Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека назад

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека ежели паразитизм кукушки, поэтому что у данных пчёл не лишь инстинкты, но и здание изменено в согласовании с их паразитическими повадками: у них нет аппарата для собирания пыльцы, который был бы нужен, ежели бы они сами запасали корм для собственных личинок. Некоторые виды sphegidae( насекомых, схожих на ос) втомжедухе паразитируют, и г-н Фабр( fahre) нетакдавно привел несомненное подтверждение в доказательство такого, что tachytes nigra, желая традиционно и делает свои личные норки, снабжая их для собственных личинок парализованной добычей, но в том случае, ежели это насекомое обретает уже готовую, снабженную запасами порку иного сфекса, то использует добычей и делается время от времени паразитом. В этом случае, как и по отношению к molothrus или кукушке, я не вижу никакой трудности, для такого чтоб времяотвремени встречающуюся повадку натуральный подбор сделал неизменной, ежели она можетбытьполезна виду и ежели насекомое, чье гнездо и запасный корм настолько беззаконно захвачены, не вымирает от этого. Рабовладельческий инстинкт. Этот превосходный инстинкт был впервыйраз раскрыт у formica( polyerges) rufescens Пьером Убером( pierre huber) — наблюдателем еще наилучшим, чем его известный отец. Этот муравей располагаться в полнейшей зависимости от собственных рабов; без их поддержке этот вид непременно вымер бы в движение 1-го года. Самцы и фертильные самки совершенно не работают, а рабочие, или стерильные, самки, желая очень энергичны и храбры при захвате рабов, не несут никакой иной работы. Они неспособны уладить для себя муравейник или поднять собственных личинок. Когда старенькое гнездо делается неудовлетворительным и они обязаны переселяться, переселение делается рабами, какие переносят собственных владельцев в челюстях. Хозяева до такого беззащитны, что когда Убер запер возле 30 из них без рабов, но в изобилии снабдив их обожаемым кормом и оставив возле них личинок и куколок, чтоб заставить их к работе, они ничто не делали, не могли даже сами имеется и почтивсе из них погибли от голода. Тогда Убер пустил к ним 1-го роба( f. Fusca), и крайний вданныймомент же взялся за работу, накормил и выручил уцелевших, сделал некотороеколичество ячеек, позаботился о личинках и привел все в распорядок. Что может быть поразительнее данных совсем надежных фактов? Если бы мы не знали никаких остальных муравьев-рабовладельцев, то было бы совсем обреченным обсуждать, каким образом мог развиться настолько умопомрачительный инстинкт. Другой вид, f. Sanguinea, одинаковым образом стал впервыйраз популярен как рабовладелец благодаря П. Уберу. Этот вид сталкивается в южных долях Англии, и его образ жизни был исследован м-ром Ф. Смитом( f. Smith) из Британского музея, которому я должен данными и иными сведениями. Вполне доверяя свидетельствам Убера и Смита, я все-же скептически отнесся к данному случаю, так как любому, ясно, разрешено простить колебание в существовании этого настолько необычайного инстинкта. Поэтому я сообщу тут изготовленные мною надзора некотороеколичество подробнее. Я вскрыл 14 гнезд f. Sanguinea и во всех отыскал маленькое численность рабов. Самцы и фертильные самки обращенного в рабство вида( f. Fusca) были найдены лишь в их личных муравейниках и никогда не наблюдались в гнездах f. Sanguinea. Рабы темные и размерами не наиболее пятидесятипроцентов собственных красных владельцев, так что разница в наружном облике тех и остальных чрезвычайно велика. Если муравейник потревожен только в слабенькой ступени, то рабы времяотвремени выбегают и, аналогично собственным обладателям, очень возбуждены и оберегают гнездо; ежели же муравейник поврежден чрезвычайно шибко, так что личинки куколки оказываются извне, рабы совместно с владельцами инициативно трудятся над тем, чтоб вынести их в безопасное пространство. Отсюда светло, что рабы ощущают себя совсем как дома. Три года подряд, в движение июня и июля, я помногу часов следил различные гнезда в Серрее и Суссексе и никогда не видал роба входящим в гнездо или выходящим из него. Так как в движение данных месяцев рабы были чрезвычайно немногочисленны, то я задумывался, что они имеютвсешансы подругому новости себя, когда их случается немало; но м-р Смит докладывает мне, что в движение мая, июня и августа как в Серрее, так и в Гемпшире он следил гнезда в различные часы дня и никогда не видел, чтоб рабы вступали в гнезда или уходили из них, желая в августе они очень многочисленны. Вследствие этого он разглядывает их как только семейных рабов. Напротив, разрешено непрерывно созидать, как хозяева приносят материал для гнезда и различный корм. Однако в июле 1860 г. я натолкнулся на общество с диковинно огромным численностью рабов и следил некотороеколичество из них выходящими из гнезда совместно с владельцами и направляющимися по одной дороге к высочайшей, находившейся на расстоянии 25 ярдов шотландской сосне, по которой они совместно поднимались, возможно, в поисках тлей или божьих коровок. По Уберу, который имел редкие способности для надзора, в Швейцарии рабы работают традиционно совместно с владельцами при постройке гнезда, но они только раскрывают и накрывают входные отверстия по утрам и вечерам; их ключевую обязательство, по решительному утверждению Убера, сочиняют розыски тлей. Разница в виде жизни владельцев и рабов в 2-ух странах, возможно, зависит элементарно от такого, что рабы в Швейцарии ловятся в большем численности, ежели в Англии. Однажды мне удалось следить переселение f. Sanguinea из 1-го муравейника в иной, приэтом очень любопытно было созидать, как хозяева внимательно переносили в челюстях рабов, вместо такого чтоб быть переносимыми ими, как у f. Rutescens. На иной день мое интерес было привлечено 2-мя десятками рабовладельцев, бежавших по одному и тому же месту, разумеется, не в поисках корма; они атаковали на самостоятельную колонию вида, поставляющего рабов( f. Fusca), но их инициативно прогоняли, при этом времяотвремени сходу три особи крайнего вида цеплялись за ножки рабовладельца f. Sanguinea. Последний свирепо убивал собственных маленьких врагов и переносил их мертвецы на корм в родное гнездо на отдаление 29 ярдов; но им не получилось овладевать ни одной куколкой для обучения рабов. Тогда я достал маленькое численность куколок f. Fusca из иного муравейника и положил их на площадку около места схватки; тираны алчно набросились и поймали их, возможно, вообразив, что остались фаворитами в крайнем битве. В то же наиболее время я положил на то же пространство некотороеколичество куколок иного вида, f. Flava, совместно с несколькими особями этого маленького желтоватого муравья, еще прицепившимися к обломкам собственного гнезда. Этот вид времяотвремени, желая и изредка, втомжедухе обращается в рабство, как это описано м-ром Смитом. Несмотря на свою незначительную величину, желтые муравьи различаются отвагой, и я видел, как они ожесточенно атакуют на остальных муравьев. Однажды я отыскал, к собственному удивлению, самостоятельную колонию f. Flava под камнем внизу гнезда рабовладельческого вида f. Sanguinea, и когда я случаем тронул оба гнезда, мелкие муравьи с удивительной смелостью напали на собственных больших соседей. ныне мне было любопытно удостовериться, имеютвсешансы ли f. Sanguinea отличить куколки f. Fusca, традиционно обращаемые ими в рабство, от куколок маленького и безжалостного f. Flava, которого они подчиняют только времяотвремени, и было разумеется, что они различили их сходу; мы видели, что они инициативно и скоро завладели куколок f. Fusca, но были чрезвычайно испуганы, когда наталкивались на куколок или даже на куски земли от гнезда f. Flava, и торопливо удирали бросать; но примерно чрез четверть часа, мало спустя после такого, как все желтые муравьи удалились, они набрались отваги и завладели куколками. Однажды вечером я побывал иное общество f. Sanguinea и отыскал, что огромное численность данных муравьев ворачивалось домой и вступало в муравейник, неся с собой мертвецы f. Fusca( это указывало, что мною наблюдалось не переселение) и бессчетные куколки. Я проследил длинную цепь муравьев, нагруженных добычей, практически на протяжении 40 ярдов, до густых зарослей вереска, откуда, как я увидел, получился крайний муравей f. Sanguinea, несший куколку; но мне не получилось отыскать в густом вереске опустошенного гнезда. Однако оно обязано было быть совершенно вблизи, поэтому что две или три особи f. Fusca в огромном волнении носились возле, и одна из них, с своей куколкой во рту, неподвижно стояла на вершине ветки вереска, олицетворяя собою уныние при облике разоренного гнезда. Таковы относящиеся к этому удивительному рабовладельческому инстинкту факты, какие не нуждались, вообщем, в доказательстве с моей стороны. Обратите интерес на то, какой-никакой контраст представляют собой инстинктивные привычки f. Sanguinea сравнимо с привычками континентального f. Rufescens. Последний сам не сооружает гнезда, не переселяется, не собирает корма ни для себя, ни для молоди и не может даже безпомощидругих имеется; он полностью зависит от собственных бессчетных рабов. F. Sanguinea, с иной стороны, владеет еще меньше рабов, а в самом начале лета даже очень недостаточно; хозяева сами определяют, когда и где обязано быть выстроено новое жилье, и во время переселений переносят собственных рабов. Как в Швейцарии, так и в Англии на рабах, как видится, лежат только заботы о личинках, хозяева же сами делают экспедиции для захвата рабов. В Швейцарии рабы и хозяева работают совместно, собирая и принося материалы для гнезда; и те, и остальные, но преимущественно рабы, пасут и доят, ежели разрешено так выразиться, собственных тлей; и те, и остальные собирают корм для общины. В Англии традиционно только хозяева уходят из гнезда для сбора строительного материала и корма как для себя, так и для рабов и личинок. Таким образом, хозяева в Англии получают от собственных рабов еще наименее услуг, ежели в Швейцарии. Я не буду основывать догадок сравнительно такого, чрез какие шаги прошло формирование инстинкта f. Sanguinea. Но так как муравьи, не имеющие рабовладельческого инстинкта, как я следил, захватывают куколок иного вида, ежели крайние лежат около их гнезда, то, можетбыть, что такие куколки, поначалу оккупированные для корма, могли окончить формирование, а нечаянно выкормленные таковым образом плененные муравьи следовали собственным своим инстинктам и делали ту работу, на какую они способны. Если их пребывание было здорово для захватившего их вида, ежели для него было выгоднее держать рабочих, ежели вызывать их, повадка составлять куколок, поначалу для корма, могла средством натурального отбора усилиться и сделаться неизменной для обучения рабов с различными целями. Естественный подбор может увеличить и видоизменить единожды обретенный инстинкт, перспективный даже в еще наименьшей ступени, ежели у нашего английского f. Sanguinea, который, как мы видели, приобретает от собственных рабов наименьшее численность услуг, ежели тот же самый-самый вид в Швейцарии; при этом предполагается, что любая трансформация инстинкта можетбытьполезна для вида, и процесс продолжается до тех пор, покуда не выйдет муравей, так стыдно подходящий от собственных рабов, как f. Rufescens. Строительный инстинкт медоносной пчелы. Я не буду обсуждать тут этот вопрос во всех деталях, но сообщу лишь в общих чертах заключения, к которым я пришел. Только человек глупый может разглядывать необычное здание сота, настолько отлично приноровленного к собственному назначению, не приходя в последнее удивление. По свидетельству математиков, пчёлы на практике решили тяжелую задачку уладить ячейки соответствующего размера для помещения в них можетбыть большего численности мёда при затрате на их приспособление можетбыть наименьшего численности драгоценного воска. Было подмечено, что даже для качественного рабочего, снабженного важными приборами и мерками, было бы чрезвычайно тяжело изготовить восковые ячейки соответствующей формы, тогда как это исполняется массою пчёл, работающих в черном улье. Можно как угодно касаться к инстинктам, но видится на первый взор совсем странным, как пчёлы имеютвсешансы вывести все нужные углы и стороны или узнавать, что все изготовлено верно. Однако трудность не так уж велика, как сначала видится; я размышляю, разрешено обосновать, что вся эта красивая служба определяется несколькими элементарными инстинктами. На изучение этого вопроса меня натолкнул м-р Уотерхаус, который показал, что форма ячейки располагаться в узкой зависимости от пребывания соседних ячеек, и поэтому высказываемый ниже взор, может быть, следует разглядывать лишь как трансформацию его теории. Исходя из большого принципа градации, поглядим, не откроет ли нам хозяйка натура способ собственной работы. На одном конце короткого ряда мы владеем шмелей, пользующихся для накопления мёда своими старыми коконами, к которым они времяотвремени приделывают короткие восковые трубочки, времяотвремени же устраивают отдельные, очень ошибочные округлые восковые ячейки. На ином конце ряда находятся ячейки медоносной пчелы, расположенные в два слоя; любая клетка, как отлично понятно, представляет собой шестигранную призму, у которой нижние края 6 граней срезаны так, что появляется вывернутая пирамида из 3-х ромбов. Эти ромбы имеют определенные углы, и три ромба, образующие пирамидообразное базу отдельной ячейки на одной стороне сота, вступают в состав оснований 3-х прилежащих ячеек противоположной стороны. В этом ряде, меж очень абсолютными ячейками медоносной пчелы и элементарными ячейками шмелей, находятся ячейки мексиканской melipona domestica, кропотливо описанные и изображенные Пьером Убером. Сама melipona по собственному строению занимает промежуточное пространство меж пчелой и шмелем, но стоит поближе к крайнему; она сооружает практически верный восковой сот из цилиндрических ячеек, в которых вылупляются ее личинки, и, несчитая такого, некотороеколичество больших восковых ячеек для хранения мёда. Последние практически сферической формы, примерно одинаковой величины и собраны в ошибочную массу. Особенно следует направить интерес на то событие, что эти ячейки строятся так вблизи друг к другу, что ежели бы шары были полными, они или пересекали бы друг друга, или одна вдавливалась бы в иную, что, но, никогда не случается, так как в тех местах, где шары обязаны были бы пересекаться, пчёлы устраивают меж ними совсем плоские восковые стены. Вследствие этого любая клетка состоит из наружной сферической доли и 2-ух, 3-х или наиболее плоских поверхностей, глядя по тому, прилегает ли клетка к двум, трем или большему числу остальных ячеек. Когда одна клетка упирается в три остальные, что, при примерно схожих размерах ячеек, случается по необходимости нередко, три плоские поверхности, сходясь, образуют пирамиду, которая, как подмечает Убер, представляет собою дерзкое схожесть трехстороннего пирамидального основания ячейки медоносной пчелы. Точно так же, как в случае с ячейками медоносной пчелы, три плоские поверхности одной ячейки и тут непременно вступают в состав 3-х прилежащих ячеек. Очевидно, что при таком методе постройки melipona сберегает воск и, что еще главнее, труд, поэтому что плоские стены меж соседними ячейками не двойной, но той же самой толщины, что и внешние сферические доли, и любая плоская стена сформирует структурный вещество 2-ух ячеек. Размышляя над этим, я пришел к заключению, что ежели бы melipona устраивала свои сферические ячейки на определенном расстоянии одна от иной, делала их схожего размера и располагала симметрично в два слоя, то оконченная постройка была бы так же безупречна, как и пчелиный сот. На этом основании я написал проф. Миллеру( miller) в Кембридже, и этот геометр любезно испытал нижеследующие суждения, изготовленные на основании его указаний, и отыскал, что они совсем правильны. Опишем некое количество одинаковых сферических поверхностей, центры которых размещены 2-мя параллельными слоями; пусть центр всякой сферы располагаться на расстоянии радиуса хЦ2, или радиуса х1. 41421( или на еще меньшем расстоянии), от центров 6 окружающих сфер такого же самого слоя и на том же самом расстоянии от центров прилежащих сфер иного параллельного слоя; тогда, построив плоскости пересечения обоих слоев, мы получим двойной ряд шестигранных призм, объединенных пирамидальными основаниями, образованными любое тремя ромбами; и все углы как ромбов, так и сторон шестигранных призм по самым кропотливым измерениям будут поэтому тождественны с углами ячеек пчелиного сота. Но я знаю от проф. Уаймана( wyman), который сделал оченьмного тщательных измерений, что точность пчелиной работы очень преувеличена, так как какова бы ни была обычная форма ячейки, она чрезвычайно изредка случается осуществлена, ежели лишь это вообщем случается. Отсюда мы можем с полнойуверенностью закончить, что ежели бы появилась вероятность желая мало видоизменить характерные melipona инстинкты, сами по себе не настолько уж интересные, то это насекомое возводило бы постройку настолько же примечательно абсолютную, как и постройка медоносной пчелы. Предположим, что melipona владеет дееспособность улаживать верной формы сферические ячейки схожей величины, что даже не было бы большущий неожиданностью, так как до некой ступени она уже исполняет это, а почтивсе остальные насекомые устраивают верной формы цилиндрические ходы в дереве, возможно, вращаясь кругом неподвижной точки. Предположим дальше, что melipona располагает свои ячейки горизонтальными слоями, как она уже поступает со своими цилиндрическими ячейками; вконцеконцов, допустим, в чем и содержится большая трудность, что насекомое в состоянии до некой ступени буквально осуждать о том, на каком расстоянии делаться от соседей-рабочих, когда некотороеколичество особей сооружают свои ячейки вблизи; но таккак она уже так далековато ушла в возможности осуждать о расстоянии, что постоянно описывает свои сферические поверхности так, что они обязаны пересекаться на знаменитом протяжении, и, несчитая такого, объединяет пункты пересечения совсем плоскими поверхностями. Я размышляю, что таковой трансформацией инстинктов, нисколько нe умопомрачительных в их реальном облике и чуть ли наиболее умопомрачительных, чем те, какие принуждают птицу основывать гнездо, медоносная пчела и заполучила средством натурального отбора свои неподражаемые строй возможности. Но эту концепцию разрешено тестировать экспериментом. Следуя образцу м-ра Тегетмейера( tegetmeier), я поделил два сота и вставил меж ними длинную толстую прямоугольную полоску воска; пчёлы начали немедленно корчевать в ней мелкие круглые ямочки и по мерке такого, как углубляли их, совместно с тем и расширяли, покуда они не перевоплотился в неглубокие ямки, казавшиеся оку долями правильных сфер с диаметром, примерно одинаковым диаметру ячейки. Особенно любопытно было, что когда некотороеколичество пчёл начинали копать свои ямки вблизи друг от друга, то они начинали действовать на таком расстоянии, что со порой ямки получали вышеуказанную ширину( т. е. примерно ширину обыкновенной ячейки), при глубине возле одной 6-ой диаметра той сферы, дробь которой они сочиняли; при этом края ямок пересекались и переходили один в иной. Как лишь это исполнялось, пчёлы прекращали усугублять ямки и принимались за постройку плоских стен из воска по чертам пересечения ямок; таковым образом, любая шестигранная призма устраивалась на зубчатом окраине неглубокой ямки, а не на прямых краях трехгранной пирамиды, как это случается при постройке обыденных ячеек. После этого я поместил в улей вместо толстого прямоугольного кусочка воска узкую узкую полоску с острым краем, окрашенную киноварью. Пчёлы вданныймомент же принялись копать в ней с обеих сторон мелкие ямки, одна возле иной, как и доэтого; но воск был так тонок, что основания ямок противоположных сторон, ежели бы они были углублены в той же ступени, как в прошлом эксперименте, обязаны были пробиться навстречу друг другу. Пчёлы, но, не допустили этого и впору пресекли рытье ямок, сделав у них, как лишь они были некотороеколичество углублены, плоское дно; и это плоское дно, образованное узкой пластинкой красного воска, оставшегося непрогрызенным, как разрешено было осуждать, доводилось как раз на пространство представляемого пересечения углублений противоположных сторон восковой пластинки. Между противолежащими углублениями местами оставались малые участки, местами — огромные доли ромбических пластинок, но вследствие неестественных критерий служба была изготовлена грязно. Для такого чтоб, заканчивая работу в местах пересечения, заполучить меж углублениями плоские стены, пчёлы обязаны были действовать, выгрызая и углубляя ямки на обеих гранях краевого воска практически с схожей скоростью. Принимая во интерес упругость узкой пластинки воска, я не вижу трудности в том, что пчёлы, даже работая на обеих гранях пластинки, имеютвсешансы выяснить, когда они прогрызли ее до соответствующих границ, чтоб потом приостановить работу. Мне видится, что в случае с обыденным сотом пчёлы не постоянно работают с совсем схожей скоростью на обеих гранях по последней мерке, я подмечал при основании лишь что начатой ячейки полуоконченные ромбы, какие были некотороеколичество вогнуты на одной стороне, где, я размышляю, ущелье производилось скорее, и выпуклы на иной, где пчёлы работали медленнее. В одном очень интересном случае я положил сот обратно в улей, дав пчёлам поработать над ним еще краткое время, позже опять изучил ячейку и отыскал, что ромбическая доска была завершена и стала совсем плоской, принимая во интерес, что эта малая доска была очень тонка, совсем нереально предположить, что пчёлы сделали ее плоской, выгрызши выпуклую сторону; я подозреваю, что в таковых вариантах они стают на противоположных гранях, пихают и давят мягенький согретый воск( каким, я удостоверился, он просто делается) в соответствующем промежуточном месте и таковым образом уплощают его. Из эксперимента с пластинкой окрашенного кармином воска разрешено созидать, что ежели бы пчёлы сами выстроили себе узкую восковую стенку, они могли бы изготовить ячейки соответствующей формы, поместившись на соответствующем расстоянии одна от иной, работая с одной и той же скоростью и пытаясь уладить однообразные сферические углубления, но не давая сферическим поверхностям вдаваться друг в друга. Рассматривая края строящегося сота, разрешено светло созидать, что пчёлы совершают по окружности сота тучный рама, или валик, и потом выгрызают его с противоположных сторон, работая постоянно кругами и углубляя каждую ячейку. Они не сходу совершают трехсторонне-пирамидальное базу ячейки, а то одну, то две ромбические пластинки, глядя по тому, одна или две из них приходятся на самый-самый край строящегося сота, и никогда не кончают высших краев ромбических пластинок, доэтого чем начнется приспособление шестигранных стен. Некоторые из данных надзоров разнятся от надзоров справедливо прославленного Убера старшего, но я уверен в их точности, и ежели бы дозволяло пространство, мог бы обосновать, что они согласуются с моей теорией. Утверждение Убера, что самая первая клетка вырывается в маленький пластинке воска с параллельными гранями, как я могу осуждать, не совершенно буквально; правило сота постоянно представлено восковым колпачком; но я не стану заходить тут в детали. Мы видели, какую главную роль в устройстве ячеек играет создание углублений; но было бы большущий ошибкой надеяться, что пчёлы не имеютвсешансы создавать постройки на неровном краю сота соответствующим образом, т. е. устраивая перегородки по плоскостям пересечения соседних сфер. У меня имеется некотороеколичество образчиков, непременно подтверждающих, что они имеютвсешансы это изготовить. Даже в дерзко изготовленном восковом ободке или восковой стенке кругом строящегося сота, времяотвремени разрешено созидать изгибы, по расположению надлежащие плоскостям главных ромбических пластинок грядущих ячеек. Но постройка в толстой восковой стенке во каждом случае кончается при поддержке мощного выгрызания воска с той и иной стороны. Выбранный пчёлами метод постройки очень любопытен; они постоянно устраивают первую стенку в ее грубом облике в 10-20 раз толще, чем очень узкая, совсем оконченная стена ячейки, которая в конце концов остается. Нам будет ясно, каким образом они работают, ежели мы допустим, что каменщики поначалу совершают толстую стену из цемента, а потом начинают обивать ее с обеих сторон у основания, покуда в середине не остается чрезвычайно узкая ровная стена; при этом каменщики непрерывно собирают обитый цемент и добавляют новейший по верхнему краю стенки. Таким образом, появляется узкая стена, равномерно возрастающая в высоту, но постоянно украшенная огромным карнизом. Так как все ячейки, как лишь что начатые, так и совсем оконченные, покрыты большущий массой воска, пчёлы имеютвсешансы собираться в кучки и льстить по соту, не опасаясь разрушить тонких стен призм. Эти стены, сообразно вычислению, любезно произведенному для меня проф. Миллером, очень колеблются по собственной толщине; в среднем из 12 измерений, изготовленных поблизости края сота, их толщина тут 1/ 352 д, тогда как главные ромбоидальные пластинки толще( поближе к пропорции три к двум), так как средняя толщина их, выведенная из 21 измерения, возле 1/ 229 д. Благодаря своеобразному методике постройки прочность сота непрерывно поддерживается, при соблюдении последней ступени экономии в воске. На первый взор видится, что факт общей работы множества пчел усиливает трудность осмысливания такого, как строятся ячейки; пчела, поработавши краткое время над одной ячейкой, переходит на иную, так что, как произносит Убер, два десятка особей работают даже над истоком первой ячейки. Мне получилось на практике обосновать это, покрывая края шестигранных стен единой ячейки или внешний край воскового ободка строящегося сота чрезвычайно узким слоем плавленного, окрашенного киноварью воска; в таком случае я постоянно обнаруживал, что эта расцветка очень умеренно распределялась пчелами по всему соту, так умеренно, как мог бы это изготовить живописец собственной кистью, вследствие такого, что частички окрашенного воска были взяты с места, где они были нанесены и рассеяны по краям всех строящихся ячеек. Вся постройка представляет собственного рода равновесие усилиям множества пчел, какие интуитивно стают на одинаковых расстояниях друг от друга и пытаются изготовить однообразные сферические поверхности, или надстраивая, или оставляя невыгрызенными плоскости пересечения данных сфер. Поистине любопытно следить, как в затруднительных вариантах, кпримеру при встрече 2-ух сотов под тем или иным углом, пчёлы обязаны по нескольку раз рушить и самым разным образом реорганизовывать одну и ту же ячейку, времяотвремени ворачиваясь к той же форме, которая поначалу была оставлена. Когда у пчел имеется пространство, где они имеютвсешансы вместиться соответствующим образом для работы, кпримеру кусочек бревна прямо под серединой строящегося книзу сота, так что сот обязан быть выстроен с одной стороны этого кусочка, то в таком случае пчелы имеютвсешансы заложить базу одной стены новейшей шестигранной ячейки конкретно там, где необходимо и за пределами остальных законченных ячей. Достаточно, чтоб пчёлы могли взятьвдолг нужное состояние как сравнительно друг друга, так и сравнительно стен крайних законченных ячеек, и тогда, описывая представляемые сферы, они имеютвсешансы основывать промежуточные меж 2-мя соседними сферами стены; но, насколько мне пришлось следить, они никогда не выгрызают и не кончают углов ячейки, покуда не встроена крупная дробь как данной, так и соседних ячеек. Эта дееспособность пчёл подставлять при узнаваемых критериях необработанные перегородки на соответствующих местах меж 2-мя лишь что начатыми ячейками владеет для нас чрезвычайно огромное смысл, так как благодаря этому можетбыть разъяснение 1-го факта, который на первый взор видится опровергающим высказанную концепцию, а конкретно пребывание времяотвремени на наружном окраине осиного сота взыскательно шестигранных ячеек — но я не могу тут становиться на этом вопросе. Равным образом не представляет, мне видится, большущий трудности и одиночное насекомое( кпримеру, оса-матка), устраивающее шестигранные ячейки, ежели оно работало попеременно то внутри, то извне 2-ух или 3-х сразу начатых ячеек, непрерывно находясь на соответствующем условном расстоянии от долей ячеек, лишь начатых, описывая сферы или цилиндры и выстраивая промежуточные плоскости. Так как натуральный подбор действует только методом скопления слабых трансформаций в строении или инстинкте, из коих любое здорово особи при узнаваемых критериях ее существования, то разрешено с совершенным базой спросить, в чем содержалась для предков медоносной пчелы польза от длинного и последовательного ряда измененных строй инстинктов, полностью направленных к ее истинному абсолютному методике постройки? Я размышляю, что ответствовать на это несложно: ячейки, построенные созвучно с ячейками пчёл или ос, выигрывали в прочности и совместно с тем экономили немало труда и места, а втомжедухе материала, из которого были построены. Что касается образования воска, то мы знаем, что пчёлы нередко чрезвычайно нуждаются в достаточном численности нектара, и м-р Тегетмейер докладывает мне, что, как известно экспериментом, пчелиный улей употребляет от 12 до 15 фунтов сухого сахара для выделения 1-го фунта воска; отсюда следует, что для выделения воска, нужного на постройку собственных сотов, пчёлы обязаны составить и израсходовать огромное численность водянистого нектара. Кроме такого, во время процесса выделения воска почтивсе пчёлы остаются бездеятельными по цельным дням. Но для поддержания большущий пчелиной семьи в движение зимы нужен большущий резерв мёда, снабжение же существования улья зависит, как понятно, вбольшейстепени от можетбыть большего численности пчёл. Отсюда, Бережливость воска и сбережение вследствие этого огромного численности мёда и времени, употребляемого на умножение мёда, обязано изображать собою значимый вещество преуспеяния какой-нибудь пчелиной семьи. Конечно, успех в жизни вида может зависеть от числа его противников, паразитов и совсем особенных обстоятельств и в таком значении не зависеть от численности мёда, которое может быть собрано пчёлами. Но предположим, что крайнее событие определяло, как, возможно, нередко и определяло на самом деле, могла ли пчела, схожая нашему шмелю, быть в стране в огромном численности; предположим дальше, что общество просуществовало зиму и, следственно, нуждалось в запасе мёда; в таком случае не может быть сомнения, что для нашего представляемого шмеля было бы здорово, ежели бы незначительная трансформация в его инстинктах была ориентирована на приспособление восковых ячеек так вблизи друг к другу, чтоб они некотороеколичество пересекались; вправду, стена, общественная даже двум вблизи лежащим ячейкам, может сэкономить некое численность труда и воска. На этом основании для наших шмелей постоянно нарастало бы привилегия, ежели бы они делали свои ячейки все наиболее и наиболее правильными, вблизи друг к другу и собирали их в массы, аналогично ячейкам melipona; ибо в таком случае крупная дробь ограничивающей поверхности всякой ячейки была бы совместно с тем границей соседних ячеек, и тем самым сохранялось бы немало труда и воска. И опять-таки, на том же самом основании, для melipona было бы рентабельно улаживать ячейки поближе друг к другу и вообщем вернее, ежели она делает сейчас, поэтому что в таком случае, как мы видели, сферические поверхности могли бы совершенно скрыться, уступив пространство плоским поверхностям, и melipona могла бы сконструировать так же абсолютный сот, как тот, который сооружает наша пчела. Далее данной ступени достоинства в архитектуре натуральный подбор не мог новости, поэтому что сот медоносной пчелы, как мы в состоянии осуждать, полностью абсолютный с точки зрения экономии труда и воска. Таким образом, как я думаю, самый-самый умопомрачительный из всех узнаваемых инстинктов — строительный инстинкт пчелы — может быть объяснен натуральным отбором, использовавшим привилегия, которое доставляют бессчетные последовательные слабые трансформации обычных инстинктов; натуральный подбор слабыми ступенями все наиболее совсем обращал пчелу к тому, чтоб очерчивать одинаковые сферические поверхности на знаменитом расстоянии друг от друга, владеть их в два слоя, выстраивать восковые стены и усугублять воск по плоскостям пересечения сфер; пчёлы, естественно, не осознают, что они располагают сферы на определенном расстоянии одна от иной, как и не знают, что такое углы шестигранных призм и их главные ромбические пластинки; движущей силой процесса натурального отбора является постройка для личинок ячеек, какие при можетбыть большей экономии труда и воска владели бы достаточной прочностью, нужной величиной и формой; благодарячему та особенная семья, которая устраивает лучшие ячейки с меньшей издержкой труда и утрачивает меньшее численность мёда на различение воска, лучшим образом преуспевала и передала свои снова обретенные инстинкты расчетливости новеньким семьям, у которых в свою очередность станет большая возможность успеха в борьбе за наличие. Возражения против теории натурального отбора в ее прибавлении к инстинктам; бесполые и стерильные насекомые. Против вышеизложенного взора на возникновение инстинктов возражали, какбудто " варианты в строении и инстинкте обязаны появляться сразу и буквально подходить друг другу, так как трансформация в одном направленности без немедленных соответственных конфигураций в ином направленности была бы фатальной ". Сила этого отрицания лежит практическиполностью на допущении, что конфигурации инстинктов и строения наступают грубо. Возьмем для образца приведенный в предшествующей голове вариант с большущий синицей( parus major); эта птаха, сидя на ветки, нередко зажимает семечки тисса меж ногами и до тех пор долбит их собственным клювом, покуда не доберется до ядрышка. Но какая же особенная трудность может представиться к тому, чтоб натуральный подбор хранил все слабые личные варианты в форме клюва, какие все лучше и лучше адаптировали его к расклевыванию зёрен, покуда не образовался клюв, настолько отлично подходящий для данной цели, как клюв поползня, и чтоб в то наиболее время повадка, надобность или спонтанная вариация вкуса делали птицу все наиболее и наиболее зерноядной? В этом случае мы допускаем что клюв слабо модифицируется методом натурального отбора, а не лишь вдогон за постепенной сменой повадок или вкуса, но и в согласовании с ними, но пусть лапти синицы втомжедухе меняются и растут в размерах вследствие корреляции с клювом или от какой-либо иной безызвестной предпосылки; в таком случае станет ли достаточно потенциальным, что наиболее большие лапти позволят птице лазить все наиболее и наиболее, покуда она не получит превосходный инстинкт и дееспособность к лазанию поползня. В этом случае предполагается, что градуальное изменение строения ведет к изменению инстинктивных привычек. Возьмем еще образчик: немногие инстинкты наиболее примечательны, чем инстинкт, заставляющий стрижа Ост-Индских островов основывать родное гнездо только из сгущенной слюны. Некоторые птицы сооружают гнезда из ила, как подразумевают, смоченного слюной, а один из североамериканских стрижей( как я сам видел) сооружает гнезо из хворостинок, склеенных слюной, и даже из комочков крайнего вещества. Можно ли благодарячему полагать чрезвычайно невероятным, что натуральный подбор особей из числа стрижей, выделяющих все наиболее и наиболее слюны мог в конце концов изготовить вид с инстинктами, заставляющими его пренебрегать иными материалами и основывать родное гнездо только из сгущенной слюны? Так и в остальных вариантах. Однако нужно признать, во почтивсех вариантах мы не можем решить, с что началось изменение, с инстинкта или строения. Многие, вособенности тяжело поддающиеся разъяснению инстинкты могли быть непременно выставлены против теории натурального отбора: случаи, когда мы не можем определить, как мог появиться инстинкт; случаи, когда неизвестны переходные градации инстинкта; случаи инстинктов настолько ничтожного смысла, что на них чуть ли мог повлиять натуральный подбор; случаи, когда инстинкты практически тождественны у животных настолько дальних друг от друга в системе природы, что мы не можем разъяснить схожести данных инстинктов унаследованием их от всеобщего предка, я следственно, обязаны признать, что они были приобретены самостоятельно средством натурального отбора. Я не стану становиться тут на данных разных вариантах и ограничусь разбором одной особенной трудности которая поначалу казалась мне непреодолимой и вправду роковою для всей теории. Я владею в виду бесполых, или стерильных, самок в обществах насекомых, ибо эти бесполые особи часто чрезвычайно шибко различаются по инстинкту и строению как от самцов, так и фертильных самок и, будучи стерильными, не имеютвсешансы создавать себе схожих. Этот вопрос заслуживает разностороннего обсуждения, но я пойму лишь один вариант — рабочих, или стерильных, муравьев. Как рабочие делались стерильными, представляет, естественно, трудность, но не огромную, чем и каждая иная удивительно резкая трансформация в строении, так как разрешено обосновать, что некие насекомые и остальные членистые животные времяотвремени в натуральных критериях стают стерильными; а ежели такие насекомые принадлежат к числу " соц " и для общества рентабельно ежегодное появление некого численности особей, способных к работе, но неспособных к размножению, то я не вижу никакой трудности в том, что эта стерильность вызвана действием натурального отбора. Но на этом начальном затруднении разрешено не становиться. Большая трудность содержится в том, что рабочие муравьи шибко различаются как от самцов, так и от самок по строению — по форме груди, по отсутствию крыльев, а времяотвремени и глаз, и по инстинкту. Что касается инстинкта, то необычное отличие, имеющееся в этом отношении меж рабочими и обычными самками, лучше только может быть прослежено на медоносных пчёлах. Если бы рабочий муравей или иное бесполое насекомое было обыденным животным, я без колебания мог бы признать, что все его симптомы были приобретены медлительно средством натурального отбора; конкретно поначалу могли родиться особи со слабыми полезными модификациями, какие они передали по наследству собственным потомкам, крайние опять-таки варьировали и отбирались в свою очередность, и так дальше. Но рабочий муравей очень шибко различается от собственных родителей и совсем стерилен; благодарячему обретенные трансформации в строении или инстинкте он никогда не мог поочередно отдавать собственному потомству. Можно с совершенным правом спросить, каким образом можетбыть примирить этот вариант с теорией натурального отбора? Вспомним доэтого только, что организмы как в критериях доместикации, так и в натуральных критериях представляют бесчисленные случаи самых различных различий в потомственных чертах строения, связанных с возрастом и полом. Некоторые различия соединены не лишь с полом, но и с маленьким временем энергичности половой системы, как кпримеру брачные наряды почтивсех птиц или искривленные челюсти самца лосося. Имеются даже слабые различия в строении рогов различных пород рогатого скота, связанные с ненатурально вызванной половой недостаточностью самцов: так, рога волов одной породы длиннее, чем у иной, и сравнительно длиннее рогов у быков и скотин той же самой породы. Поэтому я не могу созидать большущий трудности в том, что какой-либо знак оказался коррелятивно связанным со стерильностью неких членов колонии насекомых; трудность содержится в понимании такого, как такие коррелятивные трансформации в строении могли медлительно накопляться методом натурального отбора. Однако эта трудность, желая и видится непреодолимой, уменьшается и, по моему понятию, даже совсем теряется, ежели припомнить, что подбор может быть использован к семье, так же как и к отдельной особи, и привести к желанной цели. Заводчики большого рогатого скота хотят, чтоб мясо и жир были объединены популярным образом, и желая животное, владеющее данными качествами, идет на бойню, но животновод твердо продолжает разбавлять ту же породу, и это ему удается. Силе отбора необходимо полагаться так, что порода рогатого скота, постоянно производящая вола с чрезвычайно длинными рогами, возможно, могла быть выведена при кропотливо соблюдении такого, чтоб при спаривании соединялись волы с более длинными рогами, желая сам вол не может отдавать иным свои свойства. Но в этом отношении разрешено привести еще наилучший и наиболее убедительный образчик: сообразно этим г-на Верло( verlot), некие вариации махрового однолетнего левкоя, который в движение продолжительно времени кропотливо отбирали до соответствующего достоинства, постоянно предоставляют сравнительно огромное численность сеянцев, приносящих махровые и совсем стерильные цветки, но одинаковым образом создают и некое численность обычных плодоносящих растений. Эти крайние, которым лишь разновидность и может плодиться, разрешено сопоставить с фертильными самцами и самками муравьев, стерильные же махровые растениям отвечают стерильным особям такого же общества. Как и у видов левкоя, у " соц " насекомых подбор, командированный к достижению полезной цели, применялся к семье, а не к отдельной особи. Отсюда мы обязаны закончить, что слабые трансформации в строении и в инстинкт заслуживающие в связи со стерильностью неких членов общества, оказались полезными: фертильные самки и самцы, благодаря этому процветали и в свою очередность передали собственным размножающимся потомкам наклонности создавать стерильных особей с теми же модификациями. Этот процесс обязан был повторяться немало раз, доэтого чем образовалось это необычное отличие меж фертильными и стерильными самками 1-го такого же вида, которое мы смотрим у почтивсех " соц " насекомых. Но мы еще не дошли до кульминационной точки разбираемого затруднения. Стерильные особи неких муравьев различаются не лишь от фертильных особей, но разнятся и меж собой, времяотвремени практически в невероятной ступени, делясь на две и даже три касты. К тому же эти касты не переходят равномерно одна в иную, но разграничены очень грубо и так же различаются друг от друга, как различаются два вида 1-го рода или даже два рода 1-го семейства. Так, у eciton имеются стерильные рабочие и бойцы с очень разными челюстями и инстинктами; у cryptocerus рабочие одной касты имеют на голове типичный щит, использование которого совсем непонятно; у мексиканского myrmecocystus рабочие одной касты никогда не оставляют гнезда, их подкармливают рабочие иной касты; они имеют неестественно развитое брюшко и выделяют особенный вид мёда, играющего ту же роль, что и тайна, выделяемый тлями( или семейным скотом, как их разрешено именовать), которых пасут и держат в неволе наши европейские муравьи. Пожалуй, разрешено поразмыслить, что я проявляю преувеличенное доверие к принципу натурального отбора, раз я не дозволяю, что настолько интересные и крепко аргументированные факты не разрушают сходу мою концепцию. В наиболее элементарном случае, когда все стерильные насекомые принадлежат к одной касте, которая заполучила различие, как я размышляю, от фертильных особ методом натурального отбора, разрешено закончить, по аналогии с обыкновенными вариантами, что последовательные слабые подходящие трансформации не появились сходу у всех бесполых особей 1-го муравейника, но поначалу возникли у немногих особей, а методом выживания сообществ с самками, какие изготовляли величайшее численность бесполых особей с полезными модификациями, все бесполые особи заполучили в конце концов эти симптомы. Согласно этому взору, мы обязаны времяотвремени находить в одном и том же гнезде бесполых насекомых, представляющих градации строения; и мы вправду обретаем их, и даже часто, ежели взять во интерес, как мало бесполых насекомых подвергалось тщательному изучению вне границ Европы. М-р Ф. Смит показал, что бесполые особи различных английских муравьев грубо различаются друг от друга по величине и времяотвремени по окраске и что последние формы связываются друг с ином особями, взятыми из такого же муравейника; я сам ассоциировал полные градации такового рода. Иногда случается, что огромные или наименьшие в размерах рабочие являются более многочисленными, особи же промежуточных размеров редкостны. У formica flava имеется большие и маленькие рабочие с малым числом особей промежуточной величины, и у этого вида, по наблюдениям Ф. Смита, большие рабочие имеют обыкновенные глазки( ocelli), какие желая и невелики, но полностью различимы, тогда как у маленьких рабочих они рудиментарны. На основании кропотливого анатомического исследования нескольких особей данных рабочих я могу ратифицировать, что глаза маленьких рабочих еще наиболее рудиментарны, чем этого разрешено было бы ждать на основании лишь их сравнительно наиболее небольшого размера; и я полностью уверен, желая не могу этого ратифицировать настолько же радикально, что у рабочих промежуточной величины ocelli занимают как раз промежуточное пространство по собственному развитию. Таким образом, в этом случае мы владеем в одном муравейнике две группы стерильных рабочих, различающихся не лишь по величине, но и по собственным органам зрения и крометого связанных друг с ином немногими особями, занимающими промежуточное состояние. Я могу пойти еще дальше и добавить, что ежели бы рабочие наименьшего размера были чрезвычайно могутбытьполезны для общества и подбор непрерывно распространялся на тех самцов и самок, какие изготовляли все большее и большее численность маленьких рабочих, покуда все рабочие не стали бы таковыми, то мы имели бы вид муравья с бесполыми особями, примерно сходными с теми, каких мы зрим у myrmica. У рабочих myrmica нет даже рудиментарных ocelli, желая у самцов и самок этого рода муравьев они отлично развиты. Приведу еще образчик: будучи углубленно убежден в способности находить времяотвремени градации в немаловажных чертах строения меж разными кастами бесполых форм такого же вида, я с наслаждением пользовался привезенными м-ром Смитом из Западной Африки многочисленными особями муравья-погонщика( Аnomma), взятыми из 1-го гнезда. Быть может, читатель лучше представит себе отличие меж данными рабочими муравьями, ежели я вместо реальных размеров приведу для наглядности такое полностью четкое сопоставление: отличие было таковым, как ежели бы мы видели рабочих, строящих дом, из которых одни имеют в высоту 5 футов 4 д, остальные же — 16 футов, и к тому же довелось бы предположить, что у огромных рабочих башка не в три, а в 4 раза наиболее головы меньших, челюсти же в 5 раз более. Челюсти рабочих муравьев различных размеров потрясающе разнородны по собственному виду, по форме и числу зубцов. Но самый-самый принципиальный факт для нас — это то, что желая рабочие мог быть сгруппированы в касты различных размеров, но меж ними есть ряд переходов, как есть переходы и меж их разными по собственному строению челюстями. Я дерзко произношу о крайнем, поэтому что сэр Дж. Лаббок( j. Lubbock) нарисовал для меня при поддержке камеры-люциды челюсти, извлеченные мною у рабочих муравьев различных размеров М-р Бейтс( bates) в собственной увлекательной книжке " naturalist on the amazons " обрисовал подобные случаи. Имея перед собой такие факты, я не сомневаюсь, что натуральный подбор методом действия на фертильных муравьев или родителей мог бы изготовить таковой вид, который регулярно давал бы бесполых особей, приэтом все они были бы большущий величины с челюстями одной формы, или все маленькой величины с очень различными челюстями, или, вконцеконцов, что представляет величайшую трудность, одну группу рабочих одной величины и строения и сразу иную — другой величины и строения при этом поначалу образовался бы последовательный ряд переходов, как это мы зрим у муравья-погонщика, а позже являлись бы все в большем и в большем числе последние формы методом треволнения родителей, какие их создают, покуда особи промежуточного строения не закончили бы совершенно возникать. Аналогичное разъяснение было предложено м-ром Уоллесом для настолько же трудного варианта неизменного появления у неких малайских бабочек 2-ух или даже 3-х разных форм самок и Фрицем Мюллерам — для неких бразильских ракообразных с 2-мя очень разными формами самцов. Но тут нет надобности заходить в дискуссия данных явлений. Таким образом, как я размышляю, мне получилось разъяснить возникновение необычного факта существования в одном и том же муравейнике 2-ух грубо разных каст стерильных рабочих муравьев, какие шибко различаются как друг от друга, так и от собственных родителей. Насколько это здорово для муравьиных сообществ, разрешено взятьвтолк, исходя из такого же самой принципа деления труда, который приносит такую огромную выгоду цивилизованному человеку. Однако муравьи работают при поддержке унаследованных инстинктов и унаследованных органов или орудий, тогда как человек работает при поддержке обретенного познания и сделанных приборов. Но я обязан сознаться, что при всей моей вере в натуральный подбор я никогда не предположил бы, что этот принцип мог быть действенным в настолько значимой ступени, ежели бы меня не привел к этому заключению образчик, воображаемый бесполыми насекомыми. Поэтому я и остановился на этом вопросе некотороеколичество долее, желая в общем и мало тщательно, для такого чтоб представить силу натурального отбора, а втомжедухе и поэтому, что этот вариант представляет собой одну из самых суровых особенных проблем для моей теории. Кроме такого, этот вариант чрезвычайно интересен, так как обосновывает, что у животного, как и у растения может быть вызвана хотькакого размера трансформация методом кумуляции бессчетных слабых спонтанных вариантов, только бы они были в каком-либо отношении могутбытьполезны, и крометого без каждого роли потребления или повадки. Ибо типичные повадки насекомых, присущие рабочим или стерильным самкам, насколько бы времени они ни существовали, естественно, не могли бы повлиять на самцов и фертильных самок, какие лишь и предоставляют потомство. Меня восхищает, что до сих пор никто не пользовался этим показательным образцом бесполых насекомых против отлично популярного учения об унаследованной привычке, выдвинутого Ламарком. короткий ликбез. Я попробовал в данной голове коротко представить, что умственные возможности у наших семейных животных варьируют и что варианты наследуются. Еще короче я пытался обосновать, что инстинкты слабо варьируют в натуральных критериях. Никто не будет оговаривать, что инстинкты имеют огромное смысл для всякого животного. Поэтому, учитывая смены, какие претерпевают жизненные условия, нет никакой реальной трудности для натурального отбора в кумуляции до хотькакого предела слабых трансформаций инстинкта, ежели лишь они могутбытьполезны в каком-либо направленности. Вероятно, во почтивсех вариантах играет роль втомжедухе повадка и использование и неупотребление органа. Я не претендую на то, чтоб приведенные в данной голове факты делали мою концепцию наиболее крепкой в чрезвычайно большущий ступени; но, как я могу осуждать, ни один из приведенных тяжелых случаев не опровергает ее. С иной стороны, почтивсе факты расположены поддерживать концепцию натурального отбора, а конкретно: инстинкты не постоянно посещают полностью абсолютными и имеютвсешансы новости к ошибкам; невозможно обосновать образование ни 1-го инстинкта, полезного для остальных животных, желая одни животные извлекают выгоду из инстинктов остальных; естественноисторический закон " natura non facit saltum " так же приложим к инстинктам, как и к строению организма, и полностью объясним на основании вышеизложенных взоров, но необъясним никаким иным методом. Эта концепция подкрепляется и некими иными фактами, касающимися инстинктов, в частности, тем обыденным случаем, когда два недалёких, но различающихся вида, живущих в различных странах света и окружающих в совсем разных критериях, нередко охраняют практически одни и те же инстинкты. Например, исходя из принципа наследственности, мы можем взятьвтолк, отчего дрозд тропических долей Южной Америки обмазывает родное гнездо глиной совсем так же необыкновенно, как это делает наш английский дрозд; отчего птицы-носороги Африки и Индии владеют одним и тем же типичным инстинктом замуровывать собственных самок в дуплах деревьев, оставляя в замазке лишь маленькое отверстие, чрез которое самец насыщает самку и птенцов, когда крайние выведутся; отчего самцы крапивника( troglodytes) из Северной Америки устраивают для отдыха так именуемые " петушьи гнезда " совсем так, как это делается этим крапивником, но что представляет собою повадку, совсем несвойственную иным птицам. Наконец, желая, быть может, и не вособенности внушительно с логической точки зрения, но мне кажете еще наиболее удовлетворительной мысль, что такие инстинкты, как инстинкт юный кукушки, выбрасывающей собственных сводных братьев, инстинкт муравьев-рабовладельцев, инстинкт личинок наездников, питающихся внутри живого тела гусеницы, представляют собой не умышленно дарованные или сотворенные инстинкты, а лишь малые следствия 1-го всеобщего закона, обусловливающего прогресс всех органических существ, конкретно размножения, варьирования, треволнения более мощных и смерти более слабых. Глава ix. Гибридизация Различие меж стерильностью первых скрещиваний и гибридов. Большинство натуралистов держится такого представления, что виды при скрещивании наделены стерильностью умышленно, для такого чтоб предупредить их слияние. Это мировоззрение, естественно, представляется с главного взора чрезвычайно правдоподобным, так как виды, живущие совместно, чуть ли могли бы сохраниться разными, ежели бы они были способны к вольному скрещиванию. Этот вопрос главен для нас во почтивсех отношениях, в индивидуальности же поэтому, что стерильность видов при главном скрещивании и их гибридных отпрысков не может быть приобретена, как я это покажу, методом хранения последовательных, подходящих ступеней стерильности. Эта стерильность — сторонний итог различий в воспроизводительной системы родительских видов. При обсуждении этого вопроса традиционно смешивались две категории фактов, какие по существу очень разны меж собой, а конкретно: стерильность видов при главном скрещивании и стерильность происшедших от них гибридов. У чистых видов воспроизводительные органы, естественно, находятся в абсолютном состоянии, но при скрещивании эти виды создают недостаточно отпрысков или совершенно их не создают. У гибридов, с иной стороны, бесплодные органы неспособны делать свою функцию, как разрешено светло созидать по состоянию мужского вещества как у растений, так и у животных, желая по строению эти органы полностью абсолютны, как нам об этом дозволяет осуждать микроскоп. В главном случае два половых вещества, из которых появляется грядущий зародыш, полностью абсолютны; во другом случае они или совершенно неразвиты или не полностью развиты. Это отличие принципиально, когда приходится разглядывать фактор стерильности, общую обоим этим случаям. Различие это, возможно, была упущено из виду благодаря тому, что на стерильность в обоих вариантах глядели как на особенный дар, лежащий за пределами нашего разумения. Фертильность видов, т. е. форм, о которых мы знаем или надеемся, что они произошли от общих родителей при их скрещивании, одинаково как и плодовитость происходящих от них помесей, владеет такую же значимость с точки зрения моей теории, как и стерильность видов, поэтому что она, по-видимому, устанавливает большое и неясное отличие меж разновидностями и видами. Степени стерильности. Обратимся доэтого только к стерильности как видов при их скрещивании, так и их гибридного