итальянский купец что изучил марко поло? Помогите просьба gdfdsrycdfyfj jhvhvhgmjcmhjf Ученик( 163), Вопрос на голоcовании 3 года обратно 1 Нравится ГОЛОСОВАНИЕ ЗА ЛУЧШИЙ ОТВЕТ Даня Колчин Ученик( 197) 3 года обратно он ничё не иследовал он ездил в китай со собственным папой и дядей прожил там 40 лет привез чёто и когда нго посадили в тюрьму он поведал сокамернику и он книжку зафигарил 0/ 0 2 Нравится Пожаловаться Реклама Ты студент? замучал антиплагиат? Antiplagius. Ru Заходи на интернет-сайт Антиплагиуса и повысь уникальность текста до 90%! Адрес и телефон Этот монокль " рвёт " все рейтинги! Monocular-shop. Ru 16-ти кратное повышение, хит продаж! Всего за 1970 руб + презент. Закажи! Адрес и телефон всеволод кораблёв Мудрец( 19737) 3 года обратно Ма? рко По? ло( итал. Marco polo [? Marko #712; P? #720; Lo]; 15 сентября 1254, Венеция — 8 января 1324, там же) — итальянский торговец и путник, представивший историю собственного странствия по Азии в известной " Книге о разнообразии решетка ". Несмотря на сомнения в достоверности фактов, изложенных в данной книжке, высказываемые с момента её появления до сегодняшнего времени, она служит ценным источником по географии, этнографии, летописи Армении, Ирана, Китая, Монголии, Индии, Индонезии и остальных государств в средние века. Эта книжка оказала существенное воздействие на мореплавателей, картографов, писателей xiv—xvi веков. В частности, она была на корабле Христофора Колумба во время его розыска маршрута в Индию; по подсчётам исследователей, Колумб сделал на ней 70 пометок [1]. В честь него в 1888 году была названа мотылек из рода желтушек - Желтушка Марко Поло( colias marcopolo). Книга Марко Поло является одним из самых популярных объектов исторических изучений. Библиография, составленная в 1986 году, охватывает наиболее 2300 научных работ лишь на европейских языках. [6] С самого момента его возвращения в град летописи из поездки воспринимались с сомнением. Питер Джексон в качестве одной из обстоятельств сомнения упоминает уклонение взять его отображение отлично организованной и радушной Монгольской империи, которое противоречило традиционному западному представлению о варварах. [7] В свою очередность в 1995 году Франсис Вуд, куратор китайской коллекции Британского Музея, выпустила известную книжку, в которой поставила под вопрос сам факт странствия Поло в Китай, предположив, что венецианец не путешествовал за пределы Малой Азии и Чёрного моря, а элементарно употреблял популярные ему описания странствий персидских торговцев. [8] Например, в собственной книжке Марко Поло строчит, что помогал монголам при осаде сунской базы в Санъяне, но осада данной базы кончилась в 1273 году, то имеется, за два года до его прибытия в Китай. В его книжке имеется и другие недочеты, вызывающие вопросы исследователей. Большинство современных исследователей отклоняет мировоззрение Франсис Вуд о совершенной фабрикации только странствия, полагая её недоказанной попыткой получить на сенсации. [7] Более продуктивной( и общепризнанной) точкой зрения является взор на эту книжку, как на источник записей торговца о местах для приобретения продуктов, маршрутах их продвижения и обстоятельствах жизни в данных странах. Даже данные приобретенные из других рук в этом описании( кпримеру, о путешествии в Россию) достаточно точны, большаячасть данных о географии Китая и остальных государств на маршруте странствия втомжедухе полностью согласуются с современным знанием об летописи и географии Китая. В свою очередность эти записки торговца были дополнены увлекательными широкой публике фрагментами о жизни в экзотических странах. [5] Возможно, роль Поло в Китае в его книжке шибко преувеличена, но эта опечатка может быть приписана бахвальству создателя, украшательству переписчиков или дилеммам переводчиков, в итоге которых роль советчика могла преобразоваться в пост губернатора. 0/ 0 2 Нравится Пожаловаться ПОХОЖИЕ ВОПРОСЫ что изучил афанасий никитин в евразии?? Аня Михопарова в " Образование ", 7 лет назад• 2 ответа какое изобретение сделал марко поло в 1271-1295 для географии алёна чистякова в " Домашние поручения ", 3 года назад• 3 ответа что открыл марко поло Ольга Шалдыбина в " Добро даровать ", 3 года назад• 10 ответов безотлагательно необходима содействие. что открыл марко поло? скажите просьба чрезвычайно нужно! Анастасия Буцый в " Домашние поручения ", 6 лет назад• 6 ответов Фернан Магеллан что и где открыл?

БОНАККОРСО ПИТТИ ХРОНИКА cronica Рукой Бонаккорсо, сына Нери, сына Бонаккорсо, сына Маффео, сына Бонсиньоре, сына иного Бонсиньоре деи Питти. В ЛЕТО ГОСПОДНЕ 1412 Я, Бонаккорсо, сын Нери, сына Бонаккорсо, сына Маффео, сына Бонсиньоре, сына иного Бонсиньоре деи Питти, в подтвержденный больше год начал вписывать в данной книжке для памяти все, что я мог отыскать и услышать о наших предках и родичах, старых и новейших, и о тех, с кем в мои дни мы породнились; а втомжедухе буду вписывать тут некоторые воспоминания о жизни и поступках неких из названных наших предков, и особливо тех, коих я собственно видел. И ежели я не нахожу и не пишу об основании нашего старого рода, то фактор тут в том, что старые наши бумаги, будучи передаваемы из поколения в происхождение, очутились в руках 1-го из наших родственников по имени Чоре, и был он сыном Лапо, сына Чоре, сына Маффео, сына Бонсиньоре; и, так как подтвержденный Чоре различался очень развратной [6] склонностью произносить плохо о остальных людях и исполнен был зависти, приключилось так, что вследствии этого его порока он ни разу не получил никакой должности в правительстве нашей коммуны. 1 А он, видя, что мы, сыновья помянутого больше Нери, все были удостоены муниципальных должностей, в том числе и неких самых знатных, и возымев от такого наибольшую зависть, заявлял, что мы-де отняли от него его достояния, и очень неверно считал, что мы его оскорбили; так что, когда приблизился он к погибели, сделал он завещание и все родное актив оставил собственной дочери, которая сейчас располагаться в женском монастыре в Портико. И, когда он погиб, отправь мы к данной его дочери, которая еще жила в собственном доме, и произнесли ей, что желали бы заполучить все книжки, хартии и бумаги наших предков, находившиеся у Чоре. Она ответила, что ничто о том не знает, но что немало раз видела, как Чоре продавал какие-то книжки в огромном численности, и что недавно до его погибели видела, как он спалил много бумаг и документов. Мы удостоверились, что она произносит истину, таккак обыскали целый дом и не отыскали ни одной книжки и никаких бумаг, ни старых, ни новейших. Отсюда светло следует, что упомянутый Чоре умышленно восхотел, чтоб не осталось ни от него, ни от его предков никаких бумаг из тех, что были в его руках. Из-за пропажи данных документов я обязан был применять только книжки и бумаги моего деда Бонаккорсо, каковые находились в очень плохом состоянии, пооборваны, нехорошо написаны и нехорошо велись; но [7] я извлек из них кое-что, о чем упомяну тут, а втомжедухе и о том, что слышал от Нери, нашего отца, о прошедшем нашего рода. И доэтого только я установил, что мы, Питти, будучи гвельфами, были изгнаны из Симифонте гибеллинами, 2 какие там правили; размышляю, что род наш делился на три ветки: первая обосновалась в местности, которая называлась Луйа, и в наши дни отпрыски ее там представлены авторитетными и почитаемыми в контадо 3 семьями, обладают хорошими и обеспеченными землями и сейчас прозываются они, т. е. вся эта отрасль, Луйези, так как, вероятно, в данной местности, которая именуется Луйа, не было никого, несчитая представителей этого рода; их герб таковой же, как наш, без каждой различия, из что следовательно, что мы с ними в родстве; да еще я узнал от заслуживающих доверия стариков указанной семьи и от неких наших старых членов, что постоянно мы с ними поддерживали общение и дружбу, как родственники. Вторая отрасль проистекает от наименования 1-го места возле Флоренции и по нему перемещает имя Амирати; и ныне еще имеются некие из них, какие сейчас живут в контадо, достаточно недалёком к холму упомянутого Симифонте, каков был разрушен флорентинской коммуной в 1202 году. Семья эта была уже во Флоренции очень почитаемой и перемещает герб таковой же, как и мы, а конкретно щит и на нем белоснежные и темные волны. Третья отрасль, а конкретно мы, прозываемые Питти, обосновались в Кастельвеккио в Вальдипезе, где приобрели добрые и состоятельные земли, и в частности одно пространство, которое зовется [8] " У башен ", поэтому что там были два господских дома и у всякого была башня с голубятней; каковое поместье еще и сейчас принадлежит нам, но там осталась лишь одна башня, таккак уже в мои дни иную мы из осторожности порушили, ибо она угрожала свалиться. А потом вышеупомянутые предки наши мало лет спустя появились жить во Флоренцию, и первые их дома были те, какие сейчас принадлежат Макиавелли — в микрорайоне Санта Феличита, каковые им [Макиавелли] продали Чоре и Бонаккорсо, сыновья Маффео деи Питти. Я слышал от Нери, отца нашего, об одном нашем предке по имени Бонсиньоре, который отправился к святому гробу в Иерусалим и к монастырю святой Катерины на несчастье Синайской и не возвратился, и непонятно, где он погиб; при отъезде собственном из Флоренции оставил он супругу свою беременной, и она родила сына, какового по имени отца окрестили Бонсиньоре. От этого Бонсиньоре родился Маффео, каков Маффео был человеком знатным, и могущественным, и уважаемым гражданином, и из книжки, в которой записаны все, кто когда-нибудь занимал обязанность приора, 4 явствует, что вышеупомянутый Маффео был приором Флоренции в 1283 году. Маффео в числе деток собственных имел 2-ух сыновей: первый носил имя Чоре, 2-ой Бонаккорсо. Чоре был знатным и уважаемым гражданином и по собственному значению и по возрасту, вероятно, стоял немало больше Бонаккорсо. От него родились Лапо и остальные сыновья. У Лапо же родились иной Чоре и остальные [8] сыновья; об этом ином Чоре больше упомянуто — и наиболее чем довольно по его бесчестью. Бонаккорсо же, сын Маффео, был, сообразно истинным документам, хорошим человеком и очень благочестивым; по хартии следовательно, что он прикупил землю и дом в микрорайоне Санта горькая в Верзайе, где создал дамский обитель, и об этом отыскал я упоминание в одной из его книжек в последующей форме, а конкретно: " Вспоминаю, что я, Бонаккорсо Питти, прикупил дом с землей до самого Арно в приходе Санта горькая в Верзайя, у сера 5 Андреа Мази, нотариуса Сан Броколо, за стоимость в 93 золотых флорина, чтоб уладить там храм и дамский обитель в честь св. Анны; и епископ освятил ее, и сказал проповедь, и дал письмо на покупку, и сделал все другое, что доверяет в таком случае; и договорился с церковью Санта горькая в Верзайе, и обязан обретать развгод огромную восковую свечу от [монастыря] св. Анны. Документ о приобретению составил сер Стефано Фичини; для большей моей состоятельности записали покупку наоднувторую на Нери, но я, Бонаккорсо, выплатил всю цену в 93 золотых флорина в руки указанного больше сера Андреа Мази 29 июня 1318 года ". Указанный Бонаккорсо имел супругой монну Джованну дельи Инфангати. От нее имел он 6 сыновей и 3-х дочерей, а конкретно: Маффео, Томазо, Чилию, Чоне, Агостино, Нери, Тессу, Бартоло и Чайю. Монна Джованна имела сестру по имени госпожа Ненте, каковая была замужем за... Петритони и родила Убальдино и Пьеро и остальных деток. [10] Нери брал в супруги монну Куррадину, дочь Джованни, сына мессера 6 Убертино дельи Строцци; они имели одиннадцать деток, а конкретно: Пьеро, Джованни, Франческо, Никколозу, Джованну, Бонаккорсо, Франческо, Чоне, Бартоломео, Америго и Луиджи. Чоне, брат Нери, был женат на монне... Саккетти; из их деток в наши дни жива лишь госпожа Франческа, монахиня в монастыре Санта Феличита; Чоне женился вторым браком на монне Маргерите, которая жива еще; от этого брака они имели деток, а конкретно: Лизабетту, Никколо, Чоне и Аньолу. Лизабетта была выдана замуж за Мильоре ди Джунта; были у них детки, а конкретно: Маргерита, каковую дали за Антонио, сына Карло Ручелаи Джунта; Аньола замужем за маэстро Антонио далла Скарпериа; 7 Чоне, Филиппо и Никколо. Аньола, дочь Чоне и монны Маргериты, вышла замуж за Франческо деи Джетта; была у нее дочь по имени Лиза, замужем за Франческо, сыном Леонардо Перуцци, от этого брака имела она 4 деток, а потом вышла вторым браком за Филиппо, сына Джованни Кардуччи, и имела от него немало деток. Монна Тесса, сестра Нери, была замужем за Камбио Камби, имела троих деток, а конкретно: Пьеро, Джованну и Франческо. Монна Джованна выдана была за Морелло деи Росси; супругой Франческо была госпожа Катюша, дочь Джованни Альфани и монны Биче, дочери Никколо Малегонелле; было у них немало деток, из которых сейчас здравствует лишь один по имени Камбио. Этого Франческо почтивсе считали присущим [11] к роду Питти, таккак вследствии ссоры, которая была у нас с семьей Макиавелли, он взялся за орудие совместно с нашим папой. У монны Куррадины был брат по имени Луиджи и три сестры, а конкретно: госпожа Тиле замужем за Скьята Манджони, от которого она родила Якопо и немало остальных деток; из деток Якопо еще живы Джованни и остальные; госпожа Бьянка была замужем за Колино Грандони, у них родились Андреа и остальные детки; у Андреа была дочь госпожа Лионарда, которая была замужем за Майнардо Адимари и имела немало деток. Монна Лена была выдана за Никколо Малегонелле, и было у них 24 малыша, из коих вспоминаю я Пьеро, монну Биче, монну Катерину, Томазо и Марко. От этого Пьеро остался незаконный сын по имени Джовакино, хороший и благородный парень. Монна Биче была замужем за Джованни Альфани, у них была дочь Катюша, ставшая супругой Франческо ди Камбио, как уже упоминалось больше. Томазо был женат на монне Франческе, дочери Джованни ди Никколо деи Медичи; был у них сын по имени Никколо. От Луиджи родился Джованни, чьей супругой была госпожа Контессина деи Джиролами; живы 8 их деток, а конкретно: Лоренцо, Луиджи, Филиппо, Франческо, Лиза, Сельваджа, Гостанца и Лена. Лиза стала супругой Томазо ди Леонардо Фрескобальди, Сельваджа же — супругой Франческо ди... Пьеро ди Нери Питти брал в супруги монну Антонио ди Бартоломео, дочь Риккардо Джованни и монны Лобы деи Барди; было у них шестеро деток, а конкретно: Аньола, Никколоза, Нери, Катюша, Джованни и Лоба. [12] Аньолу выдали замуж за Никколо д'Андреа дель Бенино; они имели немало деток. Никколоза была замужем за Маттео, сыном мессера Джованни Панчатики, и также имела немало деток. Нери женился на Лизабетте ди Маттео, дочери Маттео, сына сера Микеле, а мама его была сестрой Пьеро Бончани; имел он двоих деток — Бартоломео и Пьеро, Катюша была отдана замуж за Никколо, сына Заноби Джинори, и имела от него деток. Пьеро и Антония погибли стариками в один и тот же год. В движение собственной жизни Пьеро выполнял различные знатные должности как наружные, так и внутренние, был два раза приором и один раз — гонфалоньером верности; 8 сам по себе он был человек маленького роста, тучный и сильный; черноволосый и здравый, радостный, доброжелательный и ласковый; прожил 67 лет. Нери ди Бонаккорсо, наш отец, нажил огромное положение в цехе Лана; 9 случалось, что он издавал в год 11 сотен кусочков, из которых огромную дробь высылал в Апулию; он чрезвычайно активно занимался этим ремеслом. Он устроил так, что в наш дом поступала французская масть, а от нас уходили готовые сукна, и крайним зданием, которое он выстроил, была мастерская со станками для растягивания сукон, которая обошлась наиболее чем в три с половиной тыщи флоринов. Похоже, что он отказывался от тех публичных должностей, от которых разрешено было отрешиться. Я сам незабываю, как он в соответственных советах отказался начинать знаменосцем фирмы. Он был два раза приором. Был он заметный мужчина, [13] в три локтя ростом, не тучный, но отлично закрытый и сильный, румяный, здравый и мощный и прожил 68 лет; да отпустит бог бог ему его прегрешения. Монна Куррадина была прекрасная и благородная дама; была она среднего роста и лицом смугловата; прожила 66 лет. Я, Бонаккорсо, брал в супруги Франческу, дочь Луки ди Пьеро ди Филиппо дельи Альбицци и монны Дианоры ди Пьеро ди Нери даль Паладжо. У нее была сестра по имени Мадалена, супруга Франческо ди Джакопо Пекори, и у них имеется двое сыновей — Джакопо и Лука. Указанная Франческа владеет 2-ух братьев, а конкретно: Пьеро и Никколо. Никколо женат на Лотьере, дочери Кардинале Ручеллаи и монны Лапы ди Стефано Кастеллани; они имеют сына, которого зовут Лука Антонио. Я и Франческа до реального времени имели одиннадцать деток, из коих живы семеро, а конкретно: Лука, Руберто, Куррадина, Мадалена, Франческо, Примавера и Нери. Примавера получила родное имя в честь мамы монны Дианоры, каковая была сестрой Карло и Смеральдо дельи Строцци. Брат мой Франческо женат на Франческе, дочери Джованоццо Бильоти и монны Бартоломеи ди Кола Нерини. Имеет 3-х братьев и одну сестру, а конкретно: Бетто, Риньери, Никколайо и Маргериту. Бетто женат на Джованне ди Томазо Амидеи. Маргерита замужем за Андреа Белинчони. Франческо и Франческа имели до сих пор тринадцать деток, из них живы двенадцать, а конкретно: Чоне, Пьеро, Антонио, Куррадина, Катюша, Бартоломеа, [14] Маргерита, Дианора, Нери, Лизабетта, Симонетта и Джованоццо. Куррадина замужем за Андреа ди Джусто Каверелли, Маргерита — монахиня в монастыре Санта Феличита, Катарина замужем за графом Гвидо, сыном глава Франческо да Баттифолле, глава Мончоне. Франческо до реального времени занимал два принципиальных поста вне Флоренции, а конкретно был викарием в Вальдарно и подестой в Пистойе. 10 Франческо дважды был приором и вданныймомент им является, и некотороеколичество раз членом коллегии, 11 и занимал еще ряд принципиальных должностей как внутри, так и вне Флоренции. Бартоломео ди Рикардо Джованни имел сестру монну Антонину, каковая была супругой Уберто ди Скьятта Ридольфи, из них жив сейчас Скьятта. Указанный Бартоломео был папой монны Антонии — супруги Пьеро, как я больше уже упоминал. Паоло и Филиппо дельи Альбицци, и госпожа Нери, и госпожа Танча были братьями и сестрами Луки, отца Франчески, моей супруги. Паоло был женат на монне Гите, дочери Стефано ди Ванни Кастеллани; имели они немало деток мужского и дамского пола; одна дочь по имени Маргерита была выдана замуж за Ингилезе Барончелли. Филиппо был женат на монне Никколозе ди Саламоне ди Торелло. Имеют они сына по имени Пьеро, каков женат на Аньоле, дочери Аньоло ди Ландо дельи Альбицци. Монна Танча стала супругой Лоренцо Альтовити. Имеют они дочь Лоренцу, прозванную Малюткой, каковая — супруга Нери дель Аньоло Веттори; имеют они немало деток. [15] Монна Нера была супругой мессера Никколо ди Паньоцо Торнаквинчи, владеет 3-х дочерей, а конкретно: Андрею, Маргериту и Никколозу. Андреа была супругой Джованни д'Андреа, сына мессера Уго делла Стуфа, и владеет от него сына по имени Никколо. Маргерита — супруга Пьеро, сына мессера Заноби да Медзола; имеют потомство. Никколоза замужем за Никколо ди Корсо делла Рена: у них покуда нет деток. У монны Бартоломеи, мамы Франчески — супруги Франческо Питти, имеется две сестры, а конкретно: госпожа Пьера, супруга Франческо Федериги, владеет деток; госпожа Тесса, супруга Стефано Корсини, также владеет немало деток. Бартоломео ди Нери Питти владеет супругой Лизу, дочь Луиджи ди Бонаккорсо Питти и монны Лизы, дочери покойного мессера Чиприано дельи Альберти. Указанная Лиза, супруга Бартоломео, была сначала супругой Бернардо — сына Липпо ди Чоне дель Кане, и владеет от него 2-ух дочерей — Сисмонду и Бернарду. И когда указанная Лиза осталась вдовой и наследницей Луиджи ди Бонаккорсо Питти, Бартоломео женился на ней, чтобы это имущество не ушло бы из нашего дома. Мать Луиджи, отца указанной Лизы, была госпожа Лиза ди... дельи Скоделлай; сестрой крайней была госпожа Феличе, супруга Маттео ди Доно Богоньуоли; от них остались сыновья Доменико и Герардо, какие имеют немало деток мужского и дамского пола. Бартоломео был гонфалоньером фирмы; приором еще ни разу не был. Указанный Бартоломео имел троих дочерей и 1-го сына, а конкретно: Куррадину, Лену, Луизу и сына Нери. Нери погиб, а дочери [16] живы. Бартоломео среднего роста, но прекрасный мужчина. Луиджи ди Нери Питти женился на Бинделле, дочери Доффо Арнольфи и монны Феличе ди Бартоломео дель Тозетто; у указанной Бинделлы имеется брат Баттиста. Бинделла сначала была замужем за Кристофано ди Бонаккорсо и имела от него дочь по имени Сандра. Луиджи имел от нее 2-ух сыновей — Нероццо и Доффо. Впоследствии Луиджи женился на Лапе, дочери Альдеротти Брунелески и монны Катерины ди... Аламанни; живы 8 братьев и одна сестра указанной Лапы, а конкретно: Бернардо, Габриэльо, Джованни, Брунелеско, Лиза, Антонио, Сальвестро, Франческо и Пьеро. Лиза, супруга Филиппо делла Трита дельи Адимари, владеет немало деток. Указанная Лапа была сначала супругой Гвидо дель Пера Бальдовинетти и имела от него дочь по имени Гостанца. Луиджи до нынешнего дня имел от указанной Лапы шестерых деток, а конкретно: Бинделлу, Томазо, Куррадину, Катерину, которая