения. Как Изяслав Ярославич не был единовластцем в Русской земле, а лишь киевским, т. е. старшим русским князем, так и коростеньский король Мал в отношении к иным древлянским дворянам, собственным родичам. История Мала свидетельствует до очевидности как о старшинстве Коростеня меж древлянскими городками, так и о старшинстве Мала перед иными князьями-родичами Древлянской земли. Древляне, посланные к Ольге, договариваются от имени всей Древлянской земли, не 1-го Коростеня. " Посла ны Деревьска земля, рекуще сице: супруга твоего убихомъ, бяше бо мужь твой аки волкъ восхищая и грабя, а наши князи добри сущность, иже распасли сущность Деревьску землю; да уходи за король нашь за Малъ; бе бо имя ему Малъ, князю деревьску ". Не знаю, разрешено ли проявить светлее мнение о Мале как о старшем в роде древлянских князей. Что слова " а наши князи добри сущность, иже распасли сущность Деревьску землю " относятся к одному, определенному древлянскому княжескому роду, очевидно само собой. Сказанием о Мале объясняется доэтого выведенное о доваряжских князьях вообщем: " И по сихъ братье почаша родъ ихъ держати княженье въ поляхъ, въ деревляхъ родное, а дреговичи родное " и пр. Мысль летописца светла; ее выражения определенны; никакая софистическая изворотливость не возможет против позитивно засвидетельствованного Нестором существования на Руси до варягов потомственных князей и княжеских родов вровень с иными славянскими племенами. Были ли российские князья до варягов членами 1-го рода, как у оботритов и лутичей в viii—xii веках, как Премыслиды у чехов, как потом у нас Рюриковичи? При начале возможно; эра призвания застает княжеские роды уже в полном расстройстве. Несомненно видится разделение Руси на два родовых княжеских центра( так было и у вендских славян), соответственных ее древнейшему племенному разделению на словен и на свою южную русь. Вследствие не дошедших до нас и, возможно, до самого Нестора исторических переворотов, любое из южных племен является у него уже единичным княжением; мы зрим то же наиболее и на Руси Хiii века; Русь разделяется на некотороеколичество независимых княжеств, из которых любое владеет собственного большого князя и собственных удельных князей. Северный центр обозначен светлее по волостям. Я повторяю, с соответствующими по моему понятию объяснениями, слова летописца: " И по сихъ братья держати почаша родъ ихъ княженье въ поляхъ; въ деревляхъ родное, а дреговичи родное, а соловени родное въ Новътороде, а иное( т. е. словене держали иное правление) на Полоте, иже полочане. От них же( т. е. от словен же имели родное правление) кривичи, иже седять на верхъ Волги, и наверхъ Двины, и наверхъ Днепра, ихъ же градъ имеется Смоленскъ; туда бо седять кривичи, таже северъ отъ нихъ ". Примечания 1 Телохранители скандинавских конунгов. 2 Йоль – языческий праздник в честь зимнего солнцестояния, " поворота зимы " – роста длительности светового дня. Отсюда и славянские " колядки "( от слова " колесо " – разворот, кругооборот). – Ред. Конец безвозмездного ознакомительного фрагмента.#Кто такие классификация звезд? История происхождения : отзывы, общие сведения, использование - 8592; История Германии. Оглавление Следующее Предыдущее Главная страничка

Tags: , Тайны искусство классификация звезд искусство классификация звезд книга искусство классификация звезд обучение любовное искусство классификация звезд гейша искусство обольщения искусство японских гейш искусство классификация звезд смотреть онлайн секреты классификация звезд искусство японской любви научиться искусству классификация звезд искусство классификация звезд видео классификация звезд искусство соблазнения искусство обольщения мужчин гейшами искусство гейш в любви гейша секрет секрет обольщение. Посмотрите видео ниже, где следовательно, как менялась ее наружность. Источник:... .

.

.

ВОЗВРАЩЕНИЕ Кто такие классификация звезд? а К ЖИЗНИ

«Кто такие классификация звезд??»

Товарищи! Кто такие классификация звезд? НАПИСАНО:

Звезда текст с полезной информацией или ещё какой-то ерундой Текст со всплывающей подсказкойКто такие классификация звезд?

или ещё какой-то ерундой информацией текст с полезной скролящийся вниз

скачать бесплатно без регистрации нет за исключением регистрации. Сверху сайте размещаются великолепно Кто такие классификация звезд?

«Кто такие классификация звезд?»

«Кто такие классификация звезд?» ПОСЛЕДНЕЕ ОБНОВЛЕНИЕ: 1-3-2017 Кто такие классификация звезд? , символический рассказ, обычно неизвестного происхождения и по крайней мере отчасти традиционный, который якобы связывает фактические события и особенно связан с религиозными убеждениями. Он отличается от символического поведения (культового, ритуального) и символических мест или объектов (храмов, икон). Кто такие классификация звезд?ы - это конкретные рассказы о богах или сверхчеловеческих существах, участвующих в чрезвычайных событиях или обстоятельствах за время, которое неуточнено, но которое понимается как существующее помимо обычного человеческого опыта. Термин « мифология» означает изучение мифа и тела мифов, принадлежащих к определенной религиозной традиции. Этот фильм 1973 года, Как со всеми религиозными Символизм , есть ... (100 из 24 735 слов) года.

Читать далее...

Tags: Кто такие классификация звезд?. Посмотрите видео ниже, где следовательно, как менялась ее наружность. Источник:... .

.

.

Продолжаем развиваться

.

.

.

.

.

Рождение германского царства

грустные последствия что не замедлили отразиться..