потомства. Невозможно учить разные воспоминания и труды честных и отличных наблюдателей Кельрейтера и Гертнера, какие практически всю свою жизнь посвятили этому вопросу, и не очутиться углубленно пораженным общераспространенностью некой ступени стерильности. Кельрейтер не дозволяет исключения из этого критерии; но при этом он разрубает узел, благодарячему что на основании 10 случаев, когда две формы, принимаемые большинством создателей за отдельные виды, оказались полностью фертильными, он, не колеблясь, признает их за вариации. Гертнер втомжедухе считает это правило универсальным и спорит совершенную плодовитость в 10 вариантах, указываемых Кельрейтером. Но в данных и во почтивсех остальных вариантах Гертнер обязан кропотливо сосчитывать семечки, чтоб представить наличие некой ступени стерильности. Наибольшее количество зёрен, которое приносят два вида при главном скрещивании, и величайшее количество, которое приносит их гибридное потомство, он постоянно ассоциирует со средним числом зёрен, приносимых обоими видами в натуральном состоянии. Но в этом кроется фактор суровой ошибки: чтоб скрестить растение, его необходимо подвергнуть кастрации и, что часто еще наиболее принципиально, его необходимо выключать, чтоб воспрепятствовать перенесению на него насекомыми пыльцы с остальных растений. Почти все растения, над которыми создавал свои эксперименты Гертнер, были посажены в горшки и содержались у него дома в комнате. Что эти манипуляции часто откликаются вредоносно на фертильности растения, не может быть сомнения; сам Гертнер приводит в собственной таблице десятка два образцов растений, какие он кастрировал и ненатурально опылял своей их пыльцой; у пятидесятипроцентов из данных 20 растений( не полагая экспериментов с таковыми растениями, как leguminosae, манипулировать с которыми заранее чрезвычайно тяжело) плодовитость оказалась некотороеколичество ослабленной. Более такого, Гертнер неодинраз скрещивал некие формы, как кпримеру обычный красноватый и лазурный курослеп( anagallis arvensis и a. Coerulea), какие наилучшими ботаниками признаются за вариации, и отыскал, что они совсем стерильны; ввиду этого мы вправе сомневаться, вправду ли почтивсе виды так стерильны при скрещивании, как он задумывался. Несомненно, с одной стороны, что ступень стерильности разных видов при скрещивании разна и представляет хладнокровные переходы, а с иной стороны, что на плодовитость чистых видов просто оказывают воздействие разные происшествия; благодарячему для всех практических целей очень тяжело заявить, где заканчивается абсолютная плодовитость и наступает стерильность. По моему понятию, невозможно спрашивать лучшего тому подтверждения, чем тот факт, что два самых опытных наблюдающего, когда-нибудь живших, а конкретно Кельрейтер и Гертнер, пришли к диаметрально противным заключениям сравнительно одних и тех же Лорм. Весьма наставительно втомжедухе сопоставить( но за недостатком места я не могу тут вдаваться в детали) подтверждения, выдвинутые нашими наилучшими ботаниками по вопросу о том, следует ли ту или другую сомнительную форму полагать видом или разновидностью, с теми основаниями, какие заимствуются из фактов фертильности и приводятся разными гибридизаторами или же одним и тем же наблюдателем на основании экспериментов, производившихся в разные годы. Этим методом разрешено представить, что ни стерильность, ни плодовитость не представляют достоверного различия меж видами и разновидностями. Основания, заимствуемые из этого родника, представляют такие же переходы и так же сомнительны, как и подтверждения, опирающиеся на остальные различия в конституции и строении. Перейдем к стерильности гибридов в последовательных поколениях. Хотя Гертнеру получилось вывести некотороеколичество гибридов в движение 6, 7 и в одном случае даже 10 поколений, кропотливо оберегая их от скрещивания с чистыми родительскими формами, но он позитивно заявляет, что их плодовитость никогда не растет, но традиционно уменьшается шибко и водинмомент. Относительно этого уменьшения фертильности доэтого только разрешено увидеть, что когда какое-либо избежание в строении или конституции какоказалось всеобщим для обоих родителей, это нередко передается потомству в усиленной ступени, а меж тем оба половых вещества у гибридных растений уже некотороеколичество поражены. Тем не наименее я думаю, что их плодовитость практически во всех данных вариантах уменьшалась по независимой фактору, а конкретно вследствие близкородственного разведения. Я не могу колебаться в правильности этого вывода, так как изготовил немало экспериментов и собрал так немало фактов, показывающих, с одной стороны, что случайное скрещивание с отличающейся особью или разновидностью усиливает силу и плодовитость потомства, и, с иной стороны, что выведение в чрезвычайно недалёком родстве уменьшает их силу и плодовитость. Гибриды изредка выводятся экспериментаторами в огромных количествах, а так как родительские виды или остальные схожие модификации традиционно растут в том же саду, то обязано кропотливо ограждать их от посещения насекомыми в периоды цветения; благодарячему модификации, ежели их дать самим себе, традиционно будут оплодотворяться в каждом поколении пыльцой с такого же цветка, а это, возможно, может вредоносно откликнуться на их фертильности, уже ослабленной их гибридным началом. В этом убеждении меня закрепляет примечательное распоряжение, которое неодинраз делал Гертнер, а конкретно ежели ненатурально оплодотворить модификации, даже менее фертильные, пыльцой однородных с ними гибридов, то их плодовитость времяотвремени радикально растет и продолжает вырастать, неглядя на нередко замещающиеся вредные последствия самой операции. Далее, при искусственном опылении пыльца настолько же нередко берется случаем( как это мне понятно из моего личного эксперимента) с пыльников иного цветка, как и с пыльников такого цветка, который требуется оплодотворить; по данной фактору проистекает скрещивание меж 2-мя цветками, желая, по всей вероятности, часто с 1-го и такого же растения. Сверх такого, любой раз, когда производились такие трудные эксперименты, таковой кропотливый наблюдатель, как Гертнер, возможно, кастрировал своя модификации и тем снабжал в каждом поколении скрещивание при поддержке пыльцы с иного цветка, присущего тому же растению или другому растению, обладающему теми же гибридными качествами. Итак, наблюдается странный факт возрастания фертильности в ряду последовательные поколений гибридов, оплодотворяемых ненатурально, в противоположность гибридам, беспричинно самоопыляющимися; этот факт, как мне видится, может быть объяснен избеганием размножения особей, какие находятся в очень недалёкой ступени родства. Обратимся сейчас к результатам, приобретенным третьим очень искусным гибридизатором, а конкретно преподобным У. Хербертом( w. Herbert). Как Кельрейтер и Гертнер убеждают, что некая ступень стерильности видов при их скрещивании имеется общий закон природы, с таковой же упорством У. Херберт заявляет, что некие модификации полностью фертильны, настолько же фертильны, как и чистые родительские виды. Он создавал эксперименты над некими из тех же растений, какие хватал и Гертнер. Различие в итогах, я думаю, может быть частично объяснено огромным художеством Херберта как садовода, одинаково и наличием в его постановлении теплицы. Из почтивсех его принципиальных показаний я приведу для образца лишь одно, а конкретно: " любая семяпочка в завязи crinum capense, оплодотворенного пыльцой С. Revolutum, произвела растение, что я никогда не следил в случае ее натурального осеменения ". Таким образом, мы владеем тут совершенную или даже наиболее, чем традиционно, совершенную плодовитость при главном скрещивании меж 2-мя различными видами. Этот вариант с crinum дает мне предлог упомянуть о замечательном факте, а конкретно: отдельные особи неких видов lobelia, verbascum и passim flora просто оплодотворяются пыльцой остальных видов, но не пыльцой с такого же растения, желая эта крайняя совсем здорова, что разрешено обосновать, опыляя ею остальные растения или виды. В роде hippeastrum, у corydalis, как показал проф. Хилдебранд( hildebrand), у разных орхидных, как проявили м-р Скотт( scott) и Фриц Мюллер, все особи находятся в этом типичном состоянии. Таким образом, у неких видов только уклоняющиеся от нормы особи, а у остальных видов все особи в реальности проще имеютвсешансы дарить гибридное потомство, чем опыляться пыльцой, взятой с той же особи! Приведем один образчик: луковица hippeastrum aulicum произвела 4 цветка; три из них были опылены Хербертом их своей пыльцой, а 4-ый был позднее опылен пыльцой трудного гибрида, происшедшего от 3-х разных видов; в итоге оказалось, что завязи 3-х первых растений быстро закончили вырастать и чрез некотороеколичество дней погибли, меж тем как коробочка, оплодотворенная пыльцой гибрида стала шибко вырастать, скоро созрела и принесла отличные семечки, какие отлично проросли. М-р Херберт создавал такие эксперименты в движение нескольких лет и постоянно с схожим итогом. Эти случаи демонстрируют, от каких ничтожных и загадочных обстоятельств времяотвремени зависит крупная или наименьшая плодовитость вида. Практические эксперименты садоводов, желая бы они и не были произведены с научной точностью, втомжедухе заслуживают некого интереса. Известно, каким трудным скрещиваниям подвергались виды pelargonium, fuchsia, calceolaria, petunia, rhododendron и пр., и, но, почтивсе из данных гибридов в изобилии приносят семечки. Так, кпримеру, Херберт заявляет, что гибрид calceolaria integrifolia и С. Plantaginea — видов, как невозможно наиболее несходных меж собою по всеобщему облику, — " воспроизводится так же непревзойденно, как какбудто бы это был натуральный вид с чилийских гор ". Я приложил много усердия, чтоб убедиться в ступени фертильности неких трудных гибридов рододендрона, и удостоверился, что почтивсе из них полностью фертильны. Ч. Ноубл( С. Noble), кпримеру, сказал мне, что он разводит в качестве подвоя для прививки гибрид меж rhododendron ponticum и rh. Catawbiense и что этот гибрид " приносит семечки в таком изобилии, как лишь разрешено себе доставить ". Если бы плодовитость гибридов при неплохом уходе непрерывно убывала в каждом следующем поколении, как это задумывался Гертнер, то этот факт был бы отлично популярен обладателям питомников. Садоводы разводят одних и тех же гибридов цельными крупными грядами, а таккак тут лишь они и встречают соответствующую обстановку, поэтому что почтивсе особи имеют вероятность с поддержкой насекомых вольно скрещиваться друг с ином, и, таковым образом, предотвращаются вредные воздействия разведения в недалёких ступенях родства. Каждый может просто удостовериться в действенном посредничестве насекомых, следя цветки самых стерильных видов гибридных рододендронов, совершенно не образующие пыльцы, так как он в изобилии отыщет на их рыльцах пыльцу, перенесенную с остальных растений. Что касается животных, то над ними было совершено еще меньше тщательных экспериментов, чем над растениями. Если разрешено доверять на наши регулярные подразделения, т. е. ежели роды животных так же отличны друг от друга, как и роды растений, то мы можем изготовить мнение, что животные, дальше отстоящие друг от друга на лестнице природы, имеютвсешансы проще скрещиваться меж собой, чем растения, настолько же дальние по отношению друг к другу; но наиболее модификации, как мне видится, наиболее стерильны. Однако не следует забрасывать, что с животными было совершено недостаточно экспериментов в соответствующих критериях, так как только немногие животные вольно плодятся в неволе; так, кпримеру, канарейка была скрещена с девятью разными видами вьюрковых, но так как ни один из них не плодится вольно в неволе, то мы не можем ждать, чтоб первые скрещивания меж ними и канарейкой или происшедшие отсюда модификации были полностью фертильны. Далее, что касается фертильности в следующих поколениях более фертильных животных гибридов, то я не знаю ни 1-го образца, когда два семейства 1-го и такого же гибрида были бы сразу выведены от разных родителей, чтоб предупредить вредные последствия разведения в недалёких ступенях родства. Напротив, в каждом следующем поколении скрещивались традиционно братья с сестрами назло предостережению, которое непрерывно повторяется всеми животноводами. А в таком случае совершенно логично, что присущая гибридам стерильность всё росла. Хотя мне непонятно практически ни 1-го полностью удостоверенного варианта совершенной фертильности животных гибридов, но я владею базу мыслить, что модификации от cervulus vaginalis и С. Reevesii, одинаково как и от phasianus colchicus и Р. Torquatus, полностью фертильны. Г-н Катрфаж( quatrefages) показывает, что модификации 2-ух шелкопрядов( bombyx cynthia и В. Arrindia) оказались в Париже фертильными inter se в движение восьми поколений. Недавно утверждали, что два настолько разных вида, как безбилетник и зайчик, ежели удается их скрещивание, создают потомство, которое в высшей ступени фертильно при скрещивании с одним из родительских видов. Гибриды от обычного и китайского гуся( a. Cygnoides) — видов так разных, что их традиционно относят к разным родам, часто давали в Англии потомство с обоими чистыми родительскими видами, а один раз даже inter se. Последнего получилось добиться м-ру Айтону( Еуton), который вывел 2-ух гибридов от одних и тех же родителей, но от различных выводков, а от данных 2-ух птиц он вывел не наименее восьми гибридов( внуков чистых гусей) из 1-го гнезда. Впрочем, в Индии эти выведенные методом скрещивания гуси обязаны быть еще наиболее фертильны, поэтому что, как меня убеждают такие высококомпетентные арбитра, как м-р Блит( biyth) и капитан Хаттон( hutton), в разных областях данной страны разводятся цельные стада таковых гусей, приобретенных методом скрещивания; а так как они разводятся из-за выгоды даже там, где не сталкивается ни такого, ни иного чистого родительского вида, то они обязаны быть, естественно, очень или полностью фертильны. У наших семейных животных разные расы при обоюдном скрещивании полностью фертильны, а меж тем во почтивсех вариантах они произошли от 2-ух или наиболее диких видов. Из этого факта мы обязаны закончить: или исходные родительские виды с самого истока изготовляли полностью фертильные модификации, или модификации, потом выведенные при доместикации, сделались совсем фертильными. Эта крайняя кандидатура, впервыйраз предложенная Палласом( pallas), представляется еще наиболее потенциальной и вправду чуть ли может разжигать какие-либо сомнения. Так, кпримеру, практически непременно, что наши собаки произошли от нескольких диких форм, и, но, за исключением, быть может, нескольких туземных семейных собак Южной Америки, все они полностью фертильны меж собой; тем не наименее размышления по аналогии принуждают меня шибко колебаться в том, что разные исходные виды могли с самого истока вольно скрещиваться и дарить полностью фертильные модификации. Точно так же я нетакдавно мог полностью удостовериться, что потомство, приобретенное методом скрещивания индийской горбатой и обычной породы рогатого скота, полностью фертильно inter se; а меж тем, основываясь на наблюдениях Рютимейера( rutimeyer) над необходимыми остеологическими различиями данных форм, одинаково как и на наблюдениях м-ра Блита над чертами их повадок, гласа, конституции и пр., эти две формы обязаны рассматриваться как отличные различающиеся виды. То же наиболее разрешено увидеть и сравнительно 2-ух основных рас свиней. Следовательно, мы обязаны или отрешиться от веры во повальную стерильность видов при скрещивании, или глядеть на стерильность у животных не как на незабываемый знак, а как на таковой, который может быть устранен методом доместикации. Наконец, принимая во интерес все поставленные факты по внутрипородному скрещиванию растений и животных, разрешено закончить, что некая ступень стерильности как при главном скрещивании, так и у гибридов является очень распространенной, но при нынешнем состоянии наших познаний ее невозможно полагать полностью повальной. Законы, правящие стерильностью первых скрещиваний и гибридов. Рассмотрим сейчас мало подробнее законы, правящие стерильностью первых скрещиваний и гибридов. Прежде только нужно узнать, указывают ли эти законы, что виды были умышленно одарены этим свойством, чтоб предупредить их скрещивание и совершенное слияние. Нижеследующие заключения взяты основным образом из прекрасного сочинения Гертнера об образовании гибридов у растений. Я приложил много стараний, чтоб убедиться, в какой-никакой ступени они приложимы к животным, и, принимая во интерес бедность наших сведений сравнительно животных гибридов, я был изумлен, когда увидел, как одни и те же законы общи обоим царствам природы. Уже было зафиксировано, что ступень фертильности как первых скрещиваний, так и гибридов представляет градацию от нуля до совершенной фертильности. Поразительно, сколькими любопытными методами разрешено представить эту градацию, но тут я могу выложить эти факты только в самых общих чертах. Когда пыльца с растения, присущего к одному семейству, попадает на рыльце растения из иного семейства, она производит настолько же недостаточно деяния, как и неорганическая пыль. Начиная с этого безусловного нуля фертильности и при перенесении пыльцы разных видов на рыльце какого-либо вида из такого же рода, мы замечаем совершенную градацию в числе производимых зёрен вплоть до практически совершенной или совсем совершенной фертильности, а в неких отступающих от нормы вариантах даже, как мы видели, до лишней фертильности, т. е. превышающей ту, к которой ведет опыление своей пыльцой растения. Среди гибридов втомжедухе видятся такие, какие никогда не изготовляли, да, возможно, и не имеютвсешансы изготовить ни 1-го всхожего семени даже ори опылении пыльцой чистых родительских форм; но в неких из данных случаев разрешено найти первые отпечатки фертильности: в том, что пыльца 1-го из чистых родительских видов вызывает наиболее раннее увядание цветка у гибрида, чем это бывало бы без ее воздействия; а, как понятно, раннее увядание цветка служит признаком начинающегося осеменения. Переходя от данной последней ступени стерильности, мы встречаем остальных самоопыляющихся гибридов, какие, производя все большее и большее количество зёрен, доходят до совершенной фертильности. Гибриды, получающиеся от 2-ух видов, тяжело скрещивающихся в изредка производящих потомство, традиционно очень стерильны, но параллелизм меж трудностью главного скрещивания и стерильностью происходящих таковым методом гибридов( две категории фактов, традиционно смешиваемых) далековато не строг. Есть немало случаев, когда два чистых вида, как кпримеру в роде verbascum, имеютвсешансы скрещиваться с последней легкостью и создавать бессчетное гибридное потомство, а меж тем сами эти модификации, необычно стерильны. С иной стороны, имеется виды, какие удается скрестить чрезвычайно изредка или с чрезвычайным трудом, но их модификации, раз они возникли, очень фертильны. Даже в пределах 1-го и такого же рода, кпримеру у dianthus, видятся оба эти противоположных варианта. Фертильность как первых скрещиваний, так и гибридов проще подвергается деянию неблагоприятных критерий, чем плодовитость чистых видов. Но плодовитость первых скрещиваний втомжедухе и врожденно изменчива, поэтому что она не постоянно схожа по ступени при скрещивании одних и тех же 2-ух видов и при схожих обстоятельствах; частично она зависит от конституции особей, какие были взяты для эксперимента. То же замечается и у гибридов; ступень их фертильности нередко какоказалось очень разной у различных особей, выращенных из зёрен одной и той же коробочки и подвергавшихся воздействию схожих критерий. Под выражением " постоянное родство " предполагают сплошное схожесть меж видами по их строению и конституции. Тогда фертильности первых скрещиваний и происшедших от них гибридов в значимой ступени определяются их систематическим родством. Это светло следовательно из такого что модификации никогда не выходили от 2-ух видов, какие систематиками относятся к разным семействам, и что, с иной стороны, виды чрезвычайно родные традиционно просто скрещиваются меж собой. Но соотношение меж систематическим родством и легкостью скрещивания далековато не взыскательно. Можно было бы привести оченьмного образцов, когда чрезвычайно родные виды отказываются скрещиваться меж собой или скрещиваются только с последним трудом, а с иной стороны, сориентировать немало образцов шибко различающихся видов, скрещивающихся очень просто. В одном и том же семействе может быть таковой род, как dianthus, в котором чрезвычайно почтивсе видов скрещиваются как невозможно проще, и иной род, как кпримеру silene, в котором, неглядя на наиболее упрямые стремления, не получилось изготовить ни 1-го гибрида даже меж очень недалёкими видами. Даже в пределам 1-го и такого же рода мы встречаем такое же отличие; так, кпримеру почтивсе виды nicotiana скрещивались чуть ли не почаще, чем виды какого-нибудь иного рода; меж тем Гертнер отыскал, что вид n. Acuminata, не вособенности выделяющийся посреди остальных, упрямо отказывался оплодотворяться или оплодотворяться при скрещивании не наименее как с восемью иными видами nicotiana. Можно было бы привести еще немало подобных фактов. Никому не получилось светло представить, какого рода отличие и какая ступень в одном из светло заметных признаков достаточны для предотвращения скрещивания меж 2-мя видами. Можно заявить, что растения, очень разные по складу и всеобщему облику и представляющие грубо выраженные различия в всякой из долей цветка, даже в пыльце, фрукте и семядолях, все же имеютвсешансы скрещиваться. Однолетние и многолетние растения, деревья с опадающей листвой и вечнозеленые растения, населяющие различные стации и приспособленные к очень разным климатам, нередко имеютвсешансы быть просто скрещиваемы меж собой. Под реципрокным скрещиванием меж 2-мя видами я подразумеваю тот вариант, когда, кпримеру, ослица скрещивается с жеребцом, а кобыла с ослом; в этом случае разрешено заявить, что эти два вида скрестились обоюдно. Часто замечается наибольшее отличие в легкости получения реципрокных скрещиваний. Такие случаи очень главны, поэтому что они обосновывают, что дееспособность каких-то 2-ух видов к скрещиванию нередко совсем самостоятельна от их систематического родства, т. е. от какого-нибудь различия в строении или конституции, за исключением различия в их воспроизводительной системе. Разница в итогах при реципрокных скрещиваниях меж одними и теми же 2-мя видами уже издавна была замечена Кельрейтером. Так, кпримеру, mirabilis jalapa просто может быть оплодотворена пыльцой М. Longiflora, и получающиеся таковым образом модификации довольно фертильны; но Кельрейтер в движение восьми лет подряд сделал наиболее 200 попыток оплодотворить М. Longiflora пыльцой М. Jalapa и совсем неудачно. Можно было бы привести некотороеколичество остальных необыкновенных случаев. Тюрэ( thuret) следил тот же факт у неких морских водорослей — фукусов. Гертнер, несчитая такого, отыскал, что это отличие в легкости получения обоюдных скрещиваний, истина, не в настолько резкой ступени, — явление очень обыденное. Он следил его даже у близкородственных форм( кпримеру, matthiola annuatа. М. Glabra), осматриваемых многими ботаниками только как вариации. Замечателен втомжедухе и тот факт, что желая модификации, происшедшие от реципрокных скрещиваний, естественно, представляют слияние одних и тех же 2-ух видов( приэтом, один вид играл роль поначалу отца, а потом мамы) и изредка различаются друг от друга по наружным признакам, но их плодовитость случается традиционно разна в незначительной, а времяотвремени и в очень большущий ступени. Из надзоров Гертпера разрешено было бы привести некотороеколичество остальных типичных правил: так, кпримеру, некие виды владеют замечательной возможностью скрещиваться с иными видами, остальные виды такого же рода различаются замечательной возможностью отдавать свои индивидуальности гибридному потомству; но эти две возможности не видятся непременно совместно. Некоторые модификации, вместо такого чтоб изображать, как это традиционно случается, промежуточные симптомы меж их 2-мя родителями, постоянно обнаруживают недалёкое схожесть с одним из них; и такие модификации, неглядя на родное наружное схожесть с чистым родительским видом, за редкими исключениями, посещают очень стерильными. Точно так же посреди гибридов, традиционно занимающих промежуточное пространство по строению меж своими родителями, времяотвремени появляются типичные и ненормальные особи, владеющие недалёким сходством с одной из чистых родительских форм, и эти модификации практически постоянно очень стерильны даже в том случае, когда остальные модификации, выращенные из зёрен, взятых из той же самой коробочки, обнаруживают важную ступень фертильности. Эти факты демонстрируют, как плодовитость гибрида может быть самостоятельна от его наружного схожести с одним из чистых родителей. Рассматривая разные вышеприведенные критерии, определяющие плодовитость первых скрещиваний и гибридов, мы зрим последующее: при скрещивании форм, какие следует разглядывать как отличные, четко различающиеся виды, их плодовитость представляет градации от нуля до совершенной или даже при узнаваемых критериях до лишней фертильности; их плодовитость не лишь очень чувствительна к воздействию подходящих и неблагоприятных критерий, но и владеет врожденной изменчивостью, она никак не постоянно схожа по ступени при первых скрещиваниях и у гибридов, происшедших от этого скрещивания; плодовитость гибридов не связана со ступенью их наружного схожести с одним из родителей; и, вконцеконцов, легкость, с какой-никакой проистекает первое скрещивание меж какими-либо 2-мя видами, не постоянно зависит от их систематического родства или от ступени их схожести меж собой. Это крайнее состояние светло доказывается различием в итогах реципрокных скрещиваний меж одними и теми же видами; в самом деле, глядя по тому, играет ли один вид или иной роль отца или мамы, традиционно наблюдается некое отличие, порою даже очень существенное, в легкости, с какой-никакой проистекает скрещивание. Сверх такого, модификации, происшедшие от реципрокных скрещиваний, нередко отличаются по фертильности. Указывают ли эти трудные и типичные критерии, что виды одарены были стерильностью элементарно для такого, чтоб предупредить их слияние в природе? Не размышляю, подругому умунепостижимо последующее: отчего ступень стерильности при скрещивании разных видов была бы очень разна, ежели, нужно мыслить, одинаково принципиально обезопасить всех их от смешения? Почему ступень стерильности врожденно изменчива у особей 1-го и такого же вида? Почему некие виды скрещиваются просто и в то же время создают очень стерильные модификации, а остальные виды скрещиваются очень тяжело и, но, создают достаточно фертильные модификации? Почему так нередко велико отличие в итогах реципрокного скрещивания меж одними и теми же 2-мя видами? Почему, разрешено даже спросить, вообщем можетбыть интеллигентно гибридов? Наделить виды особенной возможностью создавать модификации и потом пересечь их предстоящее копирование при поддержке разных ступеней стерильности, не связанных прямо с легкостью скрещивания меж их родителями, — таковой распорядок вещей представляется странным. Предыдущие критерии и факты, с иной стороны, светло демонстрируют, как мне видится, что стерильность как первых скрещиваний, так и гибридов имеется явление элементарно случайное или зависящее от неизвестных различий в их воспроизводительных системах; различия эти так необыкновенны и ограниченны по собственной природе, что при реципрокных скрещиваниях меж одними и теми же 2-мя видами мужской половой вещество 1-го нередко вольно действует на дамский половой вещество иного, а не в обратном направленности. Не бесполезным станет узнать при поддержке образца некотороеколичество полнее, что я подразумеваю, разговаривая, что стерильность имеется что-то случайное по отношению к иным различиям, а не умышленно дарованное качество. Так как дееспособность 1-го растения прививаться к иному неимеетбольшогозначения для их благоденствия в натуральных критериях, то никто, я размышляю, не предположит, что это умышленно дарованное качество, и согласится, что это — побочное явление при различиях в законодательстве роста обоих растений. Иногда мы можем созидать фактор, отчего одно древо не прививается к иному, в различиях скорости их роста, твердости их древесины, в периоде движения и свойстве сока и т. д.; но в большинстве случаев мы не можем сориентировать никакой предпосылки. Резкие различия меж 2-мя растениями по наружности( одно, положим, древесное, а иное травянистое, одно вечнозеленое, а иное с опадающей листвой) и привыкания их к чрезвычайно разным климатам не постоянно мешают прививке 2-ух растений друг к другу. Как при гибридизации, так и при прививке указанная дееспособность растений ограничена систематическим родством, поэтому что никому еще не получилось воспитать одно к иному деревья, принадлежащие к совсем разным семействам, а с иной стороны, очень родные виды и вариации 1-го и такого же вида традиционно, желая не постоянно, просто прививаются друг к другу. Но, как и при скрещивании, эта дееспособность далековато не непременно определяется систематическим родством. Несмотря на то что почтивсе разные роды 1-го и такого же семейства прививались друг к другу, в остальных вариантах виды 1-го и такого же рода отказываются прививаться друг к другу. Груша еще проще прививается к айве, которая относится к иному роду, чем к яблоне, принадлежащей к одному роду с грушей. Даже разные вариации груши с неодинаковой легкостью прививаются к айве; то же наиболее замечается сравнительно прививки разных видов абрикоса и персика к неким разновидностям сливы. Как мы видели, Гертпер отыскал, что у различных особей, принадлежащих к одним и тем же двум видам, замечается времяотвремени врожденное отличие возможности к скрещиванию; то же наиболее, по понятию Сажрэ( sageret), сталкивается и при прививке разных особей одних и тех же 2-ух видов друг к другу. При реципрокном скрещивании легкость, с какой-никакой достигается соединение половых частей, нередко далековато не схожа; то же наблюдается и сравнительно прививки; кпримеру, обычный крыжовник не может быть привит к смородине, тогда как смородина, желая и с трудом, прививается к крыжовнику. Мы видели, что стерильность гибридов, у которых воспроизводительные органы находятся в недоразвитом состоянии, — явление значительно отличающееся от трудности скрестить два чистых вида, у которых воспроизводительные органы полностью развиты; но эти две категории фактов в значимой мерке параллельны. Нечто подобное сталкивается и при прививке; так, Таун( thoun) отыскал, что три вида robinia, какие изобильно приносили семечки на своем корне и без особенной трудности прививались к четвертому виду, после таковой прививки становились совсем стерильными. С иной стороны, популярные виды sorbus, привитые к иным видам, давали вдвое более плодов, чем на своем корне. Этот крайний факт припоминает нам необыкновенные случаи у hippeastrum, passiflora и остальных растений, какие приносят еще более зёрен при опылении пыльцой иного вида, чем при опылении пыльцой такого же самого растения. Таким образом, мы зрим, что желая есть светлое и резкое отличие меж обычным сращением, достигаемым прививкой, и соединением мужского и дамского частей в акте воссоздания, но замечается некий твердый параллелизм в итогах прививки и скрещивания разных видов. И, аналогично тому как странноватые и трудные законы, определяющие легкость прививки 1-го бревна к иному, мы обязаны полагать побочными при неизвестных нам различиях в вегетативной системе растений, буквально так же, по моему понятию, при узнаваемых нам различиях в воспроизводительной системе побочными являются и те еще наиболее трудные законы, какие определяют легкость первых скрещиваний. Эти различия в обоих вариантах, как и следовало ждать, до популярной ступени подходят систематическому родству — представление, при поддержке которого пробуют проявить каждого рода схожести и различия меж органическими созданиями. Эти факты, как мне видится, нисколько не указывают на то, чтоб крупная или наименьшая трудность прививки или скрещивания меж различными видами была умышленно дарована организмам, желая в случае скрещивания эта трудность настолько же принципиальна для хранения и стойкости видовых форм, как в случае прививки она неимеетбольшогозначения для их благоденствия. Параллелизм меж последствиями смен в житейских критериях и скрещивания. Что касается стерильности гибридов, у которых половые составляющие не полностью развиты, то в этом случае дело обстоит некотороеколичество подругому. Я немало раз ссылался на необъятную группу фактов, показывающих, что когда животные и растения переносятся в неестественные для них условия, то они стают склонными к суровым расстройствам воспроизводительной системы. И вправду, это служит огромным препятствием к одомашнению животных. Между стерильностью, появившейся на данной грунте, и стерильностью гибридов есть немало пт схожести. Так, в обоих вариантах стерильность не зависит от всеобщего состояния здоровья и нередко сопровождается увеличением роста или очень пышным развитием. Далее, и в том и в ином случае стерильность сталкивается в разной ступени; в обоих вариантах мужской вещество более подвержен действию, чем дамский; времяотвремени, вообщем, случается и напротив. Наконец, в обоих вариантах эта слабость до популярной ступени располагаться в согласовании с систематическим родством; это следовательно из такого, что цельные группы животных и растений стают бессильными в половом отношении под воздействием одних и тех же неестественных критерий и цельные группы видов получают слабость создавать стерильных гибридов. С иной стороны, один вид в целой группе времяотвремени выносит глубочайшие смены в критериях, не теряя собственной фертильности, а популярные виды в предоставленной группе создают особенно фертильных гибридов. Никто не может заявить, не произведя подготовительного эксперимента, станет ли данное животное размножаться в неволе и станет ли какое-нибудь чужеземное растение при разведении вольно приводить семечки; невозможно втомжедухе заявить заблаговременно, произведут ли какие-либо два вида 1-го и такого же рода наиболее или наименее стерильные модификации. Наконец, ежели органические существа в движение нескольких поколений находятся в критериях, им несвойственных, то они стают очень изменчивыми, что, по-видимому, частично зависит от особого расстройства их воспроизводительной системы, желая в наименьшей ступени, чем в том случае, когда начинается стерильность. То же наблюдается и у гибридов, поэтому что их потомство в последовательных поколениях очень склонно модифицировать, что было подмечено всеми экспериментаторами. Таким образом, мы зрим, что, когда органические существа посещают установлены в новейшие, неестественные условия и когда методом неестественного скрещивания 2-ух видов получаются модификации, воспроизводительная система, самостоятельно от всеобщего состояния здоровья, в обоих вариантах расстраивается очень подобным образом. В главном случае нарушаются условия жизни, желая нередко в настолько слабенькой ступени, что мы этого не замечаем; в ином случае, касающемся гибридов, наружные условия остаются давними, но организация расстроена слиянием воедино 2-ух разных типов строения и конституции, подключая сюда, естественно, и воспроизводительную систему. В самом деле, чуть ли можетбыть, чтоб две организации соединились в одну без некого нарушения в развитии или периодической деятельности или же во обоюдных отношениях разных долей и органов друг к другу и к условиям жизни. Когда модификации способны размножаться inter se, они передают собственному потомству из поколения в происхождение одну и ту же смешанную компанию, а благодарячему мы не обязаны изумляться тому, что их стерильность, желая и изменчива до некой ступени, не уменьшается; она даже способна возрастать, что традиционно является, как мы объяснили ранее, итогом разведения в очень недалёких ступенях родства. Приведенный больше взор, по которому стерильность гибридов вызывается соединением 2-ух конституций в одну, радикально отстаивается Максом Вихурой. Должно сознаться, но, что мы не можем взятьвтолк ни с вышеуказанной, ни с иной какой-нибудь точки зрения некие факты, касающиеся стерильности гибридов; таковы, кпримеру, явления неодинаковой фертильности гибридов, происшедших от реципрокных скрещиваний или усиленной стерильности тех гибридов, какие времяотвремени владеют необыкновенным сходством с одним из чистых родителей. Кроме такого, я совсем не утверждаю, что прошлые замечания попадают в самую сущность вопроса; они не предоставляют нималейшего разъяснения, отчего организм, попавший в неестественные условия, делается стерильным. Я пробовал лишь представить, что в 2-ух вариантах, в неких отношениях похожих, всеобщим итогом является стерильность, в одном случае вызываемая нарушением житейских критерий, в ином — расстройством организации вследствие соединения 2-ух организаций в одну. Подобный параллелизм применим и к иной недалёкой, но все же очень отличающейся категории фактов. Существует давнее и практически повальное убеждение, основанное на значимом численности свидетельств, какие я привел в ином месте, а конкретно, что слабые смены в житейских критериях могутбытьполезны для всех живых существ. Мы зрим, что это исполняется на практике всеми фермерами и садовниками, какие непрерывно обмениваются зёрнами, клубнями и т. п., получая и пересылая их из местности с одной почвой и климатом в иную. Во время излечения животных очень подходящее действие оказывает практически каждая смена в их виде жизни. Далее, как сравнительно растений, так и сравнительно животных есть наиболее светлые подтверждения такого что скрещивание меж особями 1-го и такого же вида, до популярной ступени отличающимися друг от друга, придает потомству силу и плодовитость и что, с иной стороны, длящееся в движение нескольких поколений выведение в очень недалёких ступенях родства практически постоянно ведет к уменьшению роста, к беспомощности или стерильности, ежели сохраняются одни и те же жизненные условия Мне видится благодарячему, с одной стороны, что слабые смены в житейских критериях приносят выгоду всем органическим созданиям, а с другой— что слабые скрещивания, т. е. скрещивания меж самками и самцами 1-го и такого же вида, какие были подвержены некотороеколичество разным условиям или сделались чуть-чуть разными, придают силу и плодовитость потомству. Но, как мы видели, органические существа, продолжительно привыкавшие к популярным одинаковым условиям в натуральном состоянии, очень нередко делаются наиболее или наименее стерильными, ежели их подвергнуть, как это и случается в неволе, значимым сменам в их житейских критериях; мы втомжедухе знаем, что скрещивание меж 2-мя формами, какие заполучили глубочайшие или особые различия, производит гибридов, какие практически постоянно до популярной ступени стерильны. Я полностью уверен, что этот двойной параллелизм никак не беспорядочный или кажущийся. Тот, кто сумеет разъяснить, отчего слон и оченьмного остальных животных, неспособны размножаться даже в частичной неволе у себя на отчизне, тот сумеет разъяснить первичную фактор настолько распространенной стерильности гибридов. В то же время он сумеет разъяснить, каким образом приключилось, что расы неких из наших семейных животных, какие нередко подвергались новеньким и крометого не одинаковым условиям, полностью меж собой фертильны, желая они произошли от разных видов, какие, возможно, были бы стерильными, ежели бы их скрестить до одомашнения. Приведенные больше два параллельных ряда фактов, по-видимому, объединены меж собой некой общей, но безызвестной связью, которая владеет немаловажное известие к принципу жизни; этот принцип, по определению м-ра Херберта Спенсера, состоит в том, что жизнь зависит от неизменного деяния и противодействия или содержится в неизменном действии и противодействии разных сил, какие, как всюду в природе, непрерывно стремиться к равновесию; когда же это рвение чуть-чуть нарушается какой-нибудь сменой, то жизненные силы получают огромную мощь. Реципрокный диморфизм и триморфизм. Мы обсудим тут коротко этот вопрос, который, как мы увидим, проливает некий свет на гибридизацию. Некоторые растения, принадлежащие к разным порядкам, представлены 2-мя формами, какие есть практически в одинаковых количествах и какие ничем не различаются друг от друга, за исключением органов размножения, а конкретно: одна форма владеет долгий пестик при маленьких тычинках, иная — смиренный пестик и длинные тычинки; при этом у обеих пыльцевые зерна неодинаковой величины. У триморфных растений видятся три формы схожим же образом разнящихся по длине собственных пестиков и тычинок по величине и окраске пыльцевых зернышек и по неким иным признакам. Так как у всякой из данных 3-х форм по две группы тычинок, то три формы владеют в общем шестью группами тычинок и тремя типами пестиков. Эти органы так соразмерны по длине сравнительно друг другу, что половина тычинок у 2-ух из данных форм располагаться на одном уровне с рыльцем третьей формы. Между тем я показал — и это было доказано иными наблюдателями, — что для такого, чтоб достигнуть совершенной фертильности у данных растений, нужно, чтоб рыльце одной формы опылилось пыльцой, взятой с тычинок иной формы соответствующей вышины. Так что у диморфных видов два соединения полов, какие разрешено именовать законными, полностью фертильны, и два, какие разрешено именовать преступными, наиболее или наименее стерильны. У триморфных видов 6 соединений полов законны, или полностью фертильны, и преступны или наиболее или наименее стерильны. Стерильность, наблюдающаяся у разных диморфных и триморфных растений, когда они опыляются незаконно, т. е. пыльцой, взятой с тычинок, не соответственных по возвышенности пестику, очень разна по ступени вплоть до безусловной и совершенной стерильности, однимсловом, совсем так же, как при скрещивании разных видов. И как в этом крайнем случае ступень стерильности зависит в очень большущий мерке от наиболее или наименее подходящих критерий жизни, так же, по моим наблюдениям, обстоит дело и с данными преступными соединениями. Хорошо понятно, что ежели на рыльце какого-либо цветка попадет пыльца иного вида, а потом на то же рыльце станет перенесена, желая бы по истечении существенно интервала времени, личная пыльца цветка, то она оказывает такое доминирующее воздействие, что традиционно истребляет действие сторонней пыльцы; то же наиболее разрешено заявить и о пыльце разных форм 1-го и такого же вида, поэтому что законная пыльца шибко доминирует над преступной, когда они попадают обе на одно и то же рыльце. Я удостоверился в этом, опыляя разные цветки сначала преступным методом и потом спустя 24 часа, законным методом пыльцой, взятой от необыкновенно окрашенной вариации, и все растения, выращенные из приобретенных таковым образом зёрен, оказались окрашенными схожим же образом; это указывает, что законная пыльца, желая она и была помещена 24 часа спустя, совсем убила или предотвратила действие доэтого помещенной преступной пыльцы. Далее, аналогично тому, как при реципрокных скрещиваниях меж 2-мя видами в неких вариантах замечается значимая разница в итоге, то же наиболее наблюдается и у триморфных растений; так, кпримеру, форма lythrum salioaria со столбиками средней длины, оплодотворяясь с наибольшей легкостью преступным методом при поддержке пыльцы с наиболее длинных тычинок формы, имеющей маленький столбик, приносила немало зёрен; меж тем эта крайняя форма не дает ни 1-го семени при опылении наиболее длинных тычинок формы со столбиками средней длины. Во всех данных отношениях, одинаково как и в остальных, какие разрешено было бы сориентировать сверх такого, формы 1-го и такого же несомненного вида, соединяясь преступным образом, водят себя совсем так же, как два разных вида при скрещивании. Это принудило меня кропотливо следить в расширение 4 лет растения, выращенные из зёрен, приобретенных от разных преступных соединений. Главный итог содержится в том, что эти, как их разрешено именовать, незаконнорожденные растения не полностью плодородны. Возможно заполучить от диморфных видов незаконнорожденные растения как с длинными, так и с маленькими столбиками и от триморфных — все три незаконнорожденные формы. Эти крайние разрешено потом объединить обыденным законным образом. Когда это делается, то нет видимой предпосылки, отчего бы им не доставить столько же зёрен, насколько приносили их предки при законном оплодотворении. Но этого не случается. Они все стерильны в разных ступенях, приэтом некие настолько неизлечимо и совсем стерильны, что в расширение 4 лет не отдали ни 1-го семени и даже ни одной семенной коробочки. Стерильность данных незаконнорожденных [illegitimate] растений, когда они смешиваются законным методом, разрешено в серьезном значении сопоставить со стерильностью гибридов при их скрещивании inter se. Если, с иной стороны, гибрид скрещивается с одним из 2-ух чистых родительских видов, то стерильность традиционно существенно уменьшается; то же случается и тогда, когда незаконнорожденные растения оплодотворяются законнорожденными. Как стерильность гибридов не постоянно располагаться в полном согласовании с трудностью главного скрещивания меж 2-мя родительскими видами, буквально так же и стерильность узнаваемых незаконнорожденных растений оказывалась необычно большущий, меж тем как стерильность соединения, от которого они произошли, была совершенно мала. У гибридов, какие выращены из зёрен, взятых из одной коробочки, ступень стерильности врожденно неоднородна; то же заметным образом наблюдается и у незаконнорожденных растений. Наконец, почтивсе модификации цветут чрезвычайно изобильно и длительно, меж тем как остальные, наиболее стерильные, создают недостаточно растений и представляют собой хилых, жалких лилипутов; совсем такие же случаи видятся и в незаконнорожденном потомстве разных диморфных и триморфных растений. Вообще есть теснейшее тождество по нраву и поведению меж незаконнорожденными растениями и гибридами. Едва ли станет преувеличением, ежели мы скажем, что незаконнорожденные растения — это модификации, приобретенные вследствие неподходящего соединения узнаваемых форм в пределах 1-го и такого же вида, тогда как обычные модификации проистекают от неподходящего соединения так именуемых разных видов. Мы видели уже, что есть очень недалёкое схожесть во всех отношениях меж первыми преступными соединениями и первыми скрещиваниями отдельных видов. Быть может, это полностью выяснится на последующем образце. Предположим, что какой-либо ботаник отыскал две грубо выраженные вариации( а такие видятся) триморфной формы ythrum salicaria с длинными пестиками и что он решил проверить средством скрещивания, не являются ли они разными видами. Он отыскал бы, что при этом выходит только возле пятой части обычного числа зёрен и что вообщем эти два растения во всех указанных больше отношениях водят себя как два разных вида. Но, чтоб совсем узнать этот вопрос, он вырастил бы растения из предполагаемых гибридных зёрен и отыскал бы, что они — ничтожные карлики, полностью стерильны и во всех остальных отношениях сходны с обыкновенными гибридами. Он мог бы тогда ратифицировать, что он вправду доказал, сообразно общепринятому взору что его две вариации такие же отличные, четко различающиеся виды, как любой иной вид, но это было бы с его стороны безусловной ошибкой. Вышеприведенные факты сравнительно диморфных и триморфных растений чрезвычайно главны по последующим суждениям: во-первых, они обосновывают нам: физический тест — пониженная плодовитость как первых скрещиваний, так и гибридов не может работать достоверным аспектом для различения видов; во-вторых, мы можем закончить, что есть некая безызвестная ассоциация меж нефертильностью преступных соединений и нефертильностью их незаконнорожденного потомства, и это приводит нас к распространению такого же взора на первые скрещивания и на их модификации; в-третьих, мы обретаем, и это видится мне вособенности принципиальным, что имеютвсешансы быть две или три формы 1-го и такого же вида и ничем не различаться друг от друга по собственному строению или конституции и в отношении наружных критерий и все же быть стерильными, ежели их группировать популярным образом. В самом деле, мы обязаны держатьвголове, что в предоставленном случае к стерильности ведет слияние 2-ух половых частей у особей одной и той же формы, кпримеру 2-ух особей с длинными столбиками, меж тем как фертильным какоказалось слияние половых частей, характерных двум разным формам. Следовательно, этот образчик с главного взора представляется полностью обратным тому, что проистекает при обыденных соединениях особей 1-го вида и при скрещиваниях меж разными видами. Однако осторожно, чтоб это было вправду так; но я не буду распространяться об этом черном вопросе. Как бы то ни было, из рассмотрения диморфных и триморфных растений мы можем изготовить тот вероятный вывод, что стерильность разных видов при скрещивании и их гибридного потомства зависит только от параметров их половых частей, а не от какого-либо различия в их строении или общей конституции. К такому же заключению привод нас обсуждение реципрокных скрещиваний, при которых мужская индивидуум 1-го вида не может быть объединена или соединяется только с наибольшим трудом с дамской особью иного вида, меж тем как реципрокное скрещивание может быть достигнуто с наибольшей легкостью. Такой отличный наблюдатель, как Гертнер, втомжедухе пришел к заключению, что виды, при скрещивании стерильны вследствие различий, предельный их воспроизводительной системой. Фертильность видов при скрещивании и их поместного потомства не универсальна. В качестве подавляющего довода разрешено было бы сослаться на присутствие существенного различия меж видами и разновидностями, так как крайние, как бы они ни отличались друг от друга по внешнему виду, скрещиваются меж собой чрезвычайно просто и предоставляют полностью фертильное потомство. За несколькими исключениями, какие вданныймомент будут указаны, я полностью дозволяю, что таково сплошное правило. Но этот вопрос связан с трудностями, поэтому что при исследовании образовавшихся в натуральных критериях видов две формы, до тех пор считавшиеся разновидностями, как лишь оказываются желая малость стерильными при скрещивании, большинством натуралистов вданныймомент же оцениваются как виды. Так, кпримеру, красноватый и синий курослепы, считавшиеся большинством ботаников за вариации, в опытах Гертнера оказались совсем стерильными при скрещивании, и поэтому он считает их за бесспорные виды. Если мы, таковым образом, станем доказывать, оставаясь в этом замкнутом кружке, то плодовитость всех видов, возникающих в природе, естественно, обязана быть заблаговременно допущена. Если мы обратимся к разновидностям, вправду или приблизительно появившимся при доместикации, то и тут мы не освобождаемся от неких колебаний. В самом деле, ежели нам докладывают, кпримеру, что некие южноамериканские туземные собаки тяжело скрещиваются с европейскими собаками, то само собой любому прибывает на ум разъяснение — и оно, возможно, верно, что они произошли от видов, сначало разных. Тем не наименее абсолютная плодовитость настолько почтивсех семейных рас, кпримеру голубей или капусты, шибко отличающихся друг от друга по внешнему виду, — факт очень превосходный, тем наиболее ежели мы примем во интерес, как немало видов совсем стерильны при скрещивании, неглядя на очень недалёкое схожесть меж ними. Однако разные суждения принуждают нас признать эту плодовитость семейных видов не настолько уж замечательной. Во-первых, разрешено увидеть, что ступень наружных различий меж 2-мя видами совершенно не служит достоверным показателем ступени их обоюдной стерильности, а поэтому такие же различия у видов втомжедухе не имеютвсешансы быть достоверным указанием. Известно, что для видов фактор кроется только в различиях в состоянии их половой системы. Между тем изменяющиеся условия, которым были подвержены семейные животные и растения, настолько недостаточно расположены видоизменить воспроизводительную систему в направленности, приводящем к обоюдной стерильности, что мы владеем достаточное базу взять прямо противоположное мировоззрение Палласа, а конкретно: такие условия вообщем избавляют эту слабость, так что одомашненные отпрыски видов, какие в натуральном состоянии, возможно, были бы до некой ступени стерильными при скрещивании, делаются полностью фертильными меж собой. Что же касается растений, то цивилизация настолько недостаточно волнует в них слабость к стерильности при скрещивании разных видов, что в неких полностью вариантах, которых мы уже трогали, популярные растения испытали прямо противоположное действие: они делались неспособными к самооплодотворению, сохраняя в то же время дееспособность спаривать остальные виды и оплодотворяться ими. Если взять преподавание Палласа об устранении стерильности при поддержке продолжительно длящейся доместикации, а его чуть ли разрешено отвергнуть, то делается очень неописуемо, чтоб такие же условия, длившиеся продолжительно, могли начать эту слабость, желая в отдельных вариантах они имеютвсешансы стать предпосылкой стерильности у видов, владеющих специфичной конституцией. В этом, по моему понятию, содержится разъяснение, отчего у семейных животных не образовалось видов, обоюдно стерильных, отчего у растений это наблюдалось только в немногих вариантах, какие вданныймомент будут указаны. Действительная трудность обсуждаемого нами вопроса, как мне видится, содержится не в том, отчего семейные вариации не сделались обоюдно стерильными при скрещивании, а в том, отчего стерильность вообщем появлялась у натуральных видов, как лишь они крепко менялись в ступени, достаточной, чтоб быть общепризнанными видами. Мы далеки от такого, чтоб буквально ведать предпосылки, и это логично, ежели взять во интерес, как углубленно наше незнание сравнительно обычной и ненормальной деятельности воспроизводительной системы. Но мы осознаем, что виды благодаря их борьбе за наличие с многочисленными конкурентами обязаны были подчиняться в движение длительных периодов времени деянию наиболее одинаковых критерий, чем в которых находятся семейные вариации, а это, естественно, могло привести к крупному различию в итоге. В самом деле, мы знаем, что нередко дикие животные и растения стают стерильными, когда их изымают из их натуральной обстановки и подвергают действию неволи, а воспроизводительные функции органических существ, непрерывно живущих в натуральной обстановке, возможно, буквально втомжедухе будут очень чувствительны к воздействию неестественного скрещивания. С иной стороны семейные формы, как обосновывает уже самый-самый факт их доместикации, были с самого истока не чрезвычайно чувствительны к сменам в их житейских критериях и сейчас традиционно имеютвсешансы выдерживать без уменьшения фертильности нередкие смены в критериях; благодарячему разрешено было ждать, что они образуют вариации, недостаточно подверженные рискованному расстройству их производительных возможностей при акте скрещивания с иными разновидностями, какие выведены схожим же образом. До сих пор я вел суждение так, как какбудто вариации 1-го и такого же вида постоянно фертильны при скрещивании. Но нереально отвергнуть подтверждения существования некой ступени стерильности в последующих немногих вариантах, какие я коротко изложу. Доказательства эти во каждом случае ничем не ужаснее тех, на основании которых мы убеждены в стерильности множества видов. Сверх такого, они взяты из извещений