погибла, и потом иную Катерину, позднее родившуюся, и шестого — Маффео, который перемещает имя нашего прадеда. Указанный Луиджи выполнял обязанность 1-го из " Коллегии Двенадцати ", 12 а потом был приором в 1410 году в ноябре и декабре луне, и, следовательно, ему довелось с поддержкой собственного родича Габриэлло Брунелески закончить миролюбивый контракт меж нашей коммуной и владыкой Владиславом, 13 каков мир был очень нужен нашей коммуне, и поэтому заключением контракта был доволен целый люд и в индивидуальности истинные добрые гвельфы, [17] а втомжедухе и вышеупомянутый повелитель, который очень нуждался в мире с нами и поэтому был также очень доволен; и вправду, выявилось, что и по сей день он немало хлопочет о том, чтоб находиться в хорошем мире с нашей коммуной. Указанный Луиджи после заключения решетка был послан к упомянутому королю послом совместно с мессером Кристофано дельи Спини и мессером Джованни ди сер Ристоро; были они им приняты с готовностью и почетом, и добились от него только, что умоляли от имени коммуны. После такого как они возвратились во Флоренцию, Луиджи был опять послан послом к королю; он был вежливо принят, и, поступая по собственному обыкновению, Луиджи сверх такого, что было провозглашено в выгоду коммуны, умолял, чтоб я, Бонаккорсо, назначен был бы капитаном Аквилы, каковая милость была ему тут же любезно дарована. Когда Луиджи возвратился во Флоренцию, решили мы с ним по неким факторам, чтоб капитаном в указанную Аквилу отправился Луиджи; и он поехал туда и вступил там в обязанность 20 сентября 1412 года; побыв там мало времени, он поехал проведать его величество короля, каковым отрадно был принят; и, пробыв у короля некое время, Луиджи попросил у него милости на то, чтоб по окончании года его службы его обязанность была передана на один год мне, Бонаккорсо, и чтоб повелитель даровал ему своею милостью преимущество, чтоб в Аквиле мог бы заменять его в должности один из его братьев; а сам бы он получил от короля позволение приехать во Флоренцию, [18] а втомжедухе и ряд остальных милостей, и все они были владыкой любезно ему дарованы, и он возвратился во Флоренцию, и располагаться тут до реального дня 24 января вышеупомянутого года, а в Аквиле его заменяет Франческо, наш брат. Указанный Луиджи — человек среднего роста, негодный и сухощавый, как все мы, братья, и чем мы все схожи на отца. Луиджи ди Бонаккорсо ди Рукко Питти имел сестру по имени Никколоза, каковая стала супругой Пиначчо дельи Строцци; остался от них в живых сын по имени Бонаккорсо; он женат и владеет деток. В церкви монастыря Сант'Амброджо разрешено вданныймомент созидать перед основным алтарем большущий и прекрасный светильник, на нем внутри изображен наш герб. Старые монахини этого монастыря говорят, что была тут аббатиссой одна из Питти, именованием госпожа Катюша; и в одной из книжек Бонаккорсо ди Маффео Питти я отыскал приписку, помеченную 13-м днем июня 1309 года, где говорится: " В дар мадонне Сант'Амброджо обязана... " и т. д. Монна Бартоломеа ди Кола ди Нерино, мама Франчески, супруги моего брата Франческо, имела брата по имени Джулиано, от которого осталось немало деток. Гостанца, дочь Джованни ди Луиджи дельи Строцци, вышла замуж за Антонио ди мессера Никколо да Рабатта в 1413 году в ноябре луне. Сандра, падчерица Луиджи, вышла замуж за Лоренцо, сына Луиджи дельи Строцци, нашего двоюродного племянника, в 1415 году в сентябре луне. [19] Камбио, сын Франческо ди Камбио, наш двоюродный племянник женился на Тадее, дочери Тьери да Марчалла, и сделал это, никого не известив. Контесса Катюша, дочь Франческо, замужем с июля месяца 1415 года, когда я был викарием в Вальдарно, как произнесено больше. Пьеро, сын Луки дельи Альбицци, брал в супруги Бинделлу, дочь Биндо далла Тоза и монны Франчески, дочери мессера Симоне Торнабуони; бракосочетание была... февраля 1415 года. Никколо, сын Томазо Малегонелле, наш племянник, женился на Марии, дочери Никколо ди Франко Саккетти; бракосочетание была... 1414 года. Сисмонда, падчерица Бартоломео Питти, сосватана за Джулиано, сына Джованни Бьяджи... декабря, и потом... января 1416 года с ним обменялась кольцами. Документы сочинял сер Лапо Пьери да Чертальдо; бракосочетание была тут, в нашем доме. Сын мой Лука дал брачное перстень Фьоретте, дочери Филиппо Макиавелли и монны Бьонды, дочери Джулиано ди Бартоло Джини, 20 октября и женился на ней в подтвержденный день 1418 года. Взял за ней он приданого тыщу сто золотых флоринов. Засим запишу для памяти о рождении деток моих, Бонаккорсо ди Нери ди Бонаккорсо деи Питти, и супруги моей, монны Франчески ди Лука ди Пьеро дельи Альбицци. 1395. В первый день июня 1395 года родился у нас сын, каковому отдали мы имя Луки, в честь отца монны Франчески. Крестными [20] отцами были Никколо ди мессер Луиджи Гвиччардини и Маттео Антонио Таналья. Камилла родилась 24 декабря 1398 года. Восприемниками при крещении были Банко да Варадзано, Кименто ди Стефано и Антонио ди Кокко Донати. Риньери родился... сентября 1400 года во замке деи Бьянки в Болонье, где мы спасались от большущий смертности; 14 кумовьями были сер Антонио, сын сера Бандино да Ремена, Уголино да Лино, Бартоло и Рикино — сыновья сера Чекино, Бартоломео ди... и Джованни-мельник. 1401. Руберто родился 25 апреля 1401 года, в день святого Марка, т. е. в тот же день, когда родился я в 1353 году.( Далее Питти строчит, что родился в 1354 году. Видимо, в книжке, по которой изготовлен перевод, допущена описка, не замеченная издателем. Прим. ред.) Назвали его Руберто в честь барона Рупрехта Баварского, 15 который был избран римским владыкой и новеньким царем и который даровал дворянство мне и моим братьям и всему нашему потомству, о чем ниже станет написано. Кумовьями моими стали Россо ди Пьеро и Фантоне ди Нальдо. 1403. Куррадина родилась октября 29-го дня 1403 года. Восприемниками ее при крещении были Бартоло ди Берто да Марчалла и госпожа Паола дель Мачанте Гвиччардини. 1404. Вторая Куррадина родилась 21 сентября 1404 года. Кумовьями моими стали члены коммуны городка Пешии, крестил ее защитник коммуны Стефано Мартини и Гаспаре ди Бартоломео. [21] 1406. Нери Чиприано родился 4 ноября 1405( По-видимому, и тут различные даты, относящиеся к одному событию, объясняются опечаткой в книжке; какая из указанных дат является преданной, определить не получилось. Прим. ред.) года. Кумовьями были Руберто ди Франческо деи Росси, маэстро Доменико ди... доктор и сер Лапо Пьери да Чертальдо. 1407. Мадалена родилась 15 августа 1407 года. Восприемниками были члены коммуны Монте Спертоли, крестили ее Лапо дель Джудиче и Лапо ди Бикьелло. 1408. Франческо родился октября 20-го дня 1408 года, в три часа ночи; восприемницами при крещении были госпожа Костанца ди Боккаччо Веллути, госпожа Меа делла Минна и Джованна, наша съемщица. 1409. Примавера родилась 22 октября 1409 года, крестили ее Пьеро дель Чукко, госпожа Катюша ди Никколо Малегонелле и госпожа Бандекка, сестра Руберто деи Росси. 1410. Пьеро Ветторио родился 28 июля 1410 года. Восприемниками были дон Симоне Маттеи, приор церкви Сан Феличе на площади, и сер Джулиано делла Чиконья, поп церкви Сан Лоренцо. 1413. Камилла Гайа родилась 16-го дня августа 1413 года, в 4 часа ночи; восприемниками при крещении были Франческо ди Рустико, прозванный Грассо, и госпожа Гостанца ди Марко ди Филиппо, и Джованна ди... Божией милостью нарекли мы ее именованием Гайа в честь одной из сестер нашего отца, которая, оставшись вдовой, вложила родное приданое как [22] вклад в больница делла Скала и хозяйка вступила в него. 16 1417. Луиджи Джиминьяно родился ноября 22-го дня в 9 часов утра; крестили его сер Джованни ди Беччи и сер Амброджо ди Франческо от имени всей коммуны Сан Джиминьяно, и отдали они повивальной бабке немало конфет, восковых свеч и 6 серебряных чашек, только ценою в 50 золотых флоринов. Луна имела тогда 15 часов... пт и 12 дней. 17 Напомню, что я, Бонаккорсо, родился 25 апреля 1354 года, а 25 апреля 1374 года погиб Нери, наш отец. У меня был сын по имени Руберто, который втомжедухе родился 25 апреля, как больше было упомянуто. 24-го дня марта месяца в три часа ночи 1419 года, когда луна имела 3 дня и 1053 пт, Фьоретта, супруга моего сына Луки, разродилась мальчиком, которому отдали имя Буоноккорсо и Лионардо. Кумовьями были Неро ди Филиппо дель Неро, Таленто ди Филиппо ди Боно, Антонио Фантони, Антонио д'Антонио дель Качча, дель'Агостино Коппини, Джованни ди... комендант замка, прозванный Ланкрезино, и сер Фестино да Виссо. Дионора родилась 1 сентября 1421 года. Кумовьями были Никколо делло Стренато и Якопо Гвидотти и... Пьеро Америко родился 15 ноября 1422 года в половине восьмого ночи роскошнейшей. 18 16 ноября отдали ему указанные имена в честь 2-ух сыновей, какие были у Франческо ди Нери. Кумовьями были сер Антонио Малегонелле, Якопо ди... Гвидетти, Алессандро ди Якопо ди Никколо ди Номе. [23] Филиппо родился... января 1423 года, и родился он в Корно в Вальдипезе. Назвали его Филиппо в честь отца его мамы. Кумовьями были... Спинетто родился 26 марта 1425 года. Родился он в Веруколе в Луниджане, когда Лука был комиссаром нашей коммуны 19 в землях маркиза Спинетта. Восприемниками были маркиз Антонио Альбериго, маркиз Бернабо, и Бернардо Нарди, и дон Джованни да Винка, Бардино ди... и остальные. Аньола родилась 13 июля 1426 года, восприемниками были Джованни, прозванный Писторе, и госпожа Франческа да Пьеро Шанкато. Лиза Катюша родилась 4 апреля 1429 года, восприемники — Герардо Барончелли и Папи Галли. У Руберто ди Бонаккорсо Питти и Джованны ди Сальвестро Гонди родился июня 5-го дня 1428 года Сальвестро. Восприемники — Фореста ди Джованни, дон Джованни да Винка ди Луниджана. * * * Я, Бонаккорсо ди Нери, запишу тут для памяти о моих странствиях по свету с такого времени, когда я остался без отца, что приключилось в 1374 году, в каковом году апреля 25-го дня погиб отец наш, да простит его бог. После его погибели мы, 8 деток его, совместно с мамой нашей по фактору большущий смертности во Флоренции удалились в принадлежащее нам место в Вальдипезе, которое именуется Корно, где приключилось, что брат наш Джованни погиб, а от роду ему было 27 лет; [24] и погиб втомжедухе в нашем доме в какие-нибудь некотороеколичество дней Никколо ди Чоне, наш двоюродный брат, и погиб по всем признакам от чумы; после такого как успокоилась смертность во Флоренции, мы туда возвратились и узнали, что госпожа Маргерита, мама указанного Никколо, покинула дом, где проживала, и отнесла всю их ценную утварь и торжественные одежды в дом собственной сестры, мамы Никколо и Гвидо дель Грассо Манелли; этот ее поступок никоимобразом невозможно было утвердить, принимая во интерес, что был еще жив Чоне, брат Никколо и ее сын, каков находился в это время в Венеции; и мои братья рассудили, чтоб я съездил в Венецию и оттуда привез помянутого Чоне, которому было 18 лет, чтоб он мог сам увидеть, как обстоят его дела. Я отправился в Венецию, и, когда я возвращался оттуда совместно с помянутым Чоне, приключилось, что в день св. Андрея мы уехали из Пьетрамала и, опускаясь оттуда по долинам, мы вследствии мороза сошли с лошадок, и, когда Чоне пропустил вперед собственного коня и хлопнул его хлыстом, конь так стукнул его копытом в голову, что Чоне свалился замертво. Я повелел решать его на носилки, какие оказались тут вблизи с церковью, и вынести его в Фиренцуолу, и безотлагательно же написал во Флоренцию моим братьям о том, что приключилось. Они произнесли об этом его мамы и тут же нашли доктора, маэстро Франческо, и привезли его в Фиренцуолу; они отыскали Чоне в таком состоянии, что никто не веровал, что его разрешено избавить; но он поправился благодаря красивому уходу помянутого доктора, желая ему [25] довелось полежать наиболее месяца, а потом оттуда был он перевезен во Флоренцию и совсем вылечился. Об этом событии мне хотелось упомянуть, поэтому что вследствии такого горя, которое я проверил в данных горах, держа на коленях собственного двоюродного брата, казавшегося мне дохлым, с разбитой башкой, а втомжедухе вследствии такого, что его мама, то ли из коварства, то ли из глупости и желания посеять раздор меж нами, орала моему брату Пьеро: " Вы выслали Бонаккорсо за моим сыном, чтоб его уничтожить, как вы и сделали, а иного моего сына извели в вашем доме в Вальдипезе ". Еще более горя и неудовольствия мне досталось, когда я укладывал его на носилки и, полагая его дохлым, снял у него сбоку сумку, где оказалось некотороеколичество распечатанных писем, каковые он получил в Венеции от собственных кузенов деи Манелли, и те ему в них писали о нас, что какбудто бы, когда его мама захотела возвратиться в дом, где жила со собственным братом, мы-де ее выгнали вон и побили ее. Эти письма я не захотел возвратить Чоне, когда он выздоровел, сказав ему, что я хочу представить их нашим родным, чтоб они узрели всю ложь и лживость данных деи Манелли; он же, придя ко мне, требовал возвращения указанных писем, разговаривая: " Если ты их мне не отдашь, я всем буду апеллировать на то, что ты со мной сделал, я таккак знаю, что ты меня стукнул клинком по голове, но я об этом безмолвствовал и буду безмолвствовать, ежели ты вернешь мне письма ". Услышав такие слова, я сообразил, что это его мама и помянутые Манелли обучили его так произносить или для такого, чтоб испугать [26] меня и вынудить дать письма, или для такого, чтоб рассердить меня так, чтоб я произнес ему какую-нибудь дерзость; но, известность всевышнему, я не сделал ни такого, ни иного и произнес ему: " Ты таккак мне эту ересь разговариваешь не от себя; я знаю, кто тебя подучил так произносить, и знаю, по какой-никакой фактору, но я не отдам тебе письма, неглядя на все твои речи, и не поддамся на то, чтоб поступить с тобой так, как ты, по собственной низости, такого заслуживаешь. Итак, уходи и можешь апеллировать и произносить все, что ты желаешь, меня это не заботит, так как правда обнаружится ". И тут я безотлагательно же пошел в дом Бонаккорсо ди Рукко деи Питти и отнес помянутые письма; там были все мои братья, и его сын Луиджи, и его племянник — Лионардо деи Джеппо Питти, и опасный Чоре ди Лапо Питти; я поведал им все, что Чоне мне лишь что заявлял, и показал им эти письма, и после длительных дискуссий они потребовали у меня эти письма и приказали мне, чтоб я более ничто не решал и дал делать им. И спустя примерно месяц после такого дня они за мной отправили, и я отыскал в их пребывании Чоне, и тот продолжительно заявлял в родное прощение и сам умолял у меня помилования, клянясь, что он ничто не помнил о том, как и откуда получил удар по голове; он заявлял, что, как дурак, прослушивал советы тех, кто желал посеять меж нами раздор, но что бог возвращал ему сейчас рассудок правды, в которой он крепко убежден, т. е. что стукнул его конь копытом, как я ему и заявлял. Я простил его добровольно, и с тех пор в движение почтивсех лет он большими просьбами [27] убеждал меня извинить и его мама, и желал, чтоб я простил и его кузенов Манелли, что я не желал тогда никоимобразом; но по прошествии возле 30 лет единожды, в святую пятницу, в церкви Санто Спирито я, чтоб сподобиться милости божией, без другого пособника, несчитая бога, пригласил их в капитул и возвращал им мир, что они приняли пристыженные. В 1375 году, будучи юным и лишенным управления и желая путешествовать по свету и находить собственного счастья, я решил сопровождать Маттео делло Шельто Тинги, каков был торговцем и огромным игроком. Мы поехали в Геную, потом в Павию, возвратились в Геную и позже направились в Ниццу и в Авиньон; и будучи там в праздник рождества, были мы схвачены и кинуты в тюрьму папским маршалом 20 и пробыли там 8 дней; нас допрашивали, разговаривая что мы шпионы флорентинской коммуны, и Маттео было показано письмо, которое один из его братьев во Флоренции написал ему и в каковом докладывал, как Болонья восстала против папы по просьбе и при поддержке флорентинцев; 21 но после почтивсех вопросов их и наших ответов суд, светло осознавая, что мы ко всему этому непричастны, тем не наименее потребовал от нас залог в 3000 флоринов, чтоб мы не уезжали из Авиньона без разрешения папского маршала. Маттео отыскал людей, какие за нас поручились, но, когда мы вышли из тюрьмы, Маттео, будучи разумным, счел, что мы подвергаемся суровой угрозы, оставаясь тут, по фактору большущий борьбы, которую наша коммуна водила тогда против земель церкви; имея жесткое желание рассчитаться [28] с торговцами, какие за нас поручились, ежели их будут заставлять к уплате, он решил, что нам нужно уезжать. Мы уехали и как разрешено скорее возвратились во Флоренцию, и скоро там были получены письма из Авиньона о том, что папа повелел высадить в тюрьму всех флорентинцев и отобрать их книжки и все их продукты; а втомжедухе во всех остальных западных землях флорентинцы были взяты и разорены судами и решениями, какие папа бодрый 22 издал против всех флорентинцев; и все для такого, чтоб наша коммуна отказалась гнать отвратительных клириков, былых в то время, из каковых ни доэтого, ни после не видел я неплохих. В последующем году упомянутый Маттео решил тронуться в Пруссию и чтоб я поехал бы с ним; он выслал меня вперед и повелел мне повременить его в Падуе или в Венеции и произнес, что встретится со мной чрез месяц после моего отъезда. Я поехал в Падую, а втомжедухе в Виченцу и Верону, чтоб посмотреть их, а потом возвратился в Падую и оттуда проехал в Венецию. Приехал Маттео и закупил шафрана на тыщу дукатов. Мы поехали морем до Сеньи в Славонии 23 и потом по суше в Загреб и Буду, и там Маттео продал подтвержденный шафран и нажил на этом тыщу дукатов; и, таккак я был чрезвычайно нездоров лихорадкой и тяжелой двухсторонней ангиной, Маттео оставил меня в Буде 1-го в доме Микеле Маруччи и дал Микеле двенадцать дукатов, какие тот обязан был мне дать, ежели я поправлюсь, на обратную путь во Флоренцию; а то, что тот истратит на меня во время заболевания моей, он вернет ему на обратном пути. Отправился он [29] собственной ценный, а я остался и чрезвычайно страдал, так как оказался в чрезвычайно нехороших критериях. Постелью мне служил набитый соломой мешок в заброшенной бане, и ни разу не побывал меня доктор; в доме этом не было ни одной дамы, лишь прислуга, который стряпал и обслуживал указанного Микеле и 2-ух его гостей-купцов. Я был на пороге погибели и провел в данной бане цельных 6 недель; и вот приключилось, что в день св. Мартина целая фирма германцев появилась с дудками торжествовать и танцевать в огромном зале, расположенном перед данной баней, где я покоился на ранце с парусиной, в которую пакуют сукна, вместо простыни, покрытый мохнатой материей и сверху ее одной моей нечистой шубой. Некоторые из пришедших, сунув голову в дверь и увидев меня, вошли и силой принудили одеть эту шубу и потащили в зал, разговаривая мне: " Либо ты выздоровеешь, или помрешь и не будешь более страдать ". И тут стали меня тянуть по этому залу на протяжении часа и, неглядя на все мои просьбы и жалобы, никоимобразом меня не желали выпускать, покуда я не свалился от усталости; тогда они положили меня назад на мешок и сверху навалили на меня все свои шубы, а сами возвратились в зал плясать и всю эту ночь не прекращали танцевать и глотать. Я ужасно вспотел под всеми данными одеждами. Утром они все вошли в мою баню, оделись и, силой снова одев меня, принудили глотать с ними, что, вообщем, я добровольно сделал. Они ушли, а я почивал возле часа, а позже получился на улицу и пошел в дом Бартоломео ди Гвидо Бальди из Флоренции, каков в Буде был царским монетным мастером. [30] Он меня повстречал очень любезно и удержал кушать, а после начали мы играться с названным Бартоломео, и я выиграл у него 4 флорина, поставив 55 собственных венецианских сольди, какие сочиняли все, что у меня осталось. В это время возникло некотороеколичество евреев и германцев, какие нередко прибывали играться с указанным Бартоломео. Начали они играться, и я с ними, и в конце этого дня принес домой 20 золотых флоринов выигрыша. Я возвратился туда на последующий день, выиграл возле сорока золотых флоринов, и так длилось развдень в движение пятнадцати дней, в конце которых оказалось, что я владею 1200 флоринов или возле такого выигрыша, каковые я получил с поддержкой указанных больше 55 флорентинских сольди. Вышепомянутый Микеле Маруччи все время нашептывал мне на ухо, чтоб я пресек забаву, разговаривая: " Купи некотороеколичество лошадок и возвращайся во Флоренцию, я поеду с тобой до Синьи, куда я быстро намереваюсь тронуться "; и я в самом деле послушался его совета, прикупил 6 хороших лошадок и нанял 4 слуг и мальчика-пажа. Так добились мы Синьи, где подтвержденный Микеле продал мне 5 собственных лошадок. Я нанял марсельскую барку, погрузил на нее всех собственных лошадок и вследствии ответных ветров завоевал Венеции чрез 20 4 дня и с крупными пытками; и тут при выгрузке лошадок разломал шею одной из самых наилучших. Приехав в Падую, я одну из лошадок подарил живущему там Джордже Баньези, женатому на нашей кузине монне Катерине, дочери Никколо