«ТЕМЫ»
германские племена в древности
Эдвард Бульвер( лорд Литтон)
Фотографии, Индия, представленные лордом Литтоном в 1880 году: переплет альбома 1880
-
Description
Красно-коричневая кожа, полноформатный альбом в золотом, черном и синем цветах, в персидском стиле, с фотографиями (RCIN 2702059-2702103), в основном из Афганистана и Пакистана
Провенанс
Представлено королеве Виктории вице-королем Индии Робертом Бульвером-Литтоном, графом Литтоном (1831-91), подписано и датировано Калькуттой 24 марта 1880 года
Грядущая раса( the coming race).
Фантастический роман Эдварда Бульвера( Лорда Литтона).
Перевод с британского А. В. Каменского.
В связи с неимением неких букв старенького российского алфавита употребляются последующие подмены:
литера " и десятиричное " заменена на латинскую i;
литера " ять " заменена на е.
литера " фита " заменена на ф.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.
Фантастический роман Бульвера Грядущая раса( the coming race) получился в 1872 г. за некотороеколичество месяцев до погибели создателя под псевдонимом Лоренс Олифант. Английская оценка, не подозревая, что за этим именованием прятался известный, старый беллетрист, #160; приветствовала возникновение новейшего литературного освещала.
Хотя книга эта, вдогон за собственным появлением, была напечатана в переводе в одном из наших периодических изданий переводных романов, но, за исключением популярного кружка ценителей такового рода чтения навряд ли она знакома большинству читающей публики.
Грядущая раса написана очень профессионально, изящным языком, с узкой иронией над недочетами нашего публичного устройства и затрагивает те жгучие и пожизненно новейшие вопросы, какие сочиняют подкладку всех различных учений о достижении повального счастья на земле.
Говоря словами самого Бульвера, взятыми из данной же книги, #160; " читающий старую книжку постоянно отыщет в ней что нибудь новое, а читающий новейшую что нибудь старенькое ".
Переводчик, по способности, взыскательно держался подлинника и позволил себе уменьшить лишь голову xii ю, трактующую о языке грядущих людей.
I
Я уроженец городка... в Соединенных Штатах Америки. Предки мои переселились сюда из Англии еще в царствование Карла ii; дед мой не без отличия участвовал в борьбе за избавление. Поэтому наша семья, уже по собственному происхождению, занимала достаточно видимое публичное состояние; мои близкие были к тому же людьми состоятельными, но отчего то числились негодными для публичной службы в нашей вольной стране. Мой отец как то пытался угодить в конгресс, но потерпел ожесточенное поражение, и на выборах восторжествовал его портной. После этого он недостаточно увлекался политикой, и огромную дробь времени проводил в собственной библиотеке. Я был старшим из 3-х сыновей; шестнадцати лет меня отправили в старую страну частично для окончания моего образования, а втомжедухе, чтоб я приучился к коммерческому занятию в конторе одной знакомой ливерпульской компании. Отец мой погиб скоро после такого, как мне минул 20 один год; и так как я был отлично снабжен и питал расположение к странствиям и всяким приключениям, то, бросив на время погоню за всемогущим долларом, я совсем отдался напрасным странствованиям по всему свету.
В 18, проезжая место, я столкнулся с одним знакомым мне горным инженером, который внеспредложение мне оглядеть рудник, находившийся в его заведывании.
Читатель, возможно, догадается еще до окончания моего рассказа, отчего я укрываю заглавие той местности, где происходили описываемые мною действия, и может быть поблагодарит меня за то, что я воздержался в собственном рассказе от каждых указаний, какие послужили бы ключом к ее изобретению.
Буду по способности краток и скажу лишь, что я сопутствовал инженеру в глубины рудника; мрачные чудеса этого подземного решетка до такого очаровали меня и я так заинтересовался исследованиями моего товарища, что продлил срок моего присутствия в данной местности, и любой день в движение нескольких недель опускался в эти подземные галереи и пещеры, долею пробитые руками человека, долею сделанные самою природою. По понятию инженера, наиболее состоятельные залежи минеральной руды обязаны были обнаружиться в новейшей, начатой им шахте. Во время работ по ее углублению мы единожды дошли до глубочайшей трещины с изорванными и вероятно обугленными краями, как какбудто разрыв породы произошел тут под действием вулканической силы, в какой-никакой нибудь далекий геологический период. В эту трещину инженер отдалприказ рабочим спустить себя в " корзине ", испробовав до, средством предохранительной лампы, положение ее атмосферы. Почти цельный час он оставался в бездны. Когда его подняли, он был бледен как погибель, и на его лице было какое то неспокойное, сконцентрированно задумчивое представление, которое не имело ничто всеобщего с его обычным энергичным, радостным взором.
Он произнес лишь, что спуск показался ему небезопасным, и не привел ни к каким результатам. После такого он безотлагательно приостановил работы по углублению шахты, и мы перешли к иным, наиболее знакомым долям рудника.
Весь этот день инженер казался поглощенным одною какою то мыслью. Он сделался молчаливым, и в его очах было какое то испуганное, растерянное представление, буквально у человека видевшего призрак. Вечером, когда мы сидели в нашей общей квартире около шахты, я обратился с вопросом к моему приятелю:
Скажите неприкрыто, что такое вы видели в бездны? Я убежден что нибудь странное и страшное. Вас, наверняка, мучит какое то колебание. В таком случае два ума лучше 1-го. Поверьте мне вашу тайну.