наших врагов, какие во всех остальных вариантах глядят на плодовитость и стерильность как на достоверные аспекты для различения видов. Гертнер содержал в движение нескольких лет карликовую разновидность маиса с желтоватыми зёрнами и высшую разновидность с красными зёрнами, какие росли одна возле иной в его саду; желая эти растения раздельнополы, они никогда не скрещивались натуральным образом. Он оплодотворил 13 растений одной вариации пыльцой иной, но оказалось, что лишь один початок принес семечки, да и то только только 5 зернышек. Манипуляция опыления не могла в этом случае проявить вредоносного деяния, так как растения раздельнополы. Никто, я размышляю, не заподозрит, что эти вариации маиса — отличные виды, и принципиально отметить то, что гибридные растения, приобретенные таковым методом, оказались полностью фертильными, так что даже Гертнер не отважился признать эти две вариации за различные виды. Жиру де Бюзаренг( girou de buzareingues) скрещивал три вариации тыквы, которая, аналогично маису, раздельнопола, и заявляет, что их обоюдное оплодотворение идет тем сложнее, чем крупнее различия меж ними. Насколько разрешено доверять на эти эксперименты, я не знаю, но формы, над которыми производились эксперименты, Сажрэ( sageret) считает за вариации, а он строит свою классификацию основным образом на признаке стерильности; к такому же заключению пришел и Нодэн( naudin). Следующий вариант еще замечательнее и на первый взор видится невероятным, но он представляет собою итог изумительного числа экспериментов, производившихся в расширение нескольких лет над девятью видами verbascum и крометого таковым неплохим наблюдателем и таковым злобным очевидцем, как Гертнер; конкретно желтые и белоснежные вариации 1-го вида при скрещивании создают меньше зёрен, чем созвучно окрашенные вариации такого же вида. Кроме такого, он заявляет, что когда желтые и белоснежные вариации 1-го вида скрещиваются с желтоватыми и белыми разновидностями иного вида, то более зёрен выходит при скрещивании меж цветками подобной окраски, чем при скрещивании разно окрашенных. М-р Скотт( scott) втомжедухе создавал эксперименты над видами и разновидностями verbascum, и желая он не обретает вероятным засвидетельствовать итоги Гертнера сравнительно скрещивания разных видов, но он прибывает к выводу, что несходно окрашенные вариации 1-го вида приносят меньше зёрен, чем созвучно окрашенные вариации, в отношении 86 к 100. Однако эти вариации не различаются ничем, несчитая окраски растений, и одна разновидность времяотвремени может быть выведена из зёрен иной. Кельрейтер, точность надзоров которого была доказана всеми следующими наблюдателями, доказал превосходный факт, что одна особенная разновидность обычного табака наиболее фертильна, чем остальные вариации, при скрещивании с одним обширно отличающимся видом. Он создавал эксперименты над пятью формами, какие традиционно числятся за вариации и какие он подвергал строжайшему испытанию, а конкретно методом реципрокных скрещиваний, приэтом пришел к заключению, что помесное потомство полностью фертильно. Но одна из данных 5 видов — игралась ли она роль отца или мамы — при скрещивании nicotiana glutinosa непрерывно изготовляла модификации наименее стерильные, чем те, какие выходили от скрещивания 4 остальных видов с n. Glutinosa. Как следовательно, воспроизводительная система одной данной вариации была в популярной мерке и популярным образом изменена. Принимая во интерес эти факты, невозможно долее ратифицировать, что вариации при скрещивании постоянно оказываются полностью фертильными. С огромным трудом разрешено убедиться в нефертильности видов в естественном состоянии, ибо предполагаемая разновидность, оказавшаяся малость нефертильной, практически постоянно сознается видом; дальше, что человек хлопочет лишь о внешних признаках у собственных семейных видов и что эти крайние не подвергаются в течений длительных периодов одинаковым жизненным условиям; из данных разных суждений мы можем закончить, что плодовитость при скрещиваниях не сочиняет коренного различия меж разновидностями и видами. Обычно стерильность видов при скрещивании разрешено с полнойуверенностью: разглядывать не как особенное покупка или дар, а как что-то побочное при сменах неопределенного характеристики в их половых элементах. Сравнение гибридов и помесей самостоятельно от их фертильности. Независимо от вопроса о фертильности, разрешено и во почтивсех остальных отношениях ассоциировать потомство, происшедшее от скрещивания видов и видов. Гертнер, шибко желавший вести пограничную черту меж видом и разновидностью, мог найти только чрезвычайно недостаточно, и как мне видится, очень несущественных различий меж потомством видов, или так называемыми гибридами, и потомством видов, или так называемыми помесями. А с иной стороны, они оказываются очень сходными во почтивсех принципиальных отношениях. Я только очень коротко осмотрю тут этот вопрос. Самым принципиальным различием служит то, что в главном поколении помеси наиболее изменчивы, чем модификации; но Гертнер дозволяет, что модификации, происшедшие от видов, какие продолжительно культивировались, нередко изменчивы уже в главном поколении, и я сам видел удивительные образцы этого рода. Гертнер признает дальше, что модификации от 2-ух очень близкородственных видов изменчивее гибридов от очень разных видов, а это указывает, что отличие в ступени изменчивости последовательно сглаживается. Когда помеси и наиболее фертильные модификации размножаются в движение нескольких поколений, последняя ступень изменчивости их потомства в том и ином случае — факт известный; но разрешено привести некотороеколичество отдельных образцов, когда и модификации, и помеси продолжительно охраняют одни и те же симптомы. Во каждом случае летучесть помесей в последовательных поколениях, по-видимому, более, чем у гибридов. Эта крупная летучесть помесей сравнимо с гибридами не представляется удивительной. В самом деле, предки помесей — вариации и крометого в большинстве случаев семейные( только мало экспериментов было совершено над натуральными разновидностями), а этим уже предполагается, что эта летучесть последнего происхождения и что она изредка станет длиться и увеличивать ту летучесть, которая появляется из самого акта скрещивания. Незначительная летучесть гибридов в главном поколении в противоположность изменчивости в следующих поколениях — факт любопытный и заслуживает интереса. Действительно, он владеет известие к моему взору на одну из обстоятельств обыкновенной изменчивости, а конкретно, что воспроизводительная система, будучи очень чувствительной к смене житейских критерий, изменяет собственной обычной функции — создавать потомство, во всех отношениях очень подобное с родительскими формами. Гибриды же главного поколения произошли от видов( исключая виды, издавна подвергающиеся культуре), воспроизводительная система которых не подвергалась любым расстройствам, и они не изменчивы, но зато у самих гибридов воспроизводительная система основательно расстроена, и их потомство очень переменчиво. Но вернемся к нашему сравнению помесей и гибридов. Гертнер показывает, что помеси наиболее расположены, чем модификации, ворачиваться к признакам одной из родительских форм; но ежели это даже и правильно, то отличие тут только в ступени. Сверх такого, Гертнер радикально заявляет, что модификации растений, продолжительно культивируемых, наиболее подвержены реверсии, чем модификации меж видами в природе; этим, возможно, и объясняется странное отличие в итогах, приобретенных различными наблюдателями; так, кпримеру, Макс Вихура колеблется в том, чтоб модификации когда-либо ворачивались к родительскому типу, а он создавал эксперименты над одичавшими видами ивы; с иной стороны, Нодэн в очень решительных выражениях требует на том, что слабость гибридов к реверсии— практически повальное правило, а он создавал эксперименты основным образом над культурными растениями. Гертнер заявляет дальше, что ежели два вида, желая бы и чрезвычайно недалёких друг к другу, скрещиваются с третьим видом, то модификации шибко разнятся друг от друга, меж тем как ежели две шибко различающиеся вариации 1-го вида скрещиваются с иным видом, то модификации разнятся меж собой не чрезвычайно существенно. Но это мнение, как я могу осуждать, базируется только на одном эксперименте и, видится, прямо противоречит результатам нескольких экспериментов Кельрейтера. Вот и все те несущественные различия меж растительными гибридами и помесями, какие мог сориентировать Гертнер. С иной стороны, ступень и нрав схожести помесей и гибридов с их родителями, в индивидуальности тех гибридов, какие произошли от близкородственных видов, следуют, по Гертнеру, схожим законам. При скрещивании 2-ух видов один из них времяотвремени владеет большей возможностью докладывать гибриду схожесть с собой. То же, я думаю, характерно и разновидностям растений; у животных эта преобладающая дееспособность одной вариации перед иной втомжедухе, без сомнения, сталкивается нередко. Гибридные растения, происшедшие от реципрокного скрещивания, традиционно владеют очень недалёким сходством; то же разрешено заявить и о помесях растений, приобретенных от реципрокного скрещивания. Как модификации, так и помеси разрешено отдавать к чистой форме 1-го из родителей методом повторных скрещиваний в следующих поколениях с одной из родительских форм. Все эти замечания, естественно, приложимы к животным, но в этом случае вопрос существенно усложняется, частично вследствие существования вторичных половых признаков, в индивидуальности же вследствие такого, что один пол вбольшейстепени перед иным владеет возможностью отдавать схожесть с собою как при скрещивании 1-го вида с иным, так и при скрещивании 2-ух видов. Так, кпримеру, я думаю, что правы те создатели, какие говорят, что ишак владеет преобладающую силу над лошадью, вследствие что и мул, и ишак наиболее сходны с ослом, чем с лошадью; но это преобладание выражено посильнее у осла, чем у ослицы, так что мул — итог скрещивания осла и кобылы — наиболее подобен на осла, чем ишак — итог скрещивания ослицы и жеребца. Некоторые создатели придавали огромное смысл тому предполагаемому факту, какбудто лишь у помесей отпрыски не владеют промежуточными признаками и чрезвычайно вблизи идентичны с одним из родителей; но это времяотвремени случается и с гибридами, желая, я согласен, еще реже, чем с помесями. Если приглядеться вблизи к собранным мною образцам, когда животные, происшедшие от скрещивания различных форм, вблизи походили на 1-го из родителей, то какоказалось, что схожесть ограничивается основным образом признаками, практически уродливыми по собственному виду и появившимися водинмомент, каковы альбинизм, меланизм, неимение хвоста или рогов, бесполезные пальцы или зубы, и не касается признаков, равномерно обретенных методом отбора. Наклонность к внезапной реверсии к одной из родительских форм втомжедухе обязана пересекаться еще почаще у помесей, какие проистекают от видов, часто возникающих водинмомент и имеющих полууродливый нрав, чем у гибридов, какие произошли от видов, появившихся медленным и натуральным методом. В общем я полностью согласен с д-ром Проспером Лукасом( prosper lucas), который, разобрав огромное численность фактов, касающихся животных, прибывает к заключению, что законы схожести детеныша с родителями одни и те же, разнятся ли эти крайние более или меньше друг от друга, т. е. будут ли скрещиваться особи одной вариации, или разных видов или различных видов. Помимо вопроса о фертильности и стерильности во всех остальных отношениях, по-видимому, есть сплошное и недалёкое схожесть меж потомствами скрещивающихся видов и скрещивающихся видов. Если полагать, что виды умышленно сотворены, а вариации образовались в силу вторичных законов, это схожесть правомочно пробудить изумление. Но оно располагаться в совершенной согласии с взглядом, по которому нет различия по существу меж видами и разновидностями. короткий ликбез. Первые скрещивания меж формами, довольно разными, чтобы считаться видами, и их модификации очень нередко, но не постоянно стерильны. Эта стерильность представляет различные ступени и нередко так незначительна, что наиболее тщательные наблюдатели прибывали к диаметрально противным заключениям, классифицируя формы на основании этого показателя. Стерильность врожденна, неоднородна у особей 1-го вида и очень чувствительна к воздействию подходящих и неблагоприятных критерий. Степень стерильности не располагаться в серьезной зависимости систематического родства, но определяется разными любопытными и трудными законами. Она вообщем разна, а времяотвремени и чрезвычайно обширно разна при реципрокных скрещиваниях меж 2-мя видами. Она не постоянно схожа по ступени при главном скрещивании и у гибридов, происшедших от него. Точно так же при прививке деревьев дееспособность 1-го вида или вариации прививаться к иному является побочной при различиях безызвестного характеристики в их вегетативной системе; буквально так же и при скрещивании крупная или наименьшая дееспособность 1-го вида объединяться с ином является побочной при неизвестных различиях в их воспроизводительной системе. Полагать, что виды одарены разными ступенями стерильности умышленно для такого, чтоб предупредить их скрещивание и соединение в природе, так же недостаточно оснований, как и мыслить, что деревья одарены разными и в неких отношениях подобными ступенями неспособности к обоюдной прививке умышленно для такого, чтоб предупредить их срастание в наших лесах. Стерильность первых скрещиваний и их гибридного потомства не была приобретена методом натурального отбора. В случае первых скрещиваний она, по-видимому, зависит от разных событий; в неких вариантах предпосылкой основным образом служит ранняя погибель зародыша. У гибридов она зависит, разумеется, от такого, что вся их организация была расстроена соединением в ней 2-ух разных форм; она, по-видимому, близкородственна со стерильностью, так нередко поражающей чистые виды, когда они подвергаются деянию новейших и неестественных житейских критерий. Тот, кто может разъяснить эти крайние случаи, тот сумеет разъяснить и стерильность гибридов. Это мировоззрение обретает себе сильную помощь и в параллелизме 2-ух групп явлений, а конкретно: с одной стороны, слабые смены в житейских критериях увеличивают прочность и плодовитость всех органических существ, а с иной — скрещивание форм, какие находились в чуть-чуть разных житейских критериях или сделались разными, подходяще действует на габариты, силу и плодовитость их потомства. Приведенные больше факты стерильности преступных соединений диморфных и триморфных растений и их незаконнорожденного потомства, быть может, совершают потенциальным то, что во всех данных вариантах некая безызвестная ассоциация объединяет ступени стерильности первых соединений со ступенью стерильности их потомства. Рассмотрение данных фактов диморфизма, а втомжедухе итогов реципрокных скрещиваний очевидно приводит нас к заключению, что первичная фактор стерильности скрещивающихся видов содержится только в различиях меж их половыми веществами. Но отчего у разных видов эти огромные или наименьшие трансформации половых частей, водящие к обоюдной стерильности, сделались обыденным явлением, мы не знаем; но это, видится, стоит в достаточно узкой связи с тем, что виды в расширение длительных периодов времени подвергались воздействию практически одинаковых житейских критерий. Неудивительно, что трудность скрещивания каких-то 2-ух видов и стерильность их гибридного потомства в большинстве случаев подходят друг другу, желая и обусловливаются разными факторами. И то, и иное зависит от совокупности различий меж скрещивающимися видами. Неудивительно втомжедухе, что легкость главного скрещивания и плодовитость получающихся при этом гибридов, а втомжедухе дееспособность прививаться друг к другу, желая эта крайняя дееспособность, разумеется зависит от очень различных событий, до узнаваемых границ идут синхронно с систематическим родством форм, над которыми ведется эксперимент, ибо в мнение о систематическом родстве мы подключаем различные черты схожести. Первые скрещивания меж формами, какие заранее принадлежат к числу видов или довольно сходны, чтоб считаться за этакие, и происходящие от них помеси по большей доли, но не постоянно, как настолько нередко утверждали, фертильны. Эта практически повальная и абсолютная плодовитость втомжедухе неудивительна, ежели припомнить, как просто мы попадаем в неправильный круг доказательств в вопросе о разновидностях в природе, и ежели мы вспомним, что крупная дробь видов появились в семейном состоянии при поддержке отбора кристально наружных различий и они не подвергались в движение продолжительного времени воздействию однообразны житейских критерий. Следует втомжедухе в индивидуальности не забрасывать такого, что длительная доместикация ведет к устранению стерильности, и поэтому маловероятно, что она и породила это наиболее свойство. Независимо от вопроса о фертильности, во всех остальных отношениях замечается очень недалёкое сплошное схожесть меж гибридами и помесями — в их изменчивости, возможности всасывать друг друга методом частых скрещиваний и в возможности наследовать симптомы обеих родительских форм. Итак, желая нам безызвестна четкая фактор стерильности первых скрещиваний и гибридов и втомжедухе непонятно, отчего животные и растения, удаленные из их натуральной обстановки, стают стерильными, но факты, приведенные в данной голове, как мне видится, не противоречат убеждению, что виды сначало существовали как вариации. Глава x. О неполноте геологической летописи Об отсутствии в настоящее время промежуточных видов. — О природе вымерших промежуточных видов; об их численности. В vi голове я перечислил ключевые отрицания, какие полностью серьезно могли бы быть изготовлены против защищаемых в данной книжке взоров. Большинство их нами уже рассмотрено. Одно из них представляет совсем явную трудность для данных взоров, а конкретно: обособленность видовых форм и неимение меж ними бесчисленных связывающих звеньев. Я указал, отчего такие связующие звенья традиционно не видятся в настоящее время при обстоятельствах, по-видимому очень подходящих для их наличия, конкретно в широкой и постоянной [extensive] области с равномерно меняющимися физиологическими критериями. Я пытался представить, что жизнь всякого вида наиболее значительно зависит от пребывания остальных уже установившихся органических форм, чем от климата, и что, следственно, действительно управляющие условия жизни не заменяются методом совсем нечувствительных переходов, как температура или влажность. Я пытался втомжедухе представить, что промежуточные вариации вследствии их наименьшей количества по сравнению с формами, какие они связывают, мало-помалу будут вообщем вытеснены и истреблены, по мерке такого как идет предстоящая трансформация и улучшение. Однако основная фактор такого, что бесчисленные промежуточные звенья не видятся сейчас повсеместно в природе, зависит от самого процесса натурального отбора, средством которого новейшие вариации постоянно вытесняют свои родоначальные формы и стают на их пространство. Но таккак в таком случае численность существовавших как-то промежуточных видов обязано быть понастоящему огромным в согласовании с тем огромным масштабом, в каком совершается процесс истребления. Почему же в таком случае любая геологическая формация и любой слой не переполнены таковыми промежуточными звеньями? Действительно, геология не раскрывает нам таковой полностью постоянной цепи организмов, и это, быть может, более очевидное и суровое противоречие, которое может быть изготовлено против теории. Объяснение этого происшествия содержится, как я размышляю, в последней неполноте геологической летописи. Прежде только, необходимо постоянно обладать в виду, какого рода промежуточные формы обязаны были, сообразно теории, прежде быть. Когда я осматриваю какие-нибудь два вида, мне тяжело справиться в себе желание сотворить в фантазии формы, промежуточные конкретно меж данными 2-мя видами. Но это совсем ошибочная точка зрения; мы обязаны постоянно ждать формы, промежуточные меж каждым этим видом и его всеобщим, но безызвестным предком, а предок, естественно, обязан был чем-нибудь различаться от всех собственных измененных отпрысков. Вот обычная иллюстрация этого: трубастый голубь и дутыш оба произошли от скалистого голубя; ежели бы мы владели всеми промежуточными разновидностями, когда-нибудь существовавшими, мы имели бы совсем постоянный ряд переходов меж всякой из данных форм и скалистым голубем, но мы не имели бы видов, промежуточных конкретно меж трубастым голубем и дутышем; не имели бы, кпримеру, формы, совмещающей в себе некотороеколичество распущенный хвост и мало раздутый зоб, — эти соответствующие симптомы 2-ух лишь что упомянутых пород. Мало такого, эти две породы так модифицированы, что методом обычного сопоставления строения данных пород и скалистого голубя С. Livia нереально было бы найти, произошли ли они от этого вида или от какой-либо иной недалёкой формы, кпримеру С. Oenas, ежели бы у нас не было исторических или каких-то косвенных доказательств сравнительно их происхождения. То же и с натуральными видами; ежели мы осматриваем шибко различающиеся формы, кпримеру лошадка и тапира, мы не владеем никаких оснований надеяться, что существовали когда-либо звенья, промежуточные конкретно меж ними, но можем мыслить, что они существовали меж всякой из данных форм и их безызвестным всеобщим предком, Этот совместный предок обязан был обладать во всей собственной организации немало подобного и с тапиром, и с лошадью, но некими чертами собственного строения он мог существенно различаться от обоих данных животных, может быть, даже более, чем они различаются один от иного. Поэтому во всех схожих вариантах мы были бы не в состоянии различить родоначальную форму каких-нибудь 2-ух или нескольких видов, даже ежели бы тщательно сравнили здание родоначальной формы и ее измененных отпрысков; нам получилось бы это только в том случае, ежели бы мы располагали в то же время практически совершенной цепью промежуточных звеньев. Согласно теории, полностью можетбыть, что одна из 2-ух сейчас живущих форм произошла от иной, кпримеру лошадка от тапира; в этом случае существовали промежуточные звенья конкретно меж ними. Но таковой вариант обязан надеяться, что одна из форм оставалась в расширение чрезвычайно продолжительного периода постоянной, в то время как ее потомство претерпело глубокое изменение; но принцип конкуренции меж одним организмом и иным, меж детьми и родителями дозволяет таковой итог очень изредка, так как постоянно новейшие и наиболее абсолютные формы жизни расположены выгнать старые и наименее абсолютные. По теории натурального отбора все сейчас живущие виды были соединены с родоначальным видом всякого рода не крупными различиями, чем те, какие мы зрим меж натуральными и одомашненными разновидностями 1-го и такого же вида в настоящее время; эти родоначальные виды, сейчас в большинстве случаев вымершие, были в свою очередность схожим же образом соединены с наиболее старыми формами и так дальше обратно в глубь веков, непрерывно сходясь к всеобщему предку всякого огромного класса. Таким образом, численность промежуточных и переходных звеньев меж всеми живущими сейчас и вымершими видами обязано было быть непостижимо велико. И, естественно, ежели лишь эта концепция верна, все они существовали на земле. О течении времени, как это следует из скорости отложения осадков и размеров денудации [8]. Независимо от такого, что мы не обретаем ископаемых остатков данных безмерно бессчетных связывающих звеньев, разрешено, пожалуй, оспорить, что не хватило бы времени на изменение органического решетка в таковых размерах, ежели все такие конфигурации совершались медлительно. Мне тяжело доставить читателю, не занимающемуся фактически геологией, факты, позволяющие отдать желая бы слабенькое понятие о течении времени. Тот, кто, прочтя большое творение сэра Чарлза Лайелля " principles of geology ", которое грядущий историк признает как совершившее революцию в натуральных науках, все же не захотит предположить всю громадность истекших периодов времени, пусть безотлагательно же закроет этот том. Но далековато еще не довольно выучить " principles of geology " или декламировать особые трактаты разных наблюдателей об отдельных формациях и увидеть, как любой создатель жаждет рекомендовать неадекватную идею о длительности всякой формации или даже всякого пласта. Мы можем заполучить наилучшее понятие о прошедшем времени методом исследования причин в действии и изучая, как углубленно была денудирована поверхность суши и какие массы осадков были отложены. Протяжение и емкость наших осадочных формаций представляют, как отлично увидел Лайелль, итог и мерку той денудации, которой подвергалась земная кожура. Поэтому-то и необходимо созидать своими очами большие толщи нагроможденных один на иной слоев, следить ручейки, несущие книзу мутный ил, волны, подтачивающие обрывы морского берега, чтоб малость взятьвтолк движение пор, монументы которых мы зрим всюду кругом нас. Поучительно ходить вдоль морского берега, сложенного из не очень жестких пород, и следить процесс разрушения. Прилив в большинстве случаев доходит до скал только на краткое время два раза в день, и волны подтачивают их только тогда, когда они несут с собою песок и гальку, так как чистая влага, естественно, не в состоянии стачивать породу. Когда, вконцеконцов, базу горы подрыто, большие глыбы низвергаются книзу; оставаясь неподвижными, они разрушаются атом за атомом, покуда не уменьшатся так, что начнут перекатываться волнами и, таковым образом, скорее раздробляться на гальку, песок или ил. Но как нередко мы зрим вдоль подножия отступающих скалистых обрывов округленные валуны, со всех сторон одетые непрерывным покровом из морских организмов, указывающим, как медлительно идет разрушительная служба прибоя и как изредка эти валуны перекатываются волнами! Однако, проследив на протяжении нескольких миль линию скалистых береговых обрывов, подвергающихся разрушению, мы убедимся, что лишь местами, на маленьком протяжении или кругом какого-либо выступа, разрешено в настоящее время следить процесс разрушения береговых скал. По виду поверхности и нраву растительности разрешено закончить, что прошли цельные годы с такого времени, когда влага подрывала тут базу скал. В недавнее время, но, мы узнали, благодаря исследованиям Рамзи( ramsay), продолжившего работу почтивсех отличных наблюдателей — Джукса( jukes), Гейки( geikie), Кроулла( croll) и остальных, что поражение поверхности суши атмосферными причинами представляет процесс еще наиболее принципиальный, чем поражение морского берега или служба морских волн. Вся поверхность суши подвергается хим деянию атмосферы и дождевой воды с растворенной в ней углекислотой, а в прохладных странах — и деянию холода; разъединенное данной работой существо сносится мощным дождем книзу даже по слабым склонам, а втомжедухе, вособенности в сухих областях, и ветром в большей ступени, чем это традиционно подразумевают; дальше оно переносится потоками и реками, какие, ежели они спешны, углубляют свои русла и перетирают обломки. В дождливый день даже в местности со слабоволнистой поверхностью мы зрим в мутных ручьях, сбегающих с всякого склона, итоги разрушительной работы атмосферы. М-ры Рамзи и Уитикер( whitaker) проявили — и это очень примечательное надзор, — что огромные гряды в Вельдской области, а втомжедухе и идущие поперек Англии, принимавшиеся доэтого за старый мореходный сберегал, не могли обладать такового происхождения, поэтому что любая из данных гряд состоит из одной и той же формации, тогда как наши прибрежные горы везде состоят из различных сменяющих одна иную формаций. Раз это так, мы обязаны предположить, что утесы должны собственным началом основным образом тому, что породы, из которых они сложены, лучше противостояли разрушительной работе атмосферы, чем прилежащая поверхность; вследствие этого прилежащая местность мало-помалу понижалась, а полосы наиболее жестких пород сохранялись в облике возвышенностей. Ничто не оставляет в нашем сознании наиболее глубочайшего воспоминания о течении времени, поэтому нашему мнению о времени, чем обретенное таковым образом понятие о смысле атмосферных причин, кажущихся настолько жалкими по силе и работающих так медлительно, но приводящих к настолько принципиальным результатам. Получив, таковым образом, понятие о той медленности, с какой-никакой суша разрушается работой атмосферы и прибоем волн, наставительно для оценки длительности прошлого времени, с одной стороны, доставить себе те массы породы, какие были удалены с поверхности почтивсех широких областей, а с иной стороны, толщину наших осадочных формаций. Я вспоминаю, как шибко я был поражен видом вулканических островов, какие были изъедены работой волн и берега которых со всех сторон обрывались отвесными скалами в тыщу и две тыщи футов высотой; это было тем наиболее удивительно, что пологий скат потоков лавы, предопределенный ее бывшим состоянием, с главного взора ориентировал, как далековато твердые каменные пласты длились как-то в явный океан. Такую же историю, но еще наиболее понятным языком, говорят нам сдвиги — эти огромные разломы, вдоль которых круги приподнялись по одну сторону или спустились по иную на высоту или глубину в тыщи футов; вправду, с тех пор, как раскололась земная кожура и вышло это увольнение слоев, неожиданное, или, как сейчас задумывается большаячасть геологов, медлительное и происходившее в некотороеколичество приемов, земная поверхность была до таковой ступени выровнена, что сейчас не следовательно извне нималейшего отпечатка данных колоссальных смещений. Пеннинский сдвиг, кпримеру, владеет наиболее 30 миль в длину, и на этом протяжении вертикальное увольнение слоев колеблется в пределах от 600 до 3000 футов. Проф. Рамзи обрисовал сдвиг в Энглеси со смещением слоев в 2300 футов, и он же докладывает мне, что он полностью убежден в существовании в Мерионетшире сдвига в 12 000 футов; неглядя на это, во всех упомянутых вариантах на поверхности земли нет ничто, что указывало бы на настолько большие передвижения, так как толщи пород по обе стороны разлома срезаны под один степень. С иной стороны, во всех долях света толщи осадочных пород имеют изумительную емкость. В Кордильерах я следил массу конгломерата шириной в 10000 футов; и желая конгломераты кумулировались, по всей вероятности, скорее, чем наиболее мелкозернистые осадки, но, состоя из обтертых и округленных галек, из которых любая несет на себе печать времени, они имеютвсешансы работать приятным свидетельством такого, как медлительно обязана была нагромождаться их толпа. Проф. Рамзи сказал мне, какова наибольшая емкость последовательных формаций в разных долях Великобритании, определенная в большинстве случаев конкретным измерением; вот итоги данных измерений. Футы Палеозойские круги( не подключая изверженных пород) 57 154 Вторичные [мезозойские слои] 13 190 Третичные слои 2240 Это сочиняет совместно 72 584 фута, т. е. примерно 13 и три четверти британских миль. Некоторые формации, развитые в Англии в облике тонких слоев, представляют на континенте толщи в тыщи футов мощностью. Сверх такого, в пределах всякой поочередной формации есть, сообразно понятию большинства геологов, перерывы большой длительности. Таким образом, колоссальная толща осадочных пород Англии дает лишь приблизительное понятие о времени, в движение которого они кумулировались. Размышление обо всем этом оставляет в уме такое же воспоминание, как и бесполезные пробы собрать себе светлое понятие о вечности. 0днако это воспоминание не совершенно правильно. М-р Кроулл в одной увлекательной статье подмечает, что мы ошибаемся не тогда, " когда составляем себе очень преувеличенное мнение о длительности геологических периодов ", а тогда, когда расцениваем их годами. Когда геолог останавливает родное интерес на широких и трудных явлениях и позже глядит на числа, изображающие некотороеколичество миллионов лет, то воспоминание, появляющееся при этом в уме, случается в том и ином случае разно и числа кажутся с главного взора очень малы. Вычисляя знаменитое численность осадка, развгод сносимого некими реками, поэтому тем площадям, с которых этот остаток поступает в реки, м-р Кроулл обосновывает, что ежели обладать в виду денудацию атмосферными причинами, то для постепенного разрушения и сноса слоя жесткой породы в 1000 футов шириной со среднего уровня всей площади необходимо 6 миллионов лет. Вывод этот видится замечательным, и некие суждения приводят нас к предположению, не очень ли преувеличена эта цифра, но ежели даже мы уменьшим ее вдвое или вчетверо, итог все-же остается ошеломительным. Немногие из нас, вообщем, знают, что на самом деле представляет собой миллион; м-р Кроулл дает последующую иллюстрацию этого: берите узкую полоску бумаги в 83 фута и 4 д длиной и протяните ее вдоль большущий залы; потом отметьте на одном конце данной ленты десятую дробь д. Эта десятая дробь д станет изображать собою сто лет, а вся лента — миллион лет. Что касается предмета реального сочинения, не следует забрасывать, что обозначают эти сто лет, изображенные таковой очень жалкой меркой в зале вышеуказанных размеров. Некоторые выдающиеся животноводы в расширение собственной жизни в таковой ступени модифицировали неких из высших животных, что они вызвали образование такого, что заслуживает наименования новейшей подпороды, желая высшие животные размножаются существенно медленнее, чем крупная дробь низших животных. Немногие люди кропотливо, хлопотали о каком-нибудь стаде на протяжении наиболее полустолетия, так что столетие выражает собой последовательную работу 2-ух таковых животноводов. Нельзя надеяться, что изменение видов в природе постоянно протекает так скоро, как преображение семейных животных под управлением методического отбора. Во каждом случае, наиболее уместно сопоставление с плодами бессознательного отбора, т. е. хранения более нужных или более прекрасных животных без каждого намерения видоизменить породу; а средством такового процесса бессознательного отбора почтивсе породы приметно преобразовывались в расширение 2-ух или 3-х веков. Изменение видов протекает, возможно, еще медленнее, и в пределах одной и той же страны лишь немногие претерпевают такое изменение сразу. Эта медлительность проистекает потому, что все жители одной и той же страны уже так отлично адаптированы один к иному, что новейшие места в экономии природы раскрываются чрез длинные промежутки времени, благодаря каждого рода телесным сменам или вследствии иммиграции новейших форм. Более такого, варианты или личные различия соответствующего характеристики, благодаря которым некие из жителей могли бы быть лучше приспособлены к их новеньким местам, когда условия изменяются, имеютвсешансы и не появиться безотлагательно же. К огорчению, у нас нет средств найти мерою годов, какой-никакой нужен период времени, чтоб вид был изменен; но нам будетнеобходимо еще возвратиться к вопросу о времени. О бедности наших палеонтологических коллекций.

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека Обратимся сейчас к нашим более состоятельным геологическим музеям. Что за ничтожную картину они собой представляют! Что наши коллекции неполны, с этим все согласны. Никогда не следует забрасывать замечания Эдварда Форбза, этого замечательного палеонтолога, что чрезвычайно почтивсе ископаемые виды были поставлены и сейчас популярны по единому и часто неполному экземпляру или по немногим экземплярам, собранным на маленьком пространстве. Лишь маленькая дробь земной поверхности была изучена геологически, и ни одна местность не изучена с достаточной полнотой, что обосновывают принципиальные открытия, какие развгод делаются в Европе. Совершенно мягкие организмы совершенно не имеютвсешансы сохраниться. Раковины и останки разрушаются и пропадают, ежели остаются на дне моря в тех местах, где осадки не отлагаются. Мы, возможно, шибко ошибаемся, ежели думаем, что осадки отлагаются практически по всему дну моря так скоро, чтоб ископаемые останки могли быть засыпаны и сохраниться. На большом протяжении океана броский синий краска воды свидетельствует о ее чистоте. Известны почтивсе случаи, удостоверяющие, что какая-нибудь формация была, после перерыва большой длительности, поэтому покрыта иной, наиболее поздней формацией, так что нижележащий слой не потерпел за этот просвет времени разрушения; это разрешено, по-видимому, разъяснить лишь тем, что дно морское часто остается на длинные эпохи в постоянном расположении. Остатки, погребенные в песке или гравии, после поднятия слоев традиционно растворяются благодаря просачиванию дождевой воды, содержащей в себе углекислоту. Некоторые из тех почтивсех родов животных, какие населяют морское побережье меж уровнем прилива и отлива, сохраняются, по-видимому, только в редких вариантах. Например, некие виды chthamalinae( подсемейство сидящих усоногих раков) повсеместно в бесчисленном множестве покрывают прибрежные горы; все они взыскательно прибрежные животные, несчитая 1-го средиземноморского вида, живущего на огромных глубинах, и этот-то вид был отыскан в ископаемом состоянии в Сицилии, тогда как никакой иной вид до сих пор не сталкивался в отложениях третичной системы, но в настоящее время понятно, что род chthamalus существовал в молочный период. Наконец, почтивсе массивные толщи осадков, требовавшие очень длительного времени до собственного отложения, совсем лишены органических остатков, и фактор этого явления остается для нас странной; один из поразительнейших образцов этого представляет флиш — формация, состоящая из сланцев и песчаников в некотороеколичество тыщ, местами до 6 тыщ футов шириной, тянущаяся на протяжении по последней мерке 300 миль от Вены к Швейцарии; в данной формации, неглядя на наиболее тщательные розыски, не было найдено никаких ископаемых, несчитая немногих растительных остатков. Что касается наземных форм, живших в движение вторичного [мезозойского] и палеозойского периодов [эр], нечего и произносить, что наши сведения о них в высшей ступени отрывочны. Например, довольно заявить, что до последнего времени не было найдено ни одной наземной раковины, принадлежащей какому-либо из данных непомерных отрезков времени, ежели не полагать 1-го вида, раскрытого сэром Ч. Лайеллем и д-ром Досоном( dawson) в каменноугольных слоях Северной Америки; но сейчас наземные раковины найдены в лейясе. По отношению к останкам млекопитающих один взор на историческую таблицу, приведенную в " Руководстве " Лайелля, докажет лучше, чем цельные странички деталей, как случаем и изредка они сохраняются. И эта уникальность их неудивительна, ежели припомнить о том, как немало было найдено костей третичных млекопитающих или в пещерах, или в озерных отложениях, и о том, что ни одна пещера и ни одно несомненное озерное отложение неизвестны ни посреди вторичных [мезозойский], ни посреди палеозойских формаций. Но неполнота геологической летописи в значимой ступени зависит от иной, наиболее принципиальной предпосылки, чем все упомянутые больше, а конкретно: различные формации разделены одна от иной крупными интервалами времени. Это мировоззрение жарко поддерживалось многими геологами и палеонтологами, какие, аналогично Э. Форбзу, совершенно не веруют в летучесть видов. Когда мы глядим на ряд формаций, расположенных в облике таблиц в геологических сочинениях, или когда мы прослеживаем их в природе, нам тяжело отрешиться от идеи, что они следуют без перерыва одна за иной. Но мы знаем, кпримеру, по известному сочинению сэра Р. Мерчисона( r. Murchison) о России, какие пробелы есть в данной стране меж налегающими одна на иную формациями; то же наиболее понятно и о Северной Америке и о почтивсех остальных странах. Самый опытнейший геолог, ежели бы он сосредоточил родное интерес только на данных огромных областях, никогда не подозревал бы, что в те периоды, о которых не осталось памятников в его своей стране, кумулировались в остальных местах массивные толщи осадков, заключающих в себе новейшие и типичные формы жизни. И ежели в всякой отдельной стране невозможно собрать практически нималейшего представления о длительности времени, протекшего меж последовательными формациями, то разрешено закончить отсюда, что и нигде невозможно найти это. Частые и значимые смены в минералогическом составе последующих одна за иной формаций традиционно указывают на значимые смены в географии окружающих государств, откуда происходил осадочный материал, и подтверждают то мировоззрение, что в пределах всякой формации протекли большие промежутки времени. Мы можем, я размышляю, созидать, отчего геологические формации всякой страны практически постоянно оказываются перемежающимися, т. е. не следовали без перерыва одна за иной. Когда я прослеживал на протяжении почтивсех сотен миль берега Южной Америки, поднявшиеся на некотороеколичество сотен футов в движение последнего периода, чуть ли какой-нибудь иной факт поразил меня наиболее, чем неимение каких бы то ни было недавних отложений, довольно значимых, чтоб было чему сохраниться даже за маленький геологический период. Вдоль только западного берега, у которого проживает типичная морская фауна, третичные круги так слабо развиты, что от разных типичных морских фаун, сменявших тут одна иную, возможно, не сохранится до отдаленных пор никаких памятников. Небольшое раздумье разъяснит нам, отчего вдоль поднимающегося западного побережья Южной Америки нигде невозможно отыскать значимых формаций с современными или третичными останками, неглядя на то, что численность приносимого в движение веков осадка обязано было бы быть очень велико благодаря огромному разрушению прибрежных скал и впадению в море мутных потоков. Объясняется это, без сомнения, тем, что осадки прибрежной и сублиторальной полосы непрерывно смываются, коль быстро они, следуя за медленным и постепенным поднятием страны, вступают в область разрушительного деяния берегового прибоя. Можно, видится, закончить отсюда, что лишь очень массивные, плотные или большие массы осадка имеютвсешансы выдержать против непрестанного деяния прибоя во время главного собственного поднятия и во время следующих колебаний морского уровня, а втомжедухе и против наступающей в предстоящем разрушительной работы атмосферы. Такие массивные и необъятные скопления осадка имеютвсешансы создаться двояким образом: или в глубочайших пучинах моря, и в этом случае морское дно не станет так пышно населено различными формами жизни, как наиболее мелкое море, и толпа осадка, будучи поднята, даст только неполное понятие об организмах, населявших в период его отложения соседнюю область моря; или остаток значимой мощности и протяжения может отлагаться на медлительно понижающемся дне малого моря. В этом крайнем случае море обязано сохраниться маленьким и изображать условия, подходящие для почтивсех и различных форм во все время, покуда прыть опускания и быстрота скопления осадка практически уравновешивают одна иную, и таковым образом может отделяться формация, богатая ископаемыми и довольно мощная, чтоб выдержать против той мощной денудации, которой она подвергнется, когда поднимется. Я уверен, что практически все наши античные формации, в которых доминируют толщи, состоятельные ископаемыми, образовались таковым образом при оседании. Со времени опубликования моих взоров на этот объект в 1845 г. я не прекращал смотреть за успехами геологии и с удивлением подмечал, как один создатель за иным, разговаривая то об одной, то о иной большущий формации, прибывали к заключению, что она отлагалась при оседании. Я могу добавить к этому, что лишь одна старая третичная формация на западном сберегаю Южной Америки, представляющая толщу, так важную, что она устояла от разрушения, которому до сих пор подвергалась, но которая чуть ли сохранится до малость отдаленного геологического периода, эта формация отлагалась в период колебания уровня и благодарячему заполучила важную емкость. Все геологические факты светло указывают нам, что любая область подвергалась многочисленным медленным колебаниям уровня, и, по-видимому, эти колебания захватывали огромные места. Следовательно, формации, состоятельные ископаемыми и довольно массивные и необъятные, чтоб противостоять следующему разрушению, могли в периоды опускания создаться в широких областях, но лишь там, где численность приносимого осадка было довольно, чтоб бездна моря продолжала сохраниться незначительной и чтоб останки заносились и сохранялись, доэтого чем они успеют разбиться. С иной стороны, покуда дно моря остается неподвижным, массивные отложения не имеютвсешансы кумулироваться в мелководных областях, более подходящих для жизни. Еще наименее это можетбыть в промежуточные периоды поднятия или, точнее заявить, уже накопленные к тому времени круги обязаны традиционно подчиняться разрушению, по мерке такого как они поднимаются и попадают в сферу деяния морского прибоя. Эти замечания относятся основным образом к прибрежным и сублиторальным отложениям. Что касается широкого, но неглубокого моря, какое кпримеру есть в пределах большей доли Малайского архипелага, где бездна колеблется от 30 или 40 до 60 фатомов, там может создаться в период поднятия формация широкого протяжения, которая не подвергнется значимой денудации во время собственного медлительного поднятия; но емкость таковой формации не может быть велика, так как она благодаря движению поднятия обязана быть меньше, чем бездна, на которой она образовалась; отложение это не станет втомжедухе чрезвычайно уплотнено и не станет прикрыто вышележащими формациями, благодаря чему очень возможно, что оно станет смыто разрушительной работой атмосферы и морским прибоем во время следующих колебаний уровня. Впрочем, м-р Хопкинз( hopkins) выложил мировоззрение, что ежели некая дробь области поднимается и, доэтого чем подвергнется денудации, будет снова опускаться, то толща осадков, образовавшихся в период поднятия, желая бы и незначительная, может потом очутиться покрытой новыми отложениями и, таковым образом, сохраниться на длинные эпохи. М-р Хопкинз выражает втомжедухе мировоззрение, что осадочные круги значимого горизонтального протяжения только в редких вариантах нацело разрушались. Но все геологи, за исключением тех немногих, какие признают, что наши нынешние метаморфические сланцы и магматические породы образовали как-то первичное ядро Земли, согласятся, что с поверхности данных пород срезаны толщи большого протяжения, как-то их покрывавшие. В самом деле, чуть ли можетбыть предположить, что такие породы могли отвердеть и кристаллизоваться, оставаясь непокрытыми; вообщем, ежели процесс метаморфизма происходил на огромных океанических глубинах, бывший защитный покров данных пород не обязан был достигать значимой мощности. Допустив сейчас, что гнейс, слюдяной сланец, камень, диорит и т. д. прежде были непременно покрыты, как можем мы разъяснить себе, что сейчас эти породы обнажены на широких местах в разных долях света, кроме догадки, что все покрывавшие их круги были потом вполне денудированы? Что такие необъятные области вправду есть, в этом не может быть сомнения; гранитная область Парима, сообразно описанию Гумбольдта( humboldt), по последней мерке в 19 раз более Швейцарии. К югу от Амазонки на карте Буэ показана область, сложенная из пород этого типа, и одинаковая Испании, Франции, Италии, доли Германии и Великобритании, совместно взятым. Эта область еще не была обстоятельно изучена, но, по единогласному свидетельству путников, гранитные породы там очень обширно распространены; так, фон Эшвеге( eschwege) дает детальный сечение данных пород, начинающийся от Рио-де-Жанейро и тянущийся по непосредственный полосы внутрь страны на 260 географических миль; я сам проехал по иному течению и на расстоянии 150 миль не видал ничто, несчитая гранитных пород. Я изучил бессчетные образцы, собранные вдоль только берега от Рио-де-Жанейро до устья Ла-Платы на протяжении 1100 географических миль, и все они оказались принадлежащими к этому классу пород. Внутри страны, вдоль только северного берега Ла-Платы, я следил кроме поздних третичных пластов, лишь один маленький участок слабометаморфизированных пород, какие могли изображать собой лишь остаток начального покрова гранитной серии. Обращаясь к отлично популярной области, конкретно к Соединенным Штатам и Канаде, и воспользовавшись прелестной картой, составленной проф. Г. Д. Роджерзом( Н. D. Rogers), я вычислил площади, вырезая их из карты и взвешивая бумагу, и отыскал, что метаморфические( исключая " полуметаморфические ") и гранитные породы превосходят в отношении 19 к 12. 5 все наиболее поздние палеозойские формации, взятые совместно. Во почтивсех странах метаморфические и гранитные породы оказались бы существенно наиболее распространенными, чем они кажутся сейчас, ежели бы была удалена вся толща осадочных слоев, которая несогласно залегает на них и которая не могла сочинять доли такого начального покрова, под которым они кристаллизовались. Следовательно, полностью возможно, что в неких долях света цельные формации были вполне денудированы и от них не осталось нималейшего отпечатка. 