Малегонелле. Уехав из Падуи, я направился [31] во Флоренцию по дороге чрез Модену по фактору борьбы, которую водили болонцы; и в горах Модены испортил еще одну благую лошадка и оставил ее в Понтремоли. Так оказался я с восемью лошадьми, из которых продал 6, а все средства, какие я имел, поставил на кон и продул. В итоге приблизительно за 6 месяцев все ушло на проигрыши, растраты на одежду и остальные затраты и у меня осталось лишь мало более сотки флоринов, да две лошади. Будучи в таком состоянии, я влюбился в одну женщину, пленившую меня собственным видом и речами; ее звали госпожа Джемма, и она была супругой Якопо, сына мессера Риньери Кавиччули, и дочерью Джованни Тебальдини. Случилось, что в то время, когда она уехала из 1-го монастыря в Пинти, я проезжал мимо и ее предки пригласили меня к завтраку; я принял приглашение. И так вышло, что мне получилось побеседовать с ней в стороне от остальных, желая и в пребывании почтивсех, и я подходящим образом произнес ей: " Я практическиполностью Ваш и вполне вверяю себя Вам ". — " Если ты мой, будешь ли подчиняться, ежели я тебе что прикажу? " — ответила она, смеясь. " Испытайте и прикажите ", — произнес я. И в протест она произнесла: " Тогда из любви ко мне езжай в Рим ". Я возвратился домой и на последующий же день отправился в путь верхом на коне, с одним слугой, не сказав дома, куда я еду. И поехал я в Сьену и оттуда в Перуджу, Тоди, Сполето, Терни, Нарни и Орти, где находились войска флорентинской лиги, какие сражались с Римом. И мессер Биндо Бондельмонти [32] со собственным отрядом единожды ночкой в самом деле посодействовал мне по моей просьбе пробраться в Рим и там провел в дом 1-го римлянина, собственного секретного друга, где я прожил некотороеколичество дней, а потом тот римлянин по имени Кола Ченчо достал мне пропуск на 8 дней; я пробыл в Риме 6 дней, и тот же Кола провел меня до замка Орсини; возвратился я в Орти и оттуда тем же методом возвратился во Флоренцию; путь туда и назад, подключая присутствие в Риме, одолжил месяц. Вернувшись, я послал одну даму к указанной монне Джемме, чтоб сказать ей, что я ей повиновался и другое. Она же ответила, что не подразумевала, что я таковой сумасшедший, чтоб вследствии слов, какие она мне произнесла в шутку, подчинять себя таковым опасностям и другое. Все это вышло в 1377 году. В 1378 году, после заключения решетка с отцом Григорием, 24 во Флоренции начались переживания в народе; 25 и толпы худого народа стали зажигать и похищать почтивсе дома, и были изгнаны из замка приоры и гонфалоньер верности мессер Луиджи Гвиччардини, они завладели синьорию и поставили собственным гонфалоньером верности некоего Микеле ди Ландо, каков там в немногие дни сблизился с цеховыми мастерами, и с аммонированными, 26 и с гибеллинами, и прогнал из синьории подтвержденный тощий люд. Я находился на площади, вооруженный, под знаменем Никкио, 27 и, когда толстый люд из цехов и остальные стали отгонять " худых ", один каменотес стал орать, как бешеный, призывая к кровопролитию, выкрикивая: " Смерть им, погибель им ", [33] а более никто не орал. Поскольку я был с ним вблизи, я произнес ему, чтоб он безмолвствовал, как остальные, но в протест он нанёс мне лезвием клинка удар в грудь. Но я был вполнойготовности и стукнул его в грудь копьем, которое прошло чрез его кожаный колет, и он свалился дохлым; и почтивсе, кто видел, что начал бой погибший, произнесли, что так ему и нужно и что я прикончил его, защищаясь, и более об этом беседы тогда не было. Я возвратился домой, но, видя, что почтивсе из наилучших граждан-гвельфов изгнаны, 28 решил и я не сохраниться тут. Я отправился в Пизу и поселился там в доме Маттео делло Шельто, который был изгнан. Пробыв там некотороеколичество месяцев, мы узнали, что во Флоренции почтивсе граждане-гвельфы намереваются приподнять возмущение с поддержкой изгнанников, какие обязаны придти из Сьены, под главенством мессера Луки ди Тотто да Панцано. Потому из Пизы появилось человек двести из числа сосланных, и изгнанных, и остальных их товарищей во голове с Джованни делло Шельто и Бернардо ди Липпо. С этим отрядом пошел и я, и ночкой до света подошли мы к воротам Сан Пьеро Гаттолино, как было условлено, а мессер Лука со собственным отрядом обязан был данной ночкой до рассвета быть у Сан Миньято на несчастье и, как лишь рассветет, обязан был зазвонить тревогу в колокола на колокольне Сан Миньято, и тогда заговорщики, находившиеся в самой Флоренции, обязаны были вооружиться и придти сюда раскрыть нам ворота Сан Джордже; подтвержденный больше наш отряд послал разузнать, пришел ли к Сан Миньято мессер Лука. Но его там не [34] оказалось, так как заговор внутри городка был открыт и уже был пойман мессер Гиригоро Торнаквинчи и почтивсе остальные, от которых было дознано, что со стороны Санта Мариа ин Пьянета обязан был придти мессер Лука и остальные. Поэтому был послан адвокат 29 с огромным отрядом пеших и выше шестидесяти всадников, какие, найдя мессера Луку с его отрядом, направили их в бегство и завладели из этого отряда семерых. Ничего не зная ни об этом, ни отчего мессера Луки нет там, где он обязан был быть, в нашем отряде подумали, что мы пришли на день ранее, чем было уговорено. Мы отошли от Флоренции в сторону Пацолатико и разошлись малыми группами по домам наших товарищей. Джованни делло Шельто и Бернардо ди Липпо с шестью всадниками и двенадцатью пешими и я с ними укрылись в доме Джованни Корбици в Пацолатико; в девятом часу туда появились некие граждане, какие бегали из Флоренции, чтоб не быть арестованными, и тогда они и поведали, как был пленён мессер Гиригоро и остальные и что целый град взялся за орудие. Мы же все еще были убеждены в нашем предположении, что пришли на день ранее договоренного срока, и полагались, что мессер Лука со собственным отрядом придет наступающей ночкой; и, как лишь стемнело, я верхом с 2-мя пешими отправился к Санта Мариа ин Пьянета, чтоб выяснить анонсы насчет мессера Луки; и по пути туда в час ночи мы встретились с защитником, который вел пленённых им вышеуказанных семерых человек. Я, полагая, что мы встретились с отрядом мессера Луки, с готовностью [35] встал посреди них, но внезапно мы оказались окруженными, и отовсюду на нас были ориентированы лезвия копий. " Кто такие? " — спросили нас. Тогда я сообразил, что попал в передрягу, но ответил дерзко, разговаривая: " Мы — товарищи ". Тогда вперед подъехал один наездник, шеф отряда, и опросил меня прямо: " Кто ты? ". Я ответил: " Я Бонаккорсо ". Тогда он произнес собственным пехотинцам: " Пропустите его, он наш друг ". Но таккак я оказался углубленно посреди них и тропа была узкая и нехорошая, я не видел, как возвратиться назад. Тогда поехал я вперед и оказался перед самим защитником и его всадниками; тот остановился и спросил меня: " Кто ты? ". Я ответил дерзко: " Я Бонаккорсо Питти, шеф, который располагаться спереди, отлично знает меня ". Поскольку я был в кирасе и с копьем в руке, а мои спутники с пиками на плечах, он спросил меня: " Что ты тут делаешь в этот час, вооруженный? ". Ответил я: " У меня ссора, и я уехал из Флоренции при закрытии ворот, и устремлялся в Сан Кашьяно, и избрал эту путь, чтоб на меня не напали из засады; и я добровольно поехал сюда, конкретно зная, что вы находитесь в Санта Мариа ин Пьянета ". Он ответил: " Я тебе верую, но все же для большей убежденности, что ты не из числа тех, кого я ищу, хочу, чтоб ты со мной возвратился во Флоренцию ". Тогда я произнес: " Я очень этим доволен ", и повернул собственного коня; тогда он спросил еще раз мое имя. Я именовал себя опять, и он пристально на меня поглядел. Я все ему заявлял то же наиболее и без малейшей застенчивости. Тогда произнес он: " Пожалуй, плохо с моей стороны отдавать [36] тебя, и размышляю, что не посрамлюсь, ежели отпущу тебя ". Я снова ответил дерзко, разговаривая ему: " Мессер адвокат, не беспокойте себя моими затруднениями, я полностью добровольно с вами вернусь ". И тогда он произнес: " Иди себе с всевышним ". Я отъехал от него и поехал далее вперед, но, отдалившись совершенно от его отряда, повернул на иную путь и возвратился к моим друзьям, которых я оставил, и поведал им о том, кого я повстречал спереди. Решили мы обождать день, а потом уехали. Я повел их в Сорбильяно боковыми дорогами, и сначала мы добились Мецолы, где мессер Заноби нас угостил обедом. Я успешно довел их до области Сьены, а потом оставил их и возвратился в Пизу, подвергаясебя большущий угрозы быть схваченным, так как все пути охранялись. И заметь, что я совершенно не чувствовал ужаса, разве тогда, когда оказался в безопасном месте, т. е. уже в Пизе, и когда внезапно ощутил себя таковым уставшим и от ужаса, который водинмомент охватил меня, и от работы, которую я сделал, таккак провел без сна три дня и три ночи; так что в Понтедере я цельных два дня пролежал, отдыхая. А потом я узнал в Пизе, что мессеру Гиригоро и тем семерым, которых завладел адвокат, отрубили головы и обо мне узнавали, как и о почтивсех остальных, какие потом получили веление об изгнании под опасностью погибели. В 1379 году я поехал в Геную совместно с Маттео делло Шельто. По возвращении нашем, когда мы были в Пизе, мессер Пьеро Гамбакорта 30 отправил из Пизы меня и почтивсех остальных изгнанников. Отправился я в Сьену и, пробыв [37] там некотороеколичество месяцев, возвратился в Пизу. Возвратился я совместно с Джусто дель Читерна, который официально был изгнан из Флоренции, и после такого, как мы прожили там некотороеколичество месяцев, приключилось... апреля 1380 года, что Маттео дель Рикко Корбицци да Сан Пьеро Маджоре, впрошлом доверенным лицом тех, кто тогда правил Флоренцией, и приехавший в Пизу по собственным торговым делам, всюду — в церкви, в домах знакомых, даже на площади — беспрепятственно, прямо в лицо заявлял каждые поносные слова против всех высланных или бегавших людей и горячо продолжал так делать с неудержной наглостью; приключилось, что единожды он и мне стал произносить каждые ругательства, на что я ему ответил, сказав, что ежели он станет возобновлять досаждать гражданам, бежавшим из Флоренции или высланным из нее, то он увидит свою рубаху в крови. Но он еще наиболее исполнился надменности и удвоил свои оскорбления; тогда я отошел от него и послал Джусто дель Читерна заявить ему, что я более не буду ни бродить туда, где он случается, ни произносить с ним, чтоб он не мог обладать варианта обходиться ко мне со своими поносными речами; и что ежели он пришел бы туда, где я уже находился, я оттуда уйду, но, ежели он станет возобновлять произносить обо мне что-либо, задевающее мою честь, я ему на деле покажу, что мне это досадно. Джусто пошел к нему и возвратился, передав мне то, что тот ему произнес: " Иди и скажи Бонаккорсо, что я не забочусь о его словах и опасностях и что я не перестану делать до тех пор, покуда он, и ты, и остальные изгнанники, [38] какие находятся тут, не сумеют существовать в Пизе ". Дальше последовало, что чрез некотороеколичество дней после этого я ужинал с Маттео делло Шельто и, когда мы вышли совместно с ним возле 24 часов, 31 встретились мы с указанным Маттео дель Рикко. Маттео делло Шельто подошел к нему, таккак они совместно имели некие торговые дела; я же отошел от них и повстречал Никколо ди Бетто Барди, и мы с ним стали ожидать, покуда один Маттео оставит иного; чрез маленькое время Маттео дель Рикко отошел от Маттео делло Шельто, столкнулся с Кароччо Кароччи и, разговаривая с ним о собственных торговых делах, остановился вблизи с тем помещением, где был я, и произнес шумно, чтоб я услышал: " Кароччо, я завтра сутра уезжаю во Флоренцию и на деле сведу счеты с тем, кто тут мне угрожал на словах ". Понимая, что он произносит для меня и владеет в виду моих братьев, какие были во Флоренции, я подошел к нему и, брав его за грудь, встряхнул, разговаривая: " Что мне с тобой делать? ". Никколо же, кроме моего желания, стукнул его дубиной по голове, так что тот свалился к моим ногам. Тут поднялся шум, а я, как обалделый, оставался на месте; возникли стражники, каковые поймали бы меня, ежели бы не Ванни Бонконти, который встал меж ними и мной и произнес мне: " Уходи ". Я пошел в дом мессера Гвальтеротто Ланфранки 32 и Никколо совместно со мной, и мы поведали ему все дело; он утешил меня, разговаривая: " Не бойся, я устрою тебя в безопасном и правильном месте ". Ночью подтвержденный раненый погиб. Три дня я провел в доме мессера Гвальтеротто и один день в доме 1-го [39] его племянника, куда меня поместили, так как мессер Пьеро 33 произнес, что он знает, где мы находимся, и что он желает, чтоб нас брали; и от такого на 5-ый день, когда подтвержденный больше Кароччо кушал с мессером Пьеро, который его чрезвычайно обожал, мессер Пьеро очень жаловался об этом и произнес: " Если я не предам суду тех, кто это сделал, синьоры Флоренции подумают, что я согласен, чтоб их торговцев убивали в Пизе ". Кароччо же ответил ему, сказав: " Мессер Пьеро, будьте в убежденности, что вариант сей произошел не целенаправленно, и покойник сам его вызвал, таккак, когда я заявлял с ним о наших делах, идя по улице, Маттео остановился возле Бонаккорсо и, прервав наш беседа, произнес такие-то слова, Бонаккорсо сделал то-то, а Никколо то-то; и я слышал, что Бонаккорсо имел с ним за некотороеколичество дней до этого такой-то беседа и позже передал чрез иного такие-то слова, а Маттео так ему ответил. И после я узнал, что Маттео настолько гадко поносил всех людей, изгнанных из Флоренции, что ежели бы он не уехал отсюда вскорости или не оказался убитым, как вышло, то он от остальных имел бы проблемы ". При этом беседе оказался и мессер Гвальтеротто, таккак он также там кушал. Мессер Пьеро тогда ответил, разговаривая: " Кароччо, ты меня очень утешил, и сейчас я уже не желал бы, чтоб данных двоих заключили. Но пусть они уедут отсюда, ежели они тут, а я размышляю, что это так. Мессер Гвальтеротто отлично знает, находятся ли они тут или нет ". Тут он позвал собственного слугу и произнес: " Пойди и сними сторожу у ворот, которая [40] поставлена, чтоб поймать их ", и пр. Мессер Гвальтеротто оттуда пришел к нам — туда, куда он поместил нас, и произнес: " Вы в сохранности, таккак вот какие слова были сказаны "; и вечером мы возвратились в его дом, а на последующий день сели на коней, и он с нами, и повел он нас кушать в Санта горькая ин Кастелло; а потом дал мне письмо, которое он написал Дуччино д'Армо в Лукке, советуя меня ему, и т. д., каковое письмо мне немало помогло, таккак, когда мы в движение нескольких дней были в Лукке, брат такого каменотеса, которого я ранил на площади, защищаясь от него, появился к Дуччино как к собственному синьору, который его поддерживал, и попросил, чтоб тот дал ему вооруженных людей в достатке, чтоб свершить отмщение, которое он замыслил, и именовал меня, разговаривая: " Он ездит любой день развлекаться в такую-то гостиницу за воротами ". А тот, уже имея от меня письмо мессера Гвальтеротто и уже высказавшись в связи с ним в мою выгоду, и пр., произнес этому человеку, которого звали Микеле: " Приходи ко мне завтра, и я дам тебе провожатых "; сам же вечером пришел ко мне и все мне поведал, указав, чтоб я не уходил за стенки Лукки и т. д. Я оставался там еще три дня, а потом уехал и направился в Геную. И, пробыв там некое время, я начал играться. и с поддержкой пятидесяти флоринов, какие у меня имелись, выиграл на протяжении месяца возле тыщи пятисот флоринов; это было в 1380 году в июне луне. И вот приключилось, что в Геную приехал Джованни ди Биндо делла Вителла, посланный [41] многими более важными лицами, изгнанными из Флоренции, и от их имени ведает, что мессер Карло Мирный 34 обязан в наиболее ближайшее время приходить в Верону и чтоб указанные изгнанники все поехали в Верону, чтобы изготовить там все благое, что сумеют. И, таккак я также обязан был туда двинуть вследствии 1-го послания, которое я совместно с многими указанными изгнанниками написал в Сьене, я тут же прикупил 5 хороших лошадок и вооружения в достатке и дал в долг Никколо две сотки новейших флоринов; он прикупил себе 3-х лошадок и отлично вооружился. Мы направились в Верону, куда уже приехали почтивсе из наших видных изгнанников; и все, представившись вышеуказанному мессеру Карло, присоединились к нему. Он же во голове огромного войска из венгерцев, германцев и итальянцев выступил и направился в Романью. И мы в сопровождении Бернардо ди Липпо и Джованни ди Герьери деи Росси совместно с ним направились в предместье болонского замка Сампьеро, чтоб лучше поместиться на постой; и, когда мы поужинали, начался пожар в конюшне, который чрезвычайно меня коснулся, ибо сгорели 4 мои лучшие лошади. Это вышли вилланы замка, чтоб уничтожить нас, и им бы это получилось, ежели бы не некий человек из Фиренцуолы, который еще до ужина пришел предотвратить нас, что они придут водинмомент. Мы вооружились и кто верхом, кто пешком направились с огромным трудом посреди ночи в сторону лагеря, до которого было 4 мили. Поехали мы в Форли, и там я прикупил 3-х лошадок, а позже в Римини, где прикупил [42] еще одну. Так добрались мы до Ареццо, и тут при содействии вышеназванных наших важных лиц — Бостоли и Альберготти, град был сдан мессеру Карло. При входе же в град Томазино да Панцано мессер Бартоломео дель Прато, который тогда еще не был рыцарем, и Москоне деи Беккануджи уничтожили мессера Джованни ди Моне, который был послом в Ареццо и обязан был убедить аретинцев не отвечать град мессеру Карло; данной гибелью мессер Карло был чрезвычайно огорчен и повелел заявить тем, кто прикончил его, чтоб отныне они не являлись на глаза ему. Вышли мы из Ареццо и направились к Сьене чрез Стаджу, и тут простояли некотороеколичество дней и не могли подвинуться далее вследствии недостатка средств, так как его венгерские отряды, а втомжедухе и остальные, не хотели продвигаться далее, ежели не получат средств, и желали выйти и кинуть мессера Карло. Поэтому он вошел в переговоры с теми, кто правил Флоренцией, и, получив от них 25 тыщ золотых флоринов, ушел и возвратился в Ареццо. Будучи тут, все мы, бегавшие из Флоренции, которым он обещал ранее, что станет продвигаться до самых стенок Флоренции, неприкрыто, губами мессера Лапо да Кастильонкьо, 35 высказали ему наши раскаяния. Он ответил нам, опустив голову и со слезами, что сделал это, вынужденный необходимостью, и обещая нам, что ежели он захватит родное царство, то не успокоится до тех пор, покуда не вернет нас в наши дома. И чрез некотороеколичество дней он выступил и направился к Риму. С ним отправилась некая дробь наших изгнанников, но большаячасть простились с ним, так как [43] не имели средств вытекать за ним; и я был одним из тех, кто уехал от него, таккак вместо 1500 золотых флоринов, какие я вывез из Генуи как наличными, так и лошадьми и вооружением, я оказался только при 2-ух лошадях и без средств, все их истратив и раздав в долг почтивсем из названных изгнанников. Мы с Бернардо ди Липпо решили тронуться во Францию. Мы поехали в Римини и там заняли 50 дукатов у Джованни ди Мазино дальи Антелла, жившего там, и прямым методом, поспешно, без остановок, доехали до Авиньона; и, будучи в Тарасконе, мы направились проведать мессера Стольдо Альтовити и мессера Томазо Содерини, какие, были в числе высланных. Расставшись с ними, направились мы в Париж, где по прошествии недолгого времени приключилось, что Бернардо ди Чино 36 послал меня играться с герцогом Брабантским, каков тогда находился в Брюсселе совместно со многими авторитетными синьорами, какие все время устраивали огромные празднества с джострами, 37 плясками и забавой; так что в конце концов в немногие дни я продул возле 2000 золотых, какие я туда привез из средств Бернардо ди Чино, таккак он вложил в компанию свои средства, а я свою тупость, и продул, делая ставку в 300 флоринов или наиболее при забаве в две останки. Меня убеждали, что выгоднее делать огромные ставки, что было глупо. И приключилось так, что в заключительную ночь, когда я продул, заняв у барона 500 франков, я оставил забаву, таккак знал, что дома у меня оставалось только только возле [44] 550 золотых франков. Герцог и остальные синьоры поднялись и вошли в зал, где плясали почтивсе синьоры и женщины, и, стоя там, я с готовностью увидел, что одна прекраснейшая молодая девушка, лет 14-ти, незамужняя, дочь 1-го авторитетного дворянина, подошла ко мне и произнесла: " Идем плясать, ломбардец, 38 не беспокойся вследствии такого, что ты продул, бог тебе поможет ", и брала меня за руку. Я последовал за ней; когда я остановился, барон позвал меня и произнес: " Сколько ты растерял данной ночкой? ". Ответил я: " Я растерял крайнее, что у меня оставалось, — возле 2-ух тыщ франков, какие я одолжил в Брюсселе ". Он же произнес: " Я тебе верую, и ежели бы я сам растерял столько, я не смог бы так вести пир, как ты; иди, продолжай развлекаться, пусть все у тебя станет отлично ". На последующее утро я положил в кошелек возле 500 золотых франков и отнес их ему, сказав: " Отпустите меня, я хочу съехать и находить в ином месте большей фортуны ". Он же ответил: " Если ты желаешь остаться, то проверь с данными 500 франками, не возвратится ли к тебе удача, и, может, ты отыграешься, а ежели снова проиграешь, вернешь мне их в иной раз, когда будешь богат ". Я поблагодарил его, сказав, что мне чрезвычайно необходимо двинуть в Англию и что вданныймомент я более не хочу играться. Тогда он произнес: " Возьми эти 500 франков, ты их отдашь мне на иной год, когда вернешься сюда и отыграешь то, что растерял ". И позвал собственного правителя канцелярии и произнес ему: " Напиши письмо для Бонаккорсо, что я принимаю его в качестве лица, особенно обслуживающего мою особу ". [45] Так уехал я из Брюсселя и отправился в Англию; я пробыл там возле месяца, водя переговоры о выкупе Иоанна Бретонского, ибо таково было задание Бернардо ди Чино; и, спросив намерения барона Ланкастерского, который содержал его, возвратился я в Париж и там доложил Бернардо ди Чино обо всем, что я делал в Брюсселе и Лондоне. 