Инженер продолжительно пробовал увернуться от прямого ответа на мой вопрос; но по мерке такого, как во время нашего беседы он механически подливал себе в стакан из стоявшей на столе фляжки с ромом, а обычно это был человек очень воздержный и непривыкший к употреблению спирта, его сдержанность равномерно исчезала. Тот, кто хочет сберечь про себя свои идеи обязан уподобиться молчаливым созданиям и глотать одну воду. Наконец он обратился ко мне со последующими словами:
Я поведаю вам все. Корзина моя остановилась на краю достаточно глубочайшего обрыва, спускавшегося в наклонном расположении; былая со мною лампочка не могла осветить наполнявший его мрак. Но из глубины его, к моему наибольшему удивлению, исходил луч ровного, яркого света. Неужто это был пламя вулкана? Но тогда я чувствовал бы теплоту. Как бы там ни было, каждое колебание на этот счет угрожало неминуемою угрозой нашему руднику. Я кропотливо осмотрел стороны обрыва и удостоверился, что могу рискнуть опуститься желая бы на некую глубину по выдающимся с боков его неровностям и выступам. Я вылез из корзины и стал спускаться. По мерке такого как я приближался к замеченному мною свету, расщелина становилась все просторнее, и вконцеконцов я увидел, к собственному невыразимому удивлению, в глубине бездны равнину, с широкою ровною ценный, освещенной на всем ее протяжении, как мне было следовательно, верно расставленными фонарями, как на улице огромного городка; до меня втомжедухе неясно доносился шум буквально человеческих гласов. Мне отлично понятно, что в данной местности не есть остальных рудников. Кому же принадлежали эти гласа? Что за люди провели эту путь и расставили по ней фонари?
Мне непроизвольно стали прибывать в голову суеверия рудокопов о гномах и подземных бесах. Под воздействием охватившего меня кошмара я еле отважился спускаться дальше навстречу этим загадочным подземным обитателям. Да к тому же у меня не было и веревки, без поддержке которой невозможно было добиться дна бездны, так как стороны ее с этого места представляли совсем гладкую вертикальную поверхность. С огромным трудом я вскарабкался вверх. ныне вы все понимаете?
Вы спуститесь снова!
Я обязан, но в то же время я колеблюсь.
С преданным другом путь наоднувторую короче, да и дерзость удваивается, Я отправлюсь совместно с вами. Мы поймем с собою достоверные веревки достаточной длины и... извините меня вам не следует более глотать сейчас. Нужно, чтоб назавтра у нас были твердые руки и лапти.
Ii
С пришествием утра расстроенные нервы моего товарища утихли, и любопытство его было так же возбуждено, как и мое. Пожалуй, еще наиболее; поэтому что он веровал в собственный рассказ, а я чувствовал изрядное колебание: естественно не в том, чтоб он преднамеренно погрешил против правды; но мне казалось, что он был под воздействием одной из тех галлюцинаций, которым времяотвремени подвергаются наши нервы и мозг в уединенных неизвестных местах, приэтом мы зрим несуществующие формы и слышим представляемые звуки.
Мы избрали шестерых опытных рудокопов, какие обязаны были смотреть за нашим спуском; так как в корзине мог вместиться лишь один человек, то инженер опустился главным, и как лишь он завоевал такого выступа, где становился в первый раз, корзину подняли за мною. Я быстро присоединился к нему. Мы брали с собой вязку сильных веревок.
Я был поражен не наименее моего товарища тем светом, который исходил из глубины наклонно идущей расщелины. Он подсказывал мне гладко разлитый свет нашей атмосферы; он нисколько не походил на блик огня, но был мягенький, звонкий, аналогично лучам полярной звезды. Мы вылезли из корзины и сравнимо просто опустились по уступам горы до той маленький площадки, где остановился в первый раз мой друг, и где было как раз так места, что бы мы могли торчать вблизи друг с ином. Отсюда расщелина шла книзу, скоро расширяясь, буквально дымовой вывод огромной пароходной трубы, и я четко увидел равнину, путь и фонари, раньше описанные моим другом. Он ничто не преувеличил в собственном рассказе. Я слышал те же звуки буквально далекий смешанный шум человеческих гласов и людских шагов.
Напрягая мое зрение, я даже рассмотрел в отдали очертания какого то огромного строения. Это не могла быть гора: для этого она была очень верной формы; показывались большие колонны, напоминающие египетские храмы; и все это освещалось каким то внутренним светом. У меня была с собой подзорная трубка, и при поддержке ее я мог распознать вблизи от строения две фигуры, аналогичные на людей, желая я и не был полностью убежден в этом. Во каждом случае, это были живые существа, поэтому что они двигались и позже пропали внутри строения. Мы безотлагательно начали закреплять, средством стальных скоб и крюков, с поддержкой пленённого с собою прибора, конец веревки к тому малому выступу, на котором стояли.