3десь заслуживает интереса еще одно примечание. Во время периодов поднятия область суши и примыкающая к ней область мелководья растут, и при этом нередко имеютвсешансы появляться новейшие стации; а все это, как было разъяснено ранее, способствует образованию новейших видов и видов; но конкретно к этим периодам и относятся традиционно пробелы в геологической летописи. С иной стороны, во время опускания обитаемая площадь и количество жителей обязаны сжиматься( за исключением форм, живущих у берегов континента, молодого распадаться на архипелаг) и, следственно, во время опускания обязано происходить усиленное исчезновение и только немногие вариации или виды имеютвсешансы появиться снова; а конкретно в эти-то периоды опускания и кумулировались осадки, более состоятельные ископаемыми. Об отсутствии бессчетных промежуточных видов в всякой отдельной формации. На основании всех данных суждений невозможно колебаться в том, что геологическая летопись, рассматриваемая в целом, в высшей ступени неполна; но ежели направить интерес на каждую формацию в отдельности, очень тяжело взятьвтолк, отчего мы не обретаем в ней связывающих переходных видов меж схожими видами, жившими в ее начале и в ее конце. Известны почтивсе образцы, когда вариации 1-го и такого же вида видятся в верхней и нижней долях одной и той же формации; так, Траутшольд( trautschold) приводит существенное количество образцов в отношении аммонитов, а Хильгендорф( hilgendorf) обрисовал очень увлекательный вариант, где 10 форм planorbis multiformis представляют градуальные переходы в последовательных слоях одной пресноводной формации в Швейцарии. Хотя любая формация, безусловно, требовала большого числа лет для собственного отложения, тем не наименее разрешено привести почтивсе предпосылки, изъясняющие, отчего любая из них традиционно не включает в себе постоянных переходов связывающих звеньев меж видами, жившими в начале ее и в конце; но я не могу в соответствующей мерке поставить условное смысл нижеследующих суждений. Хотя любая формация может означать собой очень долгий ряд лет, но любая из них, возможно, кратка сравнимо с временем времени, нужным для конфигурации 1-го вида в иной. Мне понятно, что два палеонтолога, представления которых заслуживают совершенного почтения, конкретно Брони и Вудуард( woodward), пришли к заключению, что средняя длительность всякой формации вдвое или втройне превышает среднюю длительность существования видовых форм. Но непреодолимые трудности мешают нам, как мне видится, придти к малость надежному выводу в этом отношении. Встречая какой-либо вид впервыйраз в середине отложений предоставленной формации, в высшей ступени необдуманным станет выводить отсюда, что он не существовал где-либо и раньше. И буквально так же, подмечая, что какой-либо вид теряется, доэтого чем были отложены крайние круги формации, настолько же опрометчиво надеяться, что он конкретно тогда вымер. Мы забываем, как малюсенька площадь Европы сравнимо со всей земной поверхностью; но и в пределах Европы разные ярусы одной и той же формации еще не сопоставлены меж собой полностью буквально. Относительно различных морских животных мы можем дерзко ратифицировать, что тут в широких размерах имели пространство передвижения, вызывавшиеся климатическими и иными сменами; и когда мы зрим, что вид впервыйраз возникает в какой-либо формации, мы можем полагать потенциальным, что он в это время лишь впервыйраз иммигрировал в эту область. Например, отлично понятно, что некие виды возникли некотороеколичество ранее в палеозойских слоях в Северной Америке, чем в тех же слоях в Европе; по-видимому, понадобилось знаменитое время для их передвижения из южноамериканских морей в европейские. При исследовании позднейших отложений в различных долях света было подмечено, что некие поныне живущие виды обычны в предоставленном отложении, но пропали в соседнем море, или, напротив, что некие виды в настоящее время изобилуют в соседнем море, но редкостны или совершенно отсутствуют в предоставленном отложении. В высшей ступени наставительно разглядеть почтивсе полностью доказанные случаи передвижения жителей Европы в расширение ледниковой эры, которая представляет лишь дробь цельного геологического периода, а втомжедухе и подумать об конфигурациях морского уровня, о последних сменах климата и об большой длительности времени — все в пределах такого же ледникового периода. Можно, но, колебаться в том, что в какой-либо доли света постоянно отлагались осадочные круги, заключающие в себе ископаемые останки, в движение только этого периода в одной и той же области. Невероятно, кпримеру, чтоб осадки отлагались в расширение только ледникового периода около устья Миссисипи в пределах той глубины, на которой морские животные имеютвсешансы наилучше развиваться, так как мы знаем, что в остальных долях Америки за этот самый-самый просвет времени совершились огромные географические смены. Когда те наиболее круги, какие отложились в неглубоком море около устья Миссисипи в расширение некой доли ледникового периода, подвергнутся поднятию, органические останки будут, возможно, впервыйраз возникать и пропадать на разных уровнях вследствие миграций видов и географических смен. И в отдаленном будущем геолог, уча эти круги, станет склонен придти к заключению, что средняя длительность существования организмов, погребенных в данных слоях, была меньше, чем длительность ледникового периода, тогда как на самом деле она существенно более, так как эти организмы начали быть еще до ледникового периода и есть по настоящее время. Для такого чтоб разрешено было заполучить совершенную серию градаций меж 2-мя формами из верхней и нижней долей одной и той же формации, отложение обязано было кумулироваться постоянно в расширение продолжительного периода, достаточного для медлительного процесса их трансформаций; следственно, отложение обязано обладать очень важную емкость и претерпевающие конфигурации виды обязаны были существовать все это время в той же самой области. Но мы видели, что мощная формация, содержащая ископаемые во всей собственной толще, может кумулироваться лишь в движение периода опускания, и для такого, чтоб бездна оставалась примерно схожей, что нужно для такого, чтоб одни и те же морские виды могли существовать на одном и том же пространстве, быстрота кумуляции осадка обязана примерно уравновешивать быстроту опускания. Но этот самый-самый процесс опускания владеет следствием ныряние той области, откуда доставляется материал для осадка, и, таковым образом, численность доставляемого материала уменьшается, тогда как опускание все длится. В реальности это практически четкое соотношение меж численностью приносимого осадка и быстротой опускания представляет, возможно, редкую случайность, так как было подмечено многими палеонтологами, что чрезвычайно массивные отложения традиционно не содержат ископаемых организмов и что крайние видятся лишь около верхней или около нижней рубежа таковых отложений. По-видимому, и любая отдельная формация, аналогично целой сери формаций какой-либо страны, традиционно представляет собой перемежающееся напластование. Когда мы смотрим, как это очень часто случается, формацию, сложенную из слоев очень разного минералогического состава, мы вправе допустить, что в процессе отложения ее были огромные или наименьшие перерывы. Но даже наиболее внимательное изучение какой-либо формации не дает нам нималейшего представления о длительности времени, какое нужно было для ее отложения. Можно привести немало образцов такого, что круги только в некотороеколичество футов толщиною представляют собою формации, имеющие в остальных местах емкость в тыщи футов и требовавшие для собственной кумуляции большого периода времени; и, но, никто не подозревал бы, не зная этого факта, какому большому интервалу времени подходит эта наименее мощная формация. Можно сориентировать почтивсе случаи, когда нижние круги какой-нибудь формации были приподняты, подверглись денудации, снова спустились и были покрыты верхними слоями той же формации — факты, удостоверяющие на то, что длительные, но просто ускользающие от интереса перерывы имели пространство при отложении таковых слоев. В остальных вариантах огромные ископаемые деревья, еще сохранившие вертикальное состояние, в котором они росли, предоставляют нам светлые указания на почтивсе длинные промежутки времени и на изменение уровня страны в расширение процесса отложения, о чем мы и не догадывались бы, ежели бы не сохранились эти деревья; так, сэр Ч. Лайелль и д-р Доусон отыскали в Новой Шотландии угленосные круги в 1400 футов мощностью с старыми, содержащими корешки прослойками, какие заметны одна над иной не наименее как на 68 разных уровнях. Таким образом, когда один и тот же вид сталкивается в основании, в средних слоях и в высших горизонтах какой-либо формации, очень возможно, что он не жил в одном и том же месте в расширение только периода отложения, но пропадал и снова возникал и, быть может, неодинраз, покуда продолжался один и тот же геологический период. Следовательно, ежели этот вид претерпел существенное изменение во время отложения одной геологической формации, один ее сечение не станет выводить в себе все изящные промежуточные градации, какие, сообразно нашей теории, обязаны были быть, но станет выводить неожиданные, желая, быть может, и незначительные преображения данной формы. Чрезвычайно принципиально держатьвголове, что натуралисты не имеют золотого критерии, при поддержке которого разрешено было бы распознавать виды и вариации; они допускают некую слабую летучесть всякого вида, но когда они встречают некотороеколичество огромные различия меж какими-нибудь 2-мя формами, они считают обе эти формы за отдельные виды, ежели лишь они не принуждены связать их совместно чрезвычайно недалёкими промежуточными градациями, а на это, по лишь что изложенным факторам, очень изредка разрешено полагать, имея дело с одним любым геологическим разрезом. Предположим, что В и С представляют собою два вида, а третий, А, отыскан в наиболее старом лежащем ниже слое; ежели бы даже А был взыскательно промежуточным меж В и С, он был бы элементарно признан за третий, четко отличающийся вид, ежели лишь в то же наиболее время он не оказался тесновато связанным промежуточными разновидностями с одной или с обеими формами. Не следует, но, забрасывать, как это было уже объяснено, что желая бы А и был реальным прародителем В и С, из этого еще не следует обязательно, чтоб он был во всех отношениях взыскательно промежуточным меж ними. Таким образом, мы можем заполучить родоначальный вид и неких измененных отпрысков из нижних и высших слоев одной и той же формации, и ежели лишь мы не владеем бессчетных последовательных переходных форм, мы можем и не додуматься о существовании меж ними кровного родства и сочтем их, следственно, за разные виды. Известно, на основании каких незначимых различий почтивсе палеонтологи установили свои виды; и они совершают это еще охотнее, ежели экземпляры проистекают из разных подразделений одной и той же формации. Некоторые бывалые конхиологи низводят сейчас на ступень видов почтивсе из чрезвычайно неплохих видов, поставленных Д'Орбиньи( d'orbigny) и иными; и в этом мы, естественно, обретаем некое распоряжение на изменение, которое, сообразно нашей теории, обязано быть найдено. Обратимся еще раз к поздним третичным отложениям, содержащим почтивсе раковины, схожие, по понятию большинства натуралистов, с сейчас живущими видами; некие отличные натуралисты, как Агассиц( agassiz) и Пикте( pictet), говорят, что все эти третичные виды представляют собой отлично различимые виды, желая и допускают, что их отличия невелики; таковым образом, ежели лишь не допустить, что эти выдающиеся натуралисты были введены в заблуждение своим воображением и что верхнетретичные виды в сущности ничем не различаются от собственных сейчас живущих заместителей, или ежели не предположить, назло понятию большинства натуралистов, что все эти третичные виды вправду различаются от сегодняшних, то мы владеем тут распоряжение на нередко встречающиеся слабые трансформации подходящего свойства. Если обратиться к некотороеколичество огромным интервалам времени, конкретно к разным, но поочередным ярусам одной и той же большущий формации, мы увидим, что погребенные в них ископаемые, желая и признаются всеми за разные виды, наиболее тесновато соединены меж собой, чем виды, обретаемые в формациях, далее отстоящих друг от друга; так что и тут мы встречаем несомненное аттестат в выгоду конфигурации в том направленности, какое требуется теорией; но к этому крайнему вопросу я еще вернусь в последующей голове. По отношению к животным и растениям, какие скоро размножаются и недостаточно передвигаются, имеется базу надеяться, как это мы видели ранее, что их вариации сначало посещают традиционно приурочены к одной местности; такие локальные вариации распространены нешироко и вытесняют родоначальные формы лишь после собственной трансформации и улучшения в достаточно значимой ступени. Согласно данной точке зрения, недостаточно вероятности раскрыть в одной формации какой-никакой бы то ни было страны все давние переходные градации меж какими-нибудь 2-мя формами, так как разрешено допустить, что последовательные конфигурации имели местный нрав, т. е. совершались в пределах одной ограниченной местности. Морские животные большей долею обширно распространены, и мы видели, что посреди растений более состоятельны вариации те, какие распространены более обширно; втомжедухе полностью возможно, что те моллюски и остальные морские животные, какие более обширно распространены далековато за пределами узнаваемых в Европе геологических формаций, почаще давали правило сначала локальным разновидностям, а позже и новеньким видам; а это опять-таки существенно понижает нашу вероятность изучить переходные ступени в какой-либо одной геологической формации. Можно сориентировать и еще одно наиболее принципиальное суждение, высказанное нетакдавно д-ром Фолкнером( falconer) и приводящее к тому же заключению, конкретно, что период, в расширение которого любой вид подвергался модифицированию, желая и чрезвычайно длительный, ежели мерить его годами, был, возможно, короток по сравнению с тем порой, в движение которого вид не подвергался какому-либо изменению. Не следует забрасывать, что в настоящее время, располагая для изучения полными экземплярами, мы только в редких вариантах можем связать две формы промежуточными разновидностями, и, таковым образом, обосновать их аксессуар к одному и тому же виду до тех пор, покуда не станет собрано немало экземпляров из различных местностей; а по отношению к ископаемым видам это изредка случается можетбыть. Невероятность нашей возможности объединять меж собой виды средством бессчетных нечувствительных переходных ископаемых звеньев мы, возможно, лучше только понимаем, ежели спросим: станет ли, кпримеру, геолог в будущем в состоянии обосновать, что наши различные породы рогатого скота, овец, лошадок и собак произошли от 1-го корня или от нескольких аборигенных корней; то же применительно к популярным морским моллюскам, какие живут у берегов Северной Америки и какие числятся одними конхиологами за особенные виды, хорошие от их европейских представителей, а иными лишь за вариации — являются ли они вправду лишь разновидностями или, как молвят, разны в видовом отношении. Это станет можетбыть для грядущего геолога только в том случае, ежели он откроет в ископаемом состоянии бессчетные переходные градации промежуточного нрава, а это в высшей ступени неописуемо. Авторы, верующие в неизменяемость видов, опять и опять не прекращали ратифицировать, что геология вообщем не открывает никаких связывающих форм. Это предложение, как мы увидим в ближайшей голове, совсем неверно. По замечанию сэра Дж. Лаббока( j. Lubbock), " любой вид представляет связывающее звено меж иными схожими формами ". Если мы поймем род, состоящий из 2-ух 10-ов видов, современных и вымерших, и уничтожим из них 4 пятых, то оставшиеся виды, без каждого сомнения, будут существенно наиболее различаться один от иного. Если меж уничтоженными таковым образом формами окажутся последние формы, самый-самый род станет тогда наиболее обособлен от остальных схожих ему родов. В реальности геологическими исследованиями еще не найдено наличие в давние эпохи бесчисленных градаций, так же тонких, как меж современными разновидностями какие связывают воедино практически все имеющиеся и вымершие виды. Но этого невозможно и ждать, и все же оно неодинраз выдвигалось в качестве более сурового отрицания против моих взоров. Быть может, было бы уместно закончить предшествующие замечания о факторах неполноты геологической летописи последующей воображаемой иллюстрацией. Малайский архипелаг по величине практически равен Европе от Нордкапа до Средиземного моря и от Великобритании до России и, следственно, равен по протяжению всем геологическим формациям, какие были малость обстоятельно исследованы, за исключением формаций Соединенных Штатов Америки. Я полностью согласен с м-ром Годуин-Остеном( godwin-austen), что инновационное положение Малайского архипелага с его многочисленными крупными островами, разделенными широкими, но неглубокими морями, возможно, представляет нам то положение, в каком находилась Европа в то время, когда происходило отложение большей доли наших формаций. Малайский архипелаг — одна из областей, более состоятельных органическими созданиями; но, ежели бы составить все виды, какие когда-нибудь тут жили, как отрывочно представили бы они натуральную историю только решетка! Но мы владеем все основания мыслить, что наземное народонаселение архипелага могло бы сохраниться только в очень недостаточном облике в тех формациях, отложение которых, как мы надеемся, происходило там. Там могли бы быть погребены только немногие из числа животных в серьезном значении прибрежных или таковых, какие живут на голых подводных горах, а те из них, какие погребены в гравии или песке, не могли бы сохраниться до отдаленной эры. Всюду, где осадки не кумулируются на дне моря или где они кумулируются мало скоро, чтоб органические тела могли очутиться защищенными от разрушения, ископаемые останки и совсем не сохраняются. Формации, состоятельные различными ископаемыми и довольно массивные, чтоб сохраниться до эры, так же от нас отдаленной в будущем, как в прошедшем отдалены от нас вторичные [мезозойские] формации, могли бы обычно создаться в архипелаге лишь в периоды опускания. Эти периоды опускания обязаны были отделиться один от иного большими интервалами времени, в расширение которых предоставленная область или оставалась неподвижной, или поднималась; но во время поднятия формации с ископаемыми на обрывистых берегах обязаны были рушиться постоянным действием морского прибоя практически так же скоро, как они кумулировались, образчик что мы сейчас зрим у берегов Южной Америки. Даже в широких и мелководных морях архипелага осадочные круги в периоды поднятия чуть ли могли кумулироваться важными массами или покрыться защитным покровом следующих отложений и, таковым образом, снабдить себе возможность хранения до чрезвычайно отдаленных грядущих пор. В периоды опускания тут обязано было происходить, возможно, в значимых размерах общее исчезновение; в периоды поднятия тут, возможно, было бы существенное изменение, но геологическая летопись не могла быть вособенности совершенной. Можно сомневаться в том, что длительность какого бы то ни было огромного периода опускания на всем протяжении архипелага или в его доли и одновременной с этим кумуляции осадков превосходила среднюю длительность существования одних и тех же видовых форм, а это сочиняет нужное ограничение для хранения всех последовательных градаций меж 2-мя или несколькими видами. Если не все такие переходы сохранились, переходные вариации обязаны элементарно глядеться новыми, желая и близкородственными видами. Вероятно втомжедухе, что любой большущий период опускания обязан был прерываться колебаниями уровня и что в эти длительные периоды обязаны были происходить и некие климатические конфигурации; при данных критериях жители архипелага обязаны были мигрировать и в какой-никакой бы то ни было формации не могли сохраниться взыскательно последовательные монументы их трансформаций. Весьма почтивсе из морских жителей архипелага сейчас распространены на тыщи миль за его пределы, и по аналогии мы владеем совершенное преимущество мыслить, что основным образом конкретно эти обширно известные виды или, по последней мерке, некие из них обязаны были почаще только дарить новейшие вариации; а вариации сначало были локальными, т. е. были ограничены в собственном распространении одним этим помещением; но ежели они владели любым окончательным плюсом или продолжали далее модифицироваться и совершенствоваться, то они обязаны были медлительно распространяться и выгонять родоначальные формы. Если такие вариации ворачивались на свою старую отчизну, они практически равномерно, желая, быть может, и в чрезвычайно слабенькой ступени, обязаны были различаться от собственного бывшего состояния; к тому же они обязаны были быть погребены в разных, желая и чрезвычайно недалёких горизонтах одной и той же формации; на этом основании и сообразно тем правилам, какими руководятся почтивсе палеонтологи, их обязаны были опознавать за новейшие и отлично различающиеся виды. Итак, ежели имеется порция правды в данных замечаниях, мы не владеем права полагать на вероятность отыскать в наших геологических формациях нескончаемое количество тех неплохих переходных форм, какими, сообразно нашей теории, все давние и инновационные виды одной и той же группы были соединены в одну длинную и разветвленную цепь жизни. Мы обязаны ждать только присутствие немногих звеньев, и их мы вправду обретаем; из них одни наиболее отдаленно, остальные наиболее тесновато соединены меж собой: как бы ни были недалеки меж собой такие звенья, но ежели лишь они находятся в разных ярусах одной и той же формации, числятся многими палеонтологами за различающиеся виды. Я не укрываю, что и не подозревал бы, как скудны геологические монументы в наилучше сохранившихся геологических разрезах, ежели бы неимение бесчисленных переходных звеньев меж видами, жившими в начале и в конце всякой формации, не было настолько веским доводом против моей теории. О внезапном появлении цельных групп схожих видов.

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человекаМногие палеонтологи, кпримеру Агассиц, Пикте и Седжвик( sedgwick), упорно указывали на неожиданное возникновение в неких формациях цельных групп видов как на фатальное противоречие против идеи о трансмутации видов. Если бы бессчетные виды, принадлежащие одним и тем же родам или семействам, вправду сходу начинали родное наличие, этот факт был бы фатальным для теории эволюции методом натурального отбора. В самом деле, формирование этим методом группы форм, какие все проистекают от некого всеобщего прародителя, обязано было изображать процесс очень медленный, и прародители обязаны были существовать гораздо ранее собственных измененных отпрысков. Но мы постоянно преувеличиваем ступень полноты геологической летописи и из такого факта, что некие роды или семейства не были найдены ниже популярного яруса, неверно заключаем, что они и не существовали раньше этого яруса. Во каждом случае, позитивным указаниям палеонтологии разрешено полностью полагаться, тогда как отрицательные данные не имеют смысла, как это часто и подтверждалось практически. Мы непрерывно забываем, как велик мир в сопоставлении с той областью, в которой наши геологические формации были кропотливо изучены; мы забываем, что группы видов могли где-либо длительное время быть и медлительно плодиться, доэтого чем они возникли в старых архипелагах Европы и Соединенных Штатов. Мы не принимаем в достаточной ступени в суждение те промежутки времени, какие отделяют наши последовательные формации одну от иной и какие во почтивсех вариантах были, быть может, наиболее продолжительны, чем время, потребное для отложения всякой формации. Эти промежутки предоставляли довольно времени для роста числа видов, происшедших от одной родоначальной формы, и в последующей за этим формации такие группы видов имеютвсешансы показаться внезапно, как бы сделанные водинмомент. Я хочу напомнить тут одно примечание, изготовленное мною ранее, а конкретно, что может понадобиться долгий ряд веков для привыкания организма к некому новому и своеобразному виду жизни, кпримеру к летанию по воздуху, и, следственно, переходные формы нередко обязаны были на длительное время довольствоваться в собственном распространении какой-либо одной областью; но раз таковая приспособление совершилась и немногие виды заполучили таковым образом огромное привилегия над иными организмами, довольно уже сравнимо короткого времени для происхождения почтивсех дивергировавшихся форм, какие скоро и обширно распространяются по всему миру. Проф. Пикте в собственном отличном разборе предоставленного сочинения произносит о ранних переходных формах и брал для образца птиц; он не может себе доставить, каким образом последовательные трансформации передних конечностей их предполагаемого макета могли сочинять в каком-нибудь отношении привилегия. Однако обратим интерес на пингвинов Южного океана: не находятся ли передние руки-ноги данных птиц как раз в таком промежуточном состоянии, что они " ни лапы, ни крылья "? Между тем эти птицы победно защищают родное пространство в сражению за жизнь, так как они видятся в бесчисленном численности и во почтивсех формах. Я не надеюсь, что мы владеем тут вправду переходные ступени, чрез какие прошли крылья птиц; но какую необыкновенную трудность встретим мы, допустив вероятность такого, что какому-нибудь модифицированному потомку пингвина было рентабельно купить дееспособность сначала передвигаться, хлопая крыльями по аква поверхности, аналогично тому, как это делает толстоголовая гага, а, в конце концов, и подниматься над водой и переноситься в атмосфере? Я приведу сейчас некотороеколичество образцов, поясняющих вышеприведенные замечания, и покажу, каким образом мы рискуем впасть в ошибку, предполагая, что цельные группы видов появились водинмомент. Даже за таковой маленький просвет времени, какой-никакой протек меж главным и вторым изданиями огромного палеонтологического сочинения Пикте, изданного в 1844—1846 и в 1853—1857 гг., наши сведения о главном появлении и исчезновении неких групп животных существенно модифицировались, а третье издание потребует, возможно, еще последующих смен. Я могу напомнить отлично узнаваемый факт, что во всех геологических руководствах, изданных только некотороеколичество лет обратно, говорилось, что млекопитающие водинмомент возникли в начале третичного периода. А в настоящее время одно из богатейших узнаваемых нам местонахождений ископаемых млекопитающих относится к середине вторичного периода [мезозойской эры], и, несчитая такого, бесспорные млекопитающие были раскрыты в новеньком красном песчанике, относящемся практически к самому истоку данной большой серии. Кювье не раз высказывал убеждение, что ни в одном из третичных пластов нет ископаемых обезьян, а сейчас ископаемые виды раскрыты в Индии, Южной Америке и Европе, даже в таковых глубочайших слоях, как миоценовые. Если бы не исключительные случаи хранения оттисков ног в новеньком красном песчанике Соединенных Штатов, кто мог бы допустить, что в этот период было по последней мерке 30 разных птицеобразных животных, приэтом некие из них гигантских размеров? В данных слоях не было найдено ни 1-го обломка останки. Еще не так издавна палеонтологи держались такого представления, что целый класс птиц возник водинмомент в эоценовый период, а сейчас мы знаем, по свидетельству проф. Оуэна, что птаха непременно была в эру отложения верхнего зеленого песчаника; а совершенно нетакдавно в юрских сланцах Золенгофена была найдена странная птаха archaeopteryx, с длинным, как у ящерицы, хвостом, на каждом позвонке которого сидела два перьев, и с крыльями, снабженными 2-мя вольно выступающими когтями. Это изобретение чуть ли не светлее каждого иного показало, как недостаточно мы еще знаем о старых жителях Земли. Я могу привести еще один образчик, которого я сам был очевидцем, и который благодарячему вособенности поразил меня. В собственном труде об ископаемых сидящих cirripedia я исходил из последующего: огромное количество сейчас живущих и вымерших третичных видов; необычное достояние особей у почтивсех видов, распространенных по всему свету от арктических областей до экватора и живущих в различных зонах глубины, от верхней рубежа прилива до 50 фатомов; красивая сохранность экземпляров даже в древнейших третичных слоях; вероятность различить даже осколок створки этого животного; основываясь на всех данных обстоятельствах, я утверждал, что ежели бы ископаемые cirripedia существовали во вторичных [мезозойских] периодах, они непременно сохранились бы и были бы найдены; а так как ни один вид не был тогда раскрыт в слоях этого возраста, то я заключил отсюда, что эта крупная группа водинмомент развилась в начале третичной серии. Это шибко смущало меня, добавляя, как я тогда задумывался, еще излишний образчик внезапного появления большущий группы видов. Но как лишь моя служба возникла в свет, один опытнейший палеонтолог г-н Боске( bosquet) прислал мне набросок красивого экземпляра несомненного сидящего усоногого, которого он сам извлек из меловых отложений Бельгии. И как какбудто для такого, чтоб изготовить вариант можетбыть наиболее необычным, это оказался chthamalus, чрезвычайно обыденный, большой и всюду известный род, ни один вид которого до тех пор не был отыскан даже в каком-либо третичном пласте. Совсем нетакдавно одна pyrgoma, представительница особенного подсемейства сидящих cirripedia, была открыта м-ром Вудуардом( woodward) в верхнем мелу, так что в настоящее время у нас имеются достаточные подтверждения существования данной группы животных во вторичном периоде [мезозойской эре]. Особенно нередко упоминаемый палеонтологами образчик внезапного появления целой группы видов представляют костистые рыбы, возникающие, по свидетельству Агассица, в нижних слоях мелового периода. Эта группа включает в себе огромное большаячасть сейчас живущих видов. Но некие юрские и триасовые формы сейчас всеми признаются за принадлежащие к костистым рыбам; и даже некие палеозойские формы были размещены в эту группу одним высочайшим авторитетом. Если бы костистые рыбы вправду водинмомент возникли в северном полушарии в начале молочный формации, это был бы в высшей ступени превосходный факт, но он представил бы непреодолимое препятствие только в том случае, ежели бы разрешено было обосновать, что в тот же самый-самый период виды костистых рыб водинмомент и сразу развились в остальных долях света. Почти лишне отмечать, что чуть ли хоть одна ископаемая рыбка была найдена по ту сторону экватора, и, просматривая " Палеонтологию " Пикте, разрешено удостовериться, что в неких формациях Европы понятно только очень маленькое количество их видов. Некоторые семейства рыб имеют сейчас ограниченное распределение; костистые рыбы могли доэтого обладать такое же ограниченное распределение, и после такого, как они добились значимого развития в каком-нибудь одном море, они могли обширно распространиться. Мы не владеем нималейшего права надеяться, что моря на земном шаре постоянно так же вольно сообщались друг с ином от юга до севера, как в настоящее время. Даже и в наши дни, ежели бы Малайский архипелаг преобразился в сушу, тропическая дробь Индийского океана образовала бы широкий и совсем скрытный бассейн, в котором какая-нибудь крупная группа морских животных могла бы плодиться; она оставалась бы тут замкнутой, покуда некие виды не сделались бы приспособленными к наиболее холодному климату и не получили бы вероятность объехать южные мысы Африки или Австралии и таковым образом добиться остальных, отдаленных морей. Основываясь на данных соображениях и принимая во интерес наше неведение геологии остальных государств, лежащих вне границ Европы и Соединенных Штатов, а втомжедухе и революции в наших палеонтологических познаниях, вызванные открытиями крайних 12 лет, мне, видится, было бы очень дерзко догматически ратифицировать последовательность органических форм во всем свете; это было бы аналогично поведению какого-либо натуралиста, который, высадившись на 5 минут на безлюдном сберегаю Австралии, начал бы потом анализировать о численности и распространении ее форм. О внезапном появлении групп схожих видов в самых нижних из узнаваемых нам слоев, содержащих ископаемые. Есть еще схожая же трудность, и еще наиболее суровая. Это то событие, что виды, принадлежащие к разным основным подразделениям животного королевства, водинмомент возникают в самых нижних из узнаваемых нам пород с ископаемыми останками. Большая дробь доводов, какие привели меня к убеждению, что все сейчас имеющиеся виды одной и той же группы произошли от 1-го прародителя, применимы с схожей силой и к древнейшим популярным нам видам. Нельзя, кпримеру, колебаться в том, что все кембрийские и силурийские трилобиты произошли от какого-либо 1-го crustacean, которое обязано было быть задолго до кембрийского периода и которое, возможно, шибко различалось от всех узнаваемых нам животных. Некоторые из более старых животных, кпримеру nautilus, lingula и др., недостаточно различаются от сегодняшних видов, и, сообразно с нашей теорией, невозможно допустить, чтоб эти античные виды были прародителями всех относящихся к этим группам видов, какие возникли потом, так как они ни в какой-никакой ступени не являются промежуточными меж ними по собственным признакам. Следовательно, ежели эта концепция верна, не может быть сомнения в том, что, доэтого чем отложился самый-самый нательный кембрийский слой, прошли длительные периоды, настолько же длительные или, возможно, еще наиболее длительные, чем целый просвет времени меж кембрийским временем и нашими днями, и что в расширение данных больших периодов мир изобиловал живыми созданиями. Здесь мы сталкиваемся с суровым возражением, так как видится сомнительным, чтоб земля была довольно длительное время в состоянии, подходящем для обитания на ней живых существ. Сэр У. Томпсон( w. Thompson) прибывает к заключению, что отвердение земной коры чуть ли могло случится наименее чем за 20 или наиболее чем за 400 миллионов лет обратно и вышло, возможно, не меньше чем за 98 и не более чем за 200 миллионов лет. Очень большие пределы демонстрируют, как сомнительны эти данные, и, можетбыть, что потом в заключение данной трудности будут введены и остальные составляющие. М-р Кролл считает, что возле 60 миллионов лет протекло со времени кембрийского периода, но это, судя по маленькому изменению органических форм со времени истока ледниковой эры, видится чрезвычайно маленьким порой для тех почтивсех и значимых смен жизни, какие непременно произошли со времени кембрийской формации; и предшествовавшие этому 140 миллионов лет чуть ли разрешено признать достаточными для развития различных форм жизни, какие уже существовали в кембрийский период. Вероятно, вообщем, как упорно показывает и сэр Уильям Томпсон, что мир в чрезвычайно ранний период претерпевал наиболее скорые и наиболее резкие смены собственных телесных критерий, чем те, какие совершаются сейчас; а эти смены обязаны были активизировать в соответствующей ступени и конфигурации у организмов, тогда существовавших. На вопрос, отчего мы не обретаем состоятельных ископаемых отложений, относящихся к этим предполагаемым древнейшим периодам, предшествовавшим кембрийской системе, я не могу отдать удовлетворительного ответа. Некоторые выдающиеся геологи, с сэром Р. Мерчисоном во голове, были до крайнего времени убеждены, что мы зрим в органических остатках самого нижнего силурийского слоя первую зарю жизни. Другие высококомпетентные арбитра, как Лайелль и Э. Форбз, спорили такое мировоззрение. Мы не обязаны бы забрасывать, что лишь маленькая дробь решетка изучена обстоятельно. Не так издавна г-н Барранд( barrande) прибавил еще один, наиболее маленький ярус, обильный новыми и уникальными видами, к тем, какие были популярны в силурийской системе, а сейчас м-р Хикс( hicks) отыскал в южном Уэльсе круги, состоятельные трилобитами и заключающие различные формы моллюсков и аннелид, еще ниже, в нижней кембрийской формации. Присутствие фосфоритовых сростков и битуминозного вещества даже в самых нижних азойских породах, возможно, показывает на наличие жизни в эти периоды, а наличие eozoon в лаврентьевской формации в Канаде является признанным. В Канаде есть три огромные серии под силурийской системой, и eozoon отыскан в самой нижней из них. Сэр У. Лоуган( w. Logan) заявляет, что их " совокупная емкость, быть может, далековато превышает емкость всех следующих пород от основания палеозойской серии до реального времени. Мы, таковым образом, проникаем вглубь до периода настолько отдаленного, что возникновение так называемой примордиальной фауны Барранде разрешено было бы полагать за сравнимо недавнее явление ". Eozoon принадлежит классу животных, более низкоорганизованных, но он приподнято организован для собственного класса; он существовал в несметном численности и, как увидел д-р Досон( dawson), непременно питался иными маленькими органическими созданиями, какие обязаны были существовать в больших количествах. Таким образом, оказались справедливыми слова, в которых я выложил в 1859 г. намерение о существовании живых существ задолго до кембрийского периода и какие оказались практически тождественными с теми, какие позднее выложил сэр У. Лоуган. Тем не наименее, очень велика трудность подыскать какое-нибудь благоприятное разъяснение отсутствию массивных скоплений слоев, состоятельных ископаемыми, ниже кембрийской системы. Кажется маловероятным, чтоб наиболее античные круги были совсем разрушены денудацией или чтоб их ископаемые были совсем уничтожены действием метаморфизма; вправду, ежели бы это было так, мы имели бы лишь незначительные останки формаций, конкретно последующих за ними по возрасту, и они постоянно оказывались бы частично в метаморфизированном состоянии. Однако имеющиеся у нас описания силурийских отложений на широких территориях в России и Северной Америке не подтверждают догадки, что чем античное формация, тем наиболее она подверглась действиям денудации и метаморфизма. Этот вариант необходимо покуда признать необъяснимым и, можетбыть, на него верно ориентировать как на настоящий довод против защищаемых тут взоров. Впоследствии он может заполучить какое-либо разъяснение, и, чтоб это представить, я предложу последующую гипотезу. Находимые в разных формациях Европы и Северной Америки останки организмов имеют таковой нрав, что невозможно надеяться их наличие на огромных глубинах; а наравне с этим емкость остатков, из которых состоят эти формации, измеряется милями; основываясь на данных фактах, мы можем закончить, что поблизости сегодняшних континентов Европы и Северной Америки все время существовали огромные острова или площади суши, доставлявшие материал для образования осадков. Совершенно такое же намерение было нетакдавно высказано Агассицом и иными. Но мы не знаем, удивительно было состояние вещей в промежутки меж разными последовательными формациями; представляли ли Европа и Соединенные Штаты в эти промежутки сушу, или прибрежную подводную поверхность, на которой осадки не отлагались, или дно раскрытого и бездонного моря. Обращаясь к современным океанам, занимающим сравнимо с сушей втройне огромную площадь, мы зрим, что они усеяны многочисленными островами, но чуть ли популярен хоть один реальный океанический полуостров( за исключением Новой Зеландии, ежели она может быть названа реальным океаническим полуостровом), на котором имелись желая бы останки каких-нибудь палеозойских или вторичных [мезозойских] формаций. Мы можем, по-видимому, закончить отсюда, что в расширение палеозойской и вторичной [мезозойской] эр не было ни континентов, ни континентальных островов там, где сейчас расстилаются наши океаны; вправду, ежели бы они существовали, палеозойская и вторичная [мезозойская] формации, по всей вероятности, отлагались бы за счет осадков, доставляемых их разрушением; и эти формации обязаны были бы по последней мерке частично подняться при тех колебаниях уровня, какие непременно происходили в движение данных очень длительных периодов. Если, следственно, мы можем из данных фактов изготовить какой-либо вывод, то он объединяется к последующему: там, где сейчас расстилаются наши океаны, океаны же существовали и с самого отдаленного периода, о котором мы владеем какие-нибудь сведения, а с иной стороны, что там, где сейчас находятся наши континенты, существовали необъятные площади суши, претерпевшие непременно мощные колебания уровня со времени кембрийского периода. Раскрашенная диаграмма, приложенная к моей книжке о коралловых рифах, приводит меня к заключению, что огромные океаны и сейчас еще представляют собой ключевые области опускания, огромные архипелаги — области колебаний уровня, а континенты — области поднятия. Но мы не владеем оснований мыслить, что состояние вещей оставалось таковым же с истока решетка. Наши континенты образовались, по-видимому, вследствие такого, что при бессчетных колебаниях уровня преобладала держава поднятия: но разве области доминирующего поднятия не могли в движение веков претерпеть смены? В период, задолго предшествовавший кембрийской эре, континенты могли быть там, где сейчас расстилаются океаны, и раскрытые океаны могли быть там, где сейчас находятся наши континенты. И мы не владеем оснований надеяться, что, ежели бы, кпримеру, дно Тихого океана преобразилось сейчас в континент, мы могли бы различить там осадочные формации, наиболее античные, чем кембрийские круги, предполагая, что эти формации доэтого там отлагались; вправду, очень просто могло статься, что круги, опустившиеся на некотороеколичество миль поближе к центру земли и подвергавшиеся большому давлению вышележащей воды, могли в существенно большей ступени подвергнуться метаморфизированию, чем круги, постоянно остававшиеся поближе к поверхности. Мне постоянно казалось, что большие площади метаморфических пород, голые в разных долях света, кпримеру в Южной Америке, пород, какие обязаны были подчиняться нагреванию под огромным давлением, требуют некого особого разъяснения, и разрешено, видится, мыслить, что эти необъятные площади состоят из ряда формаций, существенно наиболее старых, чем формации кембрийской эры, вполне метаморфизированные и денудированные. Различные трудности были нами тут обсуждены, а конкретно: неимение бесчисленных тонких переходных форм, тесновато связывающих виды, имеющиеся сейчас и бывшие в бывшее время, при наличии в наших геологических формациях почтивсех звеньев меж данными видами; неожиданный нрав главного появления неких групп видов в европейских формациях; практически совершенное, как сейчас понятно, неимение под кембрийскими слоями формаций, состоятельных ископаемыми: все эти трудности, без сомнения, очень серьезны. Это явствует уже из такого факта. что почтивсе выдающиеся палеонтологи, конкретно Кювье, Агассиц, Барранд, Пикте, Фолкнер, Э. Форбз и остальные, и все наши наибольшие геологи, как Лайелль, Мерчисон, Седжвик и остальные, единогласно и часто жарко стояли за неизменяемость видов. Но сейчас сэр Чарлз Лайелль оказывает собственным высочайшим авторитетом помощь неприятной стороне, и почтивсе геологи и палеонтологи шибко колеблются в собственном бывшем мировоззрении. Те, какие задумываются, что геологическая летопись малость полна, без сомнения, сходу отвергнут эту концепцию. Что касается меня, то, следуя метафоре Лайелля, я гляжу на геологическую летопись как на историю решетка, не полностью сохранившуюся и написанную на менявшемся языке, историю, из которой у нас имеется лишь один крайний том, касающийся лишь 2-ух или 3-х государств. От этого тома сохранилась только в неких местах короткая голова, и на всякой страничке лишь местами уцелело по нескольку строчек. Каждое словечко медлительно менявшегося языка, наиболее или наименее разное в последовательных головах, представляет собой формы жизни, какие погребены в наших последовательных формациях и какие мы зря считаем появившимися грубо. С таковой точки зрения вышерассмотренные трудности существенно уменьшаются или даже пропадают. Глава xi. О геологической последовательности органических существ О медленном и постепенном появлении новейших видов. — О разных скоростях их конфигурации. — Виды, единожды исчезнувшие, не возникают снова. — Группы видов следуют в собственном появлении и исчезновении тем же правилам, как и отдельные виды. Посмотрим сейчас, согласуются ли разные факты и законы, касающиеся геологической последовательности органических существ, более с общепризнанным представлением о неизменяемости видов или с тем взглядом, что они претерпевают медлительную градуальную трансформацию методом варианты и натурального отбора. Новые виды являлись чрезвычайно медлительно, один вдогон за иным, и на суше, и в водах. Лайелль показал, что навряд ли разрешено выдержать против подтверждения, которое было им предложено по отношению к разным третичным ярусам, чуть ли разрешено в этом колебаться; но с каждым годом пополняются пробелы меж данными ярусами, и известие меж формами, вымершими и продолжающими быть, делается наиболее градуальным. В неких наиболее новейших слоях, желая непременно и чрезвычайно старых, ежели определять время годами, только один или два вида оказываются вымершими и лишь один или два вида — новыми, возникающими впервыйраз лишь ли в одном месте или, как нам понятно, всюду на земле. Перерывы меж вторичными [мезозойскими] формациями наиболее грубо выражены; но, как увидел Бронн, ни возникновение, ни исчезновение множества видов, погребенных в всякой формации, не было одновременным. Виды, относящиеся к разным родам и классам, претерпели конфигурации не с схожей скоростью и не в схожей ступени. В наиболее старых третичных слоях разрешено еще отыскать маленькое количество сейчас живущих моллюсков посреди множества вымерших форм. Фолкнер указал ошеломительный образчик аналогичного же явления — это общее наличие сейчас живущего крокодила с многочисленными вымершими млекопитающими и пресмыкающимися в отложениях Гималайских предгорий. Силурийская lingula только немногим различается от сейчас живущих видов этого рода, а меж тем крупная дробь остальных силурийских моллюсков и все ракообразные претерпели существенное изменение. Наземные формы менялись, по-видимому, скорее, чем морские организмы, и ошеломительный образчик этого был нетакдавно установлен в Швейцарии. Есть некое базу считать, что изменение протекает скорее у высших организмов, чем у низших, желая имеются и исключения из этого критерии. Степень конфигурации в органическом мире, как увидел Пикте, не одна и та же в всякой поочередной так называемой формации. Однако ежели мы сравним какие-нибудь более родные меж собой формации, мы найдем, что все виды претерпели некое изменение. Если вид единожды пропал с лица земли, мы не владеем оснований мыслить, что та же самая тождественная форма когда-либо покажется снова. Наиболее заметное кажущееся изъятие из этого крайнего критерии — это так именуемые " колонии " г-на Барранда. какие врываются на некое время в середину наиболее старой формации и потом снова вытесняются раньше существовавшей фауной; но разъяснение, данное этому факту Лайеллем, конкретно, что это вариант временной передвижения из иной географической периферии, видится удовлетворительным. Эти разные факты отлично согласуются с нашей теорией, которая не подразумевает неизменных законов развития, обусловливающих, что все жители какой-нибудь области менялись грубо или сразу или в схожей ступени. Процесс трансформации обязан быть медленным и повлиять сразу только на немногие виды, поэтому что летучесть всякого вида не зависит от изменчивости всех иных. Будет ли натуральный подбор копить в большей или наименьшей ступени эти варианты или способные появляться личные различия, обусловливая этим наиболее или наименее устойчивые трансформации, это станет зависеть от почтивсех и трудных критерий: от такого, здорово ли изменение, от свободы скрещивания, от медлительных смен в телесных критериях страны, от иммиграции в страну новейших колонистов и от параметров остальных жителей, с которыми вступают в конкуренцию изменяющиеся виды. Поэтому совершенно логично, что один вид предохраняет одну и ту же форму подольше, чем остальные, или ежели и меняется, то в наименьшей ступени. Те же дела наблюдаются меж сейчас живущими жителями разных государств; кпримеру, наземные моллюски и жесткокрылые насекомые Мадейры уклонились существенно от ближайших родичей на материке Европы, тогда как морские моллюски и птицы остались постоянными. Большая видимая прыть конфигурации наземных и вышеорганизованных форм сравнимо с морскими и с низшими формами, возможно, объясняется наиболее трудными отношениями высших форм с органическими и неорганическими критериями их жизни, как это разъяснено в одной из предшествовавших глав. Когда почтивсе жители какой-либо области модифицированы и улучшены, тогда, как разрешено себе доставить, каждая не измененная и не улучшенная в некой ступени форма станет подвержена вымиранию в силу принципа конкуренции и повальной значимости отношений меж организмами в их борьбе за жизнь. Это разъясняет нам, отчего все виды одной и той же области, ежели осматриваем ее на протяжении довольно долгого интервала времени, оказываются рано или поздно измененными — поэтому что подругому они обязаны были бы скрыться. У представителей 1-го и такого же класса обычный величина конфигурации за длительные и одинаковые периоды времени может, по-видимому, очутиться практически схожим; но так как скопление продолжительно сохраняющихся формаций, состоятельных ископаемыми, зависит от огромных масс осадков, отложенных в областях опускания, то наши формации обязаны были практически непременно копиться на протяжении широких и неравномерных интервалов времени; а следственно, величина конфигураций органической жизни, обнаруживаемый погребенными в последовательных формациях ископаемыми, неодинаков. С данной точки зрения любая формация не представляет собой новейшего и совершенного акта творения, но только особую сцену, выхваченную практически наудачу из медлительно и постоянно развивающейся драмы. Мы можем светло взятьвтолк, отчего раз исчезнувший вид никогда не может показаться опять, ежели бы даже снова повторились давние условия жизни — органические и неорганические. Потомок какого-либо вида может очутиться приспособленным, чтоб взятьвдолг в экономии природы пространство иного вида и таковым методом выгнать его,( что, без сомнения, и бывало очень изредка); всё же обе формы — древняя и новенькая — не были бы полностью схожими, поэтому что обе они практически непременно унаследовали бы от собственных различающихся предков различные симптомы, а несходные организмы будут и изменяться разным образом. Если бы, можетбыть, кпримеру, все наши трубастые голуби пропали, голубеводы вывели бы новейшую породу, практически неотличимую от сегодняшней; но допустим, что пропал бы и родоначальный скалистый голубь, а мы владеем все основания мыслить, что в природе родоначальные формы традиционно истребляются и замещаются своими улучшенными потомками; тогда неописуемо, чтоб трубастый голубь, схожий имеющейся породе, мог появиться от какого-либо иного вида голубей или даже от какой-либо иной верно выраженной породы семейных голубей: следующие варианты были бы практически наверняка некотороеколичество отличны, и снова выведенная разновидность, возможно, унаследовала бы от собственного предка некие соответствующие индивидуальности. Группы видов, т. е. роды и семейства, следуют в собственном появлении и исчезновении тем же всеобщим правилам, каким следуют отдельные виды, т. е. они меняются наиболее или наименее скоро и в большей или наименьшей ступени. Однажды пропавшая группа никогда не возникает снова: иными словами, ее наличие, покуда она вообщем сохраняется, не владеет перерывов. Я знаю, что имеется некие видимые исключения из этого критерии, но данных исключений очень недостаточно, так недостаточно, что Э. Форбз, Пикте и Вудуард( желая все они решительные враги защищаемых мною взоров) считают его преданным; а это правило взыскательно согласуется с моей теорией. В самом деле, все виды одной и той же группы, как бы продолжительно они ни существовали, являются измененными потомками: один — отпрыск иного, и все совместно — 1-го всеобщего прародителя. В роде lingula, кпримеру, все виды, появлявшиеся поочередно в различные эры, соединены друг с ином постоянным вблизи поколений от нижнего силура и до реального времени. Мы видели в предшествующей голове, что цельные группы видов времяотвремени неправильно кажутся водинмомент [abraptly] развившимися, и я пробовал отдать разъяснение этому факту, который, ежели бы он был предан, имел бы фатальное смысл для моей теории. Но такие случаи непременно представляют только изъятие, а всеобщим положением является градуальное увеличение числа видов, покуда группа не добьется собственного максимума, и последующее потом рано или поздно постепенное его уменьшение. Если количество видов какого-либо рода или количество родов какого-либо семейства доставить вертикальной чертой разной толщины, восходящей чрез последовательные геологические формации, в которых эти виды найдены, то может времяотвремени неверно глядеться, что эта линия наступает внизу не острым концом, а круто; потом она равномерно утолщается наверх, сохраняя часто на неком расстоянии схожую толщину, и, вконцеконцов, утончается в высших слоях, проявляя тем убывание и конечное исчезновение видов. Такое градуальное увеличение числа видов в группе взыскательно согласуется с моей теорией, так как виды 1-го и такого же рода и роды 1-го и такого же семейства имеютвсешансы возрастать в числе только медлительно и последовательно; процесс трансформации и образования почтивсех схожих форм непременно обязан быть медленным и градуальным действием: один вид дает правило доэтого только двум или трем разновидностям, они медлительно преобразуются в виды, производящие в свою очередность таковыми же медленными шагами остальные вариации и виды, и так дальше, вроде огромного бревна, разветвляющегося от всеобщего ствола, покуда, вконцеконцов, группа не добьется широкого развития. О вымирании. Мы разговаривали покуда только вскользь об исчезновении видов и групп видов. По теории натурального отбора исчезновение старых форм и образование новейших и улучшенных тесновато соединены одно с иным. Старый взор, по которому всё народонаселение земли уничтожалось катастрофами, повторявшимися в последовательные периоды, сейчас оставлено практически всеми даже таковыми геологами, как Эли де Бомон( elie de beaumont), Мерчисон, Барранд и остальные, общие взоры которых обязаны были, несомненно, привести к такому заключению. Напротив такого, основываясь на исследовании третичных формаций, мы вправе мыслить, что виды и группы видов пропадают равномерно, один за иным, поначалу в одном месте, потом в ином и, вконцеконцов, всюду на Земле. Впрочем, в неких редких вариантах, кпримеру при прорыве перешейка и последовавшем потом вторжении в соседнее море множества новейших жителей или во время конечного погружения какого-либо острова, процесс вымирания мог совершаться скоро. Продолжительность существования как отдельных видов, так и цельных групп видов очень неодинакова; некие группы есть, как мы видели, со времени появления первых узнаваемых нам проблесков жизни и до наших дней, остальные пропали еще до окончания палеозойского периода. По-видимому, нет постоянного закона, которым определялась бы длительность существования единичного вида или единичного рода. Есть базу мыслить, что исчезновение целой группы видов идет традиционно наиболее медлительно, чем их образование; ежели доставить их возникновение и исчезновение, как это мы делали ранее, вертикальной чертой разной толщины, то эта линия на собственном верхнем конце, изображающем ход вымирания, станет суживаться наиболее равномерно, чем на нижнем конце, представляющем первое возникновение видов и первоначальное увеличение их числа. Впрочем, в неких вариантах исчезновение цельных групп видов, кпримеру аммонитов к концу вторичного [мезозойского ] периода, происходило удивительно скоро. Вымирание видов было окутано более непостижимой секретной. Некоторые создатели подразумевали даже, что, аналогично тому, как жизнь индивида владеет только определенную длительность, так и виды имеют определенные сроки существования. Я наиболее чем кто-нибудь дивился вымиранию видов. Когда я отыскал в Ла-Плате зуб лошади, Арестант в отложениях совместно с останками мастодонта, мегатерия, токсодона и остальных вымерших монстров, какие в один из недавних геологических периодов все существовали сразу с моллюсками, существующими и доныне, это удивило меня в высшей ступени; я знал, что лошадка с такого времени, как испанцы ввезли ее в Южную Америку, одичала там и размножилась везде в необычайной ступени, и я задавал себе вопрос — что за фактор могла в настолько недавнее время начать исчезновение там бывшей лошади при критериях жизни, вероятно, настолько подходящих? Но мое изумление было необоснованно. Проф. Оуэн скоро увидел, что этот зуб, желая и чрезвычайно подобен на зуб сегодняшней лошади, принадлежит вымершему виду. Если бы эта лошадка до сих пор была, но была бы достаточно редкой, ни одному натуралисту это не казалось бы странным, так как огромное численность видов всех классов во всех странах принадлежит к числу редких. Когда мы узнаем себя, отчего тот или другой вид редок, мы обретаем протест, что имеется что-то неблагоприятное в критериях его жизни; но что такое это что-то, мы практически никогда не можем заявить. Если бы эта ископаемая лошадка до сих пор была как редкостный вид, мы могли бы быть убеждены, по аналогии со всеми иными млекопитающими, не исключая и медлительно размножающегося слона, и зная историю натурализации домашней лошади в Южной Америке, что при наиболее подходящих критериях она в чрезвычайно краткое время населила бы целый континент. Но мы не могли бы заявить, каковы были эти неблагоприятные условия, какие мешали ее численному росту: действовала ли тут какая-нибудь одна или некотороеколичество обстоятельств, в которой период жизни лошади они действовали и в какой-никакой ступени. Если бы эти условия становились, желая и медлительно, все наиболее и наиболее неблагоприятными, мы, возможно, и не увидели бы этого происшествия, меж тем как ископаемая лошадка становилась бы все реже и реже и, вконцеконцов, пропала бы, а ее пространство было бы занято тем, кто наиболее преуспевает в конкуренции. Трудно непрерывно держатьвголове, что увеличение количества всякого существа непрерывно задерживается незаметными злобными факторами и что данных незаметных обстоятельств совсем довольно, чтоб вид сделался диковинным и, вконцеконцов, совсем вымер. Вопрос этот еще так недостаточно выяснен, что мне часто доводилось чуять, как выражали изумление по поводу такого, что вымерли такие большие чудовища, как мастодонт и еще наиболее античные динозавры, как какбудто одна только физическая держава может снабдить победу в житейских столкновениях. Напротив такого, огромные габариты обусловливают в неких вариантах, как это увидел Оуэн, наиболее скорое исчезновение вследствии огромного численности требуемой еды. До появления человека в Индии или в Африке была, по-видимому. некая фактор, задерживавшая постоянное увеличение количества современного слона. Очень знающий судья в этом вопросе д-р Фолкнер считает, что возрастанию количества слона в Индии мешают основным образом насекомые, какие частенько его беспокоят и ослабляют; и к такому же заключению пришел Брус( bruce) сравнительно африканского слона в Абиссинии. Известно, что насекомые и сосущие кровь летучие мыши имеют решающее воздействие на наличие в разных долях Южной Америки наиболее больших натурализованных четвероногих. Изучая недавние третичные отложения, мы во почтивсех вариантах замечаем, что уникальность видов предшествует вымиранию, и мы знаем, что то же наиболее распространяется на тех животных, какие истреблялись человеком, вполне или местами. Я могу подтвердить тут то, что было мною написано в 1845 г., конкретно: допускать, что вымиранию вида постоянно предшествует его поредение, не изумляться тому, что вид сталкивается изредка, и все-же ощущать мощное удивление, когда вид перестает быть, — это то же наиболее, что допускать, что заболевание предоставленного лица предшествует его погибели, нисколько не удивляться самой заболевания, а меж тем, когда нездоровой погиб, удивляться этому и заподозрить, что он погиб от давления. Теория натурального отбора базируется на том убеждении, что любая новенькая разновидность и в конце концов любой новейший вид появляется и сохраняется благодаря какому-нибудь превосходству над тем, с которым он вступает в конкуренцию; из этого практически неизбежно следует исчезновение форм наименее благоприятствуемых. То же относится к нашим семейным формам; как лишь выведена новенькая и некотороеколичество улучшенная разновидность, она вытесняет поначалу наименее абсолютные вариации в собственном соседстве; будучи улучшена еще наиболее, она распространяется всюду, аналогично нашему короткорогому скоту, и подменяет собой давние породы и в остальных странах. Таким образом, возникновение новейших форм и исчезновение бывших, образуются ли они натуральным методом или ненатурально, тесновато соединены одно с иным. В процветающих группах численность новейших видовых форм, возникавших в движение популярного времени, в некие периоды превосходило, по-видимому, численность старых, вымирающих видовых форм; но мы знаем, что количество видов, по последней мерке в новые геологические эры, не росло безмерно, так что по отношению к новым временам мы можем мыслить, что происхождение новейших форм вызывало исчезновение практически такового же численности старых форм. Конкуренция, как уже было раньше разъяснено и иллюстрировано образцами, традиционно случается упорнее меж формами, более сходными меж собой во всех отношениях. Поэтому измененные и улучшенные отпрыски какого-либо вида традиционно вызывают уничтожение родоначального вида, а ежели некотороеколичество новейших форм развилось из какого-либо 1-го вида, тогда виды, к нему ближайшие, т. е. относящиеся к одному с ним