39 В 1381 году, возвратившись в Париж после проигрыша в Брюсселе, я оказался в чрезвычайно стесненных обстоятельствах, таккак из 2000 проигранных франков мне следовало четверть дать Бернардо ди Чино; я дал ему те 500 франков, какие барон Брабантский дал мне в облике займа, и в указанном году в феврале луне я опять поехал в Брюссель, имея с собой возле 200 франков золотом, какие я одолжил у ряда лиц, да еще 300 франков я одолжил у Бернардо ди Варадзано; и, играя с герцогом и иными синьорами, получил я письмо из Флоренции о том, что возвратились изгнанники. Я еще пробыл там целый Большой пост и выиграл возле 600 золотых франков. Вернулся я в Париж, прикупил неплохих лошадок и возвратился во Флоренцию в 1382 году в мае луне. В этом же году в сентябре я опять поехал в Париж и в ноябре, в день св. Екатерины, оказался на поле боя — около Ипра во Фландрии, где французский повелитель дал схватка фламандцам, 40 а конкретно гражданам Гента; и был военачальником у фламандцев Филипп Артевельде. Фламандцев было 40 тыщ вооруженных, а со стороны короля было нас до 10 тыщ; и схватка началось в пешем [46] строю на восходе солнца. И тут появилось волшебство, ибо был таковой плотный туман, что свет еле был виден, а наше армия было разделено на три отряда, и повелитель отдалприказ приподнять знамя, которое они именуют " орифламма "; каковое знамя, молвят, получили они еще в древности чудом священного произволения; и, когда орифламма была развернута, водинмомент туман рассеялся, и с лучами солнца все отряды узрели друг друга. И битву начал первый наш отряд под водительством коннетабля Франции, 41 напавший на указанных фламандцев, какие все были построены в один отряд. Сражение длилось в движение 2-ух часов, и в конце концов фламандцы были разбиты указанным отрядом коннетабля; и, не желая хватать пленных, всех их убивали. Там отыскали свою погибель, как было подсчитано после боя, 27 500 человек. Выиграв это схватка, отправь мы без остановок в Куртре, у которого таковая же крупная округа, как у Прато, и после захвата городка все там было подвергнуто разграблению и огню в отмщение за одну давнишнюю битву, 42 где фламандцы одолели французов, как об этом упоминает хроника Филиппо Виллани, 43 когда тут было убито огромное количество французских рыцарей. И после этого повелитель совместно со собственным победоносным воинством направился в Париж. Но до такого, как обрисовать введение короля в Париж, я напишу о фактору, отчего вышло вышеназванное схватка. В 1381 году народонаселение Гента взбунтовалось против собственного синьора, глава Фландрского, который был папой герцогини Бургундской. Они направились [47] войском в Брюгге и, брав его, изгнали оттуда указанного глава, ограбили и уничтожили всех его служащих и схожим же образом поступили во почтивсех остальных городках и землях, какие захвачены были ими во Фландрии; а предводителем их был упомянутый больше Филипп Артевельде. И количество фламандцев, восставших против собственного синьора, возросло, и отправили они секретных послов к популяции Руана и Парижа, побуждая их втомжедухе поступить с их синьорами и обещая им содействие и помощь. Поэтому оба указанных городка восстали против короля Франции, и начал возмущение в Париже " тощий люд ", 44 и возмущение это истока одна торговка на площади, которую сборщик налогов желал оштрафовать за неуплату габеллы 45 на плоды и травки, какие та продавала. Она истока орать: " Долой габеллу ", т. е. налоги. И целый люд поднялся, и все побежали к домам сборщиков габеллы, разграбили их и поубивали. И, таккак целый этот тощий люд был без орудия, один из них направил их к новому замку, где еще мессер Бертран Дюгеклен, 46 тогда впрошлом коннетаблем Франции, повелел сохранять 3000 налитых свинцом палиц, что сделал он, готовясь к схватке, которое подразумевал отдать британцам. Народ разбил топорами двери вышки, где лежали упомянутые палицы, каковые стали с тех пор именоваться " молоточками ", и, завладев указанные " молоточки ", разбежался по всему Парижу, грабя дома царских служащих и почтивсех из них убивая. Жирный люд, т. е. все добрые граждане, именуемые боргьези, [48] боясь, что подтвержденный тощий люд, который себя прозвал майотенами 47 и был таковым же, как наши чомпи, завладевшие Флоренцией, начнет похищать и их, вооружился и стал так мощным, что указанные майотены согласились подчиняться ему. Итак, они приняли меры, чтоб править народом, и продолжали сами возмущение против царских синьоров. Поэтому повелитель и его приближенные удалились в Венсенский лес и стали там удерживать комитет. И для такого, чтоб все царство не взбунтовалось, решили, что повелитель пошлет за всеми своими баронами, рыцарями и оруженосцами царства, чтоб те появились к нему со всеми своими мощами и следовали за ним туда, куда он захотит тронуться. И после такого, как повелитель некотороеколичество раз обращался к ним с просьбами и указами, настолько серьезными, сколь он лишь мог, появились к нему лишь те, каковых я упомянул больше как участвовавших в битве. А в последующем году, т. е. в 1383, отлично оправдалась поговорка, которую обожают повторять почтивсе отвратительные люди, какие молвят: " Да здравствует побеждающий! "; ибо после такого, как повелитель одержал победу в упомянутой сражению и на последующий год объявил веление идти против британцев, какие вторглись во Фландрию, о чем скажу я позднее, то в протест на его веление появилось возле 10 тыщ рыцарей и наиболее 16 тыщ пеших, и в войске числилось 200 тыщ коней или даже наиболее; истина, пришло туда по дружестве немало германских рыцарей. Вернемся сейчас к возвращению короля [49] в его взбунтовавшийся Париж. Вечером он вступил в Сен Дени, 48 а сутра, как в вышеописанной сражению, выступил с тремя отрядами, спросив о чем, парижские горожане решили пойти навстречу королю и умолять помилования. Явилось их 500 человек из самых видных, и в пребывании короля все пали на колени, испрашивая помилования. Король произнес: " Возвращайтесь в Париж и, когда я буду заседать там, где вершится правосудие, приходите и требуйте и берите по заслугам ". И, когда повелитель был вблизи от Парижа, на расстоянии полумили, все рыцари, и оруженосцы, и бойцы разделились на три отряда и спешились, за исключением короля и его родственников, какие в составе другого отряда въехали на лошадях; все же другие вошли в пешем строю, но со шлемами на головах, так как боялись предательства. Мы направились к основному замку, и повелитель, сойдя с коня, объявил приказ о том, чтоб любой мещанин, т. е. настоящий боргьезе, под опасностью виселицы, принес бы до захода солнца все родное орудие, предназначенное как для нападения, так и для охраны, в огромную и прекрасную прочность — жилье короля в Париже; каков веление был скоро и буквально выполнен. И отдалприказ повелитель, чтоб все городские цепи были сняты и убраны бросать, — это было исполнено. И я видел, как один царский воин попросил дать ему эти цепи в дар. Король, который никогда не заявлял " нет " в протест на то, о чем его умоляли, произнес, что согласен, чтоб они принадлежали ему; тогда казалось, что дар этот не представляет большущий [50] ценности, но позже я увидел и узнал, что вышеназванный воин выручил за эти цепи возле 10 тыщ золотых франков. Около сорока мещан и майотенов — из тех, кто был во голове мятежа против короля, были схвачены и на рыночной площади Аль им отрубили головы; и, совершив это возмездие, повелитель простил всех остальных, оскорбивших его, но повелел собрать всех мещан и состоятельных купцов и отдалприказ наложить на них налог, который они обязаны были уплатить поэтому собственным способностям. Они были обложены налогом в 10 тыщ и более, а почтивсе, еще сверх такого, — по 2000 франков; эти средства они обязаны были выплатить синьорам и дворянам, какие совместно с ним участвовали в сражению. Но я видел, как барон Бурбонский, в выгоду которого повелитель определил столько налогоплательщиков, что сумма достигла практически 40 тыщ франков, принял от короля этот дар, но на иной день повелел дать всем, приписанным к нему налогоплательщикам, что он устраняет их от этого длинна, и на этом с ними покончил. Все же остальные синьоры принудили заплатить себе то, что было поведено владыкой, так что сумма налога поднялась до 500 тыщ франков. И после этого в луне январе 1382 года 49 утихла государство и начались празднества, джостры, пляски и забавы. В луне феврале Бернардо ди Чино дал собственному племяннику Чино две сотки золотых франков и столько жемчуга и драгоценностей, что это составило еще возле 3-х тыщ франков золотом. И пожелал он, чтоб подтвержденный Чино и я поехали в Голландию, чтоб реализовать [51] указанные драгоценности герцогу Альберту Баварскому или применять их в забаве. Мы совместно доехали до Гааги в Голландии и там отыскали упомянутого барона, который не захотел ни приобрести эти жемчуга и драгоценности, ни играться на них. Указанные больше две сотки франков мы потратили на затраты и забаву и возвратились в Париж, где и дали Бернардо его жемчуга и драгоценности в апреле луне 1383 года. В этом году британцы вторглись во Францию, а конкретно в пределы Пикардии, пограничные с Фландрией, и было их возле 10 тыщ бойцов, как лучников, так и рыцарей, и они уже завладели немало состоятельных земель Фландрии; спросив об этом, повелитель Франции призвал синьоров, баронов, рыцарей и оруженосцев французского царства и в августе луне получился в поход. У него было 200 тыщ всадников, посреди которых было 10 тыщ рыцарей Золотой Шпоры, о чем уже больше было упомянуто. Желая взять роль в настолько принципиальных событиях, я слился с одним лукканцем и одним сьенцем, и, получив за собственный счет 36 лошадок и отлично вооружившись, мы направились в это армия под знамя и водительство барона Бургундского, где нас было 20 тыщ всадников. Когда указанное армия дошло до обеспеченного городка, именуемого Берг, где внутри находилась дробь британского воинства, повелитель по прибытии сходу же повелел выровнять кругом землю, чтоб на последующий же день отдать схватка. В середине ночи меж британцами, какие желали нестись, и местными обитателями, какие этого не желали, [52] началась столкновение с огромным смертоубийством с обеих сторон, и в конце концов все британцы и местные обитатели, кто сумел, перед истоком дня бегали. А когда наступил день, мы впритык начали к стенкам, и, разбив ворота, не наталкиваясь противодействия, вошли, и там узрели, что крупная дробь домов уничтожена пламенем и огромное количество британцев и местных обитателей убиты. Я видел там представление очень страшное и ожесточенное, а конкретно видел, как одна дама, которая, судя по одежде, казалась зажиточной, с двухлетним младенцем на руках, с иным — трехлетним, уцепившимся за ее шею, и держа третьего лет 5 за руку, сидела у дверей дома, охваченного мощным огнем; ее принудили подняться и оттащили подальше от дома, чтоб оградить ее и деток, но как лишь ее оставили там, куда увели, она со всеми тремя детьми внезапно вбежала в дверь такого дома, откуда уже вырывались огромные языки пламени, и увидел я, как она и эти детки сгорели внутри дома, и в конце концов целый град сгорел и был разрушен. Весь этот день мы простояли тут лагерем, а на последующий день отправь далее вперед; сбегая от нас, неприятель оставлял одну местность за иной. Примерно в час заката мы пришли к крупному замку, где укрылись британцы; пространство это именовалось Альберго, и тут водинмомент, с различных сторон, разгорелась бой, и, когда мы стали закидывать внутрь за стенки пламенные петарды, замок зажегся, и упомянутые британцы стали по-настоящему биться, калеча и поражая стрелами огромное количество наших людей. И продолжалось схватка до [53] главного часа ночи, и было это в субботу. Мы отступили с крупными утратами и маленькой честью, и во время отступления я отбился от моих друзей и от остальных нескольких родственников, какие участвовали в этом приступе, и всю ночь не мог их отыскать; истина, что находил я недостаточно, будучи до погибели утомлен, упал в некий ров и пролежал там до света. Утром в воскресенье барон Бретонский, который был там с 20 тысячами всадников на службе короля, 50 заключил с разрешения короля контракт с британцами, и они согласились выйти отсюда с тем, что имеютвсешансы унести, и обещали возвратиться в Англию на этот раз; и, вправду, ушли на последующий день и очистили Фландрию. Поэтому и повелитель возвратился во Францию в Париж и отпустил людей из отрядов синьоров, а самих синьоров задержал в Париже, чтоб уладить праздник, и т. д. 1383. В подтвержденный 1383 год в феврале луне я отправился в Брюссель и потом в Голландию, чтоб побывать там барона Альберта, 51 и возвратившись в Париж, отыскал там моего брата Франческо, который приехал из Флоренции; и все это лето я прожил в Париже, не отлучаясь, как и зиму 1384 года, а в мае луне 1385 года возвратился во Флоренцию и потом в октябре опять возвратился в Париж, брав с собой Берто делла Фонте; потом в 1386 году в луне мае я снова уехал во Флоренцию, а в сентябре снова оказался я в Париже и узнал, что повелитель отправился во Фландрию с огромным войском и там, в Эклюзе, готовит корабли, чтоб плыть в Англию. Франческо, [54] Берто и я решили двинуть к королю и поехали, отлично вооружившись, на хороших конях, с желанием тронуться совместно с владыкой. Приехав в Брюгге, я отыскал там такого лукканца, который был моим другом в огромном войске, и совместно с ним и с иным лукканцем вошел в компанию и зафрахтовал неплохой корабль в Эклюзе, где находился повелитель со всем собственным войском, чтоб плыть в Англию; и заметьте, что в том порту я видел 12 сотен кораблей, из которых 600 — парусники со смотровыми башенками. 52 И так провели мы в Эклюзе совместно со всем войском возле пятнадцати дней, ждя подходящего моря и ветра. Король созвал на комитет всех судовладельцев и опытных кормчих и спросил у них, что, по их понятию, следует делать; и таккак приближался уже конец ноября, они сомневались, что разрешено станет переплыть [море] с таковым огромным числом кораблей, разговаривая: " Если мы окажемся в бурном море при встречном ветре, суда имеютвсешансы встретиться друг с ином, поворачиваясь, и почтивсе из них погибнут ". Поэтому повелитель и синьоры его совета приняли во интерес мнение судовладельцев и кормчих, и мы возвратились во Францию. Во время нашего присутствия в Эклюзе я занял графу Савойскому возле 500 франков золотом для забавы и позже в Брюгге дал в долг 100, уже вне забавы, и позже еще в Аррасе занял ему 400 золотых франков, чтоб он мог оплатить свои затраты, и так в движение только пути до самого Парижа немало раз оказывал ему такие же сервисы, так что, когда мы добились Парижа, он был мне обязан возле [55] 2000 франков; он провел в Париже всю эту весну, и, когда оттуда уезжал, я занял ему 1500 золотых франков, так что только вышло, что я занял ему 3500 франков. По его предписанию выслал я с ним в Савойю 1-го человека, с которым он обещал отправить мне собственный долг; но не прислал и сам установил себе отсрочку; в конце срока я отправился к нему и провел там наиболее месяца, и в конце концов он получил у меня новейшую отсрочку на 6 месяцев. Я возвратился в Париж и пробыл там всю весну, а на Большой пост отправился в Голландию проведать барона Альберта; потом возвратился в Париж и оттуда в луне мае 1388 года приехал во Флоренцию, и в этот же год в сентябре луне снова поехал в Париж. Я брал туда с собой Франческо Каниджани, который, продав одно родное именье за 400 золотых флоринов, дал их мне на сохранение; я же обещал ему брать его на мое питание, подкармливать его и выплачивать 100 флоринов в год в движение 3-х лет. Также я повез с собой 1-го человека в качестве управителя, 53 также обязавшись брать его на мой прокорм и выплачивать 100 флоринов в год. Следующую зиму я провел в Париже и выиграл возле 2-ух тыщ золотых франков. Купил себе дом за 600 флоринов золотом и в Большой пост снова поехал в Голландию и Зеландию к герцогу Альберту, и у него и у остальных синьоров выиграл возле 1500 золотых франков. Вернулся в Париж, оттуда уехал, чтоб вытекать за владыкой в Авиньон и Тулузу. И, следуя за ним, повстречал я единожды по пути мессера Антонио Порро, [56] который сопровождал короля как комиссар барона Миланского и у которого я по дороге, до такого как мы добились короля, выиграл 1200 золотых франков. Затем мы жили в Тулузе, где повелитель провел рождественские праздники. Видел я в Сан Сорнино голову св. Иакова, которая располагаться в подземной часовне; молвят, что тут же находятся тела 6 апостолов; я видел погребения, тел же не видел. Говорят, что Карл Великий, когда он как правитель ездил по всему свету, все тела святых, какие лишь мог заполучить, высылал в Тулузу; благодарячему разрешено поверить, что и рассказы об данных телах не лишены правды. По прошествии рождественских праздников возвратились мы в Париж. Я отыскал тут мессера Филиппо деи Корсини и мессера Кристофано дельи Спини, какие приехали к королю в Лион на Роне послами, представились ему и выложили ему там все, что им было доверено; 54 он ответил им, чтоб они приехали в Париж за ответом. Побыв в Париже, вскорости уехал я в Голландию и там снова выиграл немало средств. Вернувшись в Париж и пробыв снова непродолжительно, я отправился в Англию совместно с графом ди Самполо и со многими его рыцарями, какие направлялись туда на огромные празднества с джострами. Там я не стал играться, но, дав Мариотто Ферантини и Джованни ди Геррьери деи Росси 2500 золотых франков и обязав их, чтоб они вложили эти средства в покупку шерсти и отправили мне ее во Флоренцию, возвратился в Париж, где и прожил всю зиму. Рассчитал я, что авансировал 10 тыщ золотых франков — как вложенными [57] в масть, дома, мебель, лошадок и сбруи, так и наличными, не полагая благородного численности средств, какие я обязан был заполучить от глава Савойского и от ряда остальных лиц, и каковые сочиняли сумму возле 5000 франков. При этом состоянии моих дел брат мой Франческо, а втомжедухе Франческо Каниджани упорно рекомендовали мне, чтоб я возвратился во Флоренцию, поручив им составить средства с моих должников и устранять дела. Я решил вернуться. Оставил Франческо дом и вещи и драгоценности для реализации их, а одинаково и наличные средства, ценою приблизительно в 300 франков золотом. Я уехал, отобрав с собой неблагодарного управителя; по дороге заехал я к графу Савойскому, но ничто не сумел заполучить от него, ежели не полагать обязательств заплатить после новейших отсрочек. Так приехал я во Флоренцию и решил тут жениться. Зная, что Гвидо ди мессер Томазо ди Нери даль Паладжо — самый-самый заметный и почитаемый человек во Флоренции, решил я заполучить жену из его рук, какую он захотит отдать, только бы она была его родственницей. Я послал к нему сватом Бартоло делла Контесса, который обязан был ему рассказать о моем намерении и о том, что я действую это, чтоб купить его благосклонность и схожую ассоциация, вследствие которой он обязан станет попытаться мирить меня с семьей Корбицци. 