Ни один звук не прерывал нашу работу. Мы работали неговорянислова, как люди, которым было ужасно вымолвить словечко. Укрепив один конец веревки к уступу горы, мы привязали гранит к иному концу и спустили его книзу, до земли, на глубину практически пятидесяти фут. Я был молодее и ловчее моего приятеля; к тому же мальчиком мне доводилось работать на корабле; так что грядущий нам метод передвижения был мне привычнее. Шепотом я потребовал, чтоб он дал мне опуститься главному, и я таковым образом мог бы задержать для него нательный конец болтающейся веревки. Я успешно добрался до земли, и сейчас настал черед инженера. Но чуть он опустился на 10 футов от уступа, как наши крепления, какие казались таковыми надежными, сдали под его тяжестью совместно с долею самой горы, и несчастный полетел книзу к моим ногам с обломками камня, одним из которых, к счастью маленьким, ударило меня по голове, и я растерял рассудок. Когда я пришел в себя, я увидел лежащую возле меня безжизненную, обезображенную массу, представляющую все, что осталось от моего приятеля. В то время как я склонился с невыразимым страхом и горем над его мертвецом, я услышал вблизи от себя какой-никакой то странный, шипящий звук; механически повернувшись по течению звука, я увидел высовывающуюся из черной трещины в горе непомерную страшную голову, с раскрытой пастью и неподвижными голодными очами, какого то страшного пресмыкающегося, вроде аллигатора или крокодила, но по величине далековато превосходившего все, что мне доводилось созидать во время моих странствий. Я вскочил на лапти и кинулся нестись книзу по равнине. Наконец мне сделалось постыдно моего бегства, я остановился и пошел обратно к тому месту, где я оставил мертвоетело моего товарища. Его уже не было; без сомнения чудище успело втащить его в свою нору и пожрало. Веревка с привязанным на конце крюком лежала на том же месте куда свалилась, но я не мог ею пользоваться: не было никакой способности опять пришить ее к верхнему выступу горы, и нечего было мыслить залезть вверх по данной гладкой каменной поверхности, которая высилась нужно мною. Итак, я оставался сейчас совсем один в этом неизвестном мире; в недрах земли.
Iii
Медленно и со ужасом я шел по освещенной фонарями дороге, направляясь к описанному уже мною зданию. Сама тропа подсказывала Альпийский проход, огибающий горную цепь; приэтом гора с расщелиною, чрез которую я опустился, представляла одно из ее звеньев. Далеко внизу по левую руку перед моими удивленными очами открывалась широкая равнина с несомненными признаками культуры. Виднелись поля, покрытые непонятной растительностью, схожей которой я никогда не видел на земле; она была не зеленая, но быстрее серо свинцового или велеречиво золотого цвета.
Я видел озера и речки с возделанными берегами; в неких из них была чистая влага, остальные блестели как поверхность нефти. По правую руку раскрывались горные проходы меж скалами, разумеется сделанные художеством и окаймленные группами деревьев, большею долею походивших на огромные папоротники, с потрясающе разнообразною перистою листвою и стволами как у пальм; остальные походили на сладкий тростник, но еще больше и были покрыты массою цветов. Наконец некие из них имели вид непомерных грибов с толстым маленьким стволом, поддерживавшим куполообразную крышу, с которой поднимались кверху или спускались изящные длинные ветки. Вся открывавшаяся предо мною местность во всех направлениях, как мог охватить глаз, сверкала бесчисленным обилием фонарей. В этом мире, лишенном солнца, было так же ясно и тепло, как в Италии во время летнего пополудни, но воздух был наименее удушлив, и не ощущалось жары. Открывавшаяся предо мною головка втомжедухе не была лишена признаков жилища человечного. Я видел вдалеке, по берегам озер и речек или на склонах гор, утопающие в растительности строения, какие, непременно, были обитаемы человеком. Я даже мог распознать, желая чрезвычайно далековато, двигающиеся среди этого рельефа фигуры, аналогичные на людей. В то время как я остановился в немом созерцании данной картины, я увидел с правой стороны что-то скоро проносившееся в атмосфере буквально малая лодка с парусами, схожими на крылья. Она быстро исчеза из вида и спустилась в чащу бора. Надо мною не было неба, но высился свод обширной пещеры. Свод этот, казалось, подымался все больше и больше, и, с увеличением расстояния, вконцеконцов совсем пропадал в туманах высших слоев атмосферы.
Продолжая мою прогулку, я спугнул из кустика, схожего на запутанную массу морских водорослей, перемешанных с листьями растения вроде папоротника, и иного, схожего на алоэ, какое то животное, напоминавшее по размеру и виду оленя. Отпрыгнув на некотороеколичество шагов, вещество это с видимым любопытством уставилось на меня, и тут я увидел, что оно нисколько не походило на имеющиеся сейчас на земле виды этого животного, но резво напомнило мне гипсовый слепок одной исчезнувшей вариации оленя, который я видел где то в музее, и который жил в давние геологические периоды. Существо это казалось совсем ручным и, взглянув на меня, тихо продолжало щипать травку с этого необычного пастбища.
Iv
Я сейчас приблизился к самому строению. Да, это вправду была служба рук человеческих, желая дробь его была выдолблена в огромной горе. С главного взора оно напоминало ранние образцы египетской архитектуры. По фасаду его возвышался ряд непомерных колонн, равномерно сужающихся от основания к вершине, приэтом я увидел, приблизившись к постройке, что капители их были украшены наиболее изящными узорами, чем в египетских постройках. Подобно тому, как капитель коринфского ордена является подражанием листьев acantus'а, так узоры на капителях данных колонн подражали листьям окружающей растительности: некие из них походили на алоэ, остальные на папоротник. Наконец в дверях строения показалась фигура... человека? Она остановилась на дороге и, окинув взором окрестность, увидела меня и стала близиться. Она подошла ко мне на отдаление нескольких шагов; при облике ее какой-никакой то неизвестный кошмар и трепет охватили все мое вещество, и я ощутил себя прикованным к месту. Она подсказывала мне те символические изображения гениев или бесов, какие мы зрим на этрусских вазах, или в облике барельефов на старых памятниках Востока: по очертаниям они походят на человека, но в то же время принадлежат к иной расе. Фигура была самого высочайшего роста, достигаемого человеком; но ее невозможно было именовать великаном.