роду, будут подчиняться истреблению в большей ступени. Именно этим методом, как я размышляю, группа новейших видов, происшедших от 1-го вида, т. е. новейший род, может выгнать бывший род, присущий к тому же семейству. Но часто бывало, что новейший вид, относящийся к какой-либо группе, захватывал пространство вида, присущего к иной группе, и тем самым обусловливал его уничтожение. Если от такового преуспевшего пришельца разовьются почтивсе родные формы, то и почтивсе остальные формы обязаны будут скинуть им родное пространство; и это будут традиционно схожие формы, какие будут мучиться от какого-то вместе унаследованного несовершенства. Но немногие виды, уступившие свои места иным измененным и улучшенным видам( будут ли они иметь к тому же самому или к другому классу), часто имеютвсешансы сохраниться на длительное время благодаря тому, что они приспособлены к какому-то особенному виду жизни, или населяют удаленное и изолированное местообитание, где они избегли упорной конкуренции. Например, некие виды trigonia, широкого рода моллюсков во вторичных [мезозойских] формациях, сохранились в австралийских морях; немногие формы большущий и практически вымершей группы ганоидных рыб до сих пор еще живут в наших пресных водах. Мы зрим, следственно, что совершенное исчезновение какой-либо группы представляет традиционно процесс наиболее медленный, чем ее образование. Что касается внезапного по видимости истребления цельных семейств или отрядов, как кпримеру трилобитов в конце палеозойского периода и аммонитов в конце вторичного [мезозойского] периода, мы обязаны вспомнить, что уже было произнесено о потенциальных широких интервалах времени меж нашими последующими друг за ином формациями; в расширение данных интервалов времени могло происходить чрезвычайно медлительное уничтожение. Впрочем, ежели вследствие внезапной иммиграции или диковинно скорого развития почтивсе виды какой-либо новейшей группы захватывали популярную область, немало старых видов обязано было поэтому этому втомжедухе скоро скрыться; при этом формы, уступившие таковым методом свои места, будут схожими меж собой, так как все они владеют одним всеобщим качеством. Таким образом, метод вымирания отдельных видов и цельных групп видов, как мне видится, отлично согласуется с теорией натурального отбора. Нам нечего удивляться факту вымирания; ежели и имеется чему удивляться — это нашей самонадеянности, позволяющей нам придумывать, что мы осознаем всю ту совокупность трудных критерий, от которых зависит наличие всякого вида. Если мы забудем желая на минутку, что любой вид склонен безмерно усиливать свою количество и что постоянно действуют препятствующие этому предпосылки, желая мы изредка замечаем их, то вся Бережливость природы сделается нам странной. Только тогда, когда мы станем в состоянии буквально сориентировать, отчего такой-то вид наиболее богат особями, чем иной, отчего этот, а не иной какой-либо вид может быть натурализован в предоставленной стране, лишь тогда, а не ранее, мы вправе изумляться тому, что мы не осознаем предпосылки вымирания какого-либо единичного вида или группы видов. О формах жизни, изменяющихся практически сразу на всем земном шаре. Едва ли есть наиболее удивительное палеонтологическое изобретение, чем факт практически одновременного конфигурации форм жизни на всем земном шаре. Так, нашу европейскую меловую формацию разрешено выяснить во почтивсех очень отдаленных областях с очень разным климатом, где невозможно отыскать нималейшего обломка самого мела как породы, а конкретно в Северной Америке, в экваториальной Южной Америке, на Огненной Земле, на мысе Доброй Надежды и на Индостанском полуострове. И вправду, в данных отдаленных пт органические останки в неких вариантах обнаруживают несомненное схожесть с органическими останками, соответствующими для мела. Нельзя заявить, чтоб там встречались одни и те же виды, в неких вариантах нет ни 1-го вида полностью идентичного; но они относятся к тем же самым семействам, родам и подродам и часто обнаруживают схожесть даже в таковых несущественных признаках, как наружная статуя раковины. Мало такого, остальные формы, не найденные в европейском мелу, но встречающиеся в вышележащих или в нижележащих формациях, видятся в таком же самом расположении в данных отдаленных точках земного шара. В различных последовательных формациях палеозойской группы в России, в Западной Европе и в Северной Америке различными создателями наблюдался схожий же параллелизм форм жизни, и то же наиболее, по словам Лайелля, наблюдается в третичных отложениях Европы и Северной Америки. Если даже не направлять интереса на немногие ископаемые виды, общие Старому и Новому Свету, совместный параллелизм в последовательности форм жизни в палеозойских и третичных ярусах обеих государств все-же станет очевиден и разные формации просто имеютвсешансы быть сопоставлены одна с иной. Однако эти надзора относятся к морским жителям земного шара; мы не владеем довольно данных, чтоб осуждать о том, представляют ли жители суши и пресных вод в настолько отдаленных одна от иной местностях таковой же параллелизм в собственных конфигурациях. Можно колебаться в том, что они конкретно так менялись: ежели бы megatherium, mylodon, macrauchenia и toxodon были привезены из Ла-Платы в Европу без каждых указаний сравнительно их геологического расположения, никто и не подозревал бы, что они жили сразу с морскими моллюсками, существующими и доныне: но так как эти необычные чудовища существовали сразу с мастодонтом и лошадью, то и разрешено по последней мерке допустить, что они жили в одну из позднейших третичных эпох. Когда молвят, что морские формы жизни менялись сразу по всему свету, не следует мыслить, что это представление относится к одному году или к одному столетию или что вообщем оно владеет полностью четкий геологический значение; в самом деле, ежели всех морских животных, сейчас живущих в Европе и живших в Европе в плейстоценовый период( чрезвычайно далекий период, ежели измерять годами, включающий в себя всю ледниковую эру), сопоставить с сейчас живущими в Южной Америке или в Австралии, то самый-самый опытнейший натуралист чуть ли станет в состоянии заявить, кто открывает большее схожесть с современными жителями южного полушария — сегодняшние или плейстоценовые жители Европы. Равным образом разные чрезвычайно компетентные наблюдатели говорят, что некие имеющиеся в Соединенных Штатах формы ближе соединены с теми формами, какие жили в Европе в одну из поздних третичных эпох, чем с сегодняшними жителями Европы; а ежели это так, то разумеется, что круги с ископаемыми, отлагающиеся сейчас у берегов Северной Америки, разрешено станет потом сравнивать с некотороеколичество наиболее старыми европейскими слоями. Тем не наименее чуть ли разрешено колебаться, что в отдаленном будущем все новые морские формации, конкретно высокий плиоцен, плейстоцен и наиболее новейшие круги Европы, Северной и Южной Америки и Австралии, обязаны будут рассматриваться как одновременные в геологическом значении, так как содержат в себе ископаемые останки, в популярной ступени схожие, и так как в них уже не видятся формы, характерные наиболее старым, нижележащим отложениям. Тот факт, что формы жизни меняются в вышеуказанном широком значении сразу в отдаленных долях света, шибко поразил таковых умопомрачительных наблюдателей, как г-да Вернейль( de verneuil) и д'Аршиак( d'archiac). Указав на параллелизм палеозойских форм жизни в разных долях Европы, они добавляют: " Если, пораженные данной непонятной последовательностью, мы обратим наше интерес на Северную Америку и обнаружим там ряд подобных явлений, то нам станет глядеться несомненным, что все эти конфигурации видов, их исчезновение и возникновение новейших не имеютвсешансы происходить от обычных смен в морских течениях или остальных наиболее или наименее местных и временных обстоятельств, но зависят от общих законов, правящих всем животным королевством ". Г-н Барранд высказывает значительные замечания в том же самом значении. И вправду, напрасно глядеть на смены в течениях, климате или остальных телесных критериях, как на предпосылки данных больших смен в формах жизни, совершающихся всюду на земле в самых различных климатах. Мы обязаны, как увидел Барранд, находить тут некий особенный закон. Это станет нам еще светлее, когда мы обратим интерес на инновационное распределение органических существ и убедимся, как слаба ассоциация меж физиологическими критериями разных государств и качествами их жителей. Этот Большой факт параллельной последовательности форм жизни во всем мире просто объясняется теорией натурального отбора. Новые виды появляются благодаря тому, что имеют некие достоинства над наиболее старыми формами; преобладающие уже формы или имеющие какое-нибудь привилегия над иными формами в собственной своей стране предоставляют правило большему числу новейших видов, или зарождающихся видов. Мы владеем в данной области светлое подтверждение: доминирующие растения, т. е. более простые и обширно расселенные в пределах ареала, создают величайшее количество новейших видов. Естественно втомжедухе, что доминирующие, варьирующие и обширно известные виды, уже завладевшие до популярной ступени территорией остальных видов, будут владеть большей возможностью распространяться еще далее и отдать в новейших странах остальные новейшие вариации и виды. Процесс расселения нередко совершается чрезвычайно медлительно и зависит от погодных и географических смен, от странноватых случайностей и от постепенной акклиматизации новейших видов к разным климатическим условиям, чрез какие им приходится проскочить; но с течением времени традиционно доминирующие формы более удачно распространяются и в конце концов они будут доминировать. Наземные формы отдельных континентов расселяются, возможно, медленнее, чем жители постоянно расстилающегося моря. Мы вправе благодарячему ждать, что встретим, и мы вправду встречаем, наименее серьезный параллелизм в последовательности наземных форм, чем форм морских. Итак, мне видится, параллельная и в широком значении слова одновременная последовательность одних и тех же форм жизни по всему земному шару отлично согласуется с тем расположением, что новейшие виды происходили от доминирующих видов, обширно распространявшихся и изменявшихся; образовавшиеся таковым методом новейшие виды будут сами доминирующими, так как они владеют некими преимуществами над своими уже доминирующими предками, а одинаково и над иными видами; они будут и далее распространяться, изменяться и создавать новейшие формы. Прежние формы, вытесненные и уступившие родное пространство новеньким и победоносным формам, будут традиционно сочинять схожие группы, так как они унаследовали какое-то сплошное несовершенство; благодарячему по мерке такого, как новейшие и улучшенные группы распространяются по всему свету, старые группы повсеместно пропадают; всюду имеетместобыть расположение к соответствию в последовательности форм как в отношении их главного появления, так и в отношении конечного их исчезновения. В связи с этим вопросом заслуживает интереса еще одно примечание. Я указал основания моего догадки, что крупная дробь наших огромных состоятельных ископаемых формаций отложилась в расширение периодов опускания и что перерывы большой длительности, замечаемые по ископаемым, совпадали с теми временами, когда дно моря или оставалось неподвижным, или поднималось, или когда осадки отлагались мало скоро, чтоб органические останки могли быть ими покрыты и сохранены. Я надеюсь, что в расширение данных длинных промежуточных периодов жители всякой области подвергались значимой трансформации и вымиранию и что происходило в значимых размерах переселение из остальных долей света. Так как мы владеем базу мыслить, что необъятные области чувствовали перемещение схожего нрава, то очень возможно, что взыскательно одновременные формации часто накапливались на чрезвычайно широких местах в одной и той же доли света; но мы не владеем нималейшего права мыслить, что это непрерывно происходило так и что огромные области постоянно подвергались схожим движениям. Если две формации отлагались в 2-ух областях практически в тот же, но не совсем буквально в тот же самый-самый период, мы обязаны повстречать в них, по факторам лишь что изложенным, ту же общую последовательность форм жизни; но серьезного соответствия видов не станет, так как в одной области трансформация, исчезновение и иммиграция могли происходить в движение некотороеколичество наиболее продолжительного времени, чем в иной. Я размышляю, что случаи такового рода видятся в Европе. М-ру Престуичу( prestwich) в его умопомрачительных воспоминаниях об эоценовых отложениях Англии и Франции получилось определить недалекий совместный параллелизм последовательных ярусов в обеих странах; но желая при сопоставлении неких британских ярусов с французскими в обеих странах и находится необычное соотношение в числе видов, относящихся к одним и тем же родам, но сами виды различаются друг от друга; тяжело разъяснить эти различия, принимая в суждение близость обеих областей, ежели не использовать, истина, к допущению, что оба моря, населенные разными, но одновременными фаунами, разделялись перешейком. Подобные же надзора сделал Лайелль над некими позднейшими третичными формациями. Барранд втомжедухе показывает на наличие серьезного всеобщего параллелизма меж последовательными силурийскими отложениями Богемии и Скандинавии; но при этом он обретает интересные различия в видах. Если разные формации в данных странах отлагались не буквально в одни и те же периоды, так что формация в одной стране подходила часто перерыву в иной стране, и ежели в обеих странах виды претерпевали медлительное изменение во время отложения разных формаций и в длительные промежутки времени меж ними, то в таком случае различные формации обеих государств могли бы быть размещены в схожем порядке поэтому общей последовательности форм жизни; этот распорядок мог бы превратно появиться взыскательно параллельным, тем не наименее виды не были бы полностью схожими в кажущихся надлежащими друг другу ярусах обеих государств. О родстве вымерших видов меж собой и с сейчас живущими формами. Остановим сейчас наше интерес на обоюдном родстве вымерших и сейчас живущих видов. Все они группируются в немногие необъятные классы, и этот факт сходу объясняется принципом общности происхождения. Чем античное какая-нибудь форма, тем более, как сплошное правило, она различается от сейчас живущих форм. Но вымершие виды, как уже издавна увидел Бакленд( buckland), имеютвсешансы быть все расположены или в имеющиеся сейчас группы, или в промежутки меж ними. Что вымершие формы жизни наполняют промежутки меж сегодняшними родами, семействами и отрядами, это совсем правильно; но так как это состояние нередко игнорируется или даже отказывается, нелишне изготовить некотороеколичество замечаний по этому поводу и привести некотороеколичество образцов. Если мы ограничимся лишь сейчас живущими или лишь вымершими видами 1-го и такого же класса, мы станем обладать далековато не настолько полные ряды, как те, какие выйдут, ежели объединить те и остальные в одну общую систему. В сочинениях проф. Оуэна мы непрерывно встречаем представление " обобщенные формы ", используемое к вымершим животным, а в сочинениях Агассица — представление " пророческие, или синтетические, типы "; эти определения демонстрируют, что такие формы вправду являются промежуточными или связующими звеньями. Другой знатный палеонтолог, г-н Годри( gaudry) показал самым светлым образом, что почтивсе из ископаемых млекопитающих, раскрытые им в Аттике, наполняют промежутки меж существующими родами. Кювье считал жвачных и толстокожих за два совсем разные отряда млекопитающих, но с тех пор было найдено столько ископаемых звеньев, что Оуэну довелось поменять всю классификацию и вместить неких толстокожих в один подотряд с жвачными; кпримеру, огромное отдаление, разделявшее свинью и верблюда, было заполнено градациями. Ungulata, или копытные четвероногие, разделяются сейчас на парнокопытные и непарнокопытные, но американская macrauchenia связывает до популярной ступени эти два огромные подразделения. Никто не будет отвергать, что гиппарион представляет промежуточное состояние меж сегодняшней лошадью и некими наиболее старыми копытными. Что за необычное соединительное звено в цепи млекопитающих представляет американский typotherium, — что и выражает данное ему проф. Жерве( gervais) имя, — форма, которую невозможно вместить ни в один из имеющихся отрядов. Сиреновые образуют совсем отдельную группу млекопитающих, и одной из самых восхитительных особенностей сейчас живущих дюгоня и ламантина является совершенное неимение задних конечностей, от которых не осталось даже рудимента; но и у ископаемого halitherium имеется, по словам проф. Флауэра( flower), окостеневшая бедренная кость, " сочленяющаяся с светло выраженной вертлужной впадиной таза ", и, таковым образом, это животное некотороеколичество близится к обычным копытным четвероногим, с которыми сиреновые сходны в остальных отношениях. Cetacea, или киты, шибко различаются от всех остальных млекопитающих, но третичные zeuglodon и squalodon, помещенные некими естествоиспытателями в особенный независимый отряд, представляют, по понятию проф. Хаксли, реальных cetacea " и являются связующими звеньями с живущими в воде хищными ". Даже то обширное отдаление, какое есть меж птицами и пресмыкающимися, какоказалось, как показал лишь что вышеназванный естествоиспытатель, частично заполненным, и самым неожиданным образом, с одной стороны, страусом и ископаемым археоптериксом, а с иной стороны, ископаемым compsognathus — одним из представителей группы динозавров, заключающей в себе самых гигантских из всех наземных пресмыкающихся. По отношению к беспозвоночным Барранд — самый-самый высочайший престиж, на какой-никакой лишь мы можем сослаться, убеждает, что он с каждым днем все наиболее и наиболее утверждается в том мировоззрении, что желая палеозойские животные и имеютвсешансы, естественно, быть расположены в сейчас имеющиеся группы, они не были так явственно разграничены одна от иной, как разграничены сейчас. Некоторые создатели отрицали вероятность разглядывать какой-никакой бы то ни было вымерший вид или группу видов как промежуточные меж 2-мя сейчас живущими видами или группами видов. Если воспринимать под этим, что вымершая форма занимает по всем собственным признакам промежуточное состояние конкретно меж 2-мя сейчас живущими формами или группами, то такое противоречие, возможно, серьезно. Но в натуральной классификации почтивсе ископаемые виды непременно находятся меж сегодняшними видами и некие вымершие роды — меж сейчас живущими родами, даже меж родами, относящимися к разным семействам. Наиболее обычный вариант, вособенности по отношению к чрезвычайно разным группам, каковы, кпримеру, рыбы и пресмыкающиеся, станет, по-видимому, последующий: две группы в настоящее время отличаются 2-мя десятками признаков, античные формы их разнились меж собой наименьшим числом признаков, так что обе группы доэтого стояли некотороеколичество поближе одна к иной, чем сейчас. По всеобщему понятию, чем античное какая-нибудь форма, тем посильнее проявлена у нее расположение с поддержкой неких собственных признаков объединять меж собой группы, сейчас далековато отстоящие одна от иной. Это примечание, естественно, обязано касаться лишь к тем группам, какие подверглись глубочайшему изменению в движение геологических пор; но было бы тяжело обосновать верность этого представления, так как и сейчас обретают время от времени еще поныне имеющееся животное, как кпримеру lepidosiren, обнаруживающее симптомы родства с чрезвычайно далековато стоящими группами. Однако, ежели мы сравним старых пресмыкающихся и земноводных, старых рыб, старых головоногих моллюсков и эоценовых млекопитающих с наиболее новыми формами тех же классов, мы обязаны станем предположить, что имеется порция правды в этом замечании. Посмотрим сейчас, как эти различные факты и выводы согласуются с теорией общности происхождения, сопровождаемого трансформацией. Так как этот вопрос некотороеколичество труден, то я попрошу читателя обратиться к диаграмме, помещенной в iv голове. Предположим, что буквы, напечатанные курсивом и с цифрами, представляют роды, а пунктирные полосы, от них дивергировавшие, — виды всякого рода. Диаграмма эта очень элементарна — она рисует только чрезвычайно немногие роды и чрезвычайно немногие виды, но это для нас нетакуживажно. Пусть горизонтальные полосы означают последовательные геологические формации, и все формы, помещенные ниже самой верхней полосы, пусть рисуют собой формы вымершие. Три сейчас имеющихся рода a14, q14, р14 образуют маленькое семейство, b14 и f14 — близкородственное семейство или подсемейство, а о14, е14, т14 — третье семейство. Эти три семейства совместно со многими вымершими родами, стоящими на различных родословных чертах, дивергируют от родоначальной формы( А), сочиняют отряд, поэтому что все они обязаны были наследовать что-то сплошное от собственного старого предка. По принципу неизменной склонности к дивергенции признаков, для иллюстрации которого и была приведена эта диаграмма, чем новее какая-нибудь форма, тем наиболее она станет, вообщем разговаривая, различаться от собственного старого предка. Отсюда ясно то правило, что более античные ископаемые более различаются от сейчас имеющихся форм. Мы не обязаны, но, мыслить, что дивергенция признаков — что-то неминуемое; она зависит лишь потому, что потомкам какого-либо вида удается завладеть почтивсе и различные места в экономии природы. Таким образом, полностью можетбыть, как мы это видели на образце неких силурийских форм, что вид может возобновлять родное наличие, чуть-чуть модифицируясь, в связи со слабыми сменами в критериях его жизни, и все же сохранит в расширение большого периода времени одни и те же общие симптомы. Это изображено на диаграмме буквой f14. Все бессчетные формы, вымершие и инновационные, происшедшие от( А), образуют, как было подмечено больше, один отряд, и этот отряд, благодаря неизменным последствиям вымирания и дивергенции признаков, разделился на разные подсемейства и семейства, а из них некие продолжают быть до реального времени. При рассмотрении данной диаграммы разрешено созидать, что три сегодняшних семейства на самой верхней полосы стали бы наименее разграниченными, ежели бы почтивсе из вымерших форм, какие, как мы надеемся, погребены в последовательных формациях, были раскрыты в различных местах в неких точках в нижней доли серии. Если бы, кпримеру, были раскрыты роды а1, а5, а10, f8, т3, m6, т9, эти три семейства оказались бы так тесновато связанными друг с ином, что они, возможно, были бы объединены в одно огромное семейство, аналогично тому, как это приключилось с жвачными и некими толстокожими. И все же тот, кто отказывается разглядывать вымершие роды в качестве промежуточных, связывающих, таковым образом, сейчас живущие роды 3-х семейств, может быть частично прав, поэтому что они оказываются промежуточными не конкретно, но длинным и обходным методом чрез почтивсе чрезвычайно разные формы. Если бы почтивсе вымершие формы были раскрыты больше одной из средних горизонтальных рядов, или геологических формаций, кпримеру больше no. Yi, и ни одна не была открыта ниже данной полосы, то лишь два семейства( конкретно находящиеся слева, а14 и пр. и b14 и пр.) соединились бы в одно, и тогда осталось бы два семейства, какие оказались бы наименее разграниченными, чем до открытия ископаемых. И опять-таки, ежели допустить, что три семейства, заслуживающие на верхней полосы и заключающие в себе 8 родов( от а14 по m14), различаются одно от иного полудюжиной принципиальных признаков, то те семейства, какие существовали в период, означенный цифрою vi, наверняка отличались одно от иного наименьшим числом признаков, поэтому что в этот ранний период собственного развития они обязаны были в наименьшей ступени увернуться от собственного всеобщего предка. Таким образом, античные и вымершие роды оказываются часто по собственным признакам в большей или наименьшей ступени промежуточными меж их измененными потомками или меж их побочными родственниками. В природе этот процесс обязан быть несоизмеримо труднее, чем это изображено диаграммой, поэтому что группы были многочисленнее, они обязаны были быть далековато не одинаковое время и модифицироваться в очень разной ступени. Так как у нас имеется лишь крайний том геологической летописи, да и тот в чрезвычайно разрозненном облике, то мы и не владеем нималейшего права полагать, за исключением только редких случаев, на вероятность пополнить огромные пробелы в натуральной системе и таковым образом объединить отдельные семейства или отряды. Все, что мы владеем преимущество ждать, объединяется к последующему: группы, подвергшиеся в популярные геологические периоды глубочайшей трансформации, обязаны в наиболее старых формациях торчать некотороеколичество поближе друг к другу, и античные представители групп обязаны были наименее отличаться меж собой некими из собственных признаков, чем сегодняшние представители данных же групп; а это, по единодушному свидетельству наших наилучших палеонтологов, случается очень часто. Таким образом, главнейшие факты, касающиеся обоюдного родства вымерших форм жизни меж собой и с сейчас живущими формами, удовлетворительно объясняются теорией общности происхождения методом трансформации. А меж тем они совсем необъяснимы ни с какой-никакой иной точки зрения. С точки зрения данной же теории разумеется, что фауна какого-либо огромного периода в летописи земли станет по собственному всеобщему нраву промежуточной меж фаунами, ей предшествовавшей и за ней последовавшей. Так, виды, жившие на vi большущий стадии происхождения, обозначенной на диаграмме, были измененными потомками тех, какие жили на v стадии, и родоначальниками тех, какие еще более модифицировались на vii стадии, следственно, они чуть ли не будут практически промежуточными по собственным признакам меж наиболее ранними и наиболее поздними формами жизни. Мы обязаны, но, воспринимать во интерес совершенное исчезновение неких предшествующих форм, переселение в данную область новейших форм из остальных областей и важную ступень трансформаций за время длительных пустых интервалов меж последовательными формациями. За данными ограничениями фауна всякого геологического периода непременно промежуточна меж фаунами предшествующей и следующей. Я приведу лишь один образчик, а конкретно: девонские ископаемые, когда эта система была впервыйраз открыта, были палеонтологами сходу признаны промежуточными по собственным признакам меж ископаемыми лежащей больше каменноугольной и лежащей ниже силурийской систем. Но любая фауна не обязана быть обязательно промежуточной в серьезном значении слова, так как промежутки времени, протекавшего меж последовательными формациями, могли быть и не одинаковы. То событие, что некие роды представляют изъятие из этого критерии, не противоречит правде такого расположения, что фауна всякого периода в целом является по собственным признакам практически промежуточной меж предшествующей и следующей фаунами. Например, когда д-р Фокнер разместил виды мастодонтов и слонов в два ряда: в один — по их обоюдному родству и в иной — по периодам их существования, то оказалось, что эти два ряда не согласуются меж собою в расположении форм. Виды с последними признаками оказываются и не самыми старыми, и не самыми новыми, а виды с промежуточными признаками не занимают промежуточного места по возрасту. Но допустим на минутку, что в этом и в остальных схожих вариантах мы владеем четкие данные о времени главного появления и исчезновения видов, что далековато нет на самом деле; мы все же не владеем основания мыслить, что поочередно возникавшие формы обязаны обязательно и быть в движение соответственных интервалов времени. Более старая форма могла в неких вариантах быть существенно подольше, чем форма, появившаяся где-либо позднее, тем наиболее ежели это наземные формы, населяющие обособленные области. Вслед за крупными формами поймем небольшие: ежели мы расположим главнейшие сейчас живущие и вымершие расы семейного голубя в ряд по их родству, то такое размещение не станет полностью согласовываться с той последовательностью во времени, в какой-никакой эти породы были выведены, и еще наименее с распорядком их исчезновения; в самом деле, родоначальный скалистый голубь есть до сих пор, а почтивсе вариации, промежуточные меж скалистым и почтовым голубем, вымерли, и почтовые голуби, занимающие по существенному признаку — длине клюва — последнее пространство, появились ранее, чем короткоклювые турманы, какие в этом отношении занимают в предоставленном ряду противоположное пространство. Заключение о том, что органические останки какой-либо промежуточной формации являются в популярной ступени промежуточными по собственному нраву, стоит в узком соотношении с защищаемым всеми палеонтологами фактом, что ископаемые из 2-ух последовательных формаций наиболее тесновато соединены меж собой, чем ископаемые 2-ух отдаленных друг от друга формаций. Пикте приводит отлично узнаваемый образчик всеобщего схожести органических остатков в разных ярусах молочный формации, приэтом виды в каждом ярусе разны. Этот факт сам по себе, в силу его всеобщности, принудил проф. Пикте заколебаться в его убежденности в том, какбудто виды неизменяемы. Тот, кто знаком с распространением сейчас живущих видов на земном шаре, это недалёкое схожесть разных видов в 2-ух вблизи последующих одна за другою формациях не будет разъяснять тем, что физиологические условия старых областей оставались практически схожими. Нужно держатьвголове, что формы жизни, по последней мерке населяющие моря, претерпели конфигурации практически сразу по всему свету и, следственно, при совсем разных климатах и критериях. Припомним интересные климатические превратности плейстоценового периода, заключающего и всю ледниковую эру, и заметим, как недостаточно они повлияли на видовые формы жителей моря. С точки зрения теории общности происхождения совсем ясно, что ископаемые останки из вблизи последующих одна за иной формаций тесновато меж собой соединены, желая и относятся к разным видам. Так как скопление всякой формации нередко прерывалось и так как меж последовательными формациями есть огромные пробелы, то, как я пробовал представить в предшествующей голове, мы не можем и полагать отыскать в какой-либо одной или в 2-ух формациях все промежуточные вариации меж видами, появившимися в начале и в конце данных периодов; но после таковых перерывов, чрезвычайно длительных, ежели мерить их годами, и не чрезвычайно длительных, ежели мерить их геологически, мы можем отыскать близкородственные формы или, как их именуют некие создатели, замещающие виды, и их мы вправду обретаем. Одним однимсловом, мы обретаем конкретно такие подтверждения медлительных чуть уловимых мутаций( mutations) видовых форм, какие мы владеем преимущество ждать. О ступени развития старых форм сравнимо с сейчас живущими. Мы уже видели в iv голове, что ступень дифференциации и квалификации долей органического существа, достигшего зрелости, является, как разрешено считать, лучшим показателем ступени его достоинства или вышины. Равным образом мы видели, что квалификация долей служит плюсом для всякого существа; благодарячему натуральный подбор владеет расположение делать компанию всякого существа наиболее спец и абсолютной и в этом значении наиболее высочайшей; наравне с этим натуральный подбор может сберечь почтивсе существа с обычный и неусовершенствованной структурой, приспособленные к обычным условиям жизни, и в неких вариантах даже может снижать или упрощать компанию, что делает такие упрощенные существа лучше адаптированными к новеньким условиям их жизни. Новые виды превосходили собственных предшественников в силу другого и наиболее всеобщего пути, а конкретно в борьбе за жизнь они одерживали вершина над давними формами, с которыми им доводилось соперничать. Мы можем закончить отсюда, что ежели бы при погодных критериях, практически схожих, эоценовым жителям земного шара довелось соперничать с современными жителями, крайние победили и истребили бы первых, аналогично тому как эоценовые — вторичных и вторичные — палеозойских. Таким образом, и в силу этого главного аспекта, а конкретно победе в сражению за жизнь, а втомжедухе в силу аспекта квалификации органов новейшие формы обязаны быть, сообразно с теорией натурального отбора, больше старых. Так ли это на самом деле? Огромное большаячасть палеонтологов ответило бы на это утвердительно, и, видится, этот протест необходимо признать преданным, желая и тяжело это обосновать. Нельзя полагать суровым противоречие против этого вывода то событие, что некие brachiopods недостаточно модифицировались со времени очень отдаленной геологической эры и что некие наземные и пресноводные моллюски остались практически теми же самыми с такого времени, когда, как мы знаем, они впервыйраз возникли. Не представляет непреодолимого затруднения и то, что foraminifera, по утверждению д-ра Карпентера( carpenter), не прогрессировали в собственной организации даже со времени лаврентьевской эры, поэтому что некие организмы обязаны остаться адаптированными к обычным условиям жизни, а какие же организмы имеютвсешансы быть лучше к ним приспособлены, чем эти низкоорганизованные protozoa? Возражения, такие вышеуказанным, были бы фатальными для моей теории, ежели бы поднятие организации предполагалось ею как нужное ограничение. Равным образом они были бы фатальными, ежели бы разрешено было обосновать, что, кпримеру, вышеназванные foraminifera впервыйраз возникли в лаврентьевскую эру или вышеупомянутые foraminifera в кембрийскую эру, поэтому что тогда не было бы довольно времени для заслуги данными организмами той ступени развития, какой-никакой они добились в эти эры. Но раз они добились предоставленной ступени развития, с точки зрения теории натурального отбора совершенно нет необходимости, чтоб они продолжали развиваться далее, желая они и обязаны в каждую последующую эру чуть-чуть модифицироваться, чтоб сдерживать свои места при слабых сменах в их критериях. Приведенные больше отрицания тесновато зависят от вопроса, знаем ли мы вправду, как стар наш мир и в какие периоды разные формы жизни впервыйраз являлись; об этом разрешено еще немало полемизировать. Подвинулась ли вправду организация в целом — неувязка во почтивсех отношениях очень непростая. Геологическая летопись, неполная и в отношении всех периодов, не простирается до настолько отдаленных пор, чтоб найти с несомненною ясностью, что в расширение популярной нам летописи решетка организация существенно подвинулась. Даже и в настоящее время, осматривая представителей 1-го и такого же класса, натуралисты не согласны меж собой в том, какие формы следует полагать высшими. Так, одни считают селахий, или акул, высшими представителями рыб, поэтому что они некими необходимыми чертами строения приближаются к пресмыкающимся; остальные считают высшими костистых рыб. Ганоидных рыб устанавливают меж селахиями и костистыми; крайние в настоящее время представляют группу, по числу форм существенно преобладающую, но ранее существовали одни лишь селахии и ганоидные; и в предоставленном случае мы можем решить, увеличились или деградировали рыбы в собственной организации, лишь сообразно с тем, какой-никакой аспект вышины организации мы пожелаем выбрать. Попытки ассоциировать в отношении вышины организации представителей разных типов совсем безнадежны; кто решит, больше ли каракатица, чем пчела, — это насекомое, которое Большой фон Бэр считал " практически больше организованным, чем рыбы, желая по иному типу ". В трудной борьбе за жизнь полностью возможно, что ракообразные, не чрезвычайно высокоорганизованные в пределах собственного класса, могли бы победить головоногих — высших моллюсков; и такие ракообразные, желая и не высокоразвитые, обязаны быть установлены очень приподнято в ряду беспозвоночных животных, ежели расценивать их с поддержкой самого убедительного из всех испытаний — закона борьбы. Помимо данных присущих самому предмету проблем в решении вопроса о том, какие формы более увеличились в собственной организации, мы не обязаны ассоциировать одних лишь высших представителей какого-нибудь класса, существовавших в два каких-нибудь периода, желая непременно, это — принципиальный и, может быть, самый-самый принципиальный вещество при подведении результатов; но мы обязаны ассоциировать всех представителей, низших и высших, за два данных периода. В некую старую эру многочисленными были высшие и низшие моллюски, конкретно головоногие и плеченогие; в настоящее время обе эти группы шибко сократились, меж тем как остальные, промежуточные по организации, существенно возросли по количества; вследствие этого некие натуралисты держатся такого представления, что моллюски достигали доэтого наиболее высочайшего развития, чем сейчас; но и в выгоду противного представления разрешено привести еще наиболее веский аргумент, а конкретно мощное ограничение плеченогих и тот факт, что наши сегодняшние головоногие желая и немногочисленны, но наиболее приподнято организованы, чем их античные представители. Мы обязаны втомжедухе ассоциировать условное численность высших и низших классов за два каких-то периода для всей земной поверхности; ежели, кпримеру, в настоящее время есть 50 тыщ разных форм позвоночных животных и ежели бы мы знали, что в некий бывший период было их лишь 10 тыщ, мы могли бы глядеть на это повышение числа форм в высшем классе, предполагающее огромное ограничение числа низших форм, как на решительное поднятие организации во всем мире. Мы зрим отсюда, как неизлечимо тяжело при таковых очень трудных отношениях ассоциировать с совершенной правильностью условную высоту организации не полностью натуральных фаун последовательных периодов. Мы еще светлее оценим эту трудность, уча некие сейчас имеющиеся фауны и флоры. Необыкновенная быстрота, с какой-никакой европейские формы распространились в недавнее время в Новой Зеландии и завладели места, занятые ранее туземными формами, дает нам преимущество мыслить, что ежели бы все животные и растения Великобритании были водворены в Новой Зеландии, очень почтивсе английские формы со порой полностью натурализовались бы там и вытеснили бы почтивсе туземные формы. С иной стороны, чуть ли хоть один житель южного полушария одичал где-либо в Европе; исходя из этого факта, мы владеем совершенное базу колебаться в том, чтоб новозеландские формы, будучи все водворены в Великобритании, могли в малость значимом числе завладеть места, занятые сейчас нашими русскими растениями и животными. С данной точки зрения формы из Великобритании стоят больше в ряде, чем новозеландские. И, неглядя на это, самый-самый сведущий естествоиспытатель, изучивший виды той и иной страны, не мог бы предугадывать такового итога. Агассиц и некие остальные компетентные арбитра говорят, что античные животные сходны до популярной ступени с зародышами современных животных такого же самого класса и что геологическая последовательность вымерших форм практически параллельна с эмбриологическим развитием форм сегодняшних. Такой взор потрясающе согласуется с нашей теорией. В одной из следующих глав я стараюсь представить, что зрелая форма различается от собственного зародыша вследствие тех вариантов, какие наступают уже не в самом раннем возрасте и возникают в унаследованном облике в соответствующем возрасте. Этот процесс, желая он и оставляет зародыш практически без конфигураций, непрерывно накапливает в последовательных поколениях все огромные и огромные отличия у зрелых. Таким образом, зародыш представляет собой как бы сохраняемый природой портрет бывшего и наименее измененного состояния вида. Возможно, что это состояние правильно, но чуть ли разрешено станет его когда-либо обосновать. Если, кпримеру, мы зрим, что древнейшие популярные нам млекопитающие, пресмыкающиеся и рыбы непременно принадлежат к современным классам данных животных, желая некие из данных старых форм некотороеколичество наименее различаются друг от друга, чем сегодняшние обычные представители тех же самых групп, безуспешно было бы находить животных с общими эмбриологическими чертами позвоночных, покуда не раскрыты состоятельные ископаемые круги немало ниже самых нижних кембрийских слоев, но на это изобретение недостаточно веры. О сукцессии [9] одних и тех же типов в пределах одних и тех же областей в движение позднейших третичных периодов. Уже немало лет обратно м-р Клифт( clift) показал, что ископаемые млекопитающие из австралийских пещер близкородственны сейчас живущим сумчатым этого континента. В Южной Америке даже неискушенный наблюдатель замечает такие же соотношения при облике найденных в различных местностях Ла-Платы кусочков огромного панциря, аналогичного панцирю броненосца; проф. Оуэн поразительнейшим образом доказал, что крупная дробь ископаемых млекопитающих, погребенных там в таком изобилии, относится к южноамериканским типам. Эти соотношения обнаруживаются еще светлее в замечательной коллекции ископаемых костей, собранной г-ми Ландом( lund) и Клаусеном( clausen) в пещерах Бразилии. Эти факты изготовили на меня такое мощное воспоминание, что в 1839 и 1845 гг. я выступил жарким защитником этого " закона сукцессии типов ", " этого необычного соотношения меж отжившим и продолжающим существовать на одном и том же континенте ". Впоследствии проф. Оуэн распространил то же обобщение и на млекопитающих Старого Света. Тот же самый-самый закон раскрывается и в данных этим создателем реставрациях вымерших гигантских птиц Новой Зеландии. Мы зрим его втомжедухе и на птицах из бразильских пещер. М-р Вудуард( woodward) показал, что этот закон применим и к морским моллюскам, но благодаря широкому распространению большинства моллюсков он не так светло на них находится. Можно сориентировать еще и остальные случаи, кпримеру соответствие меж вымершими и сейчас живущими пресноводными моллюсками Мадейры или меж вымершими и сейчас живущими полупресноводными моллюсками Арало-Каспийского моря. Но что конкретно выражает собой этот превосходный закон сукцессии одних и тех же типов в пределах одних и тех же областей? Нужно быть чрезвычайно увереннымвсебе, чтоб, сравнив сегодняшний климат Австралии и долей Южной Америки под той же широтой, отважиться, с одной стороны, разъяснить несходство жителей данных 2-ух континентов различием телесных критерий, а с иной стороны, сходством критерий разъяснить наличие тех же самых типов на каждом континенте в позднейшие эры третичного периода. Нельзя втомжедухе справляться на то, что есть истинный закон, по которому сумчатые обязаны были основным образом или только создаться в Австралии, или что неполнозубые и остальные американские типы обязаны были создаться лишь в Южной Америке. Известно таккак, что Европа в античные эпохи была населена многочисленными сумчатыми, а в упомянутых больше сочинениях я показал, что в Америке закон распространения наземных млекопитающих доэтого был другой, чем сейчас. Северная Америка обнаруживала доэтого мощное схожесть с современным нравом южной пятидесятипроцентов континента, и южная половина континента находилась доэтого в наиболее узком, чем сейчас, родстве с северной половиной. Подобным же образом из открытий Фолкнера и Котли( cautley) мы знаем, что северная Индия по фауне млекопитающих находилась в давние эпохи в наиболее узкой, чем сейчас, связи с Африкой. Можно привести подобные факты и сравнительно распространения морских животных. Теория общности происхождения, сопровождаемая модификациями, сходу разъясняет Большой закон продолжительно продолжающейся, но не абсолютной сукцессии одних и тех же типов в пределах одних и тех же областей; благодарячему жители всякой доли света, естественно, будут обладать расположение бросать в той же области близкородственных, но до некой ступени измененных отпрысков в движение ближайшего последующего периода времени. Если жители 1-го континента доэтого шибко отличались от жителей иного, то и их измененные отпрыски продолжают различаться практически втомжедухе и в той же ступени. Но по истечении чрезвычайно длинных интервалов времени и после огромных географических смен, допускающих в значимых размерах обоюдное переселение, формы наиболее слабые будут вытеснены доминирующими формами и в итоге не станет ничто постоянного в распространении органических существ. Может быть, кто-либо спросит в шутку, дозволяю ли я, что мегатерий и остальные схожие ему большие чудовища, жившие доэтого в Южной Америке, оставили после себя ленивца, броненосца и муравьеда как собственных выродившихся отпрысков. Это ни на минутку не может быть допущено. Эти огромные чудовища вполне вымерли и не оставили потомства. Но в пещерах Бразилии было найдено немало вымерших видов, вблизи похожих по величине и по всем иным признакам с видами, живущими еще и сейчас в Южной Америке, и некие из данных ископаемых могли быть действительными предками сейчас живущих видов. Не следует забрасывать, что, сообразно нашей теории, все виды 1-го и такого же рода сущность отпрыски какого-либо 1-го вида; так что, ежели в какой-либо геологической формации найдено 6 родов, имеющих любой по восьми видов, и в последующей за ней формации — 6 остальных недалёких или замещающих родов с тем же числом видов в каждом, мы можем закончить отсюда, что в общем лишь один вид всякого из наиболее старых родов оставил измененных отпрысков, какие и образуют новейшие роды, заключающие в себе различные виды; остальные же 7 видов всякого старого рода вымерли и не оставили потомства. Возможен и иной, более обычный вариант: два или три вида лишь в 2-ух или 3-х из 6 старых родов стают родоначальниками новейших родов, а остальные виды данных родов и остальные цельные роды совсем пропадают. В отрядах, какие клонятся к упадку и в которых замечается ограничение числа родов и видов, как у американских неполнозубых, еще наименьшее количество родов и видов оставляет измененных кровных отпрысков. короткий ликбез предшествующей и подлинной головы. Я пробовал представить, что геологическая летопись в высшей ступени неполна; лишь маленькая дробь земного шара кропотливо изучена геологами; лишь некие классы органических существ в изобилии сохранились в ископаемом состоянии; количество как экземпляров, так и видов, сохраняющихся в наших музеях, совсем ничтожно по сравнению с числом поколений, сменявших друг друга в расширение одной формации; так как опускание является практически нужным условием для скопления осадков, состоятельных различными ископаемыми видами и довольно массивных, чтоб противостоять грядущему разрушению, то меж нашими последовательными формациями обязаны были течь огромные промежутки времени; исчезновение обязано было доминировать в периоды опускания, а варианты — в периоды поднятия и что монументы крайних периодов сохранились наименее много; любая отдельная формация не отлагалась постоянно; длительность всякой формации, возможно, кратка сравнимо со средней длительностью видовых форм; передвижения игрались главную роль в главном появлении новейших форм в какой-либо области и формации; обширно распространены те виды, какие более нередко менялись и более нередко давали правило новеньким видам; вариации сначало были локальными; и, вконцеконцов, желая любой вид и обязан был войти чрез бессчетные переходные стадии, периоды, в расширение которых любой вид подвергался трансформации, желая и бессчетные, и длительные, ежели мерить их годами, были, возможно, непродолжительны по сравнению с теми временами, в движение которых любой вид оставался в постоянном состоянии. Эти предпосылки, совместно взятые, в значимой мерке разъясняют, отчего мы, желая и обретаем почтивсе звенья, все-же не обретаем тех бесчисленных видов, какие связывали бы совместно незаметными градуальными шагами все вымершие и имеющиеся формы. Следует втомжедухе непрерывно обладать в виду, что способная нам столкнуться связывающая разновидность меж 2-мя формами может быть сочтена за новейший и независимый вид, ежели лишь не получилось вернуть всю цепь переходов, поэтому что невозможно ратифицировать, какбудто у нас имеется беспроигрышный аспект, по которому разрешено распознавать виды от видов. Кто не согласится признать неполноту геологической летописи, тот вправе отвергнуть и всю мою концепцию. Действительно, он безуспешно станет требовать, где те бесчисленные переходные звенья, какие обязаны были в прошедшие эпохи объединять близкородственные или замещающие виды, найденные в последовательных ярусах одной и той же большущий формации? Он не поверит, что большие промежутки времени обязаны были течь меж нашими последовательными формациями; он не направил интереса на ту главную роль, какую игрались передвижения по отношению к формациям какой-либо одной большой области, кпримеру Европы; он может упорно ориентировать на видное, желая нередко только обманчивое, неожиданное возникновение цельных групп видов. Он может спросить, где же останки данных бесчисленных организмов, какие обязаны были быть задолго до отложения кембрийской системы? Мы знаем сейчас, что по последней мерке одно животное наверняка тогда было; но я могу ответствовать на этот крайний вопрос лишь тем предположением, что там, где сейчас расстилаются наши океаны, они существовали в движение большого периода времени, и что там, где сейчас находятся наши колеблющиеся континенты, они находились со времени истока кембрийской системы; но задолго до данной эры мир представлял совсем другую картину, и древнейшие континенты, сложенные из формаций наиболее старых, чем все нам популярные, сохранились сейчас лишь в облике остатков в метаморфизированном состоянии или до сих пор еще погребены под океаном. Не полагая данных проблем, остальные главные и управляющие факты палеонтологии потрясающе согласуются с теорией общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, средством варианты и натурального отбора. Мы можем, таковым образом, взятьвтолк, отчего новейшие виды появляются медлительно и поочередно; отчего виды разных классов не меняются непременно все совместно или одинаково скоро, или в схожей ступени, и, но, с течением времени все до популярной ступени претерпевают трансформацию. Вымирание старых форм является практически неминуемым следствием происхождения новейших форм. Мы можем взятьвтолк, отчего вид, раз исчезнувший, никогда не возникает снова. Группы видов медлительно растут в числе и есть в движение неодинаковых периодов времени, поэтому что процесс трансформации непременно обязан идти медлительно и зависит от почтивсех трудных критерий. Доминирующие виды, относящиеся к широким и преобладающим группам, имеют тенденцию бросить почтивсех измененных отпрысков, какие образуют новейшие подгруппы и группы. Как лишь они образовались, виды наименее мощных групп, как унаследовавшие от всеобщего предка некое несовершенство, обнаруживают тенденцию вымирать все совместно и не бросить измененного потомства на земле. Но конечное исчезновение целой группы видов было времяотвремени чрезвычайно медленным вследствие треволнения немногих отпрысков, продолжительно остающихся в защищенных и изолированных местностях. Если какая-нибудь группа совсем пропала, она не возникает снова, поэтому что цепь поколений прервана. Мы можем взятьвтолк, отчего доминирующие формы, известные обширно и дающие величайшее количество видов, имеют слабость населить мир недалёкими к ним, но измененными потомками, и эти крайние традиционно с успехом вытесняют группы, уступающие им в борьбе за наличие. Вследствие этого после длительных интервалов времени видится, какбудто органическое народонаселение земного шара подвергалось изменению сразу. Мы можем взятьвтолк, отчего все формы жизни, античные и инновационные, все совместно образуют немногие огромные классы. Мы можем взятьвтолк, благодаря неизменной склонности к дивергенции признаков, отчего чем античное какая-нибудь форма, тем наиболее она, вообщем разговаривая, различается от сейчас живущей; отчего античные и вымершие формы нередко расположены наполнять промежутки меж сейчас существующими формами, времяотвремени связывая в одно единое две группы, считавшиеся ранее отдельными, но почаще лишь некотороеколичество более сближая их меж собой. Чем античное какая-нибудь форма, тем почаще она занимает состояние, в некой ступени промежуточное меж группами, сейчас самостоятельными, поэтому что чем античное форма, тем она ближе связана, а следственно, и наиболее аналогична с всеобщим предком групп, с тех пор далековато дивергировавших. Вымершие формы только изредка посещают промежуточными конкретно меж формами, сейчас существующими, но они промежуточны только длинным и окольным методом, идущим чрез разные остальные вымершие формы. Нам делается светлым, отчего органические останки из какой-либо промежуточной формации промежуточны и по собственным признакам. Обитатели решетка в любой последовательный период его летописи одолевали собственных предшественников в сражению за жизнь, в этом значении они больше собственных предшественников и их органы сделались в общем наиболее спец; в этом содержится разъяснение такого всеобщего представления, разделяемого настолько многими палеонтологами, что организация в целом прогрессировала. Вымершие и античные животные сходны до популярной ступени с зародышами наиболее поздних животных, принадлежащих к тем же классам, и этот замечательный факт приобретает обычное разъяснение сообразно нашей теории. Последовательность одних и тех же типов строения в одних и тех же областях в позднейшие геологические периоды перестает быть неясной и делается понятной на основании принципа наследственности. Итак, ежели геологическая летопись так неполна, как почтивсе задумываются, а разрешено по последней мерке ратифицировать, что невозможно защищать ее полноту, то ключевые отрицания против теории натурального отбора в значимой ступени ослабляются или пропадают. С иной стороны, все ключевые законы палеонтологии светло, как мне видится, свидетельствуют, что виды произошли методом обыденного зарождения, приэтом старые формы вытеснялись новыми и улучшенными формами жизни — данными продуктами Вариации и Выживания более приспособленного. Глава xii. Географическое распределение Современное распределение не может быть объяснено различием в телесных критериях. — Значение преград. — Родство органических форм 1-го и такого же материка. При исследовании распространения органических существ на поверхности земного шара нас поражает доэтого только тот превосходный факт, что ни схожесть, ни различия меж жителями различных областей не имеютвсешансы быть полностью объяснены климатическими и иными физиологическими критериями. В крайнее время к такому заключению пришел практически любой из занимавшихся этим вопросом. И чтоб обосновать его верность, практически довольно образца, воображаемого одной Америкой. Так, ежели мы исключим полярную и северную умеренную области, все создатели согласятся, что в числе самых главных подразделений в географическом распространении представляются Новый и Старый Свет, желая, странствуя по обширному Американскому материку, начиная с центральных долей Соединенных Штатов и заканчивая его более южным пт, мы сталкиваемся с самыми различными критериями практически при хотькакой температуре: влажными областями, безводными пустынями, высокими горами, травянистыми равнинами, лесами, болотами, озерами и крупными реками. Вряд ли имеется таковой климат или ограничение в Старом Свете, которому не нашлось бы соответствующего в Новом, по последней мерке так, как это нужно для 1-го и такого же вида. Несомненно, в Старом Свете разрешено сориентировать малые области наиболее жаркие, чем в Новом, но их фауна не различается от фауны окружающих областей, так как изредка группа организмов случается приурочена к