55 Вышеуказанный сват, возвратившись, произнес мне, что мессер Томазо согласен взять меня в количество собственных родственников, что он обо всем поразмыслит, и т. д. Спустя мало дней мессер Томазо прислал ко мне вышеуказанного Бартоло, чтоб спросить [58] меня, желаю ли я брать в супруги дочь Луки ди Пьеро дельи Альбицци, которую он дал бы за меня и которая является дочерью его кровной кузины. Я отправил его назад к нему с ответом, что мне это предписание нравится; и в конце июля месяца 1391 года я был помолвлен с ней, а потом сочетался с ней браком ноября 12-го дня указанного года. Еще до такого, как я женился, вышло со мной последующее: принадлежа к числу совета " Восемь охраны ", 56 я когда-то находился во замке и сидел совместно с некими моими друзьями, когда в башню замка ударила молния и, опустившись туда, где мы сидели, затронула своими лучами мне икры ног; я желал подняться, но свалился на землю и колени у меня подкосились, и казалось мне, что лапти у меня от колен книзу в огне. С меня стянули брюки, какие шибко пахли серой и были полны волос. Икры ног у меня были все исполосованы, на шкуре выступила кровь, и все волосы на ногах сожжены. Я распрямил лапти, какие были холодны, как у мертвеца, и, размышляя, что вданныймомент помру, я попросил священника. Но прошло возле получаса, и я выпрямил лапти, одел остальные брюки и возвратился домой на собственных ногах. Также еще до женитьбы прибыла моя британская масть на 2-ух кораблях; за страховку на одном корабле, который разгрузили в Генуе, я оплатил 9 процентов во флоринах, на ином, разгруженном в Пизе, — 14 процентов, так что в целом, после такого как масть была продана и средства получены, я заработал на ней тыщу флоринов золотом за шестнадцать месяцев, [59] и эти средства все передал в руки Луиджи и Герардо Каниджани, каковым я по приезде во Флоренцию передал чрез платежные бумаги 57 возле 4000 флоринов золотом; благодаря этим деньгам вышеуказанные Каниджани заполучили еще болеезначительный кредит, чем имели доэтого. Еще до женитьбы я истратил на постройку и обзаведение возле 2000 золотых флоринов; и с тех пор вплоть до реальных дней я от времени до времени еще сооружал и благоустраивал это пространство, так что наиболее 2500 флоринов золотом истратил лишь на постройки и приспособление виноградников и сада. Также еще до свадьбы, чтоб посодействовать собственному неблагодарному управителю, я дал ему приблизительно 300 флоринов золотом, так что ему оставалось заполучить с меня возле 200 флоринов, а я, сверх указанных 300 флоринов, вручил ему 700 флоринов золотом, согласившись на его просьбу выпустить его в Париж продавать всем, что может доставить выгоду, а втомжедухе согласившись на то, чтоб все, что он заработает, делилось в движение 3-х лет напополам меж ними. Сверх такого, согласился я в случае, ежели вся сумма 1000 флоринов станет потеряна, компенсировать ему 300 флоринов, какие я ему дал. Он отправился в Париж, куда его сопровождал мой брат Франческо совместно с Луиджи ди Бартоломео Джованни, нашим родичем, какового я держал при себе в моем доме, поручая ему востребование средств с должников, и в частности отправляя его некотороеколичество раз в Савойю, так что он в два приема вытряс из глава тыщу франков, и каковому при отъезде из Парижа я подарил [60] 300 золотых франков. Устроив эту злосчастную компанию, он [Франческо] оставил их в Париже и приехал во Флоренцию в апреле луне. Я сосватал ему супругу, и он женился в июле, а в сентябре луне поехал в Париж и повез с собой нашего брата Бартоломео; а после я сам в луне декабре отправился в Милон совместно с Антонио Каниджани, а потом в Павию и Геную. Оттуда уехал февраля другого дня и сухим методом возвратился во Флоренцию 5-ого в час ноны. 58 В марте луне Франческо возвратился во Флоренцию, оставив Бартоломео в Париже, и поведал мне, что управитель все растерял, и осталось там из нашего блага лишь дом с оборудованием, только ценою в тыщу франков, так что из 3000, какие я оставил, полагая дом, оснащение и наличные, 2000 были потеряны. В луне мае я сел на лошадка, чтоб ездить в Авиньон и Париж; и, когда я был в Павии, приключилось, что, когда я стоял наверху лестницы в отеле, делаяупор на перила, большая лошадка, привязанная за перила с иной стороны, испугалась слуги, бегом спускавшегося с лестницы, и потянула предлог так шибко, что сломались и перила, за какие она была привязана, и те, на какие я базировался; и я свалился книзу во двор и стукнулся башкой об ящик с семенем, и так силен был удар, что я растерял рассудок; я не разломал костей, и у меня не было крови, но я пролежал в кровати без сознания наиболее 2-ух часов. Очнувшись, я сначала открыл глаза, позже заговорил и спросил, не разломал ли я лапти или руки; позже я ощутил, что у меня ноет башка и бок, на [61] который я свалился. Я стал требовать, что было, кто меня стукнул, поэтому что не помнил, да и позже никоимобразом не мог припомнить, как я свалился, желая отлично помнил, как рванулась лошадка, испугавшись слуги. Герцог Миланский послал ко мне всех собственных докторов. Они пустили мне кровь в огромном численности из различных вен и принудили меня пролежать в темноте без воздуха 9 дней, давая мне медикаменты и мази и залепив пластырями всю голову. На десятый день я получился на улицу и сходу же отправился поблагодарить упомянутого барона, простился с ним и отправился в Авиньон, а оттуда — в Париж; там отыскал я болезненного Бартоломео, который после отъезда Франческо задолжал возле 600 франков золотом, каковые ушли на забаву и затраты. Увидел я и помянутых больше 2-ух злосчастных компаньонов, какие наперегонки наделали скверных дел и какие — не знаю уж, как там было, и истина это или деза, — произнесли мне, что все средства они утратили или потратили. Я удерживал себя и действовал без бешенства; в итоге в эту зиму 1393 года я оплатил 600 франков, какие задолжал Бартоломео, и дал управителю, как я ему обещал, 300 франков, удовлетворил я втомжедухе и Луиджи, дав ему вдолг возле 500 франков золотом. В луне мае 1394 года я возвратился во Флоренцию, оставив в Париже Бартоломео, управителя и Луиджи в моем доме и приказав им, чтоб до моего возвращения в Париж они не смели играться. По возвращении во Флоренцию я опять отбыл оттуда в октябре указанного года, брав с собой моего брата Луиджи в Асти, куда поехал [62] с заданием от наших синьоров новости переговоры с сиром де Куси, 59 который был там. Получив протест, я отправил его во Флоренцию с Луиджи, которого с данной целью и брал с собой. Указанный сир задержал меня в Асти вплоть до 22 ноября, ждя такого, чтоб выслать меня послом с скрытым посланием к герцогу Орлеанскому, брату короля, в оруженосцах которого я считался. В подтвержденный день 22 ноября мне отдали задание и верительную грамоту. И так как это дело было очень принципиальным для чести барона, а уже хороших 8 дней как из Савоны в Париж к названному герцогу выехало полпредство, которое действовало вразрез с тем, что делалось для чести барона, то, ежели бы они приехали ранее меня, они получили бы от барона то, что добивались. Поэтому я выехал из Асти в тот же день 22 ноября и прибыл в Париж в ночь на праздник св. Андрея, проделав отдаление приблизительно в 450 миль; крайние два дня я проехал верхом: за один день — из Шансо до Труа в Шампани, а там 24 лье, в каждом примерно по три мили; и за иной день — из Труа в Париж, что сочиняет отдаление в 34 лье — по две с половиной мили в каждом. В пути загнал я немало лошадок, какие были мне возмещены герцогом. 1395. В апреле луне 1395 года подтвержденный барон, а втомжедухе герцоги Беррийский, Бургундский и Бурбонский со многими иными синьорами направились в Авиньон, чтоб договориться с отцом Бенедиктом. 60 Я также поехал с моим синьором — герцогом Орлеанским; таккак за месяц до отъезда я обязан был заполучить [63] от барона Бургундского приблизительно 600 золотых франков за 3-х лошадок, которых он прикупил у меня и какие во Флоренции стоили мне 260 золотых флоринов, то я отыскал 1-го купца бургундскими винами, у которого прикупил сто 10 бочек причина, любая вместимостью в коньо, а там именуют это " кова ", за 1000 франков, из которых 400 я дал ему наличными, а на 600 дал расписку, полученную от барона Бургундского. Я повелел вместить это винцо в 2-ух погребах. У меня оставалось не наиболее 500 франков. Оставив там винцо, я произнес управителю, чтоб он продал его по последней мерке за 1000 франков. Я уехал с герцогом Орлеанским, и когда мы были в Бургундии, то в конце апреля в одну ночь все виноградники данной страны вымерзли, вследствие что я поспешно послал гонца к управителю, написав ему, чтоб он совершенно не продавал причина, ежели меня не станет; и так приключилось, что, когда я возвратился в Париж, я продал за доступный расплата сто бочек по 14 франков за бочку. Я заработал 400 золотых франков, да еще 10 бочек остались у меня дома. Так что очень счастлив я оказался в самых что ни на имеется опасных товарах, т. е. в лошадях и вине. Возвращаясь опять к поездке в Авиньон, скажу, что я видел и слышал там, как вышеупомянутые герцоги требовали напублике в совете, чтоб папа Бенедикт выполнил бы то, в чем он поклялся и скрепил печатью и подписью, а конкретно, чтоб достигнуть целостности в святой церкви, он обещал, доэтого чем пойти с иными кардиналами в комитет или на конклав, что, ежели [64] его изберут отцом и произойдет, что кардиналы захотят, чтоб он отрекся из-за установления целостности, он отречется; схожее обязательство сделал любой кардинал, до такого как они направились на конклав. Папа ответил, что ему необходимо время на раздумье, а что потом он даст собственный протест. Добрых три месяца он тащил с ответом в дискуссиях и интригах и воспользовался очень необычными методами, чтоб не дарить четкого ответа; кпримеру, единожды ночкой, когда все упомянутые герцоги были в Вильневе, окружающем против Авиньона, он повелел собственным секретным представителям сжечь одну арку древесного моста чрез Рону, чтоб указанным герцогам было проблемно заезжать любой день в Авиньон и торопить его с ответом. Когда же герцоги, неглядя на неудобства и угрозы переезда чрез Рону на судах, все же появились в Авиньон и стали всячески спрашивать от него ответа, то в конце концов он так и не отрекся; но он напублике заявил, что считает себя настоящим отцом и высвобождает себя от такого, в чем поклялся доэтого, чем стал отцом, и что он владеет преимущество изготовить это и подразумевает находить установления целостности церкви другим методом, а не отречением. Вследствие что указанные герцоги и сеньоры возвратились в Париж. Затем в луне сентябре повелитель отправился на богослужение к несчастье св. Михаила в Нормандии; от Парижа это возле 150 миль. Туда поехал барон Орлеанский, а с ним и я. Были мы на указанной несчастье; огромное аббатство урегулированно на горе в море, во время отлива туда разрешено войти посуху хороших 5 миль. [65] На обратном пути в Париж один нормандский рыцарь, которого звали синьор д'Амбиа, задержал короля на цельный день и ночь, и, чтоб придать празднеству более сияния, там были почтивсе красивые женщины и знатные баронессы. С владыкой были там герцоги Беррийский, Бурбонский и Орлеанский и почтивсе остальные огромные синьоры и рыцари. Я упомянул этого синьора д'Амбиа, поэтому что все считали, что он, чтоб взять с честью короля, потратил в этот день наиболее 4000 золотых франков и разговаривали, что в движение года он не имел позже никаких поступлений. Король повез его с собой в Париж и там одарил его обеспеченными подарками, драгоценностями, конями и наличными средствами, только ценою в 10 тыщ золотых франков, так что оплатил ему очень отлично и великодушно за проявленный ему прием, каков являл собою понастоящему прекрасное и чудесное представление. На последующий день по приезде я сопровождал барона Орлеанского, который после ужина отправился в дом 1-го оруженосца короля по имени Сиферваль, где уже отужинали почтивсе синьоры. Мы узрели, что они игрались; барон стал играться и повелел мне решать на стол возле 400 франков, какие я завладел с собой для него и для себя. Случилось так, что, когда настала моя очередность кидать кость, моим врагом оказался виконт Монлев, который был большим игроком, знатным и состоятельным синьором, имея ежегодную ренту наиболее чем в 30 тыщ франков. И как бы для такого, чтоб пробудить дебош, приключилось, что я двенадцать раз подряд выиграл как в свою подачу, так и в его; [66] благодарячему, взволнованный вином и забавой, он начал произносить: " Ах ты, ломбардец, бесчестный изменник, что ты делаешь? Собираешься всю ночь одолевать, мошенник, гомосексуалист ". Я ответил ему: " Мессер, выражайтесь пристойно из почтения к герцогу ". И поставил новейшую ставку. Я выиграл и ее. Поэтому в бешенстве он опять произнес бранные слова, произнеся в конце: " И я совсем не вру ". Я сходу же ответил: " Нет, вы это делаете, сир ". Тогда он протянул руку и поймал мой берет, который у меня был на голове, и желал меня стукнуть. Я отодвинулся обратно и произнес: " Я не из тех людей, какие разрешают себя колотить, когда при них имеется родное орудие ", и положил руку на шпагу, висевшую у меня на боку. Он закричал: " Еще никто никогда не изобличал меня во лжи, должно мне уничтожить тебя! ". Тогда барон произнес мне бесшумно, чтоб я ушел и ждал в его комнате, предоставив делать ему. Я получился и, удалившись от этого дома приблизительно на сто локтей, ощутил, что некто бегает за мной, повернулся и, так как, к счастью, мимо проходили какие-то придворные с факелами, увидел и узнал, что это бастард указанного виконта де Монлев; в руке он держал голый клинок; я вырвал собственный меч и крикнул ему: " Бастард, спрячь собственный клинок в ножны, вернись назад и скажи собственному папе, что ты меня не отыскал ". Он обернулся обратно и, увидев, что никто из их людей не следует за ним, на родное счастье внял моим словам, вложил клинок в ножны и отправился восвояси. Придворные, какие это видели, поведали об этом поступке почтивсем синьорам. За это я всеми был очень одобрен, тем [67] наиболее что указанному бастарду было восемнадцать лет и он был слаб сложеньем, так что я с легкостью причинил бы ему зло. Я дошел до покоев барона, который скоро появился очень взволнованный, ни слова мне не промолвив. Немного спустя он произнес одному из собственных оруженосцев: " Отправляйся в дом виконта и от моего имени скажи ему, что я хочу ведать до отхода моего ко сну, согласен ли он изготовить то, о чем я его умолял ". Оруженосец ушел и, возвратившись, произнес, что виконт присутствует в бывшем собственном расположении. Тогда барон произнес мне: " Не выходи из этого дома без меня; я тебя защищу назло ему, а ему покажу родное нерасположение ". Утром мы сели на лошадок и направились назад к королю, который уже выехал. Мы приехали в аббатство, где повелитель спешился, чтоб позавтракать; там барон побеседовал с ним и поведал все, что вышло данной ночкой, испрашивая у него разрешения охранять собственных слуг, к числу которых я принадлежал. Король отвечал ему, сказав: " Виконт поступил и заявлял плохо, и Бонаккорсо, оберегая свою честь, не мог не ответствовать ему; но я не хочу, чтоб это дело длилось впредь "; и тут он созвал к себе баронов Беррийского и Бурбонского и нескольких остальных синьоров и произнес им с сокрушенным видом: " Пошлите за виконтом и скажите ему, что я желаю, чтоб до такого, как он покинет этот зал, он сделал бы то, что лучше моему брату в отношении спора, который данной ночкой он имел с Бонаккорсо ". Виконт приехал, и барон Беррийский обратился к нему в пребывании короля и всех иных, [68] и произнес ему то, что повелел повелитель. Тогда виконт повернулся к герцогу Орлеанскому, разговаривая: " Мессер, я очень огорчен тем, что вы приняли сторону какого-то ломбардца против меня, вашего родственника и слуги; не было необходимости произносить об этом королю, таккак я не стал бы сопротивляться вашему указанию; а ежели я ночкой не согласился на то, что вы умоляли, то это лишь поэтому, что я задумывался, что вы говорите это не серьезно; но вданныймомент, когда я вижу, что вы говорите основательно, я готов извинить обида, которое Бонаккорсо нанес мне данной ночкой в вашем пребывании ". Герцог ответил ему, сказав: " Вы первый начали в моем пребывании произносить Бонаккорсо такие слова, что, ежели бы он промолчал, я счел бы его недостойным почтения ". Тогда я уважительно поблагодарил барона Беррийского, каков был тут же и слышал все слова короля и всех, кто тут заявлял. Указанный барон Беррийский произнес тогда: " Монсиньор, повелитель узнал о ссоре, которую вы имели данной ночкой с виконтом, и чрезвычайно всем этим недоволен; и правильно, Бонаккорсо, вы имели очень огромную грубость, оскорбив настолько авторитетного синьора, таккак он наш родственник, и вообщем таков, что нет в царстве иного настолько принципиального синьора, за исключением тех, у кого в знаке лилия, который мог бы потягаться с виконтом. Но сударь наш повелитель благорасположен и не хочет, чтоб ссора эта длилась, и желает, чтоб виконт вас простил и чтоб вы стали с ним товарищами, как доэтого; следственно, вы, Бонаккорсо, требуйте помилования у виконта ". Я повернулся к виконту, [69] разговаривая: " Мессер, извините меня, ежели я произнес или сделал кое-что вам противное ". Он ответил мне: " Раз так лучше королю и его брату, я бы простил тебя, даже ежели бы ты ранил меня в лицо; я прощаю тебя, и наиболее такого, прошу сам у тебя помилования и хочу начинать тебе хорошим ином ". После такого как мы возвратились в Париж, я пригласил в собственный дом ужинать барона Орлеанского и барона Бурбонского; они пожаловали, приведя с собой сира де Куси и помянутого больше виконта и немало остальных баронов и рыцарей. И остались они настолько довольны всеми блюдами и закусками, что перед владыкой и иными синьорами с большущий похвалою разговаривали об этом. Этот ужин обошелся мне возле 200 франков. В одном они лишь пожаловались на меня — в том, что в этот пир я не желал играться, желая они водили огромную и увлекательную забаву; но я пригласил Бернардо ди Чоне деи Нобили, самого ласкового и великодушного игрока из всех, кого когда-либо видели. 1396. Затем пришла зима, и я решил возвратиться во Флоренцию с замыслом более не ворачиваться в Париж и более никогда не новости забаву, и продал Бернардо ди Чино за 1000 франков мой дом, который мне стоил 600 франков, а утварь по дешевке уступил управителю. Собираясь уезжать, пошел я попрощаться с владыкой и королевой. Королева велела мне не уезжать, не поговорив с ней еще раз, сказав, что она пришлет за мной, когда станет необходимо, и чрез некотороеколичество дней отправила за мной. При ней находился брат ее барон Лодовико, и после почтивсех ласковых фраз она [70] поручила мне, чтоб я повлиял на флорентинскую коммуну и чтоб та отправила собственных послов к королю Франции для заключения лиги против барона Миланского, 61 разговаривая мне, что она уверена, что повелитель добровольно согласится, и т. д. Дала она мне верительные грамоты к нашим синьорам Флоренции. Я уехал и прибыл во Флоренцию в конце мая 1396 года; доэтого чем стать перед нашими синьорами, я дал ведать о предоставленном мне поручении неким разумным и имеющим вес членам их коллегий, а потом уже появился и доложил о собственном посольстве. В связи с этим созывалось немало рекомендаций и пратик, 62 и, так как до моего приезда во Флоренцию мессер Мазо дельи Альбицци 63 поехал послом к французскому королю, чтоб испросить предоставления нам, когда это будетнужно, за наш счет бойцов, капитанов и т. д., было решено, что я вернусь в Париж; и дано было мне задание и абсолютная доверенность — мне и мессеру Мазо — на мнение лиги и т. д.; я отправился 20 июля вышеуказанного года с жалованием по 4 флорина в день. До собственного отъезда я прикупил у Мильоре ди Джонта два участка земли, расположенные в приходе Монтуги аббатства Фьезоле. Я дал ему за них 700 золотых флоринов и оплатил всю габеллу. 64 Отмечу, что еще в 1391 году я прикупил усадьбу у Луиджи ди Бонаккорсо ди Рукко деи Питти за 700 золотых флоринов и оплатил габеллу. Усадьба называлась Боссоли и размещена под Сорбильяно в Вальдипезе. В подтвержденный год оплатил я втомжедухе 400 флоринов золотом Андреа Белинчини за дом, который [71] мой брат Франческо заложил у его брата Никколо, и в тот же год оплатил я еще 300 золотых флоринов Лизабетте, дочери Чоне ди Бонаккорсо деи Питти. Я выехал из Флоренции 20 июля 1396 года, направляясь в Париж чрез Ломбардию, с большущий угрозой вследствии задания, предоставленного мне нашими синьорами; со мной ехал втомжедухе сер Ванни Стефани, нотариус посольства, 65 каков очень затруднял меня по пути в Париж, так как совершенно непривычен был к верховой езде и никогда из Флоренции не отлучался. Я прибыл в Париж и узнал, что мессер Мазо достигнул от короля такого, о чем умолял; имея в виду задание, мы с огромным усердием добивались итогов, и в сентябре луне заключили альянс с владыкой Франции; 66 вследствии моего роли в этом деле барон Орлеанский, доэтого меня очень любивший, стал касаться ко мне темно, так как барон Миланский был его тестем, 67 и, до такого как мы заключили лигу, передал мне чрез тайком им посланного оруженосца Бонифацио дель Мадруччо, чтоб я из любви к нему отстранился от дела, направленного против его отца, барона Миланского, при этом грозя мне, желая и в благородной форме. Но я, неглядя на это, не оставил порученной мне задачки, но с жарким усердием, движимый любовью к отчизне, продолжал ее. Мы уехали из Парижа, избрав путь на Авиньон, желая потом присесть на корабль, который обязан был вытекать в Порто Пизано, но, прибыв в Авиньон, по воле божьей и совету кардинала Корсини из Флоренции мы не сели на корабль, но направились сухим методом. Указанный [72] корабль разбился в море, и все люди утонули: утонули и почтивсе флорентинские торговцы в их числе и Джованни ди сер Ландо Фортини. Мы выехали из Авиньона в день св. Мартина и, достигнув Асти, отправили всадника к герцогу Миланскому с просьбой предоставить нам охранный пропуск; и, после такого как было возвещено по всей земле о нашем мандате, мы на третий день перед рассветом покинули Асти и, держа путь на Геную, но избегая земли барона, добились Генуи, а потом Порто Венери, где задержались на немало дней по воле судьбы и в конце концов приехали во Флоренцию на рождествохристово, проведя таковым образом в дороге от Авиньона до Флоренции возле 46 дней. И скоро после такого как мы приехали, были выбраны послами во Францию мессер Ванни Кастеллани, мессер Филиппо Корсини, который был медиком в это время, 68 и я; и мне, в частности, нашими синьорами было приказано уехать в самом срочном порядке вперед. Отправился я в путь января 15-го дня — ценный на Фриуль и чрез Германию, проведя 34 дня посреди снегов и лишь заходя в помещение. Пять дней я провел у подножия горы, которая зовется Арлеберг, позже перешел чрез нее с поддержкой быков и людей, какие расчищали снег и прокладывали путь. Так прибыл я в Констанцу, потом в Базель, оттуда — в Лангр и позже в Париж. Тут узнал я, что повелитель чрезвычайно нездоров, узнал я втомжедухе, что пришли очень верные анонсы о поражении, которое французы потерпели в Турции, 69 и по этим двум факторам я недостаточно что мог добиться до такого, как приехали мессер Ванни и мессер Филиппо Корсини. [73] Вместе с ними приехал и мой брат Луиджи. Мы пробыли там возле 4 месяцев, не имея способности заняться нашим занятием, так как все тут были заняты лишь торжественными похоронами принцев царского дома и остальных синьоров, погибших в Турции; повелитель же заболел и, будучи сумасшедшим, находился под запором. 