Ее основное одеяние состояло, по видимому, из 2-ух огромных крыльев, сложенных на груди и спускающихся до колен; остальную дробь ее одежды сочиняла туника и покровы для ног, изготовленные из какой-никакой то тонкой ткани. На голове ее был надет род тиары, сверкавшей драгоценными камнями; в правой руке она держала узкий железный посох, блестевший как полированная сталь. Но лицо!.. Оно то и приводило меня в трепет. Это было лицо человека, но по типу не схожее ни на одно из имеющихся племен. По очертаниям и выражению оно поближе подходило к изваянному лицу сфинкса: та же строгая верность и спокойствие, та же загадочная краса. Цвет кожи наиболее только подсказывал краснокожее племя, желая колер был еще нежнее и привлекательнее; под изогнутыми дугою бровями светились полные идеи огромные темные глаза. Лицо было без бороды; но что то необъяснимое в его исполненном спокойствия выражении, в данных чудных по красе очертаниях пробуждало таковой же инстинкт недалёкой угрозы, как возникновение тигра или змеи. Я ощущал, что этот человекоподобный образ владел мощами, злобными человеку.
Когда он приблизился ко мне, холодная боязнь пробежала по всему моему телу. Я свалился на колени и закрыл лицо руками.
V
Я услышал звуки гласа, очень мягкого и музыкального; и желая слова были для меня совсем непонятны, но ужас мой прошел. Я открыл лицо и поднял глаза. Незнакомец( мне еще тяжело было признать в нем человека) окинул меня взором, читавшим казалось в самом моем сердечко. Потом он положил мне на голову свою левую руку и чуть-чуть прикоснулся собственным посохом к моему плечу. Действие этого прикосновения было волшебное. Чувства спокойствия, веселья и доверия к стоявшему предо мною существу сменили мой первый кошмар. Я поднялся и заговорил на моем языке. Он вероятно прослушивал меня со интересом, желая с неким удивлением на лице; позже он покачал головою, как бы давая ведать, что не соображает меня. Затем он брал меня за руку и, не разговаривая ни слова, повел к строению. Вход в него был раскрыт: дверей не было. Мы вошли в огромный зал, освещенный тем загадочным светом, как и вся окружающая местность, но разливавшим при этом самый-самый узкий запах. Пол состоял из огромных мозаичных плит, изготовленных из драгоценных металлов, и был местами покрыт особенными плетеными коврами. Повсюду разносились тихие звуки музыки какого то невидимого прибора, составлявшей как бы одно единое с этим помещением, аналогично тому, как журчание ручья прочно соединено с гористым пейзажем, или пение птиц с тенистою рощею.
Фигура, в таковой же одежде как мой путеводитель, но из наиболее обычного материала, стояла неподвижно у порога. Мой спутник дважды прикоснулся к ней собственным посохом, и она стала скоро и тихонько передвигаться, буквально скользя по полу. Разглядев ее внимательнее, я удостоверился, что это не живое вещество, а машинный робот. Через две минутки после такого как крайний пропал в полузавешенной занавесью двери на ином конце зала, в ней показалась фигура мальчика лет 12-ти, чрезвычайно схожего на моего спутника: разумеется это были отец и сын. Увидев меня, малыш испустил вопль и поднял с угрожающим жестом впрошлом у него в руках посох, как и у его отца; но безотлагательно же опустил его по знаку крайнего. Они обменялись несколькими словами, все время не спуская с меня глаз. Ребенок прикасался к моему платью и с видимым любопытством гладил меня по лицу, издавая при этом звук, схожий на наш хохот, но еще помягче. В это время потолок залы в одном месте раскрылся, и чрез отверстие спустилась перрон, построенная по тому же принципу, как и наши элеваторы в гостиницах и складах, для взлета в различные этажи.
Незнакомец совместно с ребенком встал на платформу и знаком пригласил меня вытекать за ним; мы скоро поднялись и остановились в середине коридора с дверями по обеим его граням.
Через одну из таковых дверей меня ввели в комнату, убранную с восточною роскошью; стенки ее были отделаны мозаикой из драгоценных металлов и камней; по стенкам были расставлены мягкие диваны; отверстия в наружной стене, доходившие до полу, но без стекол, уходили на свободные балконы, откуда раскрывался вид на освещенный окрестный ландшафт. В клетках, привешенных к потолку, сидели птицы безызвестного мне вида, с ясно окрашенными перьями; при нашем входе послышался цельный хор их песен, приэтом они пели в тон и с соблюдением популярного ритма. Самый узкий запах распространялся в атмосфере из золотых изящного рисунка курильниц. Несколько автоматов, схожих уже виденному мною, стояли неподвижно вдоль стенок. Незнакомец посадил меня возле себя на диване и снова заговорил со мной; я отвечал ему, но неудачно: мы не понимали друг друга.
Только сейчас я шибко ощутил следствие удара, приобретенного при падении осколка камня. Меня охватила ужасная бессилие совместно с мучительною болью в голове и шее. Откинувшись на диван, я всеми мощами пытался усмирить стон; при этом малыш, до тех пор глядевший на меня с каким то недоверием, погрузился возле меня на колени, чтоб помочь; брав мою руку меж своими, он приблизился губами к моему лбу и чуть-чуть подул на него. Страдания мои практически мгновенно прекратились; на меня стала находить какая то сладкая успокаивающая дремота, и я прочно уснул.