маленький области, отличающейся типичными критериями лишь в слабенькой ступени. И неглядя на этот совместный параллелизм в телесных критериях Старого и Нового Света, как велико отличие меж их популяцией! В южном полушарии, сопоставляя необъятные места суши в Австралии, Южной Африке и на западе Южной Америки меж 25 и 35° широты, разрешено отыскать области, до крайности подобные по всем собственным телесным условиям, и в то же время чуть ли разрешено сориентировать три наиболее разные фауны и флоры. Кроме такого, сравните две группы форм Южной Америки, к югу от 35° широты и к северу от 25° широты, следственно, разделенные места в 10° широты и подвергающиеся очень разным условиям; мы найдем, тем не наименее, что они несоизмеримо ближе соединены друг с ином, чем с формами Австралии и Африки, обитающими практически в тех же самых погодных критериях. Аналогичные факты разрешено привести и для жителей морей. При нашем общем обзоре иной принципиальный факт поражает нас: различного рода преграды или препятствия для вольной передвижения находятся в самой узкой и принципиальной связи с различиями меж формами из различных областей. Мы усматриваем это в глубочайшем различии практически у всех наземных форм Нового и Старого Света; изъятие сочиняют северные доли, где материки практически объединяются и где при некотороеколичество другом климате могла происходить вольная миграция северных умеренных форм, аналогично тому, как это проистекает сейчас лишь для фактически полярных форм. Тот же факт находится и в глубочайшем различии меж жителями Австралии, Африки и Южной Америки, взятыми на одной и той же широте, так как эти страны постоянно изолированы друг от друга как лишь можетбыть. Таким образом, мы сталкиваемся с тем же фактом на каждом материке; в частности, на противоположных гранях больших и постоянных горных цепей, широких монастырь, даже огромных рек мы обретаем разные формы; но так как горные цепи, пустоши и пр. не так непроходимы, как океаны, делящие материки, и, по всему вероятию, есть не настолько длительное время, то разница в данных вариантах еще меньше, чем разница меж разными материками. Обращаясь к океану, мы сталкиваемся с тем же законодательством. Морские жители восточных и западных берегов Южной Америки разны, исключая немногих общих обоим берегам моллюсков, ракообразных и иглокожих; но д-р Гюнтер нетакдавно показал, что на противоположных берегах Панамского перешейка проживает возле 30% одних и тех же рыб, что принудило натуралистов допустить, что перешеек был прежде проходим. На запад от берегов Америки тянется обширное место раскрытого океана, где нет ни 1-го острова, на котором могли бы осесть переселенцы; в этом случае мы встречаемся с преградой иного рода, и, как быстро минуем ее, на восточных островах Тихого океана встречаем иную и крометого совсем хорошую фауну. Таким образом, три морские фауны распространены в северном и южном направлениях синхронно друг другу и неподалеку одна от иной в соответственных погодных критериях, но, будучи разделены друг от друга непреодолимыми преградами, станет ли это суша или открытое море, они практически совсем разны. С иной стороны, направляясь еще дальше на запад от восточных островов тропических долей Тихого океана, мы не встречаем непреодолимых преград и обретаем или бесчисленные острова в качестве мест для поселения или постоянную береговую линию, покуда, вконцеконцов, не пересечем полушария и не подойдем к берегам Африки; и на всем этом широком пространстве мы не встречаем грубо разграниченных и разных морских фаун. Хотя чрезвычайно немногие морские животные общи трем вышеупомянутым соседним фаунам восточного и западного побережья Америки и восточных островов Тихого океана, но почтивсе рыбы попадают из Тихого в Индийский океан и почтивсе моллюски общи восточным островам Тихого океана и восточным берегам Африки, какие лежат практически под противоположными меридианами. Третий принципиальный факт, частично уже содержащийся в прошлых данных, состоит в родстве форм 1-го и такого же материка или моря, желая виды имеютвсешансы быть разны в различных местах и стациях. Это очень совместный закон, истинный бесчисленными образцами на каждом материке. Тем не наименее натуралист, странствуя, кпримеру, с севера на юг, постоянно поражается тем, как группы недалёких, но представляющих видовые отличия форм поочередно заменяют друг друга. Он слышит, что родные, но все-же различающиеся виды птиц имеют практически однообразный глас, наблюдает, что их гнезда чрезвычайно схожи, желая и не полностью сходны по постройке, и расцветка яиц практически схожа. Равнины, расстилающиеся у Магелланова пролива, населены одним видом rhea( южноамериканского страуса), а лежащие севернее равнины Ла-Платы — иным видом такого же рода, но не реальным страусом и не эму, сходными с теми, какие под той же широтой живут в Африке и Австралии. На тех же равнинах Ла-Платы мы зрим агути и вискашу — животных, чрезвычайно похожих по собственному виду жизни с нашими зайцами и кроликами и принадлежащих втомжедухе к отряду грызунов, но с грубо проявленным американским типом организации. Поднимаясь на высочайшие пики Кордильеров, мы обретаем нагорный вид вискаши; в водах вместо бобра и выхухоли мы встречаем коипу и канибару — грызунов американского типа. Можно привести бесчисленное оченьмного и остальных образцов. Так, на островах, лежащих у южноамериканского побережья, как бы ни были они разны в геологическом отношении, жители постоянно грубо выраженного южноамериканского типа, желая все они имеютвсешансы быть представлены типичными видами. Обращаясь к дальнему прошлому, мы обретаем, как это показано в предшествующей голове, американские типы доминирующими как на Американском материке, так и в южноамериканских морях. В данных фактах мы зрим глубокую органическую ассоциация, существующую во времени и пространстве на популярной площади суши или воды самостоятельно от телесных критерий. И не любознателен тот натуралист, который не задается вопросом, что значит эта ассоциация. Эта ассоциация имеется элементарно наследственность, та единственная фактор, которая, как мы это позитивно знаем, обусловливает образование организмов или совсем похожих, или, как это владеет пространство у видов, вблизи похожих. Несходство меж жителями различных областей может быть приписано их трансформации средством варианты и натурального отбора и, возможно, в наименьшей ступени определенному воздействию разных телесных критерий. Степень несходства зависит от такого, как была затруднена миграция доминирующих форм жизни из одной области в иную в наиболее или наименее отдаленные периоды, от параметров и количества предшествующих мигрантов и от воздействия одних жителей на остальных, водящего к сохранению разных трансформаций; обоюдное известие организмов в борьбе за жизнь, как это мною уже неодинраз отмечалось, является самым принципиальным из всех отношений. Отсюда — принципиальное смысл преград, задерживающих миграцию, чем дается время для медлительного процесса трансформации средством натурального отбора. Широко известные, обильные особями виды, какие одолели уже почтивсех соперников в собственных широких коренных областях, имеют втомжедухе лучшую вероятность для захвата новейших мест, когда они попадают в новейшие страны. На собственной новейшей отчизне они обязаны угодить в новейшие условия и нередко подвергаются предстоящей трансформации и улучшению; вследствие этого они встанут еще наиболее способными к победе и произведут группы измененных отпрысков. Основываясь на этом принципе наследственности и трансформации, разрешено взятьвтолк тот настолько обычный и отлично узнаваемый факт, что подразделения рода, цельные роды и даже семейства ограничены в собственном распространении одними и теми же областями. Как было подмечено в предшествующей голове, у нас нет никаких доказательств существования какого-нибудь закона предопределенного развития. Так как летучесть всякого вида имеется независимое качество и станет применено натуральным отбором только до тех пор, покуда оно здорово всякой особи в ее трудной борьбе за жизнь, то размер трансформации различных видов не может быть однородной. Если бы некотороеколичество видов после долговременной обоюдной конкуренции в их главный области полностью мигрировало в новейшую область, которая потом оказалась изолированной, то они были бы недостаточно подвержены трансформации, поэтому что ни миграция, ни изоляция сами по себе никоимобразом не воздействуют. Эти причины действуют лишь тем, что устанавливают организмы в новейшие дела друг к другу и в наименьшей ступени к окружающим их телесным условиям. Как мы видели в предшествующей голове, некие формы практически сохранили присущее им оригинальность со времени очень отдаленного геологического периода, буквально так же некие виды мигрировали на большие расстояния и недостаточно или совершенно не модифицированы. Согласно этим взорам, разумеется, что виды 1-го рода, желая бы населяющие наиболее отдаленные друг от друга доли света, обязаны были сначало вылезти из 1-го места, так как они произошли от всеобщего предка. По отношению к тем видам, какие в движение всех геологических периодов претерпели только незначительные трансформации, несложно обосновать, что они расселились из одной области, поэтому что на протяжении значимых географических и погодных смен, имевших пространство с древнейших пор, передвижения могли происходить практически в неограниченных размерах. Но во почтивсех остальных вариантах, когда мы владеем базу мыслить, что виды 1-го рода произошли в сравнимо недавнее время, это представляет значимые трудности. Точно так же разумеется, что особи 1-го и такого же вида, желая живущие сейчас в отдаленных друг от друга и изолированных областях, обязаны были расселиться из 1-го места, где сначало появились их предки, поэтому что, как это было объяснено, неописуемо, чтоб совсем подобные меж собой особи могли случится от родителей, принадлежавших к разным видам. Единые центры предполагаемого творения. Мы подошли к вопросу, который неоднократно обсуждался натуралистами, а конкретно: был ли сотворен любой вид в одном или нескольких местах на поверхности земного шара. Конечно, имеется немало случаев, когда чрезвычайно тяжело взятьвтолк, каким образом один и тот же вид мог мигрировать из какого-нибудь 1-го места в различные отдаленные и отделенные пункты, где его сейчас обретают. Тем не наименее простота философия, по которому любой вид образовался сначало в одной лишь области, пленяет наш ум. Кто отбрасывает это мировоззрение, тот отклоняет и vera causa обычного зарождения и последующей за ним передвижения и призывает на содействие волшебство. Всеми признано, что в большинстве случаев ареал всякого вида случается постоянным; и ежели растение или животное сталкивается в 2-ух пт, так отдаленных друг от друга или разделенных интервалом такового нрава, что разделяющее их место представляет барьер для передвижения, то таковой вариант выделяется как что-то примечательное и необыкновенное. Неспособность передвижения чрез обширное море выступает для наземных млекопитающих, может быть, светлее, чем для каждого иного органического существа, и все-же мы не обретаем ничто необъяснимого в пребывании одних и тех же млекопитающих в разных пт земного шара. Ни один геолог не наблюдает затруднения в том, что Британские острова имеют тех же четвероногих, что и остальная Европа, так как, без сомнения, они были прежде объединены друг с ином. Если же один и тот же вид может появиться в 2-ух различных пт, то отчего мы не обретаем ни 1-го млекопитающего, всеобщего Европе с Австралией или с Южной Америкой? Условия существования там и тут так схожи, что оченьмного европейских животных и растений натурализовалось в Америке и Австралии и некие аборигенные растения данных отдаленных пт северного и южного полушария схожи. Ответ на это, я размышляю, состоит в том, что млекопитающие не способны мигрировать чрез необъятные и разделенные места, тогда как некие растения сделали эту миграцию благодаря имеющимся у них разным средствам к расселению. Огромное и принципиальное смысл различных преград ясно лишь с той точки зрения, что большаячасть видов образовалось по одну сторону преграды и не могло переселиться на противоположную. Немногие семейства, почтивсе подсемейства, чрезвычайно почтивсе роды и еще большее количество видовых подразделений приурочены к единой области; несчитая такого, разными натуралистами подмечено, что более натуральные роды, т. е. такие, виды которых чрезвычайно тесновато соединены меж собой, обычно приурочены к одной области или, ежели имеют обширное распределение, то занимают постоянные области. Было бы чрезвычайно удивительно, ежели бы совсем противоположное этому наблюдалось в том случае, когда мы спустимся ступенью еще ниже в том же ряду, дойдем до особей 1-го и такого же вида, и внезапно они, по последней мерке с самого истока, не оказались бы приуроченными к одной области. Поэтому мне, как и почтивсем иным натуралистам, видится более потенциальным мировоззрение, по которому любой вид образовался сначало лишь в одной области и потом мигрировал отсюда так далековато, как это ему позволили его возможности к передвижения и существованию в критериях прошедшего и реального времени. Несомненно, имеется много случаев, когда мы не можем разъяснить, каким образом один и тот же вид мог угодить из 1-го пт в иной. Но географические и климатические смены, какие, наверняка, происходили в движение позднейших геологических периодов, могли прекратить сначало непрерывные области распространения почтивсех видов. Таким образом, мы обязаны рассмотреть, так ли многочисленны и так ли главны по собственному значению исключения из критерии о постоянной области распространения, чтоб это могло вынудить нас отрешиться от правдоподобного в силу общих суждений философия, что любой вид образовался в одной области и потом мигрировал отсюда как можетбыть далековато. Было бы до крайности утомительно обсуждать все те отдельные случаи, когда сейчас живущие виды занимают разные и обособленные места, и я ни на минутку не претендую на то, что в отношении почтивсех случаев может быть предложено какое-нибудь разъяснение. Но после неких подготовительных замечаний я осмотрю некотороеколичество более восхитительных групп фактов: во-первых, наличие 1-го и такого же вида на вершинах отдаленных друг от друга горных цепей и в различных местах арктической и антарктической областей; во-вторых( в последующей голове), обширное распределение пресноводных форм; и, в-третьих, наличие одних и тех же наземных видов на островах и на ближайших к ним материках, желая времяотвремени они разделены сотками миль раскрытого моря. Если наличие 1-го и такого же вида в отдаленных друг от друга и изолированных пт земного шара может быть во почтивсех вариантах объяснено миграцией всякого вида из одного места происхождения, и, принимая во интерес наше неведение прошлых погодных и географических смен, а втомжедухе разные методы переселения время от времени, мне видится несоизмеримо наиболее верной мысль о том, что целостность места происхождения имеется закон. Разбирая этот вопрос, мы в то же время обязаны рассмотреть одну из принципиальных для нас сторон его, а конкретно: имеютвсешансы ли разные виды 1-го рода, происшедшие, сообразно нашей теории, от всеобщего предка, расселиться из какой-нибудь одной области, подвергаясебя во время передвижения трансформации? Если бы в том случае, когда крупная дробь видов одной области различается от видов иной, но располагаться с ними в узком родстве, получилось обосновать, что миграция из одной области в иную, возможно, произошла в некий наиболее ранний период, то наше сплошное мнение нашло бы себе существенное пополнение, так как такое разъяснение, разумеется, сообразно с принципом общности происхождения, сопровождаемого трансформацией. Вулканический полуостров, кпримеру, поднявшийся и образовавшийся на расстоянии нескольких сотен миль от материка, в движение некого времени, возможно, получил бы с материка маленькое количество колонистов, и отпрыски крайних, желая и измененные, еще имеютвсешансы сберечь под воздействием наследственности черты схожести с жителями материка. Подобные случаи обычны и, как мы увидим дальше, необъяснимы с точки зрения независимого творения. Такой взор на дела видов одной области к видам иной не различается значительно от представления м-ра Уоллеса, который прибывает к заключению, что " любой вид затевает родное наличие, находясь в узкой связи как во времени, так и в пространстве с предшествовавшим ему близкородственным видом ". В настоящее время отлично понятно, что эту ассоциация он разъясняет всеобщим началом, сопровождаемым трансформацией. Вопрос о существовании одного или нескольких центров творения различается от иного, желая и недалёкого вопроса, конкретно: произошли ли все особи 1-го вида от единой пары или от единой гермафродитной особи или, как подразумевают некие создатели, от почтивсех особей, сделанных сразу. У таковых организмов, какие никогда не скрещиваются, ежели лишь такие есть, любой вид обязан был появиться в итоге последовательного ряда измененных видов, вытеснявших друг друга, но никогда не соединявшихся с иными особями или разновидностями такого же вида; по данной фактору на всякой поочередной стадии трансформации все особи одной и той же формы произойдут от единого родителя. Но в большинстве случаев конкретно у всех тех организмов, какие традиционно объединяются для всякого рождения или вольного скрещивания время от времени, особи 1-го вида, живущие в одном ареале, останутся практически одинаковыми благодаря скрещиванию; вследствие этого почтивсе особи обязаны испытывать сразу трансформацию, и размер трансформации на всякой стадии не определяется началом от единого родителя. Поясню свою мысль на образце: наша британская скаковая лошадка различается от всех остальных пород лошадок, но своими отличительными чертами и преимуществом она должна не происхождению от единой пары, а неизменному тщательному отбору и тренированности почтивсех особей всякого поколения. Прежде чем рассмотреть три категории фактов, выбранных мною в качестве таковых, какие представляют величайшую трудность для теории " единичных центров творения ", я обязан заявить некотороеколичество слов о методах расселения. Способы расселения. Этот вопрос уже разбирался сэром Ч. Лайеллем и иными создателями. Я, со собственной стороны, могу доставить тут чрезвычайно краткий ликбез более принципиальных фактов. Перемены в климате обязаны были проявить сильнейшее воздействие на миграцию. Регион, в настоящее время непроходимый для узнаваемых организмов вследствие особенностей его климата, мог работать огромным миграционным методом при ином климате. На данной стороне вопроса я, но, остановлюсь тут некотороеколичество подробнее. Колебания уровня суши втомжедухе обязаны были показывать огромное воздействие: узкий перешеек делит в настоящее время две морские фауны; но ежели он погрузится или ежели он был погружен доэтого, то и две фауны смешаются или ранее смешались друг с ином. Там, где в настоящее время простирается море, в бывшее время суша могла группировать острова и даже материки, что могло начать передвижение наземных форм с одних на остальные. Никто из геологов не спорит такого, что большие смены в уровне суши происходили в период существования современных организмов. Эдвард Форбз требовал, что все атлантические острова нетакдавно были объединены с Европой или Африкой, а Европа в свою очередность с Америкой. Другие создатели перенесли эту гипотезу практически на все океаны и соединили практически любой полуостров с тем или иным из материков. И вправду, ежели приведенные Форбзом подтверждения правосудны, то мы обязаны предположить, что чуть ли есть хоть один полуостров, который не был бы в недавнее время объединен с любым материком. Это мировоззрение разрубает гордиев узел расселения 1-го и такого же вида в очень отдаленные друг от друга области и избавляет почтивсе трудности; но, как я могу осуждать, мы не владеем права допускать такие большие географические смены в движение времени существования современных видов. Мне видится, что мы владеем бессчетные подтверждения огромных колебаний уровня суши или моря, но у нас нет указаний на такие значимые смены в расположении и размерах материков, чтоб группировать их в пределах нового периода как друг с ином, так и с разными межлежащими океаническими островами. Я добровольно дозволяю бывшее наличие почтивсех, сейчас опустившихся в море островов, какие могли работать остановками для растений и почтивсех животных в процессе их передвижения. В океанах, где образуются коралловые рифы, такие опустившиеся острова в настоящее время отмечены видимыми на поверхности моря кольцами коралловых зданий, или атоллами. Когда станет вполне принято, как это и станет когда-либо, что любой вид произошел из одной главный области, и когда с течением времени мы станем ведать что-то определенное о методах распространения организмов, мы станем в состоянии с полнойуверенностью анализировать о бывшем протяжении суши. Но я не размышляю, что когда-нибудь станет подтверждено, что в пределах современного периода крупная дробь наших материков, сейчас совсем разделенных, была постоянно или практически постоянно объединена друг с ином и со многими современными океаническими островами. Некоторые факты из распространения организмов, когда-то: крупная разница в составе морских фаун на противолежащих гранях практически всякого материка, узкая ассоциация третичных жителей различных государств и даже морей с их современными жителями, ступень родства млекопитающих, населяющих острова, с млекопитающими ближайшего материка, определяемая частично( как это мы увидим далее) глубиной лежащего меж ними океана, — эти и остальные такие факты молвят против дозволения таковых больших географических переворотов в движение нового периода, какие нужны с точки зрения Форбза и допускаются его последователями. Своеобразие и условная количество жителей океанических островов втомжедухе свидетельствуют против дозволения постоянного соединения крайних с материками в бывшее время. Почти только вулканическое здание данных островов втомжедухе не произносит в выгоду догадки, что они представляют собой останки погрузившихся материков: ежели бы они были сначало материковыми горными кряжами, то по последней мерке некие из них состояли бы, аналогично иным горным вершинам, из гранита, метаморфических пород, старых, содержащих ископаемые пластов и остальных горных парод, а не представляли бы собою массы только вулканического происхождения. Я обязан заявить сейчас некотороеколичество слов о том, что именуют случайными методами распространения, но что наиболее буквально нужно бы именовать распространением, происходящим время от времени. При этом я ограничусь растениями. В ботанических трудах нередко указывается сравнительно такого или иного растения, что оно нехорошо адаптировано к широкой диссеминации собственных зёрен на огромные расстояния, но крупная или наименьшая дееспособность растений переноситься чрез море, разрешено заявить, практически совсем безызвестна. Пока я не изготовил при поддержке м-ра Баркли( berkeley) неких экспериментов, оставалось безызвестным даже то, как продолжительно имеютвсешансы семечки противостоять вредному деянию мореходный воды. К моему удивлению, я отыскал, что из 87 видов зёрен 64 проросли после погружения их в морскую воду на 28 дней, а некие выдержали даже вымачивание в расширение 137 дней. Следует отметить, что одни семейства страдали наиболее чем, остальные: взятые для эксперимента 9 бобовых растений, за исключением 1-го, нехорошо перенесли действие соленой воды; 7 видов недалёких семейств hydrophyllaceae и polemoniaceae погибли после месячного вымачивания. Ради удобства я хватал для эксперимента вбольшейстепени маленькие семечки без коробочек или плодов; все они затонули спустя некотороеколичество дней и, следственно, не могли бы переплыть чрез огромное место моря, самостоятельно от вредоносного действия на них соленой воды. После этого я брал некотороеколичество больших плодов, коробочек и пр., и некие из них оставались на поверхности длительное время. Хорошо понятно, как велика разница в плавучести бодрого и сухого бревна, и мне пришла мысль, что волны имеютвсешансы нередко уносить в море сухие растения или их ветки с оставшимися на них семенными коробочками и плодами. Поэтому я решил пить стволы и ветки со спелыми плодами от 94 растений и решать их в морскую воду. Большинство из них быстро затонуло, но некие, в бодром состоянии плававшие непродолжительно, будучи высушенными, плавали еще подольше; так, кпримеру, взрослый лесной орешек утопал немедленно, высушенный же плавал в расширение 90 дней и, арестованный после этого в землю, пророс; спаржевое растение со взрослыми ягодами плавало 23 дня, высушенное — 85 дней, после что его семечки прорастали; взрослые семечки helosciadium потонули чрез два дня, высушенные же плавали выше 90 дней и после этого прорастали. Всего из 94 сухих растений 18 плавали выше 28 дней и некие из данных 18 даже еще долее. Так как 64/ 87 всех испытанных видов зёрен проросли после 28-дневного присутствия в соленой воде и 18/ 94 разных видов со взрослыми зёрнами( но не все тех же видов, как в прошлом эксперименте) плавали, будучи до высушены, выше 28 дней, то мы можем закончить, как вообщем разрешено делать заключения на основании настолько скудных данных, что семечки 14/ 100 видов растений какой-либо страны имеютвсешансы в расширение 28 дней переноситься морскими течениями и сберечь свою дееспособность к прорастанию. В физиологическом атласе Джонстона( johnston) средняя прыть разных течений Атлантического океана показана в 33 мили в день( некие течения добиваются в среднем 60 миль в день); исходя из этого, мы заключаем, что семечки 14/ 100 растений, принадлежащих одной стране, имеютвсешансы преодолеть по морю 924 мили до иной страны и ежели, достигнув берега, будут перенесены ветром внутрь страны, в какое-нибудь подходящее пространство, то прорастут. После меня такие же эксперименты были произведены г-м Мартензом( martens), но еще лучше, так как он опускал семечки в ящике в море, почему они поочередно смачивались и подвергались деянию воздуха, как вправду плавающие в море растения. Для эксперимента он брал 98 зёрен, по большей доли хороших от моих, но при этом избрал некотороеколичество больших плодов, а втомжедухе семечки растений, живущих возле моря, что в обоих вариантах благоприятствовало как длительности их плавучести, так и противодействию вредному воздействию соленой воды. Но зато он до не высушивал ни растений, ни ветвей с плодами, что, как мы видели, для неких из них могло существенно удлинить плавучесть. В итоге 18/ 98 из взятых для эксперимента зёрен различных видов держались на воде 42 дня и после этого были способны к прорастанию. Но я не сомневаюсь, что, будучи даны деянию волн, эти растения плавали бы еще меньше времени, чем будучи защищены от мощных движений, как в наших опытах. Поэтому, быть может, надежнее взять, что семечки 10/ 100 растений какой-нибудь флоры после высушивания могли бы переплыть чрез море шириной в 900 миль и позже прорасти. Интересно, что большие плоды нередко плавают долее маленьких; так как растения с крупными плодами или зёрнами имеют традиционно, как это было показано Альфонсом Декандолем, узенькие области распространения, чуть ли они имеютвсешансы переноситься любым иным методом. Семена имеютвсешансы переноситься времяотвремени и иным методом. Плавучий лес заносится на большаячасть островов и даже на те из них, какие лежат посреди раскрытого океана; обитатели коралловых островов Тихого океана достают камешки для собственных орудий только посреди корней плавучих деревьев, и эти камешки обложены даже значимым царским налогом. Я отыскал, что ежели гранит ошибочных очертаний застрял меж древесными корнями, то маленькие частички земли нередко посещают так густо внедрены в его трещинах и возле него, что не вымываются оттуда даже в расширение продолжительного пути; я совсем уверен в точности 1-го надзора, сообразно которому, из маленького численности земли, совсем сокрытой в корнях дуба примерно пятидесятилетнего возраста, проросли три двудольных растения. Кроме такого, я могу сказать, что мертвецы птиц, попадая в море, времяотвремени избегают немедленного уничтожения, а разные семечки в зобах таковых плавающих мертвецов продолжительно охраняют свою жизненность: горох и вика, кпримеру, гибнут, пробыв в мореходный воде только некотороеколичество дней; но, вынутые из зоба голубя, который в расширение 30 дней был оставлен плавающим в искусственной мореходный воде, они, к моему удивлению, практически все проросли. Живые птицы втомжедухе обязаны считаться очень деятельными представителями переноса зёрен. Я мог бы привести бессчетные образцы в подтверждение такого, как нередко различные виды птиц переносятся ветрами чрез необъятные места океана. При этом мы можем без колебания взять, что средняя быстрота их полета при таковых критериях нередко добивается 35 миль в час, а некие создатели предоставляют и наиболее высочайшие числа. Я ни разу не видел, чтоб питательные семечки проходили неповрежденными чрез кишечныйтракт птицы, но твердые семечки плодов проходят неповрежденными даже чрез органы пищеварения индейки. В движение 2-ух месяцев я достал в моем саду из экскрементов маленьких птичек 12 видов зёрен, казавшихся неповрежденными, и некие из них, взятые для эксперимента, проросли. Но последующий факт владеет особенное смысл: зоб птиц не выделяет желудочного сока и, как я знаю из экспериментов, не оказывает нималейшего вредоносного воздействия на дееспособность зёрен к прорастанию; но ежели птаха нашла и проглотила огромное численность корма, то, как непременно известно, все зерна не имеютвсешансы угодить в желудок раньше как чрез 12 и даже 18 часов. В это время птаха может быть просто унесена за 500 миль; хищники, как мы знаем, ловят утомленных птиц, и содержание из разорванных зобов может при этом просто выскользнуть наружу. Некоторые ястребы и совы съедают свою добычу полностью, а чрез просвет времени от 12 до 20 часов извергают погадки [10], какие, как я знаю по опытам, проведенным в зоологических садах, содержат семечки, способные к прорастанию. В неких вариантах семечки овса, пшеницы, проса, канареечного семени, конопли, клевера и свеклы прорастали, пробыв в желудке различных хищных птиц от 12 до 21 часа; два семечка свеклы отдали зачатки, пролежав в желудке птицы двое дняиночи и 14 часов. Пресноводные рыбы, по моим наблюдениям, едят семечки почтивсех наземных и аква растений; рыбы в свою очередность делаются добычею птиц, и благодаря этому семечки втомжедухе имеютвсешансы переноситься с места на пространство. Я засовывал различные семечки в желудки мертвых рыб и после такого кидал крайних рыбоядным хищникам, аистам и пеликанам; спустя некотороеколичество часов эти птицы выкидывали семечки или с погадками, или в экскрементах, приэтом некие из зёрен сохраняли дееспособность к прорастанию, вообщем, остальные семечки прибывали в совершенную непригодность после этого процесса. Саранча уносится ветром времяотвремени на огромные расстояния от суши; я сам схватил одну в 370 милях от берега Африки и слышал о остальных, словленных на еще огромных расстояниях. Преподобный Р. Т. Лоу( r. Т. Lowe) сказал сэру Ч. Лайеллю, что в ноябре 1844 г. тучи саранчи побывали о-в Мадейру. Они летели бесчисленными массами, как клочья: снега в самую сильную метелица, и наверх были видны до таковой вышины, на какую хватала зрительная трубка. В расширение 2-ух или 3-х дней они медлительно бегали по большому эллипсу, по последней мерке 5—6 миль в поперечнике, а на ночь опускались на высочайшие деревья, какие совсем покрывались ими. Саранча пропала, улетев в море, так же нежданно, как и возникла, и с тех пор не посещала этот полуостров. В неких долях Наталя крестьяне задумываются, желая без достаточного основания, что вредные семечки заносятся на их луга в испражнениях, какие остаются после огромных свор саранчи, нередко посещающих эту страну. На основании этого догадки м-р Уил( weale) прислал мне в письме маленький пакет таковых сухих комочков, из которых я извлек под микроскопом некотороеколичество зёрен и вырастил из них 7 травянистых растений, принадлежащих к двум видам 2-ух родов. Следовательно, своры саранчи, такие тем, какие побывали Мадейру, имеютвсешансы вправду работать средством для занесения различных видов растений на полуостров, лежащий далековато от материка. Хотя клювы и лапти птиц обычно посещают чисты, но земля времяотвремени пристает к ним: в одном случае я снял 61, а в ином — 22 грана сухой глинистой земли с лапти куропатки, и в данной земле были камни величиной с зерно вики. Или еще наиболее поучительный вариант: к ноге вальдшнепа, присланной мне одним из моих товарищей, к голени пристал комочек сухой земли весом только в 9 гран, но в нем было семечко ситника( juncus bufonius), которое проросло и принесло цветки. М-р Суэйсленд( swaysland) из Брайтона, пристально изучавший в расширение крайних 40 лет наших перелётных птиц, докладывает мне, что ему нередко доводилось кончать трясогузок( motacillae), луговых чеканов и каменок( saxicolae) вданныймомент же по их прибытии на наше побережье, доэтого чем они успевали спуститься на землю, и при этом он некотороеколичество раз подмечал малые комочки земли, приставшие к их ножкам. В доказательство же такого, что земля обычно охватывает семечки, разрешено привести немало образцов. Так, проф. Ньютон( newton) прислал мне ногу красной куропатки( caccabis rufa), которая была ранена и не могла парить, с приставшим к ней комочком сухой земли весом в 6 1/ 2 унций. Эта земля сохранялась в расширение 3-х лет, но когда потом была измельчена, размочена и помещена под пустой колокол, из нее проросло не наименее 82 растений; это были 12 однодольных, в том числе обычный овес и по последней мерке еще один вид злаков, и 70 двудольных, принадлежавших, как разрешено было осуждать по росткам, по наименьшей мерке к трем различным видам. Располагая схожими фактами, можем ли мы колебаться, что почтивсе птицы, развгод переносимые ветром чрез огромные места океана и совершающие развгод перелеты, как кпримеру миллионы перепелов, перелетающих чрез Средиземное море, имеютвсешансы времяотвремени вынести с собой в приставшей к их ножкам или клювам сухой земле некотороеколичество зёрен. Но я еще вернусь к этому вопросу. Нам понятно втомжедухе, что айсберги времяотвремени несут на себе землю и камешки, а в неких вариантах даже хворост, останки и гнезда наземных птиц; чуть ли может сохраниться колебание, что они имеютвсешансы времяотвремени, как это было предположено Лайеллем, терпеть семечки из одной доли арктической или антарктической области в иную, а во время ледникового периода — и в пределах сегодняшнего умеренного пояса. Так, на Азорских островах велико количество растений, общих с Европой, сравнимо с видами остальных островов Атлантического океана, лежащих поближе к материку; к тому же [как это было подмечено м-ром Г. Ч. Уотсоном( Н. С. Watson) ] они различаются наиболее северным нравом сравнимо с широтой; исходя из этого, я подозреваю, что Азорские острова были частично снабжены зёрнами, перенесенными айсбергами во время ледникового периода. По моей просьбе сэр Ч. Лайелль запросил г-на Хертунга, не находил ли он на данных островах эрратических валунов, и г-н Хертунг ответил, что им были найдены огромные кусочки гранита и остальных пород, не встречающихся на архипелаге. Поэтому мы можем с полнойуверенностью закончить, что айсберги, прежде отлагали собственный груз из обломков скал на берегах данных океанических островов, и по последней мерке не исключена вероятность, что они могли внести сюда маленькое количество зёрен северных растений. Принимая во интерес, что эти различные методы перенесения, а втомжедухе и остальные методы, какие остаются, без сомнения, неоткрытыми, действовали из года в год в движение 10-ов тысячелетий, я размышляю, было бы, удивительно, ежели бы таковым методом не были обширно разнесены почтивсе растения. Эти методы переноса времяотвремени именуются случайными, но такое представление не полностью верно: морские течения не случайны, как не случаем и направленность главенствующих ветров. Можно бы придти к заключению, что чуть ли какие-либо методы имеютвсешансы вынести семечки на чрезвычайно дальние расстояния; с одной стороны, семечки не охраняют свою жизнеспособность при длительном действии на них мореходный воды, с иной — не имеютвсешансы сохраняться продолжительно в зобах и кишечниках птиц. Однако данных методик было бы довольно, для такого чтоб вынести их времяотвремени чрез море в некотороеколичество сотен миль шириной, с острова на полуостров или с материка на близлежащий полуостров, но не с 1-го материка на далековато лежащий иной. Флоры разных материков средством данных методик не имеютвсешансы смешаться и остаются так разными, как мы это зрим в настоящее время. Благодаря течению морских течений крайние никогда не заносят зёрен из Северной Америки на Британские острова, но они имеютвсешансы внести и вправду заносят семечки из Вест-Индии на наше западное побережье, где они, ежели бы и не погибли от очень длительного присутствия в мореходный воде, не могли бы перенести нашего климата. Почти любой год одна или две наземные птицы переносятся чрез целый Атлантический океан, из Северной Америки на западные берега Ирландии или Англии; но семечки могли бы быть перенесены данными редкими странниками лишь одним методом, конкретно сохранившись в земле, которая пристает к их ножкам и клювам, что само по себе является редкой случайностью. Однако даже и в таком случае чрезвычайно малюсенька возможность такого, что зерно попадет на благоприятную почву и растение добьется совершенного развития! Тем не наименее было бы большущий ошибкой мыслить, что раз таковой отлично заселенный полуостров, как Великобритания, не получал, насколько понятно( но это было бы чрезвычайно тяжело обосновать), в движение нескольких крайних веков методом происходившего времяотвремени переноса мигрантов из Европы или с какого-либо иного материка, то и иной слабонаселенный полуостров, желая и наиболее далёкий от материка, не мог заполучить колонистов теми же методами. Из сотки видов зёрен или животных, занесенных на полуостров, даже еще наименее населенный, чем Англия, быть может, оказалось бы не наиболее 1-го, так отлично приспособленного к его новому местожительству, чтоб натурализоваться. Но это совершенно не может быть суровым возражением против смысла случайных методик переноса, работающих время от времени на протяжении большой продолжительности геологического времени, покуда полуостров поднимался и доэтого чем он полностью населился. На практически нагой земле, населенной только немногими вредоносными насекомыми и птицами или даже совсем лишенной их, практически любое зерно имело бы вероятность прорасти и жить, ежели лишь оно подходило к климату. Расселение во время ледникового периода. Идентичность почтивсех растений и животных, обитающих на горных вершинах, какие разделены друг от друга сотками миль низменностей, где альпийские виды, возможно, не могли бы быть, представляет собою один из более необыкновенных узнаваемых нам случаев, когда один и тот же вид сталкивается в обособленных пт, при кажущейся невозможности его передвижения из 1-го пт в иной. И в самом деле, примечательно, что все растения Белых гор в Соединенных Штатах Америки принадлежат к тем же видам, какие живут на Лабрадоре, и практически все к тем же видам, как мы это знаем от Эйса Грея, какие растут на высочайших горах Европы. Подобные факты еще в 1747 г. привели Гмелина( gmelin) к заключению, что один и тот же вид обязан был быть создан самостоятельно в различных пт; и мы оставались бы при этом воззрении, ежели бы Агассиц и остальные не направили сурового интереса на ледниковый период, который, как мы вданныймомент увидим, дает обычное разъяснение этим фактам. У нас имеется различные как органические, так и неорганические подтверждения, что климат Центральной Европы и Северной Америки в движение нового геологического периода был полярным. Как руины уничтоженного пожаром дома молвят нам о случившемся, так, еще наиболее разумеется, горы Шотландии и Уэльса говорят нам своими исчерченными склонами, отшлифованными поверхностями и нагроможденными камнями о потоках льда, наполнявших нетакдавно их горные равнины. Перемены в климате Европы так значительны, что в северной Италии оставленные давними ледниками огромные морены покрыты сейчас виноградниками и маисовыми полями. Эрратические валуны и исчерченные горы внушительно обосновывают наличие в прошедшем прохладного периода на протяжении значимой доли Соединенных Штатов, Былое действие ледникового климата на распределение жителей Европы, по разъяснению Эдварда Форбза, состояло в последующем. Но нам, пожалуй, проще станет изучить за проистекающими отсюда сменами, ежели мы допустим, что новейший ледниковый период снова медлительно надвигается и потом проходит, как это случалось доэтого. По мерке такого как холод надвигается и лежащие одна за иной все наиболее южные зоны стают подходящими для жителей севера, крайние занимают места бывших жителей умеренных областей. В то же время эти формы отходят все дальше и дальше к югу, покуда их не останавливают преграды, и в таком случае они обязаны пропасть. Горы покрываются снегом и льдом, и их давние альпийские жители обязаны опуститься в равнины. В то время, когда холод добьется собственного максимума, арктическая фауна и флора займут центральные доли Европы, к югу от Альп и Пиренеев, и даже проникнут в Испанию. Нынешние умеренные области Соединенных Штатов обязаны были бы схожим же образом заселиться полярными животными и растениями, практически не отличающимися от европейских, так как инновационные циркумполярные [11] формы, какие, как мы надеемся, всюду продвигаются к югу, примечательно однообразны во всем мире. Когда опять начнется потепление, арктические формы обязаны будут отойти к северу, так заявить, по пятам преследуемые во время собственного отступления организмами наиболее умеренных государств. Так как снег тает, начиная с подножия гор, то арктические формы обязаны удерживаться на обнажающихся и оттаивающих местах, равномерно поднимаясь все больше и больше, по мерке такого, как делается теплее и снег тает все более, в то время как их собратья подвигаются к собственному северному местопребыванию. Поэтому, когда будет совершенно тепло, вид, населявший перед тем низменности Европы и Северной Америки, опять окажется в арктических областях Старого и Нового Света и на почтивсех изолированных, далековато отстоящих друг от друга горных вершинах. Отсюда мы можем взятьвтолк идентичность почтивсех растений, окружающих в настолько далековато отстоящих друг от друга точках, как горы Соединенных Штатов и Европы. Мы можем таковым образом взятьвтолк, что альпийские растения всякой горной цепи вособенности недалеки к арктическим формам, живущим прямо или практически прямо на север от нее, так как первые передвижения при наступлении мороза происходили с севера на юг, а возвращение с пришествием тепла — с юга на север. Например, альпийские растения Шотландии, по замечанию м-ра Г. Ч. Уотсона, и Пиренеев, по замечанию Рамонда( ramond), вособенности недалеки к растениям северной: Скандинавии; растения Соединенных Штатов — к растениям Лабрадора; растения гор Сибири — к растениям арктической области данной страны. Такое мировоззрение, основанное на том полностью установленном факте, что ледниковый период вправду существовал, на мой взор, полностью удовлетворительно разъясняет инновационное распределение альпийских и арктических форм Европы и Америки; таковым образом, когда мы обретаем одни и те же виды на удаленных друг от друга горных вершинах, мы с огромным или наименьшим правом можем, без последующих доказательств, закончить, что наиболее прохладный климат обусловил прежде вероятность передвижения данных растений чрез межлежащие низменности, в настоящее время очень теплые для их существования. Так как арктические формы двигались поначалу к югу, а позже назад к северу в согласовании с сменами в климате, то в движение собственных длительных миграций они не чувствовали огромных различий в температуре; а так как они мигрировали массою, то и взаимные дела их вособенности не нарушались. На этом основании, сообразно с проводимыми в подлинной книжке принципами, эти формы не подвергались большущий трансформации. Что же касается альпийских форм, оставшихся изолированными со времени возвращения тепла поначалу у подножия, а позже и на вершинах гор, то их состояние было некотороеколичество другим; маловероятно, чтоб все арктические виды, оставшиеся на далековато отстоящих друг от друга горных вершинах, с тех пор сохранились тут; по всей вероятности, они смешались с старыми альпийскими видами, какие обязаны были быть на горах до истока ледниковой эры, но в движение самого прохладного периода временно были вытеснены на равнины; несчитая такого, они подвергались втомжедухе до некой ступени климатическим воздействиям. Их взаимные дела были благодарячему отчасти нарушены, вследствие этого они были подвержены трансформации и вправду поменялись; таковым образом, ежели мы сравним меж собой нынешние альпийские животные и растения с различных огромных горных кряжей Европы, то найдем, что почтивсе виды сохранились полностью схожими, но некие есть в качестве видов, остальные — в качестве сомнительных форм, или подвидов, и, вконцеконцов, некие стали различающимися, желая и близкородственными видами, заменяющими друг друга в различных областях горных цепей. В прошлом образце я допустил, что в начале нашего представляемого ледникового периода арктические формы были во всей области кругом полюса настолько же однообразны, как и в настоящее время. Но нужно втомжедухе предположить, что почтивсе субарктические и немногие формы умеренного климата втомжедухе были во всем мире одни и те же, так как некие из видов, сейчас живущих на низких склонах гор и равнинах Северной Америки и Европы, одни и те же; разрешено спросить, как я объясню эту ступень сходства субарктических и умеренных форм во всем мире в начале реального ледникового периода. В настоящее время формы субарктической и северной умеренной полосы Старого и Нового Света разделены друг от друга всем Атлантическим и северною долею Тихого океана. В движение ледникового периода, когда жители Старого и Нового Света жили еще далее к югу, чем сейчас, они обязаны были быть еще наиболее разделены друг от друга необъятными местами океана; благодарячему разрешено спросить, каким же образом один и тот же вид мог в это время или раньше взятьвдолг оба материка? Я размышляю, что разъяснение этого лежит в своеобразии климата предледникового периода. В этот наиболее новейший плиоценовый период большаячасть жителей земного шара в видовом отношении было то же, что и сейчас, и у нас имеется все основания мыслить, что климат был теплее современного. Исходя из этого мы, можем допустить, что организмы, сейчас живущие под 60° широты, в движение плиоценового периода жили севернее, под Полярным вокруг, т. е. под широтой 66—67°, а сегодняшние арктические формы жили тогда на раздробленной суше еще поближе к полюсу. Но, осматривая глобус, мы зрим, что под Полярным вокруг суша тянется практически постоянной полосой от Западной Европы чрез Сибирь до Восточной Америки. А эта непрерывность циркумполярной суши с вытекающей отсюда возможностью вольного во всех направлениях передвижения при наиболее подходящих погодных критериях достаточна, чтоб разъяснить предполагаемое однообразие субарктических и умеренных форм Старого и Нового Света в период, предшествовавший ледниковой эре. Принимая на основании вышесказанного, что наши материки длительное время сохраняли примерно одно и то же условное состояние желая их степень подвергался огромным колебаниям, я радикально склоняюсь к тому, чтоб увеличить сформулированный раньше взор и предположить, что в расширение еще наиболее раннего и еще наиболее теплого периода, каковой был ранний плиоценовый период, огромное численность одних и тех же растений и животных населяло практически постоянную циркумполярную сушу; эти растения и животные как в Старом, так и в Новом Свете начали равномерно мигрировать к югу по мерке такого, как климат становился наименее теплым, задолго до истока ледникового периода. Я размышляю, что в настоящее время мы смотрим их отпрысков по большей доли в измененном состоянии в центральных долях Европы и Соединенных Штатов. С данной точки зрения мы можем взятьвтолк схожие дела меж чрезвычайно малоидентичными формами Северной Америки и Европы — родство в высшей ступени примечательное, принимая во интерес отдаление меж данными 2-мя областями и их деление друг от друга всем Атлантическим океаном. Мы можем дальше взятьвтолк и тот превосходный факт, подмеченный различными наблюдателями, что формы Европы и Америки в движение наиболее поздних эпох третичного периода были еще поближе меж собой, чем в настоящее время, ибо в расширение наиболее теплых периодов северные доли Старого и Нового Света были объединены практически постоянно сушей, служившей мостом, который с тех пор вследствие мороза сделался непроходимым для продвижения их жителей в различных направлениях. Во время слабого снижения температуры в плиоценовый период виды Нового и Старого Света, переселяясь к югу от Полярного кружка, тем самым оказывались полностью отрезанными друг от друга. Это деление, как оно касается организмов наиболее умеренного климата, обязано было обладать пространство в чрезвычайно отдаленные эпохи. Так как растения и животные мигрировали к югу, то в одной широкой области они смешались с туземными американскими формами и вступили с ними в конкуренцию, а в иной —с формами Старого Света. Следовательно, мы владеем тут что-то подходящее для большей трансформации, еще большей, чем в случае с альпийскими формами, изолированными в еще наиболее новейший период на разных горных кряжах и в арктических странах Европы и Северной Америки. Поэтому при сопоставлении сейчас живущих форм умеренных областей Нового и Старого Света мы обретаем чрезвычайно недостаточно схожих видов( желая Эйса Грей показал нетакдавно, что схожих растений еще более, чем доэтого подразумевали), но в каждом большем классе открываем немало форм, признаваемых одними натуралистами за географические расы, иными — за разные виды, и огромное количество недалёких или замещающих друг друга форм, какие всеми натуралистами признаются особенными видами. Подобно тому как на суше, и в водах моря медлительное поселение к югу мореходный фауны, которая в движение плиоценового или даже некотороеколичество наиболее раннего периода была практически однообразной вдоль постоянной береговой полосы у Полярного кружка, могло изготовить, по теории трансформации, немало схожих форм, сейчас живущих в совсем разъединенных морских областях. Таким образом, как я размышляю, разрешено разъяснить и наличие нескольких схожих живущих и вымерших третичных форм на восточном и западном побережьях умеренной области Северной Америки, а втомжедухе еще наиболее ошеломительный факт существования почтивсех схожих ракообразных [как это описано в прелестной работе Дана( dana) ], неких рыб и остальных морских животных, с одной стороны, в Средиземном море, с иной — в морях Японии, желая эти области сейчас совсем разделены преградами, какие представлены цельным материком и необъятными местами океана. Эти случаи узкой связи меж видами, обитающими в настоящее время или доэтого обитавшими в морях восточного и западного побережий Северной Америки, в Средиземном море и в морях Японии, в умеренных странах Северной Америки и Европы, необъяснимы по теории сотворения. Мы не можем ратифицировать, что эти виды были сделаны сходными в согласовании с примерно сходными физиологическими критериями данных областей; в самом деле, сопоставляя, кпримеру, некие доли Южной Америки с долями Южной Африки или Австралии, мы обретаем страны, чрезвычайно родные по их телесным условиям, но с совсем разными жителями. Чередование ледниковых периодов на севере и юге. Мы обязаны, но, возвратиться к вопросу, касающемуся нас наиболее конкретно. Я уверен, что взоры Форбза имеютвсешансы быть использованы в наиболее широких размерах. В Европе мы сталкиваемся с очень полными подтверждениями существования ледникового периода, начиная от западных берегов Британии до Уральского хребта и к югу до Пиренеев. Изучение вымерших млекопитающих и нрава горной растительности Сибири приводит нас к заключению, что эта государство втомжедухе подвергалась оледенению. В Ливане нескончаемые снега покрывали доэтого, по этим д-ра Хукера, основной хребет и давали правило ледникам, какие опускались на 4000 футов книзу в равнины. Тот же наблюдатель открыл нетакдавно огромные морены на низком уровне Атласского хребта в Северной Африке. Вдоль Гималаев ледники оставили отпечатки собственного бывшего присутствия на невысоком уровне, в местах, лежащих на 900 миль в сторону; в Сиккиме д-р Хукер видел, что маис вырастает на старых гигантских моренах. На юг от Азиатского материка, по иную сторону экватора, большие ледники, как мы это знаем из отличных изучений д-ра Ю. Хааста( j. Haast) и д-ра Хектора( hector), опускались доэтого до невысокого уровня в Новой Зеландии, а одни и те же растения, найденные д-ром Хукером на далековато отстоящих друг от друга горах этого острова, говорят нам знакомую историю о бывшем прохладном периоде. Из фактов, сообщенных мне преподобным В. Б. Кларком( w. В. Clarke), отпечатки бывшего деяния ледников, как видится, есть и на горах юго-восточного угла Австралии. Обратимся к Америке: в ее северной половине находили занесенные льдом обломки камня в восточной доли материка вплоть до 36—37° южной широты, а на побережье Тихого океана, где в настоящее время климат настолько отличен, — до 46° южной широты. Эрратические валуны отмечены втомжедухе на Скалистых горах. На Кордильерах Южной Америки, практически под самым экватором, ледники опускались прежде еще ниже их современного уровня. В центральном Чили я исследовал необъятную возвышенность из остатков огромных валунов, пересекающую равнину Портильо, сравнительно которой чуть ли может быть колебание, что тут была прежде большая морена; а м-р Д. Форбз докладывает мне, что он отыскал в различных долях Кордильер, меж 13 и 30° южной широты, на возвышенности примерно в 12 000 футов, углубленно изборожденные горы, аналогичные на отлично популярные ему горы Норвегии, одинаково как и массы обломков с исчерченными голышами. На всем указанном протяжении Кордильер сейчас нет реальных ледников даже на еще огромных высотах. Далее к югу на обеих гранях материка, начиная с 41° широты до его южной оконечности, мы обретаем наиболее тривиальные подтверждения бывшего деяния ледников в облике бессчетных больших валунов, унесенных далековато от места их образования. Такова одна группа фактов, а конкретно: обширное распределение ледниковой деятельности в северном и южном полушариях; этот период является в геологическом значении последним в обоих полушариях; он продолжался в обоих чрезвычайно длительное время, как об этом разрешено осуждать по размерам произведенной им работы; и вконцеконцов, ледники нетакдавно опускались чрезвычайно невысоко вдоль всей полосы Кордильер; исходя из данных различных фактов, одно время мне казалось невозможным отрешиться от заключения, что в движение ледникового периода температура понизилась сразу на всем земном шаре. Но в настоящее время м-р Кроулл( croll) в ряде восхитительных воспоминаний сделал попытку обосновать, что ледниковые условия климата представляют собой итог разных телесных обстоятельств, обусловливаемых увеличением эксцентриситета земной орбиты. Все эти предпосылки водят к одному следствию; но из них самой принципиальной является, по-видимому, косвенное воздействие эксцентриситета орбиты на океанические течения. Согласно м-ру Кроуллу, прохладные периоды повторяются любые 10 или 15 тыщ лет; эти прохладные периоды посещают очень жестоки чрез огромные промежутки, в зависимости от различных событий, из которых, как показал сэр Ч. Лайелль, самым принципиальным является условное состояние суши и воды. М-р Кроулл задумывается, что крайний Большой ледниковый период был возле 240 000 лет обратно и продолжался с малыми колебаниями климата возле 160 000 лет. Что касается наиболее старых ледниковых периодов, то некие геологи убеждены на основании прямых доказательств, что этакие имели пространство в миоценовом и эоценовом периодах, не разговаривая о еще наиболее старых формациях. Но более принципиальным из приобретенных м-ром Кроуллом выводов является для нас тот, что когда северное полушарие переживает прохладный период, температура южного полушария практически поднимается, и его зимы стают еще помягче, основным образом благодаря сменам в направленности океанических течений. И назад, то же наиболее станет с северным полушарием, когда южное проходит черед ледниковый период. Эти заключения проливают так немало света на географическое распределение организмов, что я радикально склонен полагать их настоящими; но поначалу я изложу факты, требующие разъяснения. Для Южной Америки д-р Хукер показал, что, несчитая почтивсех очень недалёких видов, от 40 до 50 цветковых растений Огненной Земли, элементов достаточно важную дробь ее скудной флоры, общие у нее с Северной Америкой и Европой, неглядя на огромное отдаление, разделяющее эти области, расположенные в различных полушариях. На больших горах экваториальной Америки сталкивается оченьмного типичных видов, принадлежащих к европейским родам. На Органных горах Бразилии Гарднером( gardner) были найдены представители нескольких родов умеренной зоны Европы, нескольких антарктических и некотороеколичество андских, какие не видятся в прилежащих жарких низменностях. На Силле Каракаса известный Гумбольдт немало лет обратно отыскал виды, принадлежащие к соответствующим родам Кордильер. В Африке различные соответствующие для Европы формы и немногие представители флоры мыса Доброй Надежды видятся на горах Абиссинии. На мысе Доброй Надежды найдены очень немногие европейские виды, какие, как задумываются, не были завезены туда человеком, а на горах — некотороеколичество представителей европейских форм, не раскрытых в тропических долях Африки. Д-р Хукер нетакдавно показал втомжедухе, что некие растения, живущие в больших долях благородного острова Фернандо-По и на соседних горах Камеруна, в Гвинейском заливе, чрезвычайно тесновато соединены с формами, живущими на горах Абиссинии, и одинаковым образом с теми, какие принадлежат умеренной зоне Европы. В настоящее время, как я слышал от д-ра Хукера, некие из тех же самых растений умеренного пояса раскрыты преподобным Р. Т. Лоу( r. Т. Low) на горах островов Зеленого Мыса. Такое распределение одних и тех же форм умеренного климата практически под экватором поперек только материка Африки и до гор архипелага Зеленого Мыса является одним из самых необыкновенных фактов в распространении растений. На Гималаях и на изолированных горных хребтах Индостана, на высотах Цейлона и на вулканических пиках Явы видятся почтивсе растения, или схожие, или замещающие друг друга и совместно с тем замещающие растения Европы и не найденные в межлежащих жарких низменностях. Список родов растений, собранных на наиболее больших пиках Явы, припоминает роспись коллекции, собранной на холмах Европы! Еще поразительнее тот факт, что типичные австралийские формы представлены некими растениями, растущими на вершинах гор Борнео. Некоторые из данных австралийских форм, как я знаю от д-ра Хукера, распространены по горам полуострова Малакки и времяотвремени видятся, с одной стороны, в Индии, с иной — к северу до Японии. На южных горах Австралии д-р Мюллер открыл некотороеколичество европейских видов; остальные виды, из незавезенных человеком, видятся в низменностях, и, как мне докладывает д-р Хукер, разрешено отдать долгий перечень европейских родов, найденных в Австралии, но не найденных в промежуточных жарких областях. В отличном " introduction to the flora of new zealand " д-ра Хукера приведены подобные удивительные факты сравнительно растений этого огромного острова. Таким образом, мы зрим, что некие растения, произрастающие на наиболее больших горах тропической зоны во всех долях света и на равнинах умеренных зон северного и южного полушарий, являются или теми же самыми видами, или разновидностями одних и тех же видов. 