70 Выздоровление короля было ознаменовано его появлением в совете. Тотчас же появились мы в комитет, и в его пребывании мессер Филиппо выложил мишень нашего посольства, и стиль его была настолько отлично сказана, что все синьоры — как из этого совета, так и остальные, не входившие в комитет, — чрезвычайно захотели обладать копию такого, что он произнес; и мы отдали ее скопировать, ибо таково было требование короля. Содержание же ее содержалось в том, что мы опять умоляли об осуществлении критерий, о которых говорилось с его величеством при заключении лиги. Король ответил, что даст нам протест в иной раз, и т. д. Потом мы немало раз — снова и снова — побуждали отдать нам протест и исполнить обещания контракта, и ответы были благосклонными; повелитель заявлял, что выполнит собственный долг, и на эти переговоры ушло наиболее 2-ух месяцев. Вследствие что появилась у меня одна мысль, которая приглянулась втомжедухе мессеру Филиппо и мессеру Ванни, а конкретно: мне было понятно, что повелитель совершенно не разумел грамматики, 71 как и ни один из баронов, за исключением барона Орлеанского, который стоял на стороне барона Миланского; таккак же мессер Филиппо любой раз держал стиль, воспользовавшись [74] грамматикой, и запросы наши были постоянно очень отлично и буквально изложены, а ответа на них не следовало, я и подумал, что канцлер и остальные прелаты, какие отлично понимали, переводили королю не совершенно буквально то, что заявлял мессер Филиппо. Вследствие что мы решили, что в первый же раз, когда мы опять станем ходить перед ним в его совете, стиль буду удерживать я на французском языке; так и вышло, я заявлял очень коротко, и суть речи была в том, что мы от имени наших синьоров и флорентинской коммуны, верных ему и т. д., просим, чтоб Его Величество соизволили соблюсти преданность тому, что было им обещано при заключении лиги, и т. п., и, когда я дошел до данных слов — что мы просим от него соблюдения справедливости, — увидел я, как повелитель поменялся в лице и смутился. Затем мы покинули это совещание. Потом мы узнали, что, когда мы вышли, повелитель спросил: " О каком честном слове и обязательствах меня умоляли? Пусть принесут бумаги ". Документы были принесены, и повелитель, увидев все, что он нам обещал, чрезвычайно корил канцлера и остальных лиц, какие слышали и сообразили стиль мессера Филиппо, за то, что они не отдали ему довольно отлично взятьвтолк конкретно то, что я объяснил, т. е. о его честном слове. Нас призвали в зал, и канцлер нам ответил последующей речью: он сначала извинился от имени короля за то, что был так задержан протест и выполнение нашей просьбы, сославшись в солидный словах на заболевание, как на фактор этого, а втомжедухе на погибель родственников, погибших в Турции; но что он, повелитель, размещен исполнить собственный долг [75] в отношении нас. После такого как канцлер окончил свою стиль, словечко брал повелитель, разговаривая: " Я подкрепляю то, что произнес мой канцлер; ни вы, ни остальные не имеютвсешансы мыслить, что я не исполняю собственных обязательств ". И обратился ко мне, разговаривая: " А у вас, Бонаккорсо, напомнившего мне настолько четким образом о моем слове, пусть никогда не станет иного такового варианта, ибо не было и никогда не станет необходимости в том, чтоб спрашивать от меня соблюдения моего слова, ежели я лишь буквально знаю, что я вправду обязался изготовить; я никогда не изменю собственному слову и, размышляю, никогда меня в этом никто не корил, ежели не полагать вашей речи сейчас ". Встав со собственного места, ибо ранее я сидел, и преклонив колено, я произнес: " Священное Величество, ежели я произнес вещи, какие вам досадны, нижайше испрашиваю вашего помилования; меня принудила так произносить надобность, таккак мы узрели, что вы не осознаете такого, что мессер Филиппо некотороеколичество раз у вас испрашивал ". Тогда ответил барон Бургундский, сказав: " Мессер повелитель, флорентинцы так послушны Вашему Величеству, что, лишь полагая себя вашими [людьми], они осмелились так произносить с вами ". Тогда повелитель ответил, что считает себя удовлетворенным, и, улыбаясь, добавил: " Но пусть Бонаккорсо за это доставит мне повинную ". Мы удалились, и чрез некотороеколичество дней после этого повелитель и его Совет выбрали капитаном Бернара, глава д'Арманьяка, который обязан был обладать под собственным водительством тыщу копейщиков и по 5 коней на копье; каков отряд, в движение 6 месяцев доходный владыкой, [76] обязан был придти в Ломбардию в приказ нашей лиги. Вышеуказанный граф принял это предназначение. Мы отправь побывать его, порадоваться с ним и умолять его, чтоб он не лишался времени. Он ответил, что его желание было выступить с отрядом в 10 тыщ всадников, чтоб начинать лагерем как разрешено поближе к тому месту, где расположился барон Миланский. Мы поддержали его в этом. Добившись этого избрания, мессер Ванни чрез некотороеколичество дней отправился во Флоренцию, а мессер Филиппо и я остались, чтоб заботиться о быстрейшем выступлении глава; но таккак барон Орлеанский сколь можетбыть препятствовал его отправке, то более месяца ушло, чтоб достигнуть отпуска средств для жалованья; когда же граф увидел, что средства отпущены, он послал за нами и произнес: " Я хочу двинуть в свои земли, приготовить 10 тыщ всадников из реальных боец, обычных к борьбе, а не к тавернам и парижским пирогам, каковых я приведу в Авиньон в середине апреля, но дальше новости такое армия не смогу без поддержке вашей коммуны и вашей лиги; благодарячему пусть один из вас отправится во Флоренцию заявить, что, ежели они желают, чтоб я пришел с этим войском, мне нужно, чтоб их лига мне помогла 10 тысячами флоринов в месяц в движение 6 месяцев, когда я буду находиться на местности нашего неприятеля; и, ежели они на это согласятся, я приду в Асти со всем отрядом, но к моему приходу обязано быть там подготовлено 25 тыщ флоринов. В случае же, ежели они не захотят этого изготовить, я сам не приду в Италию, но вместо себя пошлю благородного капитана с отрядом, который повелитель [77] распорядился оплачивать; и сравнительно согласия или отказа я обязан обладать протест в движение апреля в Авиньоне ". Мы решили, что я поеду. Отправился я в путь чрез Бургундию и Германию, потом опустился во Фриуль и, приехав в Тревизо, услышал я, что в Венеции вданныймомент находятся наши флорентинские послы совместно с синьором Падуи и с иными послами лиги. Я брал с собой 2-ух вьючных лошадок и всех остальных лошадок и слуг, за исключением 1-го, которого выслал в Падую, а сам поехал в Венецию. После такого как я обо всем доложил нашим послам, они сходу же собрали всех союзников 72 и поведали им все мною доложенное. Все согласились участвовать в выплате 10 тыщ флоринов. Посему наши послы предложили мне самым срочным образом тронуться во Флоренцию и там изготовить отчет обо всем; и еще сами написали. Я отправился из Венеции 22 марта в 21 час, мало отдохнул в Местри и в 2 часа ночи приехал в Падую; сутра 23-го брал 2-ух хороших лошадок из конюшни синьора и, ни разу не остановившись для еды и питья, прибыл в Феррару в 20 часов, брал там 2-ух лошадок из конюшни маркиза и отправился дремать в Сан Джордже в 10 милях от Болоньи. Следующим сутра я приехал в Болонью еще до восхода солнца, брал 2-ух вьючных лошадок и доехал к ночи до Скарперии, где переночевал, и был во Флоренции в терцу 73 25 марта; таковым образом, за два дня с третью я доехал из Падуи до Флоренции, проделав до этого верхом путь из Парижа до Падуи за шестнадцать дней. [78] Я доложил обо всем нашим синьорам и " Десяти балии ", 74 каковые скоро решили выслать Берто Кастеллани в Авиньон дать графу д'Арманьяку, чтоб он пришел, что в Асти он отыщет ожидаемые им 25 тыщ флоринов и что все, что он требовал, станет изготовлено, и т. д. После отъезда Берто, чрез мало дней, 8 апреля, я получил письмо от вышеуказанного глава, в котором тот докладывал мне, что 25 тыщ флоринов необходимы ему в Авиньоне. Я показал письмо " Десяти ", и вследствии этого все переговоры были прерваны, нашим послам в Венеции было доверено закончить лигу с венецианцами, сообразно которой мы обязывались новости войну или закончить мир с герцогом Миланским так и тогда, когда это сочтут необходимым они, что являлось уроном для чести нашей коммуны. Вскоре последовало перемирие, а позже неискренний и нехороший мир с герцогом Миланским, который продлился очень маленькое время. 75 Что касается глава д'Арманьяка, то он прибыл в Авиньон с 10 тысячами всадников и там дожидался 100 тыщ франков из Парижа, точнее 90 тыщ золотых скуди, каковые уже прибыли в Пон де Сент-Эспри. Герцог же Орлеанский, который мешал всему этому насколько мог, уверяя в Королевском совете, что он знает наверное, что наша лига заключила мир с герцогом Миланским, так как получил письмо, посланное за 7 дней до такого из Павии в Париж, от барона Миланского о том, что он заключил перемирие и быстро последует мир с лигой. Он показал письмо королю и совету, и благодарячему безотлагательно же отправили вслед [79] за тем, кто повез 90 тыщ скуди, чтоб он их не оплачивал; какового и нагнали в Пон де Сент-Эспри. Поэтому граф д'Арманьяк возвратился в свои земли, чрезвычайно недовольный нами и французскими синьорами, потерпев вследствии только этого большущий вред и понеся огромные затраты. А втомжедухе и повелитель Франции был недоволен нами, таккак мы заключили мир, не узнав его согласия. А мы были недовольны вследствии всех их проволочек, ибо вследствии данных проволочек мы подвергались угрозы и несли огромные затраты и утраты с вредом для нашей чести. 1398. Сентября 15-го дня я вступил в обязанность члена " Коллегии Двенадцати " по суме 76 1381 года. И потом 30 октября мы занимались списками и выборами подестерии Пистойи, против что я насколько мог и умел протестовал — и речами и голосованием, таккак мне казалось, что мы наносим обиду пистойцам, так как тем самым нарушаем обязательства сберечь их вольности. Второго декабря началось сплошное голосование и 11-го указанного месяца оно кончилось, и аккопиаторами 77 были кузнец Лоренцо д'Аньоло, Настаджо Бучелли, Франческо ди Нери Ардингелли и Андреа, сын мессера Уго делла Стуфа. Моими ассистентами были Герардо Каниджани и Герардо Бовоньуоли. 1399. Июля главного дня 1399 года я вступил в количество приоров. Моими сотоварищами были Джованни, сын мессера Донато Барбадоро, Стефано Рафакани, Део Бентакорди, Микеле Альтовити, Антонио ди Дуранте, Симоне Биффоли и Аттавиано ди сер Тино далла [80] Каза; а гонфалоньером верности — Джованни ди Джованни Альдобрандини. В то время, когда я был приором, пришла к нам известие, что повелитель Владислав брал Неаполь и отвоевал все царство и что повелитель Луи 78 ушел во Францию. Из-за этого целый люд желал уладить огромные празднества; я, но, более пятнадцати дней противился, чтоб раскрытого празднования не происходило, учитывая, что еще не истек срок лиги с владыкой Франции. Я рекомендовал лучше выслать полпредство, чтоб помочь короля и тайком дать ему 10 тыщ флоринов, в которых он обязан был чрезвычайно нуждаться, чем истратить 6 тыщ флоринов, какие, по моим подсчетам, стоили бы нам празднества. В конце концов празднества все же состоялись с крупными джострами и армеджаментами, 79 и три ночи под трезвон колоколов с колокольни Дворца устраивались фейерверки. 1399. И в это же время приключилось большое беспокойство по всей Италии, а конкретно все люди, большие и наиболее мелкие, облачились в одежды из белого льна и прогуливались крупными отрядами, закрыв голову и лицо, с криками и пением моля господа о милосердии и мире. 80 И так как целый этот люд был охвачен названным ходом, то были рот, какие разговаривали: " Пойдем к Стинкэ, 81 чтоб высвободить заключенных ". Милостью божией дело не дошло до орудия, ибо была крупная угроза этого. И все закончилось отлично, таккак почтивсе ссоры были закончены миром; и мы, Питти, помирились с Антонио и Джери ди Джованни Корбицци, племянниками такого Маттео дель [81] Рикко, который погиб в Пизе, и с Маттео ди Паоло Корбицци, о чем был составлен акт сером Антонио ди сер Келло. 22 сентября указанного года я вступил в обязанность капитана Пистойи, 82 и во время корректирования должности меж иными делами мне приключилось заключать 1-го популярного вора. Наши синьоры отправили ко мне гонца и написали, чтоб я передал этого вора в его руки, а он отвезет его к подесте Флоренции. Я этого не сделал, но написал синьорам, что мне бы хотелось, чтоб они соблюдали вольности пистойцев. Они же опять мне ответили, что, ежели я не передам вора после этого их другого письма, они поступят со мной так, что это будет нескончаемым образцом для каждого, кто не повинуется их синьории. Я снова воспротивился и написал собственным братьям, у которых были родственники и товарищи, чтоб они, ежели сочтут вероятным, отправь бы к синьорам умолять их дать мне исполнять правосудие в Пистойе и тем соблюсти клятву, которую я принес пистойцам, вступая в свою обязанность. Пошли мои братья с огромным числом родичей и товарищей на поклон к нашим синьорам и их коллегиям, 83 чтоб умолить их, приводя все доводы, и т. д.; и, когда они вышли из зала, Джованни ди Тиньосино Белланди, который был председателем, поставил на голосование предписание, чтоб меня отправили в изгнание на 20 лет. При голосовании было положено 23 темных боба, не хватило только 2-ух. Позвали их опять в зал и произнесли, какое предписание голосовалось и что они хотят, ежели в движение 3-х дней я не отдам указанного вора [82] и т. д., становить на голосование это предписание столько раз, насколько будетнужно, покуда оно не одолеет. Тогда мои братья сказали мне, что все наши родичи и товарищи рекомендуют, чтоб я более не противился. Находясь совместно с приорами Пистойи и многими их гражданами, я в их пребывании поведал все, что вышло, и дал им прочитать все письма, какие я получил, а потом произнес им — пусть они решают, что я обязан, по их понятию, изготовить, таккак я крепко решил вынести ссылку и хотькакое иное возмездие из-за охраны их вольностей, и что без их согласия я их не нарушу. Они посовещались и потом ответили мне со слезами и вздохами, что я сделал столько, что они совсем мне за это признательны, но что, видя волю наших синьоров, которая ориентирована на то, чтоб отобрать у них их вольности, и видя угроза, которой я подвергаюсь, продолжая противодействие, и которая может привести к предстоящему ухудшению их расположения и т. д., они согласны, опасаясь худшего, на то, чтоб я выслал этого вора во Флоренцию, что я и сделал. В 1400 году я решил двинуть в Савойю, чтоб потребовать злополучные средства, какие я дал в долг графу; приехав в Падую, я поведал синьору, куда я хочу двинуть; он произнес мне: " Ты не сможешь проехать в Савойю, не будучи задержан по требованию барона Миланского; я знаю это наверное благодаря указу, который был им отдан; и это было ему обещано синьорами и иными всюду, где тебе произойдет проехать ". Посему решил я возвратиться обратно, тем наиболее что очень неохотно [83] и с огромным неудовольствием оставил по фактору смертности вследствии чумы, которая была во Флоренции, собственных братьев и наши семьи в Сорбильяно. Я возвратился в Болонью и написал собственным братьям, чтоб они со всеми нашими семьями приехали бы в Болонью, и послал к ним лошадок и водителей мулов. Они приехали в Болонью, и приблизительно чрез недельку я снял дворец и сад деи Бианки, примерно в 2-ух милях от Болоньи, и там мы поселились все совместно — мои братья и наши семьи, исключая Пьеро и его семью, какие остались в Монтуги. Милостью божией все мы спаслись, за исключением родившегося у меня там сына, каков погиб. Всего нас там было, полагая семьи наши и родственников, какие приехали туда и были на нашем иждивении, непрерывно 25 человек. Пробыли мы там возле 4 месяцев и, возвратившись во Флоренцию, подсчитали, что потратили там за это время 480 новейших флоринов. В вышеуказанный год, когда немало флорентинцев бегало в Болонью, изгнанники из Флоренции стали вдохновлять почтивсех юных людей к заговору против нашего правительства; главарем их был Сальвестро ди мессер Россо деи Риччи. Заговор был открыт во Флоренции, таккак о нем донес Сальвестро ди мессер Филиппо Кавиччули; и был пойман Самминьято д'Угуччозо деи Риччи, которому отрубили голову, а втомжедухе одному из деи Давици, и почтивсе подверглись изгнанию, а почтивсе получили амнистия, и град утих. В подтвержденный год я был назначен послом и поехал в Германию к снова избранному императору, [84] каковым стал барон Рупрехт Баварский, 84 граф Пфальцский; и задания, мне данные, содержались в последующем: во-первых, поздравить его с выбором; во-вторых, умолять его, чтоб он прибыл в Рим для коронования; в-третьих, засвидетельствовать права империи, и в частности те, какие завладел как безжалостный барон Миланский; в-четвертых, сказать, что, ежели бы он захотел предпринять все это в предоставленном году, т. е. в 1401, наша коммуна отдала бы ему 100 тыщ золотых флоринов; в-пятых, чтоб он опять подтвердил в качестве викариата те привилегии, какие мы имели от империи, и сверх такого, чтоб он на схожих же основаниях уступил нам Ареццо, Монтепульчано и все остальные имперские земли, какие мы тогда имели, и т. д. Выехал я из Флоренции 15 марта в сопровождении сер Перо ди сер Перо да Самминьято, нотариуса, чтоб он мог обследовать меря. Мы направились по пути чрез Падую, и я заблаговременно оповестил синьора Падуи о собственной поездке, таккак так мне было доверено. Он послал с нами собственного посла по имени Дорде. Поехали мы далее чрез Фриуль и потом в Германию чрез Зальцбург, потом Мюнхен и Ингольштадт, и потом в Амберг, где и застигли избранного правителя, и, после такого как должным образом мы его приветствовали и передали пожелания нашей коммуны, я произнес ему, что, когда лишь угодно станет Его Величеству, я изложу ему, негласно или беспрепятственно, как он сочтет необходимым, мишень моего посольства. Он отнесся к этому доброжелательно, сказав, что даст мне ведать, когда захотит меня слушать. Повелел [85] он расположить нас в прекраснейшем доме, в каковом мы пообедали, и в отношении еды и только остального были очень благородным образом обслужены его людьми. На иной день правитель послал за нами и в пребывании восьми членов собственного Совета пожелал, чтоб я выложил мишень моего посольства. Я выложил ее, но не указал суммы средств, сказав только о способности выплатить их; он ответил; что поручит это деловым людям, и так и поступил. В переговорах с нами эти крайние спросили нас, какова же сумма, которую наша коммуна могла бы отдать, и т. д. Я ответил им, чтоб они умоляли столько, насколько им покажется пригодным. Ответили они, что ежели мы желаем, чтоб он [император] пришел в этом году, то пусть наша коммуна поможет ему 500 тысячами флоринов. Я произнес, что на это ответствовать я желал бы в его пребывании. Мы появились перед ним, и я произнес: " Ваше священное Величество и т. п., ваши комиссары спросили у меня такую сумму, что мы подивились, и видится нам, что это вежливый метод отказать в вашем приезде, таккак вы, естественно, отлично осознаете, что таковая сумма невероятна для нашей коммуны ", и т. д. Он на это произнес, что я произношу правильно, что в этом году он не может приходить, так как не владеет средств, таккак возле 300 тыщ флоринов, какие были у него до его избрания, все были истрачены, когда он дважды после собственного избрания держал поле; 85 что ежели мы подождем этот год, то на последующий