Не знаю, насколько времени я находился в этом состоянии, но когда я пробудился, я ощущал себя совсем энергичным. Открыв глаза, я увидел цельную группу молчаливых фигур, сидевших кругом меня со спокойною и серьезною значимостью обитателей востока и походивших на моего главного незнакомца: те же сложенные на груди крылья, тот же покрой одежды и те же аналогичные на сфинкса лица, с темными глубокомысленными очами и медно красною кожею. Но все они, желая такого же недалёкого человеку типа, но безгранично больше его по сложению и величию выправки, волновали во мне такое же необъяснимое эмоция кошмара, как и мой первый спутник. В лицах их было кроткое и безмятежное представление, и даже доброта. Отчего же мне казалось, что конкретно в этом выражении непоколебимого покоя и благосклонной доброты пряталась секрет такого кошмара, который внушали мне эти лица. В них отсутствовали те полосы и тени, какие несчастье, влечения и уныния кладут на лицах людей, и они быстрее походили на изваяния богов и напоминали то представление решетка и спокойствия, которое христиане наблюдают на челе собственных погибших.
Кто то положил мне руку на плечо; это был малыш. В очах его было представление жалости и сострадания, напоминавшее то, с которым глядят на раненую птичку или помятую бабочку. Я отпрянул от этого прикосновения и отвернулся от этого взора. У меня было неясное понятие, что этот малыш нисколько не задумался бы уничтожить меня, аналогично тому как человек убивает птицу или бабочку. Ребенок, вероятно огорченный моим отвращением, оставил меня и отошел к одному из окон. Другие вполголоса продолжали собственный беседа, и, судя по их взорам, я догадывался, что беседа шел обо мне. Вотан из них с особенною упорством что то предлагал сравнительно меня моему главному путеводителю, и крайний, судя по его жестам, уже готов был договориться с ним, когда малыш скоро отошел от окна и, став меж мною и иными фигурами, как бы оберегая меня, заговорил с особенным жаром и побуждением. Я интуитивно додумался, что этот малыш, возбуждавший раньше во мне таковой кошмар, появился сейчас моим защитником. Он еще не кончил, когда в комнату вошел иной незнакомец. Он казался ветше иных, желая еще не был преклонных лет; в лице его, наиболее оживленном, чем у остальных, желая отличавшемся таковыми же правильными чертами, мне казалось, я мог поймать что-то наиболее недалёкое к человеку. Он тихо выслушал сначала моего главного спутника, позже 2-ух остальных и, вконцеконцов, малыша; позже он обратился ко мне и пытался дать мне собственный вопрос знаками. Мне показалось, что я его сообразил, и я не ошибся в этом предположении. Он, как мне казалось, узнавал: каким образом я попал сюда. Я протянул руку и указал по течению пути, которая водила от расщелины в горе; тут меня осенила, новенькая мысль. Я вытащил из кармашка свою записную книгу и набросал на одном из ее листков твердый набросок уступа в горе, веревки и висящего на ней человека; позже скалистую пещеру с расщелиной, из которой высовывалась башка чудовища, и, вконцеконцов, безжизненное тело моего друга. Я подал этот иероглифический протест моему судье; он пристально поглядел на набросок, позже передал его собственному другу, и так он обошел всю группу. После такого мой первый спутник сказал некотороеколичество слов, и малыш, который втомжедухе приблизился и поглядел на набросок, кивнул башкой, проявляя тем, что сообразил его смысл; потом он возвратился снова к окну, расправил привязанные крылья, взмахнул ими некотороеколичество раз и понесся в место. Я вскочил в изумлении и кинулся к окну. Ребенок уже парил в атмосфере, поддерживаемый своими крыльями; он не махал ими как птаха, но они были распростерты над его башкой и, по видимому, несли его к цели без каждых усилий с его стороны. Полет его по быстроте равнялся орлиному, и я увидел, что он направился к той самой горе, где я опустился, и которая чернела своею массою в данной светящейся атмосфере. Через некотороеколичество минут он возвратился, влетев чрез то же отверстие окна в комнату, и кинул на пол веревку с крюком, которую я оставил при спуске из расщелины. Присутствующие обменялись несколькими словами; один из группы прикоснулся к автомату, который двинулся с места и пропал из комнаты; после такого незнакомец, обращавшийся ко мне с вопросом, брал меня за руку и повел в коридор. Там уже ждала нас перрон элеватора, и мы опустились на ней в бывший зал. Мой новейший спутник, все еще не оставляя моей руки, вывел меня на улицу( ежели ее разрешено так именовать), которая тянулась на огромное отдаление, с постройками по обеим граням, разделенными садами с ясно окрашенными деревьями и чудными цветами. Среди данных садов, отделенных друг от друга низкими стенками, а втомжедухе по дороге, я видел оченьмного двигающихся живых существ; схожих тем, с которыми я лишь что столкнулся. Некоторые из прохожих, заметив меня, подходили к моему спутнику и вероятно обращались к нему с расспросами обо мне. Вскоре возле нас собралась целая масса, рассматривавшая меня с таковым же энтузиазмом, как редкое, диковинное до такого животное. Но даже при всем собственном любопытстве они сохраняли свою сдержанную, суровую манеру, и после нескольких слов, произнесенных моим спутником, которому, вероятно, не нравились такие приостановки, они оставили нас с легким наклонением головы, и с невозмутимым спокойствием продолжали собственный путь. Пройдя некое отдаление по улице, мы остановились у 1-го строения, отличавшегося от остальных, виденных на пути. Оно охватывало с 3-х сторон огромный двор, по углам которого стояли высочайшие пирамидальные вышки; среди двора был большой выпуклый фонтан, выбрасывающий сверкавшую искрами струю какой-никакой то воды, которая показалась мне огнем. Мы вошли в сооружение чрез открытую дверь; она водила в непомерную залу, где мы узрели группы деток, занятых работою, как на огромном заводе. В углублении стенки помещалась большая машинка в полном действии, с различными колесами и цилиндрами, и вообщем напоминающая наши паровые движки, с тою разницею, что вся она была украшена драгоценными камнями и металлами, и от нее распространялся какой-никакой то бледный, синеватый и колеблющийся свет. Многие из деток были заняты какою то непонятною мне работою у различных машин, остальные что то делали за столами. Но спутник мой не дал мне времени ознакомиться с их занятиями. Не слышно было ни 1-го детского гласа, ни одно юное лицо не повернулось к нам. Все они работали в молчании и не направляли на нас нималейшего интереса.