0днако следует увидеть, что эти растения не взыскательно арктические, поэтому что, по замечанию м-ра Г. Ч. Уотсона, " отходя от полярных к экваториальным широтам, альпийские, или горные, флоры практически стают все наименее и наименее арктическими ". Кроме данных схожих и чрезвычайно недалёких форм почтивсе виды, населяющие те же далековато друг от друга лежащие области, принадлежат к родам, какие сейчас не видятся в промежуточных тропических низменностях. Эти короткие замечания относятся лишь к растениям, но некие подобные факты разрешено привести и по отношению к наземным животным. Среди морских форм видятся такие же образцы; так, кпримеру, я могу сослаться на аттестат настолько высочайшего престижа, как проф. Дан: " Конечно, потрясающе, что ракообразные Новой Зеландии стоят поближе к ракообразным Великобритании, собственному антиподу, чем к ракообразным какой-нибудь иной доли света ". Сэр Дж. Ричардсон( richardson) втомжедухе произносит о появлении опять у берегов Новой Зеландии, Тасмании и пр. северных форм рыб. Д-р Хукер докладывает мне, что 25 видов водорослей общи Новой Зеландии и Европе, но не были найдены в промежуточных тропических морях. На основании приведенных фактов, а конкретно пребывания форм умеренных зон на горах всей экваториальной Африки и Индостана до Цейлона и Малайского архипелага и в наименее заметном облике на широких площадях тропической Южной Америки, разрешено практически наверняка предположить, что в один из наиболее ранних периодов, вне каждого сомнения — в наиболее грозное время ледникового периода — низменности данных широких материков были населены всюду под экватором значимым числом форм умеренного пояса. В этот период экваториальный климат на уровне моря, возможно, был примерно таковой, какой-никакой наблюдается сейчас под данной широтой на возвышенности от 5 до 6 тыщ футов, а может быть, даже некотороеколичество холоднее. В движение этого более прохладного периода низменности под экватором обязаны были облачиться смешанной растительностью тропических и умеренных государств, аналогичной на описанную Хукером шикарную растительность, покрывающую нижние склоны Гималаев на возвышенности от 4 до 5 тыщ футов, но, быть может, с еще огромным господством умеренных форм. Точно так же на гористом полуострове Фернандо-По в Гвинейском заливе, как установил м-р Манн( mann), умеренные европейские формы начинают возникать на возвышенности возле 5 тыщ футов. На горах Панамы, только на возвышенности 2-ух тыщ футов, д-р Симанн( seemann) отыскал растительность, схожую на мексиканскую, " с формами жаркой зоны, умеренно перемешанными с формами умеренной ". ныне вернемся к заключению м-ра Кроулла, а конкретно: в то время, когда северное полушарие страдало от последнего мороза большого ледникового периода, в южном полушарии было теплее; поглядим, как это мнение проливает свет на кажущееся необъяснимым инновационное распределение разных организмов в умеренных долях обоих полушарий и на горах тропической зоны. Ледниковый период, измеряемый годами, обязан был длиться чрезвычайно длительное время, и ежели мы вспомним, на какие большие места успевают расселиться некие из натурализованных растений и животных в расширение немногих веков, то этот период окажется достаточным для передвижения в каком угодно размере. Мы знаем, что, по мерке такого как холод становился все наиболее интенсивным, арктические формы заселяли умеренные области, а на основании лишь что приведенных фактов чуть ли у нас может сохраниться какое-нибудь колебание в том, что некие из более мощных, доминирующих и обширно распространенных умеренных форм в свою очередность заняли экваториальные низменности. Обитатели данных жарких низменностей в то же наиболее время обязаны были мигрировать в тропические и субтропические южные области, так как южное полушарие в движение этого периода было теплее. В конце ледникового периода, когда оба полушария равномерно заполучили свою бывшую температуру, северные умеренные формы, жившие в низменностях под экватором, были вытеснены в их давние области или были уничтожены и замещены возвратившимися с юга экваториальными формами. Однако наиболее или наименее возможно, что некие из северных умеренных форм поднялись на близкие высоте, где при достаточной возвышенности они могли болеть в движение продолжительного времени, аналогично арктическим формам на горах Европы. Они могли болеть тут, ежели даже климат был не полностью подходящ для них, поэтому что сдвиг температуры обязан был происходить очень медлительно, а растения, без сомнения, владеют некой возможностью акклиматизироваться; на это показывает передача ими собственным потомкам разных конституциональных возможностей противостоять жаре и морозу. При верном ходе явлений южное полушарие в свою очередность могло испытать грозный ледниковый период, в то время как в северном полушарии стало теплее, и вследствие этого южные умеренные формы могли взятьвдолг экваториальные низменности. Северные формы, державшиеся доэтого на горах, могли в это время опуститься в низменности и смешаться с южными формами. Последние совместно с возвращением тепла обязаны были возвратиться в свои давние области, оставив некие виды на горах и завлекая за собою к югу некотороеколичество северных умеренных форм, спустившихся со собственных горных убежищ. Вследствие этого мы могли бы отыскать маленькое количество одних и тех же видов как в северной и южной умеренных зонах, так и на горах в промежуточных тропических областях. Но виды, остававшиеся длительное время на данных горах или в различных полушариях, обязаны были бы соперничать с немногими новыми формами и подчиняться действию некотороеколичество других телесных критерий; благодарячему они обязаны были бы подчиняться мощной трансформации и вообщем обязаны были бы в настоящее время быть или как вариации, или как замещающие виды — как это и имеется на самом деле. Мы не обязаны втомжедухе забрасывать о том, что в обоих полушариях ледниковые периоды существовали и в наиболее ранние эры, это разъясняет нам, сообразно с теми же самыми принципами, и отчего почтивсе совсем разные виды населяют очень далековато отстоящие друг от друга области и принадлежат к родам, сейчас не встречающимся в промежуточных жарких зонах. В высшей ступени примечательно, что почтивсе схожие или незначительно измененные виды мигрировали с севера на юг, а не в противном направленности; на это настойчиво указывали Хукер по отношению к Америке и Альфонс Декандоль по отношению к Австралии. Однако мы встречаем лишь мало южных форм на горах Борнео и Абиссинии. Я подозреваю, что эта преобладающая миграция с севера на юг объясняется огромным протяжением суши на север и тем, что северные формы существовали в собственной главный области в большем численности; вследствие этого натуральный подбор и соперничество довели их до наиболее высочайшей ступени достоинства или возможности преобладать, чем южные формы. И, таковым образом, когда две группы особей смешались в экваториальных областях во время чередования ледниковых периодов, северные формы оказались наиболее сильными и были способны поначалу сдерживать занятые ими места на горах, а позже и мигрировать к югу совместно с южными формами; но не так было с крайними по отношению к северным формам. Точно так же в настоящее время мы зрим, как чрезвычайно почтивсе европейские формы покрывают почву Ла-Платы, Новой Зеландии и в наименьшей ступени Австралии, вытеснив туземных уроженцев, тогда как только чрезвычайно немногие южные формы натурализовались кое-где в северном полушарии, желая шкуры, масть и остальные предметы, способные просто завладеть семечки, в широких размерах ввозятся в Европу в расширение 2-ух или 3-х веков из Ла-Платы и в расширение крайних 40 или 50 лет из Австралии. Однако горы Нильгири в Индии представляют собой изъятие, поэтому что тут, как я это знаю от д-ра Хукера, австралийские формы скоро распространяются зёрнами и натурализуются. Нет сомнения, что до крайнего ледникового периода горы в тропических областях были заселены эндемичными альпийскими формами, но крайние практически всюду уступили преобладающим формам, развившимся в наиболее широких областях и в наиболее деятельных мастерских севера. На почтивсех островах численность туземных форм или практически одинаково, или даже меньше численности натурализованных, что представляет первый шаг к их вымиранию. Горы — это острова на суше, и их жители уступили родное пространство формам, развившимся в широких областях севера, совсем так, как жители реальных островов уступали и уступают свои места континентальным формам, какие натурализуются тут при поддержке человека. Эти же наиболее взгляды разрешено использовать и к разъяснению распространения наземных животных и морских форм как северной и южной умеренных зон, так и тропических гор. Когда в расширение большего развития ледникового периода океанические течения грубо отличались от такого, что они представляют собой сейчас, некие из жителей умеренных морей могли добиться экватора; неким из них, быть, может, получилось даже мигрировать сходу на юг, воспользовавшись холодными течениями, тогда как остальные могли остаться и возобновлять существовать в наиболее прохладных глубинах, покуда южное полушарие в свою очередность не получило ледникового климата, чем было обусловлено их предстоящее продвижение; практически таковым же образом, по понятию Форбза, отделенные места, населенные арктическими организмами, до сих пор есть в наиболее глубочайших долях северных умеренных морей. Я отдален от предписания, что все трудности, связанные с распространением и родством схожих и недалёких видов, сейчас живущих на большом расстоянии друг от друга, на севере и юге, а времяотвремени на промежуточных горных хребтах, устраняются вышеприведенными суждениями. Точные направленности передвижения не имеютвсешансы быть определены. Мы не можем заявить, отчего мигрировали одни виды, а не остальные, отчего одни виды модифицированы и отдали правило новеньким формам, тогда как остальные остались постоянными. Мы не можем полагаться отыскать разъяснение этим фактам, покуда не в состоянии станем заявить, отчего один, а не иной вид натурализован при поддержке человека в посторонний стране, отчего один вид распространяется вдвое и втройне дальше и случается вдвое и втройне обыкновеннее, чем иной в пределах их коренных местообитаний. Кроме такого, остается позволить еще остальные совсем особенные трудности, как кпримеру встречаемость одних и тех же растений, что было подтверждено Хукером, в настолько далековато отстоящих друг от друга пт, как Земля Кергелен, Новая Зеландия и Огненная Земля; но, по предположению Лайелля, в этом случае поселение могло случится при участии айсбергов. В высшей ступени примечательно втомжедухе наличие как в названных, так и в остальных далековато разбросанных пт южного полушария видов, желая и разных, но принадлежащих к родам, приуроченным только к югу. Некоторые из данных видов так разны, что мы не можем допустить, чтоб они с истока крайнего ледникового периода имели довольно времени для передвижения и следующей трансформации в подходящих размерах. Как видится, факты свидетельствуют, что отдельные виды 1-го рода мигрировали из всеобщего центра по радиусам, и я склонен взять, что в южном полушарии, как и в северном, до пришествия крайнего ледникового периода был наиболее теплый период, когда антарктические страны, сейчас покрытые льдом, имели в высшей ступени особую и обособленную флору. Можно мыслить, что доэтого чем эта флора вымерла в движение крайнего ледникового периода, немногие представители ее успели уже обширно расселиться по различным долям южного полушария методом появляющихся время от времени методик расселения, останавливаясь при этом на погрузившихся в настоящее время островах. Поэтому южные побережья Америки, Австралии и Новой Зеландии могли купить в некой ступени однородный оттенок в облике одних и тех же типичных форм жизни. Сэр Ч. Лайелль в одном замечательном месте собственной книжки высказался практически в тех же выражениях, что и я, сравнительно действия огромных смен в климате на протяжении только земного шара на географическое распределение организмов. И мы лишь что видели, что мнение м-ра Кроулла о совпадении последовательных ледниковых периодов 1-го полушария с наиболее теплыми временами противного, при допущении медлительного модифицирования видов, разъясняют оченьмного фактов в распространении одних и тех же и недалёких форм жизни во всех долях земного шара. Живой поток разливался в движение 1-го периода с севера и в движение иного с юга, приэтом и в том, и в ином случае достигал экватора; но этот поток жизни с большей силой шел с севера, чем в противном направленности, и поэтому полнее одолжил юг. Подобно тому как прилив оставляет свои отложения горизонтальными рядами, поднимая их наиболее приподнято в береговой полосе, где прилив больше, так и активный поток оставил свои живые отложения на наших горных вершинах, по полосы, равномерно восходящей с арктических низменностей до большей вышины под экватором. Различные существа, оставленные при этом выкинутыми на сберегал, разрешено сопоставить с первобытными племенами человека, заброшенными в горные крепи практически всякой страны, где они сохранились, служа совершенным для нас энтузиазма напоминанием о бывших жителях окружающих низменностей. Глава xiii. Географическое распределение( расширение) Пресноводные формы.

Чарльз Дарвин о происхождении человекаТак как озера и речные системы разделены друг от друга участками суши, то разрешено бы мыслить, что пресноводные формы не посещают обширно распространены в пределах одной страны, а так как море представляет собою еще наиболее крупную преграду, то они никогда не распространяются в отдаленные страны. Но в реальности наблюдается как раз обратное. Не лишь почтивсе пресноводные виды различных классов имеют огромное распределение, но родные виды восхитительным образом доминируют на всем земном шаре. Я отлично незабываю, что, коллектируя впервыйраз в пресных водах Бразилии, я был в высшей ступени удивлен сходством ее пресноводных насекомых, моллюсков и пр. и несходством вблизи живущих наземных существ с надлежащими формами Британии. Я размышляю, что дееспособность пресноводных форм к широкому распространению может быть в большинстве случаев разъяснена тем, что они более полезным для них образом приспособлены к частым миграциям на краткое отдаление, от бассейна к водоему или от реки к реке в пределах собственной отчизны; а расположение к широкому расселению обязана происходить из данной возможности практически как нужное последствие. Мы можем остановиться тут лишь на неких вариантах, и в числе их одни из более тяжелых для разъяснения относятся к рыбам. Прежде задумывались, что один и тот же пресноводный вид никогда не сталкивается на 2-ух удаленных друг от друга материках. Но д-р Гюнтер нетакдавно показал, что galaxias attenuatus населяет Тасманию, Новую Зеландию, Фолклендские острова и материк Южной Америки. Это — превосходный вариант, который, возможно, показывает на поселение из антарктического центра в некий бывший теплый период. Однако этот вариант делается до некой ступени наименее необычным вследствие такого, что виды этого рода владеют возможностью каким-то безызвестным образом переходить значимые места раскрытого океана; так, один из данных видов является всеобщим для Новой Зеландии и Фолклендских островов, желая они разделены промежутком примерно в 230 миль. В пределах 1-го и такого же материка пресноводные рыбы нередко посещают распространены желая и обширно, но совместно с тем необыкновенно; так, в 2-ух вблизи лежащих речных системах одни виды имеютвсешансы быть те же, остальные же совсем разные. Вероятно, они времяотвремени переносятся при поддержке так именуемых случайных методик. Так, рыбы еще в живом состоянии не чрезвычайно изредка переносятся в отдаленные пункты вихрями, и понятно, что рыбья икра предохраняет свою жизнеспособность еще немало времени спустя после такого, как она вынута из воды. Однако поселение пресноводных рыб может быть приписано вбольшейстепени колебаниям уровня суши в движение крайнего геологического периода, что вызвало слияние одних рек с иными. Кроме такого, такие случаи посещают во время наводнений и без каждого колебания уровня. Большая разница меж рыбами с противоположных сторон большей доли постоянных горных цепей, наличие которых могло, следственно, давно предупредить слияние речных систем той и иной стороны, приводит к тому же заключению. Некоторые пресноводные рыбы относятся к чрезвычайно старым формам, и в таковых вариантах было довольно времени для широких географических смен, а следственно, и довольно времени и средств для бессчетных миграций. Кроме такого, разные суждения привели нетакдавно д-ра Гюнтера к заключению, что у рыб одни и те же формы сохраняются очень продолжительно. Морская рыбка при неком старании может быть равномерно приучена к жизни в пресной воде; а, сообразно Валансьену( valenciennes), чуть ли имеется хоть одна группа рыб, все члены которой живут лишь в пресной воде, вследствие что мореходный вид, присущий к пресноводной группе, может путешествовать на огромное отдаление вдоль берега моря и, возможно, может без большущий трудности приспособиться к пресным водам отдаленной страны. Некоторые виды пресноводных моллюсков имеют чрезвычайно обширное распределение, и преобладающими на земном шаре являются родные виды, какие, по нашей теории, произошли от всеобщего родителя и обязаны были расселиться из одной главный области. Распространение данных моллюсков поначалу очень смущало меня, так как чуть ли возможно, чтоб их яичка могли быть переносимы птицами, и к тому же как яичка, так и взрослые особи немедленно гибнут в мореходный воде. Я не мог даже взятьвтолк, каким образом некие натурализованные виды успели скоро распространиться по стране. Но два надзора, изготовленные мною, — а немало остальных непременно еще предстоит изготовить, — проливают некий свет на этот вопрос. Когда утки водинмомент подымаются из воды в пруду, покрытой ряской, эти мелкие растения, как я увидел два раза, пристают к их спинкам; и мне приключилось, перенося ряску из 1-го бассейна в иной, без каждого намерения с моей стороны разбавить в одном бассейне пресноводных моллюсков из иного. Но иной метод, быть может, является наиболее действующим; я погрузил лапти утки в аквариум, где было чрезвычайно немало яиц пресноводных моллюсков, и отыскал, что некое численность очень маленьких и лишь что выведшихся моллюсков прилепилось к ногам и укрепилось на них так крепко, что после извлечения из воды их невозможно было стряхнуть, желая по достижении некотороеколичество наиболее старшего возраста они отпадали совсем вольно. Такие лишь что выведшиеся моллюски, будучи по природе аква животными, жили на ногах утки во влажной атмосфере от 12 до 20 часов; в движение этого времени гага или цапля может пролететь по последней мерке 600 или 700 миль, и, перенесенная ветром чрез море на океанический полуостров или в какой-либо иной далекий пункт, она обязательно опустится на какой-либо Бассейн или речку. Сэр Чарлз Лайелль сказал мне, что dytiscus был словлен с прочно приставшей к нему ancylus( схожая на блюдечко пресноводная раковина), а иной водяной жук из такого же самого семейства, Сolymbetes, единожды залетел на " Бигль ", находившийся на расстоянии 45 миль от ближайшей суши, и никто не может заявить, как далековато он мог бы пронестись при подходящем ветре. Относительно растений уже издавна понятно, какие большие области занимают почтивсе пресноводные и даже болотные виды как на материках, так и на более отдаленных океанических островах. По Альфонсу Декандолю, это вособенности грубо выражено в тех огромных группах наземных растений, в которых имеется чрезвычайно мало видов, обитающих в воде, поэтому что крайние как какбудто конкретно по данной фактору немедленно же занимают необъятную область. Я размышляю, что это объясняется подходящими методами расселения. Ранее я уже упоминал, что маленькое численность земли времяотвремени пристает к ногам и клювам птиц. Голенастые птицы, посещающие илистые окраины водоемов, ежели их нежданно вспугнуть, по всей вероятности, вымажут лапти в иле. Птицы этого отряда путешествуют наиболее остальных и времяотвремени видятся на очень отдаленных и бесплодных островах посреди раскрытого океана; крометого они чуть ли спускаются на морскую поверхность и не имеютвсешансы благодарячему смыть приставшую к их ногам грязь; достигнув же суши, они, наверняка, отправляются в свои натуральные пресноводные укрытия. Я не размышляю, чтоб ботаники имели светлое понятие о том, как ил водоемов богат зёрнами; я изготовил некотороеколичество маленьких экспериментов, но тут сообщу о более удивительном случае: в феврале я брал три столовые ложки ила под водой с 3-х различных мест на сберегаю маленького бассейна; будучи высушен, этот ил весил 63/ 4 унций; в расширение 6 месяцев я хранил его под колпаком в моем рабочем кабинете, срывая и отсчитывая любое прорастающее растеньице; растения были различных видов, и в общем количество их достигло 537; и это в липком иле, который целый уместился в чайной чашке! Принимая во интерес эти факты, я размышляю, было бы совсем умунепостижимо, ежели бы водоплавающие птицы не разносили семечки пресноводных растений по прудам и речкам, размещенным в чрезвычайно отдаленных друг от друга пт. Те же наиболее причины имеютвсешансы играться роль и в переносе яиц неких маленьких пресноводных животных. Принимали роль, возможно, втомжедухе и остальные, еще безызвестные причины. Я уже ориентировал, что пресноводные рыбы поедают семечки неких растений, но выкидывают обратно почтивсе остальные, после такого как проглотили их; даже маленькие рыбы заглатывают семечки среднего размера, как кпримеру желтой кувшинки и potamogeton. Цапля и остальные птицы столетие за веком развдень едят рыб; потом они поднимаются и перелетают на остальные воды или переносятся ветром чрез море; но мы видели, что семечки охраняют дееспособность к прорастанию, будучи выкинуты даже немало часов спустя в погадках или экскрементах. Когда я увидел большущий величина зёрен прекрасной водяной лилии nelumbium и вспомнил примечание Альфонса Декандоля о распространении этого растения, я подумал, что методы его расселения обязаны остаться необъяснимыми; но Одюбон( audubon) заявляет, что находил семечки большущий южной водяной лилии( возможно, по понятию д-ра Хукера, n. Luteum) в желудке цапли. Так как эта птаха обязана нередко перелетать с туго набитым желудком на отдаленные водоемы и позже браться за сытый рыбный стол, то по аналогии я размышляю, что она может выкидывать с погадкой и способные к прорастанию семечки. Рассматривая эти разные методы распространения, нужно держатьвголове, что когда пруд или река лишь что образуются, кпримеру на поднимающемся островке, они еще никем не заняты, и удачное формирование даже единого семени или яичка очень возможно. Хотя сражение за жизнь постоянно проистекает меж жителями 1-го и такого же бассейна, как бы мал он ни был, но количество видов даже отлично населенного бассейна мало сравнимо с численностью видов, живущих на соответствующей площади суши, и поэтому соперничество меж ними, возможно, наименее упорна, чем меж наземными видами; следственно, для мигранта из вод посторонний страны возможность покупки новейшего места более, чем для наземных колонистов. Мы обязаны держатьвголове, что почтивсе пресноводные формы занимают низкое пространство в системе природы, и у нас имеется базу мыслить, что такие существа модифицируются медленнее высших, что дает время для расселения аква видов. Кроме такого, мы не обязаны забрасывать возможность такого, что почтивсе пресноводные формы доэтого были постоянно распространены по огромным площадям, но позже вымерли в промежуточных пт. Однако обширное распределение пресноводных растений и низших животных, будут ли они представлены одной схожей формой или несколькими чуть-чуть измененными формами, разумеется, зависит основным образом от широкого рассеивания их зёрен и яиц животными, по превосходству пресноводными птицами, какие, владея крупными летательными возможностями, несомненно, путешествуют от 1-го бассейна к иному. Об жителях океанических островов. Мы подходим сейчас к крайней из 3-х категорий фактов, какие я избрал как представляющие величайшие трудности в вопросе о распространении организмов, при допущении, что не лишь все особи 1-го вида мигрировали из одной области, но что родные виды, желая бы сейчас живущие в чрезвычайно отдаленных друг от друга пт, произошли из одной области — отчизны их отдаленных предков. Я уже привел те основания, по которым я не верую, что в движение периода существования сегодняшних видов материки достигали таковых больших размеров, что все оченьмного островов нескольких океанов могло быть заселено современными наземными жителями. Это мировоззрение избавляет почтивсе трудности, но не согласуется со всеми фактами, касающимися островных форм. В последующих замечаниях я не стану только становиться на вопросе распространения, но разберу некотороеколичество остальных случаев, имеющих известие к выяснению истинности 2-ух теорий: независимого творения и общности происхождения, сопровождаемого трансформацией. Различные виды, населяющие океанические острова, немногочисленны по сравнению с видами, занимающими одинаковую площадь на континенте; Альфонс Декандоль воспринимает это для растений, Вулластон — для насекомых. Новая Зеландия, кпримеру, с ее высокими горами и различными местообитаниями, простирающаяся на отдаление выше 780 миль по широте, подключая сюда острова Фолклендские, Кемпбелл и Чатем, владеет совместно с данными островами только 960 видов цветковых растений; ежели мы сравним это скромное количество с огромным числом видов, произрастающих на таковой же площади в югозападной Австралии или на мысе Доброй Надежды, то мы обязаны предположить, что настолько крупная разница в числе объясняется некий предпосылкой, не зависящей от различия в телесных критериях. Даже однообразное королевство Кембриджское владеет 847 растений, а маленький полуостров Энглези — 764; но в эти числа включено некотороеколичество папоротников и натурализованных растений, и сопоставление не совершенно верно втомжедухе и в неких остальных отношениях. У нас имеется данные, что безлюдный полуостров Вознесения сначало имел наименее полудюжины цветковых растений; в настоящее время почтивсе виды натурализовались на нем, как и на Новой Зеландии и на всех других упомянутых больше океанических островах. Есть базу мыслить, что на полуострове Святой-Елены натурализованные растения и животные практически или совсем истребили почтивсе местные формы. Тот, кто воспринимает преподавание о сотворении всякого единичного вида, обязан втомжедухе взять, что для океанических островов не было сотворено достаточное количество лучшим образом приспособленных растений и животных, поэтому что человек ненамеренно населял их еще полнее и лучше, чем это сделала натура. Хотя сплошное количество видов на океанических островах мало, процент эндемичных форм( т. е. не встречающихся нигде наиболее на земном шаре) нередко случается чрезвычайно огромным. В истинности этого мы убедимся, сравнив для образца численность эндемичных наземных моллюсков на Мадейре или эндемичных птиц на Галапагосском архипелаге с численностью их на всяком материке, а потом сравним площадь острова с площадью материка. Этого разрешено было ждать и на основании теоретических суждений, поэтому что, как уже было объяснено, виды, случаем попадающие чрез огромные промежутки времени в новейшие отделенные области и совместно с тем вступающие в конкуренцию с новыми видами и их отношениями, будут вособенности подвержены трансформации и во почтивсех вариантах образуют группы измененных отпрысков. Но из этого совершенно не следует, что ежели на каком-либо полуострове практически все виды 1-го класса эндемичны, то и виды иного класса или иного подразделения такого же класса втомжедухе эндемичны; эта разница зависит частично от такого, что виды не модифицируются, ежели попадают на полуостров в огромном числе, так как при этом их взаимные дела не нарушаются малость существенно; частично же от такого, что из собственной близкий страны имеютвсешансы нередко вцель измененные иммигранты, какие скрещиваются с островными формами. Нужно держатьвголове, что отпрыски, происходящие от таковых скрещиваний, непременно выигрывают в силе, и, таковым образом, даже случайное скрещивание, происходящее время от времени, вызывает большее следствие, чем это разрешено было бы надеяться. Я приведу некотороеколичество образцов для иллюстрации данных замечаний: на Галапагосских островах имеется 26 наземных птиц, из которых 21( или, можетбыть, 23) эндемичны, тогда как из 11 морских птиц лишь 2 эндемичны; но, разумеется, что морские птицы имеютвсешансы вцель на эти острова проще и почаще, чем наземные. С иной стороны, Бермуды, лежащие практически на таком же расстоянии от Северной Америки, как Галапагосские острова от Южной, и владеющие очень специфичной почвой, не имеют ни одной эндемичной наземной птицы; но мы знаем из красивого описания Бермуд м-ра Дж. М. Джоунза( j. M. Jones), что чрезвычайно почтивсе североамериканские птицы время от времени и даже сравнимо нередко навещают эти острова. Почти любой год, как мне докладывает Э. В. Харкорт( Е. V. Harcourt), почтивсе европейские и африканские птицы заносятся ветром на Мадейру; этот полуостров населен 99 видами, из которых лишь один эндемичен, желая чрезвычайно недалёк к европейской форме, а три или 4 остальных вида принадлежат этому острову и Канарским. Так что острова Бермуды и Мадейра были заселены с соседних материков птицами, какие длительное время совместно дрались и стали обоюдно приспособленными. Таким образом, попадая в новейшую область, любая форма удерживается иными на собственном месте и со своими повадками и какоказалось благодарячему недостаточно подверженной трансформации. Кроме такого, каждая слабость к трансформации угнетается скрещиванием с неизмененными иммигрантами, нередко прибывающими из собственной близкий страны. Мадейра, дальше, населена ошеломительным числом эндемичных наземных моллюсков, тогда как на ее берегах нет ни одной эндемичной мореходный ракушки; но желая мы не знаем, каким образом расселяются морские моллюски, но можем взятьвтолк, что их яичка или личинки, быть может, прикрепленные к водорослям или плавучему бору или же к ногам голенастых птиц, имеютвсешансы быть проще перенесены чрез открытое море на протяжении 300 или 400 миль, ежели наземные моллюски. Различные отряды живущих на Мадейре насекомых представляют примерно параллельные случаи. Океанические острова времяотвремени посещают лишены животных узнаваемых классов, и в таком случае их пространство занимается представителями остальных классов; так, на Галапагосских островах рептилии, а на Новой Зеландии огромные бескрылые птицы занимают или нетакдавно занимали пространство млекопитающих. Но желая мы произносим тут о Новой Зеландии как об океаническом полуострове, до популярной ступени осторожно, разрешено ли полагать его таким; с одной стороны, она очень велика и не разделена от Австралии чрезвычайно глубочайшим морем; с иной, на основании ее геологического строения и направленности ее горных цепей преподобный У. Б. Кларк( w. В. Clarke) нетакдавно выложил мировоззрение, что этот полуостров, как и Новая Каледония, может считаться присущим Австралии. В отношении растений д-р Хукер показал, что на Галапагосских островах условная количество различных отрядов совсем отлична от такого, что наблюдается где бы то ни было. Все такие различия в численности и совершенное неимение узнаваемых групп животных и растений традиционно объясняются предполагаемой различием в телесных критериях островов; но такое разъяснение очень осторожно. Легкость, с которой проистекает их заселение, по-видимому, владеет так же огромное смысл, как и нрав телесных критерий. Относительно жителей океанических островов разрешено сказать оченьмного восхитительных маленьких фактов. Например, на неких островах, где нет ни 1-го млекопитающего, некие из эндемичных растений имеют семечки с отлично развитыми прицепками; но чуть ли какая-либо обоюдная ассоциация так явна, как то, что прицепки служат для переноса зёрен на шерсти млекопитающих. Однако такие семечки с прицепками могли быть занесены на полуостров и иным методом, а растение, модифицировавшись и образовав эндемичный вид, все еще предохраняет прицепки, имеющие сейчас нрав лишних признаков, аналогично сморщенным задним крыльям под сросшимися элитрами [12] почтивсех островных жуков. Затем на островах нередко видятся деревья и кусты, принадлежащие к семействами, какие в остальных местах содержат лишь травянистые виды; но деревья, как это показано Альфонсом Декандолем, имеют вообщем, какова бы ни была тому фактор, ограниченные области распространения. Поэтому маловероятно, чтоб деревья могли добиться далековато отстоящих океанических островов; а травянистые растения, не имеющие шансов на удачную конкуренцию со многими отлично развитыми деревьями на материке, имеютвсешансы, утвердившись на полуострове, купить привилегия над иными травянистыми растениями, растя все больше и больше и раскидывая свою вершину над ними. В этом случае натуральный подбор склонен увеличить рост растения, к какому бы семейству оно ни принадлежало, и поначалу направляет его в кустарник, а потом — в древо. Отсутствие на океанических островах batrachians и наземных млекопитающих. Относительно отсутствия на океанических островах цельных отрядов животных Бори Сент-Венсан( bory st. Vincent) уже издавна увидел, что batrachians( лягушки, жабы, тритоны) никогда не были найдены ни на одном из бессчетных островов, рассеянных посреди широких пространств океанов. Я брал на себя труд испытать это предложение и отыскал, что оно полностью верно, за исключением Новой Зеландии, Новой Каледонии, Андаманских островов и, быть может, Соломоновых и Сейшельских островов. Но я уже увидел, что осторожно, разрешено ли отнести Новую Зеландию и Новую Каледонию к числу океанических островов, и еще сомнительнее то же наиболее сравнительно Андаманской и Соломоновой групп и Сейшельских островов. Это сплошное неимение лягушек, жаб и тритонов на настолько почтивсех реальных океанических островах не может быть объяснено их физиологическими критериями; против, видится, что эти острова вособенности подходящи для названных животных, так как лягушки были ввезены на Мадейру, Азорские острова и полуостров Маврикия и размножились там до такого, что стали вредоносны. Но так как эти животные и их икра немедленно погибают в мореходный воде( как мы знаем, за исключением 1-го индийского вида), то для них очень тяжело перенестись чрез море, и это разъясняет нам, отчего их нет на реальных океанических островах. Но отчего, следуя теории творения, они не были тут сотворены, тяжело было бы разъяснить. Млекопитающие представляют иной схожий же вариант. Я пристально прочитал античные странствия и не отыскал ни 1-го несомненного указания, что наземное млекопитающее( за исключением одомашненных животных, разводимых туземцами) обитает на полуострове, удаленном наиболее чем на 300 миль от материка или огромного континентального острова; а почтивсе острова, даже лежащие еще поближе, буквально так же лишены млекопитающих. Фолклендские острова, на которых проживает схожая на волка лиса, представляют практически единственное изъятие; но эту группу невозможно разглядывать как океаническую, так как она лежит на подводной мели, объединяющей ее с материком на протяжении возле 280 миль; к тому же на их западное побережье айсберги доэтого заносили валуны и могли внести втомжедухе лисицу, как это нередко случается сейчас в арктических странах. К тому же невозможно заявить, что на маленьком полуострове не имеютвсешансы быть по последней мерке мелкие млекопитающие, какие видятся во почтивсех странах света на чрезвычайно маленьких островах, ежели они лежат неподалеку от материка; и чуть ли разрешено именовать таковой полуостров, на котором наши маленькие четвероногие не натурализовались бы и не размножились очень шибко. На базе обыденного взора на сотворение невозможно заявить, что в данных вариантах не было времени для сотворения млекопитающих: почтивсе вулканические острова довольно древни, как это разрешено созидать по той большой денудации, которую они испытали, и по их третичным слоям; было тут втомжедухе и довольно времени для образования эндемичных видов, принадлежащих к иным классам; а на континентах новейшие виды млекопитающих, как понятно, возникают и пропадают скорее, чем остальные, низшие животные. Хотя наземные млекопитающие не видятся на океанических островах, летающие видятся практически на каждом полуострове. На Новой Зеландии обитает два вида летучих мышей, которых более нет нигде на земном шаре; полуостров Норфолк, архипелаг Вити, острова Бонин, Каролинский и Марианский архипелаги и полуостров Маврикия — все имеют собственных эндемичных летучих мышей. Почему же, разрешено спросить, предполагаемая творческая держава произвела на отдаленных островах летучих мышей, а не остальных млекопитающих? По моему понятию, на этот вопрос просто ответствовать: поэтому что никакое наземное млекопитающее не может быть перенесено чрез обширное место моря, а летучие мыши имеютвсешансы его перелететь. Этих животных следили летающими днем над Атлантическим океаном далековато от берега; два североамериканских вида регулярно или время от времени навещают Бермуды, лежащие в 600 милях от материка. Я знаю от м-ра Томза( tomes), который занимался умышленно этим семейством, что почтивсе виды имеют гигантскую область распространения и найдены как на материках, так и на чрезвычайно отдаленных островах. Таким образом, нам остается лишь допустить, что такие путешествующие виды модифицировались в их новейших местообитаниях применительно к их новому расположению, и нам будет ясно пребывание эндемичных летучих мышей на океанических островах при отсутствии всех остальных наземных млекопитающих. Существует еще иная увлекательная ассоциация, конкретно меж глубиной моря, отделяющего острова друг от друга или от ближайшего материка, и ступенью родства меж их млекопитающими. М-р Уинзор Эрл( windsor earl) сделал в этом отношении некотороеколичество принципиальных надзоров, с тех пор существенно расширенных отличными исследованиями м-ра Уоллеса на Малайском архипелаге, который пересекается возле Целебеса полосой глубочайшего океана, разделяющей, таковым образом, две очень разные фауны млекопитающих. Острова по каждую сторону пролива размещены на сравнимо неглубокой подводной банке, и эти острова населены одними и теми же или чрезвычайно недалёкими млекопитающими. Я не имел еще времени изучить эту ассоциация во всех странах света, но, как успел это изготовить, она есть. Например, Англия разделена от Европы неглубоким проливом, по обеим граням которого живут одни и те же млекопитающие; буквально то же правильно и по отношению ко всем островам, лежащим возле берегов Австралии. Вест-Индские острова, с иной стороны, размещены на глубочайшей подводной банке, возле 1000 фатомов глубины, и тут мы обретаем американские формы, но виды и даже роды совсем другие. Степень трансформаций, которым подвергаются разные животные, частично зависит от длительности времени, а острова, отделенные друг от друга или от материка неглубокими проливами, по всей вероятности, находились в соединении в наиболее новый период, чем острова, разделенные наиболее бездонными проливами; отсюда мы можем взятьвтолк, какого рода ассоциация есть меж глубиной моря, разделяющего две фауны млекопитающих, и ступенью их родства — ассоциация, совсем необъяснимая с точки зрения теории независимых актов творения. Об жителях океанических островов изготовлены больше некие замечания, а конкретно: количество видов мала, но велико условное количество эндемичных форм; модифицированы члены одних, а не остальных групп такого же самого класса; отсутствуют цельные отряды, каковы батрахии и наземные млекопитающие, неглядя на присутствие летучих мышей; соответствие неких семейств растений необыкновенно; травянистые формы развились в древесные и т. д. — все это, как мне видится, лучше согласуется с признанием действенности методик переноса, возникавших время от времени в движение продолжительного периода, чем с предположением о существовании в бывшее время связи всех океанических островов с ближайшим материком; вправду, с крайней точки зрения возможно, что представители разных классов мигрировали бы наиболее умеренно и взаимные дела видов вместе не подверглись бы трансформации или же все они были бы модифицированы наиболее умеренно. Я не отрицаю, что есть немало суровых проблем для осмысливания такого, каким образом почтивсе из жителей более отдаленных островов, все еще сохраняющих бывшую видовую форму или потом измененных, добились собственных реальных местообитаний. Но не следует забрасывать вероятности такого, что остальные острова прежде игрались роль мест приостановки и что в настоящее время они пропали совсем бесследно. Укажу на один тяжелый вариант. Почти все океанические острова, даже более отделенные и наиболее мелкие, населены наземными моллюсками, обычно эндемичными видами, времяотвремени же видами, распространенными повсеместно, удивительные образцы что были предоставлены д-ром А. А. Гулдом( a. A. Gould) для Тихого океана. Известно, что наземные моллюски просто погибают от мореходный воды; их яичка, по последней мерке взятые мною для эксперимента, тонут в ней и гибнут. Тем не наименее обязаны быть какие-то безызвестные, но действующие времяотвремени методы переноса их. Не может ли времяотвремени лишь что выведшаяся молодь прикрепляться к ногам ходящих по земле птиц и переноситься при их поддержке? Мне казалось втомжедухе, что перезимовывающие наземные моллюски с крышкой, закрывающей низовье раковины, имеютвсешансы переноситься чрез не чрезвычайно просторный мореходный пролив в трещинах гонимых по морю деревьев. Я отыскал, что в этом состоянии различные виды выдерживают без ущерба для себя ныряние в морскую воду на 7 дней; одна улитка helix pomatia после аналогичного эксперимента все в том же состоянии зимнего спокойствия была опущена в морскую воду на 20 дней и отлично перенесла это проверка. А в движение настолько длительного времени улитка может быть перенесена морским течением средней скорости на отдаление 660 географических миль. Так как helix владеет толстую известковую крышку, я удалил ее, а когда образовалась новенькая перепончатая, я опять погрузил ее на 14 дней в морскую воду, после что она снова оправилась и уползла. После меня такие эксперименты были произведены бароном Окапитеном( aucapitaine): 100 наземных улиток, принадлежащих к 10 видам, были размещены в ящике с продырявленными стенами и оставлены на две недели в море. Из 100 уцелели 27. Присутствие крышки, видится, владеет в этом случае смысл, так как из 12 особей cyclostoma elegans, снабженных ею, выжило 11. Имея в виду, как отлично выдержала соленую воду взятая мною для экспериментов helix pomatia, очень примечательно, что ни одна из взятых Окапитеном 54 особей, принадлежащих к четырем остальных видам helix, не выдержала этого. Тем не наименее невозможно полагать полностью потенциальным, что наземные улитки нередко переносились таковым образом; лапти птиц представляют наиболее вероятный метод. О связи меж жителями островов и жителями ближайшего материка. Наиболее ошеломительный и принципиальный для нас факт представляет собой родство видов, населяющих острова, с видами ближайшего материка при отсутствии настоящей идентичности их. Это разрешено засвидетельствовать многочисленными образцами. Галапагосский архипелаг, лежащий под экватором, располагаться на расстоянии 500—600 миль от берегов Южной Америки. Почти любая форма суши и моря несет тут на себе бесспорный след Американского материка. На этом архипелаге знается 26 наземных птиц, из коих 21 или, быть может, 23 числятся отлично обособленными видами и вообщем могли бы быть осматриваемы в качестве тут сделанных; но недалёкое родство большинства данных птиц с американскими видами выражено в каждом признаке, в привычках, движениях и тонах гласа. Точно так же обстоит с иными животными и с огромным численностью растений, как это показано д-ром Хукером в его отличной " Флоре " этого архипелага. Натуралист, знакомящийся с жителями данных вулканических островов Тихого океана, лежащих на расстоянии нескольких сотен миль от материка, ощущает, что он располагаться на южноамериканской грунте. Почему это так? Почему виды, какие, как подразумевают, были сделаны на Галапагосском архипелаге и нигде наиболее, несут таковой бесспорный след родства с видами, сделанными в Америке? Ни в критериях жизни, ни в геологическом строении островов, ни в их возвышенности, ни в климате, ни в пропорциональных отношениях меж разными вместе живущими классами нет ничто вблизи схожего на условия американского побережья; на самом деле имеется даже огромное отличие во всех данных отношениях. С иной стороны, по вулканическому нраву земли, по климату, возвышенности и размерам есть огромное схожесть меж Галапагосским архипелагом и островами Зеленого Мыса; но какое совершенное и безусловное отличие меж их жителями! Обитатели островов Зеленого Мыса относятся к жителям Африки, как жители Галапагосских островов — к жителям Америки. Подобные факты не поддаются разъяснению на базе обыденного взора на независимое сотворение, тогда как, по принятому тут воззрению, разумеется, что Галапагосские острова, по всей вероятности, получили собственных колонистов из Америки, благодаря ли работающим времяотвремени методикам переноса или благодаря существовавшей прежде непрерывности суши( желая я не верую в это преподавание), а острова Зеленого Мыса — из Африки; такие колонисты могли проверить трансформацию, но принцип наследственности выдает пространство их начального происхождения. Можно привести немало подобных фактов; вправду, практически всеобщим положением является то, что эндемичные формы островов соединены с формами или ближайшего материка, или ближайшего огромного острова. Исключений мало, и большаячасть их может быть объяснено. Так, желая Земля Кергелен располагаться поближе к Африке, чем к Америке, ее растения соединены, и крометого теснейшим образом, как это мы знаем из работы д-ра Хукера, с растениями Америки; но при том взгляде, что этот полуостров был вбольшейстепени заселен зёрнами, занесенными с землей и камнями на айсбергах, гонимых господствующими течениями. Эта отклонение теряется на базе философия, сообразно которому Новая Зеландия по ее эндемичным растениям ближе связана с Австралией — ближайшим материком, чем с какой-нибудь иной областью, и этого разрешено было ждать; но она четко связана втомжедухе с Южной Америкой, которая, желая и является ближайшим из других материков, но лежит так далековато, что этот факт является аномальным. Но эта трудность частично теряется при том взгляде, что Новая Зеландия, Южная Америка и остальные южные страны были частично заселены с промежуточного, желая и отдаленного пт, конкретно с антарктических островов, когда они были одеты растительностью в расширение наиболее теплого третичного периода, перед истоком крайнего ледникового периода. Родство, желая и слабенькое, но имеющееся, по свидетельству д-ра Хукера, меж флорой юго-западного угла Австралии и Мыса Доброй Надежды, представляет еще наиболее превосходный вариант; но это родство, выраженное лишь у растений, без сомнения, когда-либо станет объяснено. Тот же самый-самый принцип, который описывает ассоциация меж жителями островов и ближайшего материка, времяотвремени имеетместобыть в меньших размерах, но в высшей ступени увлекательной форме, в пределах 1-го и такого же архипелага. Так, любой из островов Галапагосского архипелага занят многими отлично различающимися видами, и это умопомрачительный факт; но эти виды существенно ближе соединены друг с ином, чем с жителями Американского материка или каждой иной доли света. Этого и разрешено было ждать, поэтому что острова, расположенные так вблизи друг к другу, практически непременно обязаны были обретать иммигрантов из 1-го начального родника и друг от друга. Но как могло статься, что почтивсе из иммигрантов были модифицированы разно, желая только в слабенькой ступени, на островах, лежащих в виду друг у друга, 1-го и такого же геологического строения, той же самой вышины, с одним и тем же климатом и т. д.? Для меня это продолжительно оставалось большущий трудностью; но она продиктована основным образом крепко укоренившимся заблуждением полагать физиологические условия за более принципиальные, тогда как безоговорочно, что характеристики остальных видов, с которыми этот вид обязан входить в конкуренцию, по последней мерке настолько же главны и традиционно еще наиболее главны для успеха. ныне, ежели мы обратимся к видам, живущим на Галапагосском архипелаге и найденным втомжедухе и в остальных долях света, мы увидим, что они разнятся чрезвычайно шибко на различных островах. Однако эту разницу разрешено было бы ждать, ежели острова были заселены при поддержке работающих время от времени методик переноса, кпримеру, ежели зерно 1-го растения попало на один полуостров, а зерно иного — на иной, желая все они проистекают из 1-го и такого же родника. Отсюда, когда в давние эпохи иммигрант попадал поначалу на один из островов или потом расселялся с 1-го на иной, он, естественно, попадал на различных островах в различные условия, так как обязан был соперничать с разными группами организмов; растение, кпримеру, могло отыскать более подходящую для себя почву, занятую на различных островах некотороеколичество различающимися видами, и могло подвергнуться атаке разных до популярной ступени противников. Если бы оно правило тут модифицировать, то натуральный подбор, возможно, начал бы благоприятствовать на различных островах различным разновидностям. Однако некие виды могли бы расселиться, сохраняя свои индивидуальности на протяжении только архипелага, аналогично тому, как некие виды обширно расселяются по материку и остаются теми же самыми. Подлинно необычным как по отношению к Галапагосскому архипелагу, так в наименьшей ступени в остальных подобных вариантах представляется тот факт, что новейшие виды, образовавшись на одном полуострове, не расселяются скоро на остальных островах. Но таккак эти острова, желая и лежащие в виду друг у друга, разделены бездонными морскими проливами, в большинстве случаев наиболее широкими, чем Британский канал, и нет основания надеяться, чтоб они когда-нибудь были объединены. Морские течения, проходящие меж островами, спешны, ветры тут диковинно редкостны, так что эти острова вправду разделены друг от друга еще сильнее, чем это видится на карте. Однако некие виды, как из найденных в остальных странах света, так и из принадлежащих лишь архипелагу, распространены на нескольких островах, и, основываясь на их нынешнем распространении, мы можем мыслить, что они расселились с 1-го острова на остальные. Но я размышляю, что