год у него будут средства, и нам станет немало проще; но ежели мы все же захотим, чтоб он в этом году прибыл, нам следует [86] идти огромную дробь расходов. В конце концов, после длительных речей, которыми я жаждал заставить его приходить в этом году, я именовал ему ту сумму, которую мне доверили рекомендовать. Он ответил мне, что, ежели это все, что мне доверено, я обязан составить во Флоренцию, изложив то, что он мне оказал, и что вправду у него нет средств. Я все так и написал в письме, с которого повелел изготовить копию, и послал письмо с своими гонцами. Получил протест: мне поручалось всячески требовать на прибытии в этом же году, приводя в облике доводов то, что вданныймомент происшествия складываются подходяще для него, а при промедлении они имеютвсешансы поменяться и т. п.; в содействие рекомендовать ему вплоть до 200 тыщ золотых флоринов, обнадеживая его, что, когда он станет там, мы попытаемся по всей способности посодействовать ему и т. д. Мы направились к Его Величеству, и после почтивсех речей с его стороны и с нашей, и после такого, как я с каждым разом в движение переговоров постепенно увеличивал сумму нашей поддержке, я в конце концов именовал ему, сообразно поручению, сумму и произнес, что я не могу идти выше задания. Он ответил, что созовет выборщиков и остальных больших баронов в Нюрнберге, который располагаться отсюда в 2-ух днях пути, и с ними обсудит все и потом нам ответит. Случилось, что, еще ждя ответа из Флоренции, я когда-то ужинал с ним в его саду и, заметив, что он не воспринимает никаких мер по охране от отравы, произнес ему: " Ваше священное Величество, вам не видится, что вы мало думаете о злодействах барона Миланского, [87] ибо, ежели бы вы об этом задумывались, вы бы воспринимали меры по охране собственной личности, что вы не делаете; будьте убеждены, что, когда он выяснит, что вы решили приходить туда, он попробует прикончить вас — ядом или ножом ". Изменившись в лице и перекрестясь, он ответил: " Неужели он так злонамерен, что стал бы находить моей погибели без вызова с моей или его стороны? Мне тяжело этому поверить, но тем не наименее я прислушаюсь к твоему совету сотворить неплохую охрану ". И он дал надлежащие постановления и впредь остерегался; и, меж иным, вследствии недоверия, которое я внушил ему, он, увидев неизвестного ему человека, безотлагательно же желал выяснить, кто он и что тут делает. Как-то приключилось, когда он находился в одном собственном чудесном замке, расположенном вблизи от Амберга, куда он приехал быстро для охоты и где мы были непрерывно с ним, что единожды сутра, выйдя из собственного замка, чтоб пойти выслушивать мессу, увидел он 1-го человека, схожего на курьера; он повелел привести его к себе и спросил его, что он тут делает. Тот ответил, что катит в Венецию и что пришел сюда лишь для такого, чтоб вкусить его [императора] особу и обладать вероятность в Венеции поведать о нем. Император повелел одному из собственных приближенных увести этого человека в свою комнату и стеречь его, покуда он сам не возвратится с мессы. И, когда он возвратился, курьер признался ему, что он приехал из Павии и что вез письмо к императорскому доктору от маэстро Пьеро ди Тозиньяно, доктора барона Миланского, и что он и ранее некотороеколичество раз привозил ему такие [88] письма. Император прочитал письмо и повелел поймать собственного доктора, которого звали маэстро Герман и который был воспитанником маэстро Пьеро ди Тозиньяно. Вскоре доктор сознался, что обязан был его окормить с поддержкой клизмы и за это заполучить 15 тыщ дукатов — 5000 в Майнце и 10 тыщ в Венеции. Мы уехали оттуда и возвратились в Гамбург с доктором и курьером, с неплохой охраной, и, когда мы ехали, он подозвал меня и произнес: " Вы мне выручили жизнь, заронив во мне недоверие ", и поведал мне все, что было найдено. Затем мы направились все в Нюрнберг, и туда приехали архиепископы Кельнский и Майнцский, какие являются выборщиками, и немало остальных баронов; и на главном собрании правитель поведал им о случае, который был найден; он призвал к себе синьоров, правящих этим городом, и, рассказав им о том, что он нашел, произнес, что он не желает сам быть судьей, таккак является одной из сторон, и что пусть они поймут доктора, чтоб выяснить это дело и осуждать его сообразно тому, что выяснится. Врача привели в их дворец и после такого, как в движение нескольких дней оказалось, что он вправду обязан был окормить правителя, присудили, чтоб его приволокли на лобное пространство и там перерубили бы у него лапти, руки и спинной хребет, а потом привязали бы к колесу тележки, водруженному на столбе, и так оставили, покуда он не умрет; так и было изготовлено. Затем правитель в движение нескольких дней держал комитет; в конце концов, таккак тут присутствовали не все, кто обязан был [89] взять роль в этом решении об его походе и короновании в Риме, решено было двинуть в Майнц и там столкнуться со всеми, кто обязан был участвовать в указанном обсуждении; и так и сделали. И там, после почтивсех совещаний и переговоров, согласились мы с ним на последующем, а конкретно, что он со собственным войском станет в Ломбардии в движение ближайшего сентября, а его доверенному комиссару будут вручены в Венеции 50 тыщ дукатов и потом 150 тыщ в три выплаты — от времени до времени. Вместе с царем мы уехали из этого городка и прибыли в Гейдельберг, готовый на расстоянии наиболее чем в 10 германских миль оттуда; там он повелел кликнуть к себе неких состоятельных торговцев, какие обещали дать ему вдолг в Аугсбурге, где он обязан составить перед походом собственных людей, 50 тыщ дукатов с условием, чтоб мы обязались после прибытия его в Ломбардию выплатить им в Венеции указанную сумму. Но, когда эти торговцы пришли, они сообщили, что никоимобразом не имеютвсешансы исполнить собственного обязательства, таккак остальные торговцы, от которых они рассчитывали заполучить наличные средства в счет собственного кредита, радикально отказали им в деньгах после такого, как узнали, на какой-никакой объект предназначались эти средства. И в конце концов после почтивсех просьб, смешанных с опасностями, так и не получив от вышеуказанных торговцев то, что они обещали, он вызвал нас и все поведал нам, и чуток ли не со слезами на очах произнес: " Я буду опозорен по вине данных торговцев, таккак, получив в Майнце обязательство работать [90] мне и т. п., я призвал собственных синьоров, баронов и рыцарей приходить на целый август в Аугсбург, чтоб идти со мной в поход в Ломбардию, а сейчас вы зрите, как они меня кидают. И благодарячему прошу вас, чтоб ты, Бонаккорсо, отправился немедленно к моим преданным сынам, флорентинским синьорам, чтобы поведать им все происшествия дела и умолять их поспешествовать и чести моей, и их своим интересам, ежели они желают, чтоб я прибыл в Ломбардию в условленный срок; ибо, чтоб я мог выступить из Аугсбурга, им необходимо отправить мне по наименьшей мерке 25 тыщ золотых дукатов, каковую сумму позже пусть вычтут, и т. д. ". Я достаточно продолжительно противился, чтоб не ездить, заверяя, что наиболее преданным и быстрым методом станет отправить письма с дубликатами, но он никоимобразом не хотел договориться с резонами, каковые я приводил против собственной поездки; благодарячему я отважился ездить, опасаясь, что, ежели я не поеду, его поход в этом году не осуществится. Выехал я из Гейдельберга июля 18-го дня и завоевал Падуи на двенадцатый день; отдаление там 500 миль, и синьор Падуанский очень дивился, что я сумел так скоро губить, и не желал этому верить, ежели бы не письмо, которое я ему привез от правителя. Из Падуи я выехал с лихорадкой, которая еще за 4 дня до этого у меня началась, и, доехав до Ровиго, пролежал день в кровати в таком огромном жару, что не мог ездить верхом. На последующий день я нанял барку и каналами доехал до По и дальше до Франколино, где пересел опять на коня; ночевал в Поджо у мессера Эгано и оттуда приехал чрез два с половиной дня все еще в лихорадке. [91] Доложив все, что следовало, синьорам и их коллегам, а втомжедухе совету профессионалов, 86 я возвратился к себе домой и чрез некотороеколичество дней выздоровел от лихорадки. Когда я стал здоровым и бодрым, синьоры и " Десять балии " решили, чтоб Андреа ди Нери Веттори, который позднее стал рыцарем, и я совместно с ним направились бы в Аугсбург и произнесли императору, что после такого, как он афиширует акт со всеми критериями и пактами, какие мы с ним заключили, он может отправить в Венецию за 50 тысячами дукатов, какие там будут находиться в руках Джованни ди Бичи деи Медичи — их комиссара. Мы направились из Флоренции 15 августа; ехал с нами и подтвержденный Джованни деи Медичи до Венеции, где мы его оставили, а сами продолжали родное странствие и быстро прибыли в Аугсбург, где находился избранный правитель и с ним 15 тыщ хороших всадников. Мы доложили ему о итогах нашего посольства, на что он безотлагательно же ответил, очень огорченный тем, что мы не привезли никаких средств, сказав: " Мне будетнеобходимо выпустить краска нашего войска, т. е. 5000 кавалеристов, опытных в бою, которым нечем уплатить ". Весь день он советовался, обсуждая, необходимо ли продвигаться вперед или повернуть обратно. В конце концов решил он выпустить указанных 5000 всадников вследствии недостатка средств, а с иными продвигаться вперед нерасторопно с тем, чтоб потом в Тренто ждать моего возвращения с флоринами или, точнее, с 50 тысячами дукатов. Дал он мне бумаги со своими печатями и повелел, чтоб со мной в Венецию направились один его рыцарь и казначей, что и было исполнено. [92] По приезде в Венецию им безотлагательно же были вручены 50 тыщ дукатов, и направились мы с ними в Тренто, где отыскали правителя очень расстроенным вследствии потерянного на ожидание нас времени, что сочиняло возле 22 дней, ибо он еще ранее мог бы вступить в Ломбардию, ежели бы ему были посланы из Аугсбурга 25 тыщ дукатов, как он умолял, и он сумел бы тогда привести все родное армия; а так приключилось то, что он боялся, а конкретно, что вследствии этого замедления барон Миланский получил вероятность приготовиться и закрепиться против него; и так оно и вышло, почему произошли огромные утраты и стыд Его Величеству и нашей коммуне, как я укажу в предстоящем. Получив указанные 50 тыщ дукатов, он безотлагательно же распределил их, а меня упорно умолял возвратиться в Венецию приготовить вторую оплату, которую он желал заполучить в Вероне. Я всячески сопротивлялся тому, чтоб оставить его, разговаривая, что моя путешествие не необходима, что, отправившись, я подвергаю себя угрозы погибели или плена и т. п. и что я предпочитаю пропасть в бою на его службе, чем помереть, будучи посланным за средствами, и т. д., и тем самым и для меня станет более славы и для моего рода более чести остается. В конце концов он все же уговорил меня двинуть туда, сказав: " Ты мне окажешь огромную услугу, поехав, чем ежели бы сражался за меня с сотней копий "; и потом произнес: " Проси у меня, что желаешь, что я могу изготовить, и станет тебе дано ". Я ответил ему, разговаривая: " Священное Величество и т. д., раз вы этого желаете, я согласен; [93] но, ежели я во время этого погибну или буду пленён в плен, какой-никакой символ остается моим родичам, чтоб они сумели обосновать, что я погиб на вашей службе? ". Тогда произнес он: " Я дам тебе символ моего знака, а конкретно золотого льва, которого ты можешь вместить над твоим старым знаком; и я возвожу в дворянство тебя и твоих братьев и ваших отпрысков ". И тут же отдалприказ собственному канцлеру, чтоб он занес это в собственный регистр, и произнес мне: " Поезжай забавно, Бонаккорсо, ибо бог станет помогать тебе во всех делах и поступках, какие от меня исходят: ежели бог позволит, чтоб я покарал миланского тирана, этот символ, который я тебе даю, будет залогом еще огромных почестей и выгод, кои в родное время ты от меня получишь ". Я видел, как он выступил из Тренто до такого, как я сам оттуда уехал, и я проводил его мало за пределы городка и оставил при нем Андреа Веттори и сер Перо да Самминьято, которым я дал на забота 2-ух из моих лошадок и огромную дробь моих доспехов, за исключением панциря, каков я желал постоянно обладать при себе. Отправился я в путь опять чрез Германию, и приехал в Венцоне, и, едучи, сложил я один из моих неуклюжих сонетов, который вданныймомент тут запишу: В сейчас текущем тысяча четыреста главном году В городке Тренто правитель Руперт пожелал, Чтобы умеренный мой герб совсем собой увенчал Его лев милый, лежащий у всех на виду. И повелел в тот же день он канцлеру собственному, Чтобы тот собственный регистр дворянский безотлагательно же достал [94] И в нем имя мое и братьев моих записал, Чтобы лев милый совсем остался бы в нашем роду. И он дал привилегии нам, нас сочтя благородными званья Благородных имперских дворян, нас и наших сынов, И позднейших отпрысков, чтобы эти знаки признанья На знаке собственном любой носил бы во веки веков, Вместе с иными знаками чести на сем основаньи, Как вассалы имперской короны со старых годов. Пусть же станет любой готов Из вас, братья мои и сыны, так новости себя, чтоб ваши слова и деянья Отвечали постоянно благородству вашего званья. И, когда я приехал в Венцоне во Фриуле, вечером появился ко мне один сьенец, с которым я подружился ранее, заходя во время собственных неоднократных поездок в лавку бакалейных продуктов, которую он содержал; он произнес мне, что он видел и слышал о сговоре, предпринятом для такого, чтоб поймать меня на дороге, по которой я обязан был ездить на последующий день; сговор был устроен и заключен секретным комиссаром барона Миланского по имени фра Джованни Декани, каков обещал синьору ди Пранперг дать меня в его руки за 4000 золотых дукатов, и подтвержденный ди Пранперг обещал ему изготовить это, и уладить это под видом мщения и сведения счетов с флорентинцами. Я спросил его, могу ли я положиться владельцу; он ответил, что могу полностью; и вправду, ночкой в четвертом часу я сел на коня и брал с собой владельца и 1-го из его слуг, чтоб не ошибиться в пути, который я избирал в стороне от непосредственный пути, по каковому пути приехал прямо в Порто Груаро, проделав 40 миль [95] без еды и питья; оттуда морем я отправился в Венецию, а собственных лошадок отправил в Падую; потом, уже после погибели барона Миланского я отыскал вышеупомянутого фра Джованни в Болонье, и он признался мне, что все подходит правде, и т. д. Через три дня после моего приезда в Венецию пришло весть, что правитель потерпел поражение под Брешией 87 и что он возвратился в Тренто. Оттуда, вызванный и подкрепленный нашей коммуной, венецианцами и синьором Падуанским, он прибыл в Падую чрез Венцоне; и после его приезда в Падую туда появилось новое полпредство из Флоренции, а конкретно: мессер Филиппо деи Корсини, мессер Ринальдо Джанфильяцци, мессер Мазо дельи Альбицци и мессер Томазо деи Саккетти. Указанные рыцари, Андреа деи Веттори и я имели нередкие встречи и переговоры с царем и синьором Падуанским; не будучи полностью с ним согласен, решил я, что нам нужно ездить в Венецию, чтоб склонить синьорию к единодушию с нами. Это было в декабрьские календы 88 указанного года. Отправились в Венецию, и там после почтивсех совещаний и рекомендаций в пребывании венецианского барона мы к согласию не пришли. Поэтому правитель сел на галеру, которую одолжили ему венецианцы, чтоб тронуться в Порто Груаро; а после его отъезда барон вызвал нас и стал грустить об отъезде правителя и о благе для нас и всей Италии, разговаривая: " Если вы допустите, чтоб он возвратился в Германию, то барон Миланский непременно будет государем всей Италии ", и т. д. В конце концов он некотороеколичество утих [96] и попросил, чтоб один или двое из нас направились вдогон за царем и что он также пошлет кого-нибудь, чтоб умолять его возвратиться в Венецию, ежели мы согласимся выпустить ему то численность средств, которое он у нас умолял. Мы ответили, что создадим это, и возвратились домой. В конце концов никто не желал подвергнуть себя угрозы поездки вдогон за ним, и поехал я с заданием от всех умолять его возвратиться и заявить, что мы ему дадим то, что он умолял. Я нагнал его на последующий день в одном порту в 50 милях от Венеции. Я передал ему то, что мне было доверено, после что он заперся со своими для совета; и, так как я ему произнес, что барон послал сюда к нему людей по этому же занятию, он заседал со собственным советом с самого восхода солнца до пополудни, ждя прибытия послов барона, какие прибыли в терцу 73 и прошли в комитет; мало спустя позвали и меня, и там правитель мне произнес, что он вернется, ежели я ему поклянусь за себя и за собственных друзей, что по его приезде в Венецию мы дадим ему 60 тыщ дукатов, каковые он умолял у нас, чтоб опять привести себя в соответствующий распорядок, и т. д., и я ему это обещал. Я привез его назад в Венецию, где мое обязательство было сделано. Затем мы поехали в Падую, и тут я оставил его в совещаниях с иными послами, а сам отправился во Флоренцию, чтоб рапортовать обо всем, что вышло со времени отъезда отсюда. После возвратились и остальные послы, и приехал сюда Людвиг Баварский, племянник правителя, для заключения новейших критерий и соглашений, чтоб посодействовать императору, или войти в Рим, [97] или, оставаясь в Ломбардии, сражаться с герцогом Миланским. И после почтивсех совещаний и переговоров, происходивших тут, никаких новейших ассигнований для содержания названного правителя он не достигнул; заключение это могло бы привести к утрате нашей свободы, ежели бы не неожиданная погибель, постигшая барона Миланского скоро после такого, как он брал Болонью, каковую он завладел в конце июня вышеназванного года, а позже погиб в сентябре луне. И вправду, он сумел бы начинать синьором всей Италии мало времени спустя, ежели бы, но, одолел нас. А он был в состоянии одолеть нас, так как уже стал синьором Пизы, Сьены, Перуджи, Шьези и Болоньи и всех их замков и синьор Лукки ему повиновался, так же как и Малатести, 89 и синьор Урбино, и вся Ломбардия была порабощена, несчитая Венеции. Таким образом, его погибель выручила нас и отдала вероятность синьории даже развиваться и вырастать вплоть до нынешнего дня, вероятно, более по милости судьбы, или божией милости, чем благодаря доблести или интеллекту тех, кто нами правит. И мне видится, что мы от этого шибко возгордились и впали в таковой беспорядок, что пусть бы уж силы правителя или иного могущественного синьора водинмомент рухнули бы на нас в том самом беспорядке, в каковом мы пребываем, и вособенности в тех раздорах, в которых, как мне видится, находятся более могущественные и важные члены нашего правительства, каковые вследствии собственных личных интересов и секретной нелюбви забывают, как мне видится, о благе и чести нашей коммуны. И вижу я, как вследствии небрежения названных важных членов [98] в наше руководство пробираются два рода людей, а конкретно новейшие люди 90 и втомжедухе почтивсе юные люди, 91 каковые набрались таковой дерзости вследствии раздоров, какие они наблюдают посреди упомянутых важных. И мне вправду видится, что я вижу, как мало времени сумеет войти, чтоб в этом нашем государстве не произошли огромные смены, ежели лишь не божие соизволение, чтоб указанные наши ключевые люди свыклись, стали бы единогласно тащить одну веревку из-за всеобщего блага и не препятствовали правосудию, как в настоящее время любой день совершают они вследствии собственных личных интересов; а более об этом вданныймомент не хочу строчить. Июня 28-го дня 1402 года вступил я в обязанность капитана городка Барга и в этот день узнал о поражении, которое понесли в Казалеккьо возле Болоньи наши войска под командованием Бернардоне да Серра, какие были посланы в содействие Джованни Бентивольо, синьору Болоньи. Из-за этого поражения последовала погибель названного синьора Болоньи, и граф Альбериго да Барбиано со своими армиями вошел в Болонью как представитель барона Миланского; и из 2-ух наших посланников, былых там, а конкретно: Бардо Ритафё и Никколо да Уццано, Бардо был убит, а Никколо взят в плен, но спустя некотороеколичество месяцев после уплаты выкупа был отпущен. Вернувшись во Флоренцию, он поведал мне, что его пытали различными методами и в конце концов принудили представить то, что они желали, и что он произнес это, а после написал собственной рукою из ужаса перед новыми пытками; и что позже, [99] в Мариньяно, его привели к герцогу Миланскому и перед герцогом и многими членами его совета прочли то, что он признал и написал, а конкретно, как ему было доверено собрать задание, которое было мне дано, когда я отправился послом в Германию, чтоб заставить выступить в поход новоизбранного правителя; в данных его свидетельствах ряд вещей он передал верно, несчитая 1-го, которое было обманом, а конкретно, что мне типо было доверено, чтоб хотькакой ценой, с поддержкой всех выдумок я так бы устроил, чтоб казалось, что барон Миланский желал окормить вышеуказанного правителя, чтобы отнять его жизни, и т. п., и что по этому поручению я