По выходе из зала мой путеводитель провел меня чрез галерею, стенки которой были расписаны картинами с примесью золота к краскам, что производило не вособенности изящное воспоминание и напоминало картины Луи Кранаха. Сюжеты картин, покрывавших стенки галереи, обязаны были, как мне казалось, объяснять историю такого народа, посреди которого я находился. Изображенные на них фигуры большею долею походили на виденные мною существа, желая некотороеколичество отличались по одежде, и не у всех были крылья. Я видел втомжедухе изображения совсем неизвестных мне животных и птиц. Насколько дозволяло осуждать мое ограниченное знакомство с художеством, все эти картины отличались правильностью рисунка и яркостью колорита, при неплохом понимании виды. Но в расположении подробностей они далековато не подходили правилам композиции, усвоенным нашими художниками: в картинах не хватало центра, возле которого группировались бы фигуры; так что выходило какое то неясное, сбивчивое воспоминание, буквально отрывки из абсурда живописца.
Мы вошли сейчас в средней величины комнату, где сидели за накрытым столом члены семейства моего путеводителя, как я узнал потом. Это были его супруга, дочь и два сына. Я безотлагательно же увидел разницу меж 2-мя полами; желая дамы были больше ростом и наиболее большого склады, чем мужчины, и в их лицах, пожалуй, отличавшихся и наиболее безошибочным очертанием, не хватало той мягкости и нежности выражения, какие сочиняют ключевую красота в лице нашей дамы на поверхности земли. Жена моего владельца не носила крыльев; у дочери же они были длиннее, чем у парней.
Мой владелец сказал некотороеколичество слов; после что все поднялись со собственных мест и с тою особою мягкостью в выражении и стилю, которую я уже увидел раньше и которая сочиняет отличительную черту этого впечатляющего по виду племени, по собственному приветствовали меня. Каждый из них прикасался правой рукою к моей голове и сразу с этим издавал шипящий звук С си, что подходило нашему " здравствуй ".
Хозяйка дома посадила меня возле себя и наложила на стоявшую передо мною золотую тарелку какого то явства с 1-го из блюд.
Пока я ел( и желая кушанья эти были совсем чужды мне, я был поражен тонкостью их вкуса), хозяева мои бесшумно говорили меж собою, и насколько я мог увидеть, с необыкновенною деликатностью избегали каждого движения или жеста, по которому я мог бы додуматься, что говорилось обо мне. Между тем они в первый раз видели человека моей расы, и естественно я представлял для них очень любопытное и ненормальное явление. Но дерзость была совсем безызвестна этому народу, и с небольших лет они уже научались ненавидеть каждое резкое представление собственных эмоций. По окончании обеда, мой владелец снова брал меня за руку и, возвратившись со мною в галереи, прикоснулся рукой к железной доске, покрытой какими то неизвестными знаками, и которая, я догадывался, по назначению собственному подходила нашему телеграфу. Опять опустилась перрон элеватора; но этот раз мы поднялись на существенно огромную высоту, чем в ином доме, и очутились в маленький комнате, по обстановке собственной частично напоминавшей то, к чему мы привыкли в надземном мире. По стенкам ее тянулись полки с книжками; но крупная дробь из них самого малого формата, как наши издания duodecimo. По виду они втомжедухе походили на наши книжки, но были переплетены в изящные железные дощечки. В комнате стояли втомжедухе какие то странные мне машины, по видимому, модели, какие разрешено отыскать в кабинете ученого механика. Механические автоматы, которыми этот люд подменяет нашу прислугу, стояли неподвижно, как фантомы, в каждом углу. В особенной нише в стене помещался низенький диван с подушками, служивший постелью. Окно с отдернутой занавесью из какой-никакой то волокнистой ткани уходило на просторный балкон. Мой владелец получился туда, и я последовал за ним. Мы были в верхнем этаже одной из пирамидальных башен. Подо мною открылась головка, дикая, загадочная краса которой элементарно не поддается описанию: величественные массы скалистых гор, составлявшие ее фон, промежуточные равнины, покрытые этою фантастическою растительностью самых различных цветов, влага, сверкавшая местами как розоватое огонь, мягенький успокаивающий свет, который разливали всюду мириады фонарей все это совместно сочиняло одно единое, воспоминание которого я не могу дать никакими словами. Но в этом чудном, неповторимом рельефе было в то же время что то угрюмое и наводившее кошмар.
Но интерес мое было быстро отвлечено от этого подземного рельефа. Снизу, возможно с улицы, до меня понеслись звуки развеселой музыки; вдогон потом в пространстве поднялась крылатая фигура; как бы в погоню за ней пронеслась иная; за ними непрерывною вереницею следовало оченьмного новейших фигур; и вконцеконцов я увидел цельный сонм крылатых гениев, летящих в атмосфере, дивные волнообразные движения которых нереально было обрисовать. Они, казалось, были заняты какой-никакой то забавой; то разделялись на отдельные группы, то рассыпались в пространстве, то группа налетала на группу, подымаясь совместно и спускаясь, соединяясь в самых необычных композициях и разлетаясь снова; все это происходило под звуки чудной музыки, доносившейся снизу, и напоминало умопомрачительный пляска сказочных пери.