мы часто ошибаемся, полагая вероятным проникновение 1-го вида в область, занятую иным недалёким видом, когда эти области вольно сообщаются друг с ином. Нет сомнения, что один вид в краткое время совершенно или частично вытеснит иной, ежели владеет любым плюсом перед ним; но ежели оба одинаково отлично приспособлены к собственным местам в природе, то, возможно, оба будут предохранять их за собой в движение практически хотькакого времени. Хорошо зная, что почтивсе виды, натурализовавшиеся при поддержке человека, расселились с удивительной быстротой по широким местам, мы расположены мыслить, что на это правомочно большаячасть видов; но мы обязаны держатьвголове, что виды, какие натурализуются в новейших странах, обычно не находятся в недалёком родстве с коренными жителями, а чрезвычайно отличны от них, принадлежа в большинстве случаев, как это показано Альфонсом Декандолем, к разным родам. На Галапагосских островах даже почтивсе птицы, неглядя на то, что они отлично адаптированы для перелёта с острова на полуостров, разны на различных островах; так, имеются три близкородственных вида пересмешников, из которых любой приурочен к собственному острову. Предположим сейчас, что пересмешник с острова Чатэм перенесен ветром на полуостров Чарлз, который владеет собственного пересмешника; каким образом он мог бы преуспеть тут? Мы можем дерзко мыслить, что полуостров Чарлз отлично заселен собственным своим видом, поэтому что развгод откладывается более яиц и выводится более птенцов, чем на самом деле может подрасти; и мы можем допустить, что пересмешник, присущий острову Чарлз, по последней мерке так же отлично приспособлен к собственной области, как вид, присущий острову Чатэм. Сэр Ч. Лайелль и м-р Вулластон сказали мне последующий превосходный факт, относящийся к этому вопросу: полуостров Мадейра и близкий островок Порто-Санто имеют немало различных, но замещающих видов наземных улиток, из коих некие живут в трещинах камней; и желая развгод из Порто-Санто на Мадейру перевозится огромное численность камня, но крайний полуостров еще не колонизован видами из Порто-Санто; тем не наименее оба острова заняты европейскими наземными улитками, какие, без сомнения, имеют некое привилегия над местными видами. После данных указаний, я размышляю, мы не станем вособенности изумляться тому, что эндемичные виды, населяющие различные острова Галапагосского архипелага, не все расселялись с острова на полуостров. На континенте наиболее раннее рукоделие области втомжедухе, возможно, играет огромную роль, препятствуя смешиванию видов, какие населяют разные области со сходными физиологическими критериями. Так, юго-восточный и юго-западный углы Австралии представляют практически однообразные физиологические условия и объединены постоянной сушей, но все-же населены огромным числом различающихся меж собой млекопитающих, птиц и растений; то же разрешено заявить, сообразно м-ру Бейтсу( bates), и сравнительно бабочек и остальных животных, населяющих необъятную, открытую и постоянную равнину Амазонки. Принцип, устанавливающий совместный нрав жителей океанических островов, конкретно его зависимость от родника, откуда колонисты могли расселиться с большей легкостью, совместно с следующей потом их трансформацией, обретает чрезвычайно обширное использование везде в природе. Мы сталкиваемся с ним на всякой горной верху, в каждом озере и болоте. Поэтому альпийские виды, за исключением такого варианта, когда вид обширно расселился во время ледниковой эры, недалеки к видам окружающих низменностей; так, в Южной Америке альпийские колибри, альпийские грызуны, альпийские растения и т. д. непременно принадлежат к взыскательно американским формам; светло, что гора по мерке ее постепенного поднятия колонизовалась из окружающих низменностей. Точно так же обстоит дело с жителями озер и болот, за теми исключениями, когда легкость переноса обусловила за популярными формами господство на протяжении большей доли земного шара. Мы зрим тот же самый-самый принцип на большинстве слепых животных, населяющих пещеры Америки и Европы. Можно привести и остальные подобные случаи. Я размышляю, что разрешено вообщем взять последующее правило: там, где в 2-ух даже чрезвычайно отдаленных друг от друга областях видятся почтивсе близкородственные или замещающие виды, станет найдено и некотороеколичество схожих видов, и где сталкивается немало близкородственных видов, там же будут найдены формы, какие одними натуралистами числятся за отлично различающиеся виды, иными — лишь за вариации; эти сомнительные формы указывают на ступени в прогрессе трансформации. Существующая у неких видов ассоциация меж их возможностью к передвижения и размерами ее как в реальном, так и в одном из более ранних периодов и обитание на отдаленных пт земного шара чрезвычайно близкородственных видов доказываются втомжедухе иным, наиболее всеобщим методом. М-р Гулд уже издавна указал мне, что в тех родах птиц, какие распространены по всему свету, почтивсе виды имеют чрезвычайно необъятные области распространения. Я чуть ли могу колебаться, что это правило вообщем правильно, желая с трудом поддается подтверждению. Мы зрим, что посреди млекопитающих это грубо выражено у летучих мышей и в наименьшей ступени у felidae и canidae. To же наиболее правило находится в распространении бабочек и жуков. Так же обстоит дело у большинства пресноводных жителей, так как почтивсе роды более различающихся классов распространены по всему земному шару и почтивсе виды имеют большие области распространения. Конечно, предполагается, что не все, но только некие виды владеют широким ареалом в роде, распространенном чрезвычайно обширно. Не предполагается втомжедухе, что виды таковых родов имеют в среднем чрезвычайно обширное распределение, поэтому что это в значимой ступени зависит от такого, как далековато зашел процесс трансформации; кпримеру, две вариации 1-го и такого же вида населяют Америку и Европу, и, таковым образом, вид владеет необъятную область распространения; но ежели изменение сходит некотороеколичество дальше, то две вариации сделаются отлично различающимися видами и их области распространения существенно сократятся. Еще наименее предполагается, что вид, способный справиться преграды и обширно распространяться, как мы зрим это у неких отлично летающих птиц, непременно станет обширно распространен: мы никогда не обязаны забрасывать, что обширное распределение зависит не лишь от возможности справляться преграды, но и от еще наиболее принципиальной возможности сохраниться победителем в дальной стране в борьбе за жизнь с чуждыми сожителями. Но, сообразно взору, что все виды 1-го рода, желая бы известные в самых отдаленных друг от друга пт земного шара, произошли от всеобщего предка, мы обязаны отыскать, и я размышляю, что, как сплошное правило, мы и обретаем в реальности, что по последней мерке некие из данных видов имеют чрезвычайно обширное распределение. Мы обязаны держатьвголове, что почтивсе роды всех классов чрезвычайно старого происхождения, а в таком случае имели довольно времени для расселения и для следующих трансформаций. Геологические данные в свою очередность разрешают допустить, что в пределах всякого огромного класса у низших организмов изменение протекает медленнее, чем у высших; следственно, они владели большей возможностью широкого распространения при сохранении такого же самого специфического нрава. Этот факт совместно с тем обстоятельством, что семечки и яичка более низкоорганизованных форм чрезвычайно малы и наиболее подходящи для переноса на далекие расстояния, возможно, объясняется уже издавна популярным законодательством, который нетакдавно рассматривался Альфонсом Декандолем по отношению к растениям, а конкретно, что чем ниже стоит группа организмов, тем просторнее ее распределение. Таковы рассмотренные лишь что дела, а конкретно: низшие организмы распространены просторнее высших; некие виды обширно распространенных родов в свою очередность имеют обширное распределение; такие факты, как узкая ассоциация альпийских, озерных и болотных форм с живущими в прилежащих низких и сухих местностях; примечательное родство меж жителями островов и ближайшего материка; еще наиболее узкое родство друг с ином жителей островов 1-го и такого же архипелага; все это умунепостижимо с обыкновенной точки зрения, принимающей независимое сотворение всякого вида, но объяснимо, ежели мы предположим колонизацию из ближайшего и более пригодного родника вместе со последующей потом адаптацией колонистов к их новеньким местообитаниям. короткий ликбез предшествующей и подлинной головы. В данных головах я сделал попытку представить, что ежели мы примем во интерес наше неведение всех последствий смен в климате и уровне суши, какие непременно происходили в движение крайнего геологического периода, и остальных смен, возможно, имевших пространство; ежели мы вспомним, как велико наше незнакомство со многими любопытными, появляющимися время от времени методами переноса; ежели мы не станем выпускать из виду( что в высшей ступени принципиально), как нередко виды могли быть распространены постоянно на протяжении одной широкой области, а потом вымерли в промежуточных областях — то трудности, заслуживающие на пути к принятию расположения, что все особи 1-го вида, где бы они ни были найдены, произошли от общих предков, не будут глядеться нам непреодолимыми. К этому заключению, к которому пришли втомжедухе почтивсе натуралисты, оберегавшие идею целостности центров творения, нас приводят различные общие суждения, в индивидуальности смысл различных преград и подобное распределение подродов, родов и семейств. Что касается различающихся видов 1-го рода, какие, по нашей теории, расселились из одной главный области, то и тут трудности далековато не представятся непреодолимыми, ежели мы признаем, как это сделали вданныймомент, недостаточность наших сведений и вспомним, что некие формы жизни менялись чрезвычайно медлительно, вследствие что в их постановлении был большой просвет времени для миграций; но и в этом случае, как и в случае с особями 1-го вида, нередко трудности значительны. Поясняя на образце воздействие погодных смен на распределение организмов, я пытался представить, какую главную роль играл крайний ледниковый период, который повлиял даже на экваториальные области и в движение чередований прохладных периодов на севере и юге дозволял смешивание форм разных полушарий меж собой, приэтом некие из них остались на горных вершинах во всех долях света. Чтобы представить, как велико обилие работающих время от времени методик переноса, я остановился некотороеколичество дальше на методах расселения пресноводных организмов. Если трудности невозможно признать непреодолимыми для догадки, что с течением времени все особи 1-го вида или разные виды 1-го рода произошли из одной области, тогда все большие управляющие факты географического распространения объясняются теорией передвижения с следующей трансформацией и размножением новейших форм. Отсюда нам делается понятным огромное смысл преград, станет ли это суша или влага, не лишь в качестве разграничителей, но и в качестве образователей ботанических и зоологических провинций. Отсюда же нам делается понятным концентрация недалёких видов в пределах одной области, а втомжедухе, отчего под разными широтами, кпримеру в Южной Америке, жители равнин и гор, лесов, болот и монастырь соединены меж собой загадочным образом и втомжедухе соединены с вымершими созданиями, какие населяли этот же материк доэтого. Признавая взаимные дела организмов более необходимыми, мы можем взятьвтолк, отчего две области практически с схожими физиологическими критериями нередко посещают населены чрезвычайно разными формами жизни; тут могло появляться практически нескончаемое действие и взаимодействие организмов: в зависимости от интервала времени, протекшего с тех пор, как колонисты заняли одну или обе области; в зависимости от нрава известия, доступного в большем или меньшем размере для одних, а не остальных форм; в зависимости от такого, довелось или не довелось иммигрантам вступить в наиболее или наименее прямую конкуренцию друг с ином и с местными формами; вконцеконцов, в зависимости от такого, что в 2-ух или наиболее областях, самостоятельно от их телесных критерий, могли сформироваться нескончаемо различные условия жизни, так как иммигранты могли изменяться наиболее или наименее скоро; отсюда мы можем ждать, что одни группы существ модифицировались существенно, остальные только чрезвычайно слабо, одни есть в огромном, остальные в маленьком численности, что мы вправду и обретаем в различных огромных географических областях земного шара. На основании такого же принципа мы можем взятьвтолк, как я пытался представить, отчего на океанических островах мало жителей, но посреди них немало эндемичных или типичных форм, и отчего, в зависимости от методик передвижения, одна группа существ образована лишь эндемичными видами, тогда как иная, даже такого же самого класса, может обладать все виды, однообразные с видами соседней доли света. Можем мы втомжедухе взятьвтолк, отчего цельные группы организмов, каковы батрахии и наземные млекопитающие, совсем отсутствуют на океанических островах, тогда как даже более уединенные океанические острова имеютвсешансы обладать свои личные типичные виды летающих млекопитающих, т. е. летучих мышей. Становится понятным, отчего есть некая ассоциация меж пребыванием на островах млекопитающих в их наиболее или наименее измененном состоянии и глубиной моря, отделяющего такие острова от материка. Нам делается светло, отчего все жители архипелага, желая и отличаются на различных островах в видовом отношении, но тесновато соединены меж собой и соединены, но в наименьшей ступени, с жителями ближайшего материка или иного места, откуда могли случится иммигранты. Можно взятьвтолк, отчего при существовании в 2-ух областях близкородственных или замещающих видов практически постоянно отыщется и некотороеколичество схожих видов, самостоятельно от разделяющего их места. Законы, правящие жизнью, представляют превосходный параллелизм во времени и пространстве, на что нередко ориентировал мертвый Эдвард Форбз; законы, определяющие сукцессию форм в прошлые эпохи, практически те же, какие определяют их отличие в различных географических областях в настоящее время. Мы зрим это на множестве фактов. Существование всякого вида или группы видов постоянно во времени; кажущихся исключений из этого критерии так мало, что мы можем отнести их к тому, что в промежуточных отложениях нами еще не раскрыты формы какие в них отсутствуют, но видятся как больше, так и ниже их; буквально так же и в пространстве, как сплошное правило, что область обитания всякого вида или группы видов постоянна; исключения же, желая они и нередки, имеютвсешансы быть объяснены, как я пытался представить, или миграциями в прошедшем при других критериях, или действующими время от времени методами переноса, или вымиранием вида в промежуточных местах. Виды и группы видов имеют пункты большего развития как во времени, так и в пространстве. Группы видов, живущих в движение 1-го и такого же периода времени или в одной и той же области, нередко характеризуются даже незначительными общими чертами, каковы индивидуальности статуи или окраски. Рассматривая длинную сукцессию прошедших веков или далековато отстоящие друг от друга области земного шара, мы открываем, что виды неких классов недостаточно различаются друг от друга, тогда как в ином классе или лишь в ином подразделении такого же отряда меж ними есть огромное отличие. Низкоорганизованные представители всякого класса традиционно меняются меньше высокоорганизованных как во времени, так и в пространстве; но в обоих вариантах есть исключения из этого критерии. В согласовании с нашей теорией, эти разные соотношения во времени и пространстве понятны, поэтому что произносим ли мы о недалёких формах жизни, изменявшихся в движение последовательных веков, или о формах, какие поменялись после передвижения в отдаленные области, в обоих вариантах эти формы соединены обыкновенными узами сменяющихся поколений, в обоих вариантах законы варианты одни и те же, и трансформации накапливаются все теми же средствами натурального отбора. Глава xiv. Взаимное родство организмов; морфология; эмбриология; рудиментарные органы Классификация. Начиная с отдаленнейшего периода летописи решетка, схожесть меж организмами выражается в нисходящих ступенях, вследствие что их разрешено систематизировать по группам, соподчиненным иным группам. Эта классификация непроизвольна, как произвольна, кпримеру, сортировка звезд в плеяды. Существование групп имело бы обычное смысл, ежели бы одна группа была приспособлена только для жизни на суше, а иная — в воде, одна — к употреблению в еду мяса, иная — растительных веществ и т. д.; но на самом деле состояние совершенно другое, так как отлично понятно, как нередко члены даже одной подгруппы разнятся меж собой по виду жизни. Во ii и iv головах, о варианты и натуральном отборе, я пробовал представить, что более варьируют в всякой стране обширно известные и обычные, т. е. доминирующие виды, принадлежащие к широким родам всякого класса. Разновидности, или зарождающиеся виды, происходящие таковым образом, в конце концов преобразуются в новейшие и различающиеся виды; а крайние по закону наследственности расположены создавать остальные новейшие и доминирующие виды. Следовательно, группы, сейчас необъятные и содержащие немало доминирующих видов, расположены развиваться, все наиболее и наиболее увеличиваясь в объеме. Далее я пробовал представить, что вследствие наклонности варьирующих отпрысков всякого вида взятьвдолг можетбыть большее количество можетбыть различных мест в экономии природы, они обнаруживают долговременную слабость к дивергенции признаков. Последнее мнение подтверждается надзором множества различных форм, вступающих друг с ином в самую упорную конкуренцию во каждой маленький области, и некими фактами натурализации. Я пробовал втомжедухе представить, что у форм, растущих в числе и дивергировавших в признаках, имеется постоянная расположение сменить и истребить предшествующие им формы, наименее дивергировавшие в признаках и наименее улучшенные. Прошу читателя обратиться к диаграмме, иллюстрирующей, как это уже пояснено раньше, действие данных разных принципов, и он увидит, что неминуемым итогом станет распадение измененных отпрысков всеобщего предка на подчиненные группы. В данной диаграмме любая литера на верхней полосы означает род, сохраняющий некотороеколичество видов; все роды, расположенные по данной верхней полосы, сочиняют совместно один класс, так как произошли от всеобщего предка и, следственно, унаследовали некие общие черты. Но на том же основании три рода слева, имеющие еще наиболее всеобщего меж собой, образуют подсемейство, хорошее от подсемейства, содержащего два ближайших рода справа, какие произошли от всеобщего предка, дивергировав в признаках на пятой стадии развития. Эти 5 родов втомжедухе имеют немало всеобщего, но наименее, чем роды всякого подсемейства, и образуют совместно семейство, хорошее от такого, которое охватывает три рода еще дальше справа, дивергировавшие в наиболее раннем периоде. Все эти роды, происшедшие от( А), образуют отряд, хороший от такого, который обнимает роды, происшедшие от( i). Таким образом, мы владеем тут немало происшедших от всеобщего предка видов, какие группируются в роды, роды — в подсемейства, семейства и отряды, а все совместно — в один большущий класс. Так, по моему понятию, объясняется принципиальный факт натурального распределения организмов в группы, подчиненные одна иной, — факт, который вследствие собственной обычности недостаточно направляет на себя наше интерес. Нет нималейшего сомнения, что органические существа, аналогично всем иным предметам, имеютвсешансы быть классифицированы разно — или ненатурально, на основании единичных признаков, или наиболее несомненно, на основании огромного числа признаков. Мы знаем, кпримеру, что таковым образом разрешено систематизировать минералы и хим составляющие. В этом случае нет, естественно, нималейшего дела меж классификацией и генеалогической последовательностью, и в настоящее время непонятно, на основании что распределяются названные тела по группам. Но по отношению к органическим созданиям дело обстоит подругому: вышеизложенный взор стоит в полном гармонии с натуральным распределением организмов по группам, подчиненным одна иной, и никогда не было изготовлено пробы отдать этому иное разъяснение. Как мы видели, натуралисты пытаются располагать виды, роды и семейства всякого класса по так называемой Естественной системе. Но что очевидно под данной системой? Некоторые создатели молвят, что это лишь методика, по которой объединяются наиболее подобные организмы и делятся более несходные; остальные наблюдают в ней искусственный способ можетбыть краткого выражения общих положений, т. е. выражения одной фразой признаков, общих, кпримеру, всем млекопитающим, иной — общих всем хищным, третьей — общих всему роду собак, а потом дополнением лишь 1-го термина дается уже совершенное определение всякого вида собак. Удобство и полезность таковой системы несомненны. Но почтивсе натуралисты задумываются, что под Естественной системой нужно разуметь что-то большее; они задумываются, что в ней выражается чин Творца; но покуда не станет предопределено, что разуметь под планом создателя — узнаваемый ли распорядок во времени или в пространстве, или во времени и пространстве, или еще что-либо иное, мне видится, что это предложение ни в какой-никакой мерке не усиливает наших познаний. Изречения, такие нередко повторяемому в наиболее или наименее завуалированной форме знаменитому изречению Линнея, что не симптомы определяют род, а род описывает симптомы, по-видимому, указывают, что наши классификации подразумевают ассоциация наиболее глубокую, чем обычное схожесть. И я размышляю, что они вправду представляют собой что-то большее; я размышляю, что общность происхождения, единственная популярная фактор недалёкого схожести организмов и имеется та ассоциация меж ними, которая, желая и проявлена различными ступенями трансформаций, до некой ступени открывается перед нами при поддержке наших классификаций. Познакомимся сейчас с правилами классификации и теми трудностями, какие появляются вследствие той точки зрения, что классификация или открывает некий неизвестный чин творения, или элементарно представляет собой схему, служащую для выражения общих положений и сближения более похожих меж собой форм. Можно поразмыслить( и в бывшее время так вправду и задумывались), что величайшее смысл в классификации имеют те черты строения, какие определяют образ жизни и пространство, занимаемое популярным созданием в экономии природы. Но ничего не может быть ошибочнее такового взора. Никто не будет полагать, что наружное схожесть мыши с землеройкой, дюгоня с китом и кита с рыбой владеет какое-нибудь смысл. Подобные схожести, как ни тесновато соединены они со всей жизнью такого или другого существа, имеют смысл лишь в качестве " адаптивных, или подобных, признаков "; но к разбору схожих сходств мы еще вернемся. Можно даже признать за сплошное правило, что чем меньше какая-либо дробь организации связана с любым особенным образом жизни, тем более она владеет смысл для классификации. Например, Оуэн, разговаривая о дюгоне, подмечает: " Так как половые органы имеют наиболее отдаленное известие к виду жизни и корму животного, я постоянно считал их за такие органы, какие предоставляют светлое распоряжение на подлинное родство животного. При модификациях данных органов очень тяжело перемешать адаптивный знак с признаком значимым ". Замечательно, что вегетативные органы растений, от которых зависит их кормление и жизнь, имеют недостаточно смысла, тогда как их органы воссоздания совместно с зерном и зародышем, какие они создают, имеют наибольшее смысл. Точно так же, осматривая раньше некие морфологические симптомы, какие не имеют многофункционального смысла, мы видели, что они нередко играют гигантскую роль в классификации. Это обусловливается их постоянством у почтивсех недалёких групп; упрямство же их в свою очередность зависит основным образом от такого, что натуральный подбор не предохраняет и не накапливает несущественные уклонения, так как его воздействие распространяется лишь на полезные симптомы. Что кристально физическое смысл органа не описывает его классификационного смысла, практически подтверждено тем, что в недалёких группах один и тот же орган, который, как мы владеем все основания надеяться, владеет практически одно и то же физическое смысл, владеет очень разным классификационным ролью. Нет натуралиста, который, проработав длительное время над какой-нибудь группой, не был бы поражен этим фактом, и это полностью сознается в работах практически всех создателей. Достаточно сослаться на таковой высочайший престиж, как Роберт Браун( robert brown), который, разговаривая о неких органах proteaceae, подмечает, что их смысл как родовых признаков, " аналогично значению всех остальных долей, не лишь в этом, но, как мне видится, во каждом натуральном семействе, очень разнообразно и в неких вариантах как бы совсем утрачено ". В иной работе он втомжедухе произносит, что родовые группы connaraceae " разнятся меж собой по пребыванию у них одной или наиболее завязей, по пребыванию или отсутствию белка, по створчатому или чешуйчатому почкосложению. Каждый из данных признаков нередко владеет наиболее чем родовое смысл; но в данной группе, даже взятые все совместно, они оказываются недостаточными для такого, чтоб разделять род cnestis от рода connarus ". Возьмем образчик из класса насекомых: в одном из огромных подразделений перепончатокрылых антенны, по замечанию Уэствуда( westwood), очень постоянны по собственному строению, в ином разнятся чрезвычайно шибко, но эти различия имеют совсем неглавное смысл в классификации; и, но, никто не скажет, что физическое смысл антенн у насекомых данных 2-ух подразделений 1-го и такого же отряда разно. Можно бы привести еще ряд образцов, подтверждающих, что узнаваемый принципиальный по собственным функциям орган владеет очень разное смысл для классификации в пределах одной и той же группы существ. Далее, никто не скажет, что рудиментарные или атрофировавшие органы имеют огромное физическое или жизненное смысл; но непременно органы в схожем состоянии нередко имеют огромное смысл для классификации. Никто не станет полемизировать против такого, что рудиментарные зубы в верхней челюсти юных жвачных и некие рудиментарные косточки лапти очень главны для подтверждения недалёкого родства жвачных с толстокожими. Роберт Браун шибко требовал на том, что состояние рудиментарных растений чрезвычайно принципиально для классификации злаков. Можно бы привести бессчетные образцы такого, что симптомы долей, имеющих очень маленькое физическое смысл, по всеобщему признанию очень подходящи для свойства цельных групп. Например, пребывание или неимение раскрытого прохода от ноздрей к ротовой полости, представляющего собой, по Оуэну, единый знак, непременно, отделяющий рыб от пресмыкающихся; загнутый внутрь угол нижней челюсти у сумчатых; метод складывания крыльев у насекомых; расцветка у неких водорослей; волоски на долях цветка у злаков; нрав кожного покрова, каковы перья и волосы у позвоночных. Если бы утконос вместо шерсти был покрыт перьями, этот наружный и незначительный знак натуралисты признали бы за принципиальное распоряжение при определении ступени родства этого необычного существа с птицами. Такое смысл несущественных признаков для классификации зависит вбольшейстепени от их корреляции с иными наиболее или наименее существенными признаками. Значение же комплекса признаков в натуральной летописи совсем разумеется. Вследствие этого, как это нередко отмечалось, вид может увернуться от собственных родичей по неким признакам, чрезвычайно принципиальным в физическом отношении и имеющим практически повальное распределение, и тем не наименее не станет нималейшего сомнения, куда его отнести. Поэтому втомжедухе было найдено, что классификация, основанная на одном признаке, как бы главен он ни был, постоянно была безуспешна, поэтому что нет таковой черты организации, которая постоянно оставалась бы неизменной. Значение комплекса признаков, даже в том случае, когда меж ними нет ни 1-го существенного, уже само по себе разъясняет нам сформулированный Линнеем афоризм, что не симптомы определяют род, а род описывает симптомы, поэтому что, по-видимому, он основан на оценке смысла почтивсех несущественных дьявол схожести, очень незначимых, чтоб их разрешено было найти. Некоторые растения, принадлежащие к malpighiaceae, создают цветки полные и недоразвитые; у крайних, как подмечает А. де Жюссье( a. De jussien), " крупная дробь признаков вида, рода, семейства и класса теряется, на хохот нашей классификации ". Но желая aspicarpa в расширение нескольких лет изготовляла во Франции лишь такие недоразвитые цветки, грубо отличающиеся по множеству принципиальных особенностей строения от реального типа семейства, г-н Ришар( richard), по замечанию Жюссье, все-же дальновидно пришел к заключению, что этот род тем не наименее обязан сохраниться посреди malpighiaceae. Этот вариант отлично объясняет дух наших классификаций. Фактически натуралисты, когда работают, не обращают интереса на физическое смысл признаков, которыми они используют для свойства группы или для определения места предоставленного вида в системе. Если они обретают наиболее или наименее одинаковый знак, совместный крупному числу одних форм и не встречающийся у остальных, они используют им, придавая ему огромное смысл; ежели же он свойствен меньшему числу форм, то ему придают неглавное смысл. Некоторые натуралисты признали, что этот принцип совсем справедлив, и никто не выложил этого так светло, как отличный ботаник Огюст Сент-Илер( aug. St. Hiliaire). Если различные несущественные симптомы видятся постоянно совместно, то, желая бы ассоциация меж ними и не была найдена, им приписывается огромное смысл. Так как у большинства групп животных принципиальные органы, каковы органы кровообращения, дыхания и размножения, наиболее или наименее однообразны, их считают за очень подходящие для целей классификации, но в неких группах все эти более принципиальные жизненные органы, как найдено, являются признаками совсем второстепенного смысла. Так, нетакдавно Фриц Мюллер указал, что в одной и той же группе ракообразных cypridina владеет сердечко, тогда как у 2-ух чрезвычайно недалёких родов, cypris и cytherea, этот орган отсутствует; один вид cypridina владеет отлично развитые жабры, тогда как иной лишен их. Так как натуральная классификация, естественно, обнимает все возрасты, то нам ясно, отчего симптомы зародыша так же главны, как и симптомы зрелого животного. Но зато с обыкновенной точки зрения совсем мрачно, отчего здание зародыша главнее для целей классификации, чем здание зрелого организма, который, фактически, и исполняет главную роль в экономии природы. Однако то, что эмбриональные симптомы более главны, радикально отстаивалось таковыми большими натуралистами, как Мильн Эдвардс и Агассиц; и это преподавание всеми сознается безошибочным. Тем не наименее смысл эмбриональных признаков времяотвремени преувеличивали, так как из них не выключались адаптивные симптомы личинок, и, чтоб обосновать это, Фриц Мюллер выстроил только на данных признаках систематику широкого класса ракообразных, которая и оказалась не соответствующей натуральной системе. Но не может быть сомнения, что эмбриональные симптомы, за исключением личиночных, имеют огромное смысл для классификации не лишь животных, но и растений. Главные подразделения цветковых растений основаны на различиях в зародыше — на численности и расположении семядолей и на методе развития первичного побега и корешка зародыша. Мы вданныймомент же увидим, отчего эти симптомы имеют такое огромное смысл для классификации, а конкретно поэтому, что натуральная система построена генеалогически. Цепи родства нередко шибко воздействуют на наши классификации. Нет ничто проще, как отдать сумму признаков, общих всем птицам; но в отношении ракообразных таковая попытка до сих пор оказывалась неосуществимой. Ракообразные, занимающие противоположные концы ряда, чуть ли имеют какой-нибудь совместный знак; но последние виды, будучи недалеки к иным, какие в свою очередность недалеки со последующими и т. д., безусловно обязаны быть признаны принадлежащими к этому, а не к иному классу articulata. Географическим распространением втомжедухе нередко воспользовались, желая, быть может, не полностью разумно, при классификации, и вособенности широких групп, обнимающих немало чрезвычайно недалёких форм. Темминк( temminck) требует на полезности и даже необходимости этого приема для неких групп птиц, и ему следовали почтивсе энтомологи и ботаники. Наконец, что касается сравнительного смысла различных групп видов, каковы отряды, подотряды, семейства, подсемейства и роды, то они, по-видимому, по последней мерке в настоящее время, практически произвольны. Некоторые из выдающихся ботаников, каковы м-р Бентем( bentham) и остальные, упрямо требовали на случайном смысле данных групп. Для растений и насекомых разрешено привести образцы такого, что группа, поначалу рассматриваемая опытными натуралистами лишь как род, возводилась в подсемейство и семейство; и это происходило не поэтому, что последующие изучения раскрывали принципиальные индивидуальности строения, пропущенные поначалу, а поэтому, что с течением времени были раскрыты бессчетные наиболее или наименее родные виды. Все прошлые критерии, одинаково как происшествия, помогающие классификациям, и трудности, встречаемые при этом, ежели я не вособенности ошибаюсь, разрешено разъяснить, признав, что Естественная система основана на общности происхождения, сопровождаемого модификациями; что симптомы, какие числятся натуралистами за распоряжение подлинного родства меж 2-мя или наиболее видами, унаследованы ими от всеобщего предка; что каждая верная классификация имеется классификация генеалогическая; что общность происхождения и имеется та скрытая ассоциация, которую неосознанно отыскивают натуралисты, а совсем не некий безызвестный чин творения, или представление общих положений, или сведение и деление наиболее или наименее похожих предметов. Но я обязан проявить мою мысль наиболее много. Я размышляю, что размещение групп внутри всякого класса в должной субординации и отношении друг к другу, чтоб быть натуральным, обязано быть взыскательно генеалогическим, но что величина различий в различных ветвях или группах, окружающих на одной и той же ступени кровного родства с всеобщим предком, может сомневаться очень существенно, так как он зависит от различных ступеней трансформации, пройденных данными группами; это и выражается размещением форм по различным родам, семействам, подотрядам и отрядам. Читателю станет понятнее, что предполагается под этим, ежели он поймет на себя труд обратиться к диаграмме, приложенной к iv голове. Предположим, что буквы от А до l означают схожие роды, бывшие в движение силурийской эры и происшедшие от еще наиболее старых форм. Вотан вид в каждом из 3-х данных родов( А, f и i) оставил собственных измененных отпрысков до наших дней, и эти отпрыски представлены 15 родами( от а14 до z14), отмеченными на самой верхней горизонтальной полосы. Все эти измененные отпрыски всякого взятого вида по крови, или по происхождению, находятся в схожей ступени родства и метафорически их разрешено именовать кузенами в одной и той же миллионной ступени; но они чрезвычайно шибко и очень обширно различаются друг от друга. Формы, происшедшие от А, сейчас разрушились на два или три семейства, образующие отряд, хороший от такого, который произошел от i, и втомжедухе развалился на два семейства. Существующие виды, происшедшие от А, не имеютвсешансы быть размещены в один род с предком А, буквально так же как виды, происшедшие от i, не имеютвсешансы быть размещены в один род с прародителем i. Но имеющийся род f14 как разрешено допустить, модифицировался только в слабенькой ступени и может ранжироваться так же, как предковый род f, образчик чему представляют немногие еще имеющиеся организмы, относящиеся к силурийским родам. Таким образом, сравнительное смысл различий меж данными органическими созданиями, находящимися в одной и той же ступени кровного родства друг с ином, сделалось очень разным. Однако их генеалогическое соответствие остается совсем устойчивым не лишь в настоящее время, но и в любой последовательный период их развития. Все измененные отпрыски А унаследовали что-то сплошное от их всеобщего предка, буквально так же все отпрыски i; буквально то же станет обладать пространство в всякой субординированной ветки отпрысков на всякой поочередной стадии. Однако ежели мы допустим, что какой-либо отпрыск А или i модифицировался так, что потерял все отпечатки собственного родства, то в этом случае и его пространство в натуральной системе станет утрачено, что, по-видимому, вправду приключилось с немногими из сейчас имеющихся организмов. Все отпрыски рода f на протяжении длинной полосы их развития, как предположено, модифицировались чрезвычайно недостаточно и образуют один род. Но этот род, желая и стоит очень разъединенно, все еще занимает родное настоящее промежуточное состояние. Изображение групп в том облике, как это дано в диаграмме на плоскости, очень элементарно. Ветви дивергировали во всех направлениях. Если наименования групп составить элементарно в один ряд, изваяние станет еще наименее натуральным, и известно, что в ряде, представленном на плоскости, нереально нарисовать родство, которое мы открываем в природе меж созданиями одной и той же группы. Таким образом, натуральная система представляет генеалогическое размещение существ, как в родословном древе, но ступень трансформации, которой подверглись различные группы, выражается в размещении их по различным так называемым родам, подсемействам, семействам, подотрядам, отрядам и классам. Этот взор на классификацию заслуживает такого, чтоб быть поясненным на образце, взятом из области лингвистики. Если бы у нас была абсолютная генеалогия человечного рода, то генеалогическое расположение рас человека отдало бы и лучшую классификацию различных языков, употребляемых в настоящее время во всех странах света; для подключения всех исчезнувших языков и всех переходных, чуть-чуть разнящихся наречий это была бы единственная вероятная система. Но можетбыть, что один из старых языков поменялся чрезвычайно недостаточно и дал правило немногим новеньким языкам, тогда как остальные поменялись чрезвычайно шибко в зависимости от расселения, изоляции и ступени цивилизации различных рас, связанных всеобщим началом, и отдали таковым методом правило почтивсем новеньким наречиям и языкам. Разные ступени различия меж языками 1-го и такого же корня имеютвсешансы быть выражены установлением групп, подчиненных друг другу; но настоящая или даже исключительно вероятная система все же обязана быть генеалогической; и она была бы натуральной в самом серьезном значении, поэтому что она могла бы связать совместно все языки, как исчезнувшие, так и инновационные, на основании их родства и доставить разветвления и возникновение всякого языка. В доказательство этого взора коснемся классификаций видов, сравнительно которых мы знаем или надеемся, что они произошли от 1-го вида. Они группируются, образуя вид, буквально так же, как подразновидности вступают в состав вариации; а в неких вариантах, как кпримеру у семейного голубя, разрешено определить еще и остальные ступени различий. При этом придерживаются примерно тех же самых правил, что и при классификации видов. Некоторые создатели требовали на необходимости владеть вариации по натуральной, а не по искусственной системе; нас, кпримеру, предупреждают от соединения 2-ух видов ананаса на основании 1-го лишь чрезвычайно огромного схожести их фрукта, желая он и является более принципиальной долею: никто не соединит шведский турнепс и обычную брюкву, желая их съедобные утолщенные стволы так схожи друг на друга. Той долею, которая какоказалось более неизменной, используют для классификации видов; так, узнаваемый агроном Маршалл( marshall) произносит, что для классификации большого рогатого скота только удобнее рога, так как они наименее изменчивы, чем форма тела, шерсть и т. д., тогда как у овец рога недостаточно подходящи для этого, поэтому что чрезвычайно неизменны. Я уверен, что ежели бы мы имели реальную родословную видов, то генеалогическая классификация их получила бы повальное отличие; и в неких вариантах это пробовали вправду изготовить. В самом деле, мы можем быть полностью убеждены, что, самостоятельно от огромных или меньших трансформаций, принцип наследственности станет группировать совместно формы, родные друг к другу в величайшем численности пт. Так, желая некие подразновидности голубей турманов различаются друг от друга по такому принципиальному признаку, как длина клюва, но их всех объединяют совместно вследствие их общей повадки кувыркаться; и даже короткоклювую породу, практически или совершенно утратившую эту повадку, мы все-же без каждого колебания оставляем в той же самой группе, поэтому что она недалека к остальным по крови и аналогична с ними в неких остальных отношениях. Что касается видов в натуральном состоянии, то любой натуралист практически учитывал в собственной классификации их возникновение, так как в самую нижнюю степень классификации, в вид, он подключает оба пола, а как шибко разнятся они времяотвремени меж собой даже в более немаловажных чертах, отлично понятно любому натуралисту; чуть ли разрешено отыскать что-либо сплошное меж зрелыми самцами и гермафродитами неких усоногих раков, но никто и не подумывает об их делении. Как лишь стало понятно, что три формы орхидных — monachanthus, myanthus u catasetum, какие ранее относили к трем различным родам, времяотвремени развиваются на одном и том же растении, их немедленно стали полагать за вариации; в настоящее время я могу обосновать, что это мужская, женская и гермафродитная формы 1-го и такого же вида. Натуралист относит к одному виду различные личиночные стадии одной и той же особи, как бы шибко ни отличались они друг от друга и от зрелого животного, и так же поступают с так называемыми чередующимися поколениями Стенструпа, какие лишь в знаменитом техническом значении имеютвсешансы быть приняты за одну индивидуум. Он подключает уродства и вариации не на основании их частичного схожести с родительской формой, а вследствие их происхождения от нее. Так как началом вообщем используют, объединяя в одно единое особей 1-го и такого же вида, желая самцы, самки и личинки посещают времяотвремени очень разны, и так как им же используют при классификации видов, претерпевших популярную и в неких вариантах важную ступень трансформации, то не используют ли началом неосознанно и при группировке видов в роды, и родов в группы верховного распорядка, и всех совместно — в так именуемую натуральную систему? Я размышляю, что им используют неосознанно, и лишь при этом условии я могу взятьвтолк разные критерии и приемы, которым следуют наши лучшие систематики. Не имея написанных генеалогий, мы в сходствах разного рода принуждены находить отпечатки общности происхождения. Поэтому мы избираем такие симптомы, сравнительно которых есть меньшая возможность, что они модифицировались в связи с теми критериями существования, в которых находился любой вид в крайнее время. С данной точки зрения рудиментарные структуры так же подходящи или даже еще наиболее подходящи, чем остальные доли организации. Мы не заботимся о том, как несущественным может быть какой-нибудь знак; станет ли это лишь изгиб внутрь угла нижней челюсти, метод складывания насекомым крыла, шкура, покрытая волосами или перьями, но ежели таковой знак доминирует у огромного числа разных видов, вособенности у таковых, какие шибко разнятся по виду жизни, то он и получает огромное смысл, так как мы можем разъяснить его пребывание у настолько почтивсех форм с очень разными повадками лишь унаследованием от всеобщего предка. В этом значении мы можем ошибиться сравнительно отдельных дьявол строения, но ежели некотороеколичество признаков, желая бы и не немаловажных, выражены в большущий группе организмов, отличающихся разным образом жизни, то на основании теории общности происхождения мы можем быть практически убеждены, что эти симптомы унаследованы от всеобщего предка; и мы знаем, что такие комплексы признаков имеют особое смысл в классификации. Мы можем взятьвтолк, отчего вид или группа видов имеютвсешансы различаться от недалёких форм в различных очень немаловажных чертах и все-же соединяются при классификации. Это разрешено тихо допускать, и это нередко позволяется, покуда достаточное численность признаков, даже несущественных, открывает скрытую ассоциация общности происхождения. Пусть у 2-ух форм нет ни 1-го всеобщего признака, но ежели эти последние формы соединены друг с ином цепью промежуточных групп, мы можем дерзко признать общность их происхождения и размещаем всех их в один класс. Так как мы обретаем, что физически чрезвычайно принципиальные органы, т. е. такие, какие служат для хранения жизни при самых различных критериях существования, вообщем более постоянны, мы приписываем им особое смысл; но ежели те же наиболее органы в иной группе или в подразделении какой-нибудь группы оказываются очень разными, они сходу утрачивают смысл для нашей классификации. Мы вданныймомент увидим, отчего эмбриологические симптомы имеют такое огромное смысл для классификации. Географическое распределение может быть времяотвремени комфортно для классификации широких родов, поэтому что все виды 1-го и такого же рода, населяющие какую-нибудь отдельную и изолированную область, по всей вероятности, произошли от одних и тех же предков. Аналогичные схожести. На основании вышеизложенного нам обязано быть ясно в высшей ступени принципиальное отличие меж реальным родством и сходством по аналогии, или адаптивным. Ламарк первый направил на это интерес и отыскал себе профессиональных последователей в Маклее( macleay) и остальных. Сходство в форме тела и схожих на плавники передних конечностях меж дюгонями и китами, а втомжедухе меж данными 2-мя отрядами млекопитающих и рыбами является подобным. Таково же схожесть меж мышью и землеройкой( sorex), принадлежащими к различным отрядам, или еще наиболее недалёкое схожесть, на чем требует м-р Майварт, меж мышью и малюсеньким сумчатым животным( antechinus) Австралии. В крайнем случае схожесть, на мой взор, объясняется адаптацией к подобным функциональным движениям посреди зарослей и травки, а втомжедухе необходимостью скрываться от противников. Среди насекомых есть бесчисленные образцы аналогичного рода, и потому-то Линней, обманутый наружным сходством, принял насекомое из homoptera за моль. Нечто схожее мы зрим даже у наших семейных видов, как кпримеру удивительное схожесть в форме тела улучшенных пород китайской и обычной свиньи, происшедших от различных видов, или одинаково утолщенный стебель обычной брюквы и шведского турнепса, присущего к иному виду. Сходство меж борзой собакой и скаковой лошадью чуть ли наиболее фантастично, чем аналогии, проводимые некими создателями меж очень разными животными. Признавая реальную значимость признаков для классификации в той мерке, в какой-никакой они указывают на сплошное возникновение, разрешено просто взятьвтолк, отчего подобные, или адаптивные, симптомы, желая и очень принципиальные для благоденствия существ, практически не имеют смысла в очах систематика. Конечно, животные, принадлежащие к двум очень разным чертам происхождения, могли очутиться адаптивными к подобным условиям и поэтому купить огромное наружное схожесть, но такового рода схожесть не показывает на кровное родство, а быстрее прячет его. Поэтому мы можем втомжедухе взятьвтолк и то кажущееся нам парадоксальным состояние, что одни и те же симптомы являются подобными при сопоставлении одной группы с иной, но указывают на подлинное родство при сопоставлении членов одной и той же группы; так, форма тела и такие плавникам руки-ноги — лишь подобные симптомы, ежели ассоциировать китов с рыбами, поэтому что они в обоих классах являются адаптациями для плавания в воде; но при сопоставлении друг с ином отдельных членов семейства китов форма тела и такие плавникам руки-ноги представляют собой симптомы, удостоверяющие на подлинное родство, поэтому что эти симптомы настолько сходны во всем семействе, что мы не можем колебаться в том, что они были унаследованы от всеобщего предка. То же относится и к рыбам. Можно привести бессчетные случаи удивительного схожести отдельных долей или органов, адаптированных для исполнения одних и тех же функций, у совсем разных существ. Хороший образчик представляет недалёкое схожесть челюстей собаки и тасманийского волка( thylacinus) — животных, стоящих очень далековато друг от друга в натуральной системе. Но это схожесть ограничивается всеобщим видом, а втомжедухе выдающимися клыками и режущим краем коренных зубов. Действительно, зубы их отличаются очень шибко: у собаки с всякой стороны в верхней челюсти 4 ложнокоренных и лишь два подлинно коренных, у тасманийского волка — три ложнокоренных и 4 подлинно коренных. Кроме такого, подлинно коренные зубы шибко различаются у обоих животных по условной величине и строению. Зубам зрелого животного предшествуют совсем разные молочные зубы. Конечно, разрешено отвергать, что зубы всякой из данных 2-ух групп животных адаптировались к разрыванию мяса методом натурального отбора последовательных вариантов; но ежели предположить это в одном случае, то для меня почему-то, отчего бы это разрешено было отвергать в ином. И я рад выяснить, что таковой гениальный престиж, как проф. Флауэр( flower), пришел к тому же заключению. Приведенные в одной из прошлых глав удивительные случаи наличия у очень разных рыб электрических органов, у очень разных насекомых — органов свечения, у орхидей и ластовневых — пыльцевых масс, снабженных клейкими дисками, — все эти случаи относятся к той же самой категории подобных сходств. Но они до таковой ступени дивны, что приводились как трудности или отрицания против нашей теории. Во всех данных вариантах удается открыть глубокое отличие в росте или развитии долей и традиционно в их строении в зрелом состоянии. Цель достигается одна и та же, но пути ее заслуги, желая на вид и кажутся теми же самыми, значительно разны. Принцип, раньше подтвержденный под заглавием " подобная вариация ", возможно, нередко имеетместобыть в данных вариантах, т. е. члены 1-го и такого же класса, желая и связанные лишь отдаленным родством, унаследовали так немало всеобщего в их строении, что способны под воздействием похожих побуждающих обстоятельств и модифицировать подобным образом; а это, разумеется, станет содействовать покупке методом натурального отбора долей или органов, очень схожих друг на друга, самостоятельно от непосредственный унаследованности их от всеобщего предка. Так как виды разных классов часто были адаптированы методом последовательных незначимых трансформаций к жизни в примерно схожих критериях, кпримеру к жизни в одной из 3-х сред — на суше, в атмосфере или воде, то, быть может, нам удастся на основании этого взятьвтолк, отчего времяотвремени наблюдается параллелизм в числе подгрупп разных классов. Натуралист, сталкиваясь с параллелизмом аналогичного рода, произвольным увеличением или уменьшением смысла групп в различных классах( а целый наш эксперимент произносит нам, что введение этого смысла все еще совсем неоправданно) может просто увеличить этот параллелизм, и отсюда, по всей вероятности, произошли разные системы классификаций: септернарная, квинарная, кватернарная, тернарная. Есть еще иная любопытная категория случаев, в которых узкое наружное схожесть зависит не от привыкания к схожему виду жизни, а приобретается в целях охраны. Я владею в виду тот умопомрачительный метод, методом которого некие бабочки подражают, как это первый обрисовал Бейтс( bates), иным совсем хорошим видам. Этот отличный наблюдатель показал, что в неких районах Южной Америки, где кпримеру ithomia сталкивается в больших количествах, иная мотылек, конкретно leptalis, нередко какоказалось примешанной к роям первой; крайняя мотылек до такого схожа на ithomia по расположению полос и оттенкам окраски, одинаково как и по форме собственных крыльев, что м-р Бейтс, изощривший свои глаза в расширение одиннадцатилетнего коллектирования, непрерывно заблуждался, желая постоянно пристально смотрел за нею. Будучи словлены и сравнены, подражающие формы и те, которым подражают, оказываются очень разными в главных чертах строения и принадлежат не лишь к различным родам, но нередко даже к различным семействам. Если бы таковая мимикрия встретилась один, два раза, то ее разрешено было бы отнести к случаям замечательного совпадения. Но ежели мы перейдем из той области, где один вид leptalis подражает ithomia, в иную, то мы найдем остальные подражающие виды и те, которым подражают, принадлежащие к тем же двум родам и одинаковым образом вблизи подобные. В общем насчитывают не меньше 10 родов, содержащих виды, подражающие иным бабочкам. И подражатели, и те, которым подражают, постоянно населяют ту же самую область; мы никогда не обретаем имитатора живущим вдалеке от такого, которому он подражает. Подражатели практически постоянно исключительные насекомые; формы, которым подражают, практически постоянно очень многочисленны. В той же самой области, в которой один вид leptalis чрезвычайно буквально подражает определенному виду ithomia, времяотвремени видятся и остальные бабочки, подражающие той же самой ithomia; таковым образом, в одном и том же месте виды 3-х родов бабочек и даже одна моль чрезвычайно вблизи схожи на бабочку, принадлежащую к четвертому роду. Особенного интереса заслуживает то событие, что почтивсе из мимикрирующих форм leptalis, буквально так же, как и формы, служащие для воспроизведения, как это разрешено обосновать на ряде постепенных переходов, представляют собою лишь вариации 1-го и такого же вида, тогда как остальные сущность непременно особенные виды. Но разрешено спросить, отчего одни рассматриваются как формы, которым подражают, а остальные — как формы-подражатели? М-р Бейтс удовлетворительно даетответ на этот вопрос, показав, что форма, которой подражают, предохраняет обыденный вид и окраску той группы, к которой принадлежит, тогда как обманщики изменили окраску и форму и не схожи на собственных ближайших родственников. Прежде только мы обязаны узнать, чему присвоить, что некие равноусые и разноусые бабочки так нередко одевают наряд иной и совсем хорошей формы; отчего, к сомнению натуралистов, натура прибегает к театральным трюкам. М-р Бейтс, без сомнения, напал на верное разъяснение. Формы, которым подражают, постоянно многочисленны и традиционно избегают уничтожения в огромных размерах, поэтому что подругому они не могли бы пересекаться в таком множестве; и в настоящее время собрано немало доказательств в выгоду такого, что они не по вкусу птицам и иным насекомоядным животным. С иной стороны, формы подражающие, населяющие ту же самую область, сравнимо редкостны и принадлежат к диковинным группам; отсюда следует закончить, что они обязаны традиционно мучиться от некий угрозы, поэтому что подругому, ежели взять во интерес численность откладываемых всеми бабочками яиц, они в движение 3-х или 4 поколений шибко размножились бы по всей стране. И вот ежели член одной из данных преследуемых и редких групп заполучил наружность, так схожую на наружность отлично защищенного вида, что непрерывно вводит в заблуждение опытнейший глаз энтомолога, он обязан лгать и преследующих его птиц, и насекомых и таковым образом нередко избегать