устроил то, что привело к экзекуции императорского доктора. " И после такого, как это было прочитано, я подтвердил это изустно и потом был опять отведен в тюрьму. Итак, Бонаккорсо, берегись, чтоб тебе не угодить в руки барона Миланского, а мне ты обязан извинить, и т. д. ". Из этого рассказа я сделал вывод, что этот барон желал себя простить с поддержкой лжи, и в частности перед французскими синьорами. Поэтому я написал письмо герцогу Орлеанскому и поставил его в популярность о всех вышеописанных событиях, в мнение указав, что все это ересь и что я никаким образом не причастен к погибели императорского доктора маэстро Германа, и что люди барона Миланского принуждали пытками дарить эти сведения и т. п., и что, ежели он считает необходимым, чтоб для доказательства правды и чести я появился бы к нему, или к королю, или к иным синьорам, пусть он изволит уведомить меня об этом, и [100] я безотлагательно же предстану перед ними и разъясню всем настоящий ход событий, т. е. мою безукоризненность, и т. д. Будучи в указанной больше должности в Барге, получил я письмо от " Десяти балии ", в каковом они мне приказывали, чтоб я разрезал пути, какие водили от Пизы к Милану; в силу этого указа я повелел завладеть одиннадцать мулов, какие везли 22 тюка британской шерсти в Болонью, закупленные в Пизе у Франческо Бонконти на имя Липпо ди Муччерелло из Болоньи, и завладел я это у Альбергуччо из Монте Кукколи, который состоял на службе у барона Миланского. После такого как добыча была уже приведена в Баргу, синьор Лукки написал во Флоренцию, жалуясь и разговаривая, что тюки шерсти принадлежали его, луккским торговцам, и требуя, чуток ли не с опасностями, чтоб они были возвращены. Вследствие что наши синьоры, боясь, как бы подтвержденный синьор Лукки не стал беспрепятственно делать как неприятель нашей коммуны, написали мне, чтоб я повелел возвратить эту масть в руки комиссара луккского синьора, а что в отношении мулов я поступил верно, отдав их тем, кто их завладел, таккак они принадлежали людям, подвластным герцогу Миланскому. Каковому письму я не повиновался, но безотлагательно же отписал синьорам, переслав им письма, найденные у 1-го из возчиков, где разъяснялось то, о чем я писал больше, и прося их не переносить вреда тем, кто, подчиняясь умному указу, отнимал и захватывал добычу. Сие письмо мое недостаточно помогло, ибо синьоры из опасений, о которых я заявлял [101] больше, к тому же побуждаемые Бартоломео Корбинелли, членом " Десяти балии ", каков состоял и состоит в особенной дружестве с вышеназванным синьором Лукки, ответили мне, приказывая дать указанную масть в руки 1-го из их уполномоченных, с которым они сориентировали мне письма, и грозя, что в случае, ежели я не отдам масть, мне нечего более ожидать от них писем, и они меня так накажут, что это послужит образцом, и т. д. Поэтому, прочтя эти письма, я дал масть в руки их уполномоченного, а мулов распределил меж теми, кто их завладел, уполномоченный же передал масть комиссару луккского синьора. И еще до такого, как я покинул эту обязанность, приключилось, что подтвержденный синьор Лукки перекрыл пути, какие водили во Флоренцию, отчего опять " Десять балии " написали мне, чтоб я снова разрезал пути, как они ранее мне приказывали. Я послал к ним 1-го моего нотариуса, чтоб заявить им, что я совсем не размещен терзать людей Барги и боец, какие там находились, чтобы позже по просьбе синьора Лукки им бы наносился вред; но что ежели они желают, чтоб синьор Лукки закончил исполнять против нашей коммуны такие поступки, какие он выделывал, то у меня хватило бы мужества приподнять против него возмущение во всей Верхней Гарфаньяне и отобрать у него ряд замков, с которыми у меня уже была соглашение; и что, ежели наша коммуна не захотела бы в этом деле ходить беспрепятственно, пусть позволят мне делать последующим образом, а конкретно: пусть передадут мне негласно плату за 50 лошадок и за 200 пехотинцев [102] и лучников, а я подниму Баргу и Соммоколонью, устрою возмущение и буду делать обманным образом, типо усмиряя их, а на самом деле поддерживая. И, чтоб лучше утаить это, я согласен на то, чтоб они подвергли меня изгнанию и заключили в тюрьму мою супругу и моих деток. Они обговаривали это мое предписание, но в конце концов ответили, что сейчас-де не время это изготовить, что, когда придет время, они будут обладать меня в виду. А после, недавно до такого, как я покинул собственный пост, маэстро Андреа да Анчиза, который жил в Лукке, мне передал негласно чрез 1-го собственного доверенного человека, что предводитель Лукки узнал от 1-го из членов " Десяти балии " о том, что я предлагал делать против него, и по данной фактору он распорядился, чтоб бойцы барона Миланского поймали бы меня и при моем отъезде после оставления моей должности, устроив так, чтоб я не мог пользоваться никакой иной ценный, несчитая непосредственный пути из Барги в Лукку. Из-за этого предостережения я в день собственной отставки не уехал из Барги, но пробыл там еще 4 дня и одну ночь; января 6-го дня в три часа я выехал оттуда последующим образом: посадил вместо себя на лошадок 1-го из рыцарей, одетого в мою одежду, и моих слуг, а я сам шел пешком, с щитом и копьем в руках, совместно с 20 здоровыми пехотинцами из Барги и 14 наемными лучниками. И данной ночкой перед рассветом добрались мы до моста в Мориано, где я пересел на коня и верхом доехал от Сан Дженайо и позже до Пешии. В указанную ночь мы повстречали сторожу на мосту в Калаворло, [103] но они, увидев, что мы настолько сильны и к тому же уже отчасти въехали на мост, сочли за добро выпустить нас. Затем на мосту в Кифенти мы опять натолкнулись на сторожу, каковая захватила мост, так что мы не сумели проехать, отчего и поехали к мосту Мориано, где никакой охраны не было. И во время моего присутствия в Барге, будучи извещен единожды, что некоторый Кристофано ди Барцульино сталкивается тайком с некими высланными из Барги, в частности с одним собственным братом и с некоторым Нероне ди... повелел я заключать указанного Кристофано и узнал последующее: при собственном введении в обязанность я повелел свезти в Баргу целый организованный в снопы хлеб в связи с тем, что барон Миланский завладел Болонью; и, когда все дома были полны этим хлебом, подтвержденный больше Нероне умолял указанного Кристофано поджечь ночкой бессчетные дома их врагов, полагая, что почтивсе изгнанники из Барги вместе с дружественными им бойцами синьора Лукки, завидев огонь, подходят к воротам и разобьют их с поддержкой тех из собственных людей, какие обязаны будут по рву прокрадываться в град и заняться поджогом. И как лишь я заключил [Кристофано], его отец, Барцульино, удрал из городка, таккак вышеупомянутый сын сказал ему о плане Нероне, каков он бранил, но из любви к сыну не донес мне об этом деле. Я отдалприказ отрубить голову Кристофано, а отца объявил высланным и конфисковал его актив. Мая главного дня 1403 года я вступил в обязанность гонфалоньера фирмы; 92 сотоварищами [104] моими были Джованни ди Лодовико ди Банко, Фантоне ди Нальдо Фантони, Нери ди сер Фреско, Келло ди... ювелир, Фруозино ди Франческо Спинелли, Лапо ди Джованни Никколини, Никколо ди Марко Бенвенути, Нефри ди Джованни Симинетти, Антонио ди Якопо дель Винья, Марко ди Горо дельи Строцци, Лионардо ди Томазо да Кареджи, Виери ди Виери Гваданьи, Бартоломео ди Джакопоне Герардини, Лоренцо ди Томазо Барончи и Андреа Чофи — знаток каменщик. В указанном году комитет " Десять балии " получил от некоего пизанского священника известие, что в Пизе имеется одни издавна замурованные ворота, каковые заделаны кирпичами как с наружной стенки, так и с внутренней — кирпич к кирпичу, а середина меж ними была порожней, и что у данных ворот нет никакой охраны. Почему указанные " Десять " обсудили это дело с огромным мастером механики по имени Доменико, каков, выслушав это, отправился тайно в Пизу оглядеть указанные замурованные ворота; и, таккак с наружной стороны остались при заделывании стенки отверстия от моста, увидел, что вправду стенка внутри пустая. Он возвратился к " Десяти " и произнес им, что мог бы заложить чрез эти отверстия в стену знаменитое численность артиллерийского пороха и позже поджечь его и что держава этого огня непременно в один миг разрушит эти кирпичные стенки, как наружную, так и внутреннюю. Посему комитет " Десяти " избрал из собственного состава двоих, а конкретно мессера Ринальдо Джанфильяцци и мессера Филиппо деи Магалотти, а втомжедухе в содействие им выбрали 4 [105] людей, а конкретно: мессера Мазо дельи Альбицци, Бартоломео ди Барди Альтовити, Бетто ди Джованни Рустики и меня. Мы направились в Сан Миньято, а оттуда в Санта Гонда с отрядом наших людей — конных и пеших и с огромным численностью пехотинцев из числа обитателей контадо и дистретто. 93 По дороге нам довелось бросить мессера Ринальдо, таккак он ощутил себя нездоровым, а мы все направились на ночевку в аббатство Сан Совино и в остальные места вблизи и на последующий день все еще оставались там, таккак узнали, что пизанцы позаботились об этом замурованном месте, прорубив его с наружной стороны, и установили там сильную сторожу. Решили мы идти в Ливорно и штурмовать его с поддержкой почтивсех боевых машин, но, прибыв к Ливорно, узрели, что гарнизон его укреплен многочисленными неплохими арбалетчиками. Мы отдали там схватка и утратили почтивсех наших, убитых стрелами и бомбардами. Отошли оттуда и возвратились во Флоренцию с маленькой честью. Я был там с 14 лошадьми и получал жалование за 4, а конкретно 2 золотых флорина в день. Февраля 20-го дня указанного года я вступил в обязанность викария Вальдиньеволе, 94 а 26 апреля 1404 года синьоры отправили за мной и выслали меня посланником к Бусико, наместнику Генуи, 95 в связи с тем, что он отобрал у наших флорентинцев огромное численность шерсти и остальных продуктов, объявив, что берет их как гарантию такого, что мы не нападем на мессера Габриеле горькая — синьора Пизы, каков препоручил себя французскому [106] королю; 96 он типо дал ведать об этом еще до наложения ареста на указанные продукты, но, не получив удовлетворительного, на его взор, ответа, наложил подтвержденный арест; а наложив его, заявил, что мы отныне потеряли права на эти продукты, какие стоили возле 200 тыщ золотых флоринов, поскольку-де наши люди сражались с Пизой уже после такого, как было объявлено, что мессер Габриеле стал под покровительство короля. Поэтому синьоры выслали меня объяснить ему, что после такого, как он объявил нам об этом, наши люди не нанесли вышеназванному Габриеле нималейшего урона, и умолять его дать нашим торговцам их продукты; я обязан был втомжедухе удостоверить его, что нималейшего нападения на указанного синьора Пизы не станет совершено, ежели он доэтого не станет осведомлен об этом; и совместно с тем я обязан был умолять его [Бусико], чтоб он дал нам возобновлять войну, таккак она была начата ранее, чем он принял его [синьора Пизы] под родное покровительство, и т. д. Я поехал, выложил мишень моего посольства; он же мне ответил, что указанные продукты не будут возвращены, ежели мы не заключим ранее решетка или хорошего перемирия с указанным пизанским синьором. Я написал во Флоренцию; благодарячему были выбраны мессер Филиппо Корсини, мессер Ринальдо Джанфильяци, мессер Томазо Саккетти и Бартоломео Корбинелли, каковые обязаны были двинуть в Геную, и им и мне поручалось удостоверить Бусико, что мы не станем атаковать на синьора Пизы. По приезде в Геную названной четверки отправь мы к Бусико и было у нас немало совещаний, но он отделывался [107] дискуссиями, полагая, что мы имели задание закончить лигу, о чем он умолял в родное время и вел переговоры с Аньоло ди Филиппо ди сер Джованни, который был ориентирован к нему посланником; каков Аньоло тогда показал такое старание, что уже были ими составлены статьи контракта; но контракт заключен не был, таккак подтвержденный Аньоло не имел на это возможностей и обязан был двинуть во Флоренцию за ними, а потом возвратиться, но так и не возвратился; вследствие этого он, Бусико, считал, что над ним надсмеялись, и т. д. Все это он произнес лишь мне одному, прося меня во имя моей любви и справедливости королю заявить ему, владеем ли мы задание на мнение указанной лиги. Я произнес и заверил его, что, как я знаю, нет, но что я еще схожу к старшим и узнаю у них, имеют ли они какое-нибудь задание. Я пошел к упомянутым моим старшим друзьям и, передав то, что Бусико мне произнес и что я ему ответил, получил от них распоряжение возвратиться к нему и заявить, что нималейшего такового задания у них не имеется. Я возвратился к нему и передал их протест. Тогда он произнес: " В таком случае не было необходимости им заезжать к нам, ибо еще быстрее я договорился бы с тобой одним, чем с ними ". Вернулся я к собственным, и после моего доклада решено было, что я и Бартоломео отправимся во Флоренцию для такого, чтоб рапортовать обо всем, и т. д. После нашего возвращения во Флоренцию и доклада синьории, коллегиям и " Десяти ", они решили составить трем оставшимся рыцарям, чтоб те заключили перемирие, которого требовал Бусико, [108] не меньше, чем на три года; так они и сделали 97 и получили таковым образом наши продукты ценой огромных расходов, в каковых надобности не было бы, ежели верить словам Бусико, а я верую ему по почтивсем приличным основаниям, и т. д. 1404. Ноября главного дня я вступил в количество синьоров приоров совместно с Донато ди Микеле Велутти, Луиджи Маннини, Сальвадоре ди Бонди дель Качча, Паоло ди Чино деи Нобили — гонфалоньера верности, Симоне ди Арриго Бартоли — игольщика, Лапо Мартини, Джакопо ди Франческо Гаскони, Джиральдо ди Лоренцо Джиральди. Января главного дня я вступил в количество консулов цеха Ланы 98 совместно с Пьеро д'Аньоло Каппони, мессером Форезе Сальвиати, Паоло ди Пьеро дельи Альбицци, Антонио ди Пьеро ди Фронте, Бартоло ди Нофри Бискери, Антонио ди Леонардо дельи Строцци и Сандро ди Франческо Барончелли. А потом 16-го дня указанного января вступил я в обязанность члена " Восьми охраны " совместно с мессером Ванни Кастеллани, Бертольдо ди мессер Филиппо Корсини, Гильельмо ди Бардо Альтовити, Якопо ди мессер Ринальдо Джанфильяцци, Аньоло ди Джованни да Пина и Андреа ди Берто — винодельцем и Якопо ди Джильо Скьяттези. 1405. Сентября 15-го дня 1405 года вступил я в количество " Коллегии Двенадцати " совместно с Никколо, сыном иного Никколо ди Герардино Джанни, с Брунетто ди Презе ди Варацано, Джакопо Орланди, Бернардо ди Пьероцо Пери, Джованни, сыном сера Бернардо Каркелли, Марко ди Горо дельи Строцци, [109] Джованни д'Андреа Минербетти, Корсо Каначчи, Аньоло ди Филиппо ди сер Джованни, Пьеро ди Джованни д'Андреа даль Паладжо, Антонио ди Джованни Компаньи. В указанном году 5 января я, брат мой Бартоломео и наши супруги направились на воды в Петриоло. Жена Бартоломео Лиза была продолжительно больна, и врачи, какие не могли различить ее заболевание, порекомендовали ей ванны. Она выздоровела и по возвращении во Флоренцию забеременела и потом родила младенца мужского пола, а до такого все 9 деток, которых она рождала, были все девочки. Отсюда, вероятно, разрешено закончить, что эти воды предоставляют красивое последствие, отчего я и запомнил об этом. 1406. Июня 17-го дня 1406 года я стал подестой Монтеспертоли и, будучи в данной должности, был избран синьорами и сотрудниками для посольства к королю Владиславу и к отцу в Рим 99. Отказался с поддержкой таковых доводов, что был освобожден от этого назначения. В январе 16-го дня я поехал посланником к отцу, 100 находившемуся тогда в Марселе, и потом во Францию к королю и к иным синьорам, чтоб достигнуть избавления мессера Бартоломео Пополески и Бернардо Гваданьи, послов от нашей коммуны, арестованных герцогами Орлеанским и Бургундским, так как они разговаривали, что Пизой, которая принадлежала им, обладаем мы. 101 Приехав в Париж, отыскал я мессера Альберто ди Пепо дельи Альбицци, каков находился там и обязан был совместно со мной исполнить порученное мне дело. И, короче разговаривая, подтвержденный барон Орлеанский, державший [110] их в тюрьме в собственном замке в Блуа, в 3-х днях пути от Парижа, дал родное единодушие на то, чтоб упомянутые пленники прибыли в Париж, брав обязательство с них и с нас не оставлять Парижа без его разрешения. Они приехали в Париж, и во время переговоров об их избавлении приключилось, что барон Бургундский 23 ноября 1407 года в три часа ночи сделал большое предательство, устроив смертоубийство барона Орлеанского. 102 Еще до этого действия когда-то, когда мы с мессером Альберто направились в Санлис к указанному герцогу Орлеанскому, чтоб заботиться об избавлении вышеупомянутых послов, единожды вечером подтвержденный барон Орлеанский послал за мной; мы направились к нему; я отыскал его в комнате, где он играл с иными синьорами. Он произнес мне, что желал бы, чтоб я играл с ними. Я ответил, что уже наиболее восьми лет, как кинул забаву, и пусть он не прогневается, ежели я играться не буду, в индивидуальности в моем расположении посланца, но когда он высвободит наших пленников, то, ежели ему захочется, чтоб я играл, я буду ему послушен. Ответил он тогда, что моя ссылка на то, что я посол, никуда не годится, что тем наиболее я обязан играться по его просьбе, чтоб принести ему наслаждение. Тогда я произнес, что из-за его наслаждения буду играться, но что у меня нет средств, таккак я брал с собой из Флоренции средства лишь на текущие затраты. Тогда он произнес: " Иди, садись, играй на мои ", и положил передо мной огромное численность золотых экю. Я начал играться, и к концу забавы растерял за эту ночь 500 экю золотом. Ранним [111] сутра я сел на коня и поехал в Париж, чтоб брать вдолг средства и возвратить герцогу и с поддержкой постороннего денежныхсредств испытать вернуть потерянное. Приехав в Париж, я доэтого только попросил у неблагодарного управителя 200 флоринов, но он произнес, что не может отдать, и отказал мне. Попросил я тогда у Бартоло ди Бернардо ди Чино сотку, он занял мне ее. Также попросил я сотку у Луиджи ди Бартоломео Джованни, он занял ее мне. Попросил я 300 флоринов у Микеле деи Пацци, тот произнес, что уже занял их иному. Попросил я у Бальдо ди Гвидо Бальди 4 сотки: он также произнес, что занял иному. Попросил у Кальчидонио дельи Альберти 500 флоринов: он произнес, что наличных у него нет, но что, ежели я захочу, он достанет их под проценты в каком-то месте. Решил я не проверять более товарищей и согласился, чтоб Кальчидонио достал мне под проценты в Монпелье 500 франков золотом; и с данными средствами и с теми, что я одолжил у Бартоло и Луиджи, я поехал к герцогу и вручил ему кошелек с его 500 золотых экю. Он чрезвычайно отрадно принял их, похвалив меня, и т. д., а после обеда снова началась забава, в которой я выиграл возле 200 золотых экю. На последующий день этот барон со всей собственной свитой приехал в Париж, и после такого, как мы немало раз собирались за забавой, я выиграл возле 2000 золотых экю, как раз перед тем, как он был убит. После его погибели указанные больше мессеры Бартоломео и Бернардо были освобождены и отпущены герцогиней и ее сыновьями и возвратились во Флоренцию. Я же остался в Париже и пробыл там [112] до сентября, а потом уехал и возвратился сюда, во Флоренцию, 12 октября 1408 года и узнал, что я избран консулом цеха Лана. 1408. Декабря 15-го дня вступил я в количество старшин винной таможни совместно с Белькаро Серальи, маэстро Кристофано ди Джордже, Микеле Аччайуоли и Нофри ди Палла дельи Строцци. 1409. Июля 6-го дня 1409 года вступил я в обязанность капитана охраны Пизы, а на последующий день был увенчан тиарой папа Александр, 103 лучший храмом, который в эти дни созван был в Пизе, куда вскорости приехал и повелитель Луи 104 как член лиги с нашей коммуной, зачинщиком же данной лиги оказался я. И вот каким образом: ворачиваясь из Франции, я навестил указанного короля, который тогда был в Провансе, и, разговаривая с ним о делах Флоренции, упомянул о том, как меж флорентинцами и владыкой Владиславом началось несогласие, и т. д. В конце концов он доверил мне, чтоб я, когда увижу, что настало время для его введения в лигу с нашей коммуной, написал бы ему о том, и что подругому как по моему письму он не пошлет собственных послов, и т. д. По моем возвращении во Флоренцию я сказал об этом нашим синьорам и " Десяти балии ", каковые " Десять " спустя быстрое время доверили мне составить письмо упомянутому королю, чтоб он послал собственных послов, какие и приехали, и после почтивсех переговоров образовали они лигу, 105 а позже и папа вступил в указанную лигу. Когда я был в Пизе капитаном, вышло со мной одно злосчастное дело, а содержалось [113] оно в последующем: мессер Мариано Казасси, магистр госпиталя Альтопашо, 106 разорил и распустил эту бенефицию, в правде что я удостоверился, таккак он реализовал почтивсе владения этого дома, за каковые дела он заслуживал быть лишенным данной бенефиции, благодарячему я подал прошение отцу Александру о том, чтоб он отстранил его и передал бенефицию моему племяннику Чоне, сыну Франческо. (