Почти с страхом я обратился к моему другу и непроизвольно прикоснулся рукой к сложенным на его груди крыльям; при этом я ощутил простой удар, как бы от электрической машинки, и в ужасе отпрянул от него. Хозяин мой улыбнулся и, чтоб удовлетворить мое любопытство, медлительно распустил свои крылья. Тут я увидел, что находившаяся под ними одежка надулась, как пузырь, заполненный воздухом; руки его при этом как бы проскальзывали в крылья. Через мгновенье он уже поднялся в блестящий воздух и парил в вышине с распростертыми крыльями, аналогично орлу, купающемуся в лучах солнца. Потом, с быстротою такого же сокола, он низринулся в одну из групп, пролетел чрез нее и снова поднялся в вышину. После такого три из крылатых фигур, в одной из которых я, казалось, узнал дочь моего владельца, отделились от иных и полетели за ним, аналогично играющим меж собою птицам. Ослепленный сиянием лучезарного воздуха и ошеломленный видом летающих фигур, я уже не мог смотреть за их последующими движениями; скоро после такого владелец мой отделился от толпы остальных и приблизился ко мне.
Все виденное мною было до такого неописуемо, что идеи мои стали путаться. Хотя я не был склонен к суеверию и до сих пор не дозволял способности общения человека с бесами, но меня охватил тот кошмар и беспокойство, которое возможно чувствовал средневековый пилигрим, уверивший себя, что он видел шабаш ведьм и злобных духов. Мне неясно помнится, что с поддержкой бессвязных слов и жестов в форме заклинаний я пробовал оттолкнуть от себя моего хорошего и снисходительного владельца; что он делал пробы унять меня; что, вконцеконцов догадавшись о фактору моего ужаса, вызванного разницею в наружной форме меж нами и вособенности в методе движения средством крыльев, он с кроткою улыбкою на лице пытался унять меня и, сбросив свои крылья на пол, демонстрировал, что это был только обычный устройство. При этом кошмар мой лишь возрос: последнее эмоция ужаса доводит нас времяотвремени до отчаянной отваги, и я в полном самозабвении, как дикий зверек, кинулся на него и желал поймать его за гортань. Но мгновенно, как бы пораженный электрическим ударом, я свалился на землю, и в крайней картине, которая пронеслась перед моим потухающим сознанием, я видел склонившимся возле себя моего владельца, с рукой, положенною мне на лоб, и удивительное, безмятежное лицо его дочери, устремившей на меня свои огромные, глубочайшие, полные неизвестной идеи глаза.
Vi
В расширение почтивсех дней, даже недель, по нашему счету времени, как мне сказали позже, я находился в бессознательном состоянии. Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в неизвестной мне комнате, окруженный семейством моего владельца; но представьтесебе мое изумление, когда его дочь обратилась ко мне со словами на моем своем языке, в котором, вообщем, слышался чуть-чуть зарубежный упор.
Как ты себя ощущаешь? спросила она.
Прошло некотороеколичество мгновений покуда в моем последнем изумлении, я мог сказать некотороеколичество слов:
Ты... знаешь мой язык? Как? Что вы такое?
Хозяин улыбнулся и подал символ одному из собственных сыновей, взявшему со стола некотороеколичество железных листков, на которых были изображены различные фигуры: домов, деревьев, зверей, человека и пр.
Я узнал свои личные картинки; под всякой фигурой было написано моей рукою и на моем языке ее заглавие, а под ним иная десница написала какие то неизвестные мне слова.
Так мы начали, произнес владелец, и моя дочь Зи, которая принадлежит к коллегии экспертов, была сразу и твоею, и нашею учительницею.
Зи положила передо мной оченьмного остальных железных пластинок, на которых были написаны моей рукою, сначала отдельные слова, а позже цельные фразы. Под всякой была надпись на неизвестном мне языке. Собрав свои идеи, я сообразил, что таковым методом был составлен твердый словарь наших языков. Неужто это было изготовлено, покуда я находился в забытьи?
ныне достаточно, произнесла Зи повелительным тоном, отдохни и подкрепи себя пищею.
Vii
Мне отвели необыкновенную комнату в огромном здании, с чрезвычайно прекрасной, необычной ситуацией, но без каждых украшений из золота или драгоценных камней, какие я видел в остальных общественных залах. Стены ее были покрыты разноцветными матами, сплетенными из стеблей и волокон растений; на полу были настланы ковры из такого же материала.
Кровать была без занавесок, и ее стальные ножки опирались на хрустальные шары; покрывало было из какой-никакой то белой, узкой ткани, аналогичной на бумагу. По стенкам виднелось некотороеколичество полок с книжками; прикрытая занавесью дверь сообщалась с громадною нишею, наполненною певчими птицами, из которых ни одна не походила на наших, несчитая прелестного вида голубя, желая и этот различался от надземных огромным хохлом из голубых перьев. Все эти птицы были выучены напевать множеству различных музыкальных пьес, в узнаваемых гармонических сочетаниях; так что, слушая их гласа, раздававшиеся из моего авиария, разрешено было доставить себя в опере: оттуда слышались дуэты, трио, квартеты и цельные гармонические хоры. Если я желал быть в тиши, мне стоило лишь задернуть занавес, и, очутившись в темноте, птицы заканчивали родное пение. Другое отверстие в стене, вообщем, без стекла, заменяло окно; но стоило лишь прикоснуться к пружине, как спускалась ширма из какого то полупрозрачного вещества, чрез которое в смягченных тонах раскрывался вид окрестного вида. Это окно уходило на большущий балкон или, быстрее, на цельный висячий сад, где росло оченьмного чудных растений с ясно окрашенными цветами. Отведенная мне комната со всею ее частично странною обстановкою все же некотороеколичество подходила к нашим мнениям о роскоши, и привела бы в восторг английскую герцогиню или престижного французского романиста. До моего появления в ней жила Зи, и она благородно уступила ее мне.
Через некотороеколичество часов после моего пробуждения, описанного в крайней голове, я покоился на собственной постели, пытаясь собраться с думами и датьпонять себе, какой-никакой породы и какого происхождения были те странноватые существа, в среде которых я так нежданно очутился, когда в комнату вошел мой владелец совместно со своею дочерью Зи. Продолжая выражаться на моем языке, первый с большою вежливостью спросил меня, желаю ли я произносить с ним, или предпочту остаться один. Я отвечал, что почту за огромное счастье поблагодарить его за тот гостеприимный прием, который я повстречал в данной неизвестной для меня стране, и что мне хотелось бы так познакомиться с их нравами и обычаями, чтоб не течь чрез недопонимание родное в ошибки, способные обидеть их.
Говоря это, я, очевидно, встал с постели; но Зи, к моему крупному смятению, потребовала, чтоб я лег снова; в кротком выражении ее глаз и мягком гласе было что-то, требовавшее послушного подчинения. После этого она тихо села у меня в ногах, а отец ее погрузился на ближнем диване.
Но из какой-никакой же доли света ты появился, спросил мой владелец, ежели мы можем глядеться таковыми необычными созданиями друг другу? Я видел представителей практически всех племен, различающихся от нас, за исключением варварских дикарей, какие живут в самых отдаленных и диких местах невозделанной природы, не знают иного света, несчитая огня вулканов и наслаждаются ничтожной жизнью во мраке, аналогично почтивсем из пресмыкающимся и летающим животным. Конечно, ты не можешь быть членом данных безжалостных племен; но в то же время ты, по видимому, не принадлежишь к цивилизованным народам.
Последнее примечание затронуло мое самолюбие, и я отвечал, что принадлежу к одной из самых цивилизованных наций на земле и что, желая я плачу дань удивления тому искусству, с которым, не взирая да затраты, мой владелец и его сограждане ухитрились осветить эти места, куда никогда не просачивается луч солнца, но что в очах человека, видевшего освещала небесные, искусственный свет их никогда не выдержит сопоставления с первыми.
Но таккак мой владелец упомянул, что он видел представителей всех остальных рас, за исключением варварских дикарей. Неужели же он никогда не был на поверхности земли, или слова его относились лишь к подземным обитателям?
Он оставался некое время в молчании; на лице его выражалось мощное изумление, настолько редкое меж членами данной расы, даже при самых необыкновенных обстоятельствах. Но Зи была сообразительнее, и воскликнула:
Вот наблюдаешь, отец имеется порция истины в древнем предании: во каждом предании, религия в которое распространена меж различными племенами, постоянно прячется таковая порция истины.
Зи, возразил с кротостью ее отец, ты член коллегии экспертов и обязана быть разумнее меня; но, как голова Свето Хранительного Совета, я должен не воспринимать ничто на веру, покуда в этом не убеждены мои личные ощущения.
Потом, обратившись ко мне, он задал мне некотороеколичество вопросов о поверхности земли и светилах небесных, на какие я отвечал ему, как мне казалось, самым обстоятельным образом; но ответы мои, по видимому, его не удовлетворили и не уверили. Он бесшумно покачал головою, и сходу переменив беседа, стал меня расспрашивать, каким образом я попал к ним из иного света, как он именовал нашу землю. Я стал говорить ему о рудниках, окружающих под поверхностью земли, откуда мы добываем различные минералы и сплавы, нужные для наших потребностей и индустрии. Потом я коротко разъяснил ему, каким образом, изучая один из таковых рудников, мы с моим злосчастным другом случаем открыли наличие этого новейшего решетка, куда опустились вдвоем, и как этот спуск стоил ему жизни. В доказательство искренности моего рассказа я ориентировал на веревку с крюком, доставленные ребенком в тот дом, где меня в первый раз приняли.
После такого мой владелец спросил меня о характерах и обычаях племен, населяющих высокий слой земли; вособенности же тех, какие числились меж ними самыми цивилизованными. При этом он определил цивилизацию, как " художество изготовить доступным всему социуму то удобство и спокойствие, которым использует добродетельный и благоустроенный домашний дом ". Естественно, мне хотелось доставить в самом розовом свете тот мир, в котором я родился, и поэтому я коснулся лишь чуть-чуть и в смягченном облике неких из отживающих учреждений Европы и распространился о реальном величии и дальнейшем первенстве Американской республики, которая обязана завоевать целый старый мир. [1] Чтобы отдать понятие об публичной жизни Америки, я остановился на самом передовом нашем городке и тщательно обрисовал характеры и обычаи Нью Йорка. Заметив по выражению лиц моих слушателей, что мой рассказ не изготовил ожидаемого воспоминания, я стал распространяться о благах демократических учреждений Америки...#8592; История Германии. Оглавление
Следующее Предыдущее Главная страничка
Tags: Коломийцев, Тайны Великой Скифии, Черняховская цивилизация, Ясторфская цивилизация, германцы, готы, кельты. Посмотрите видео ниже, где следовательно, как менялась ее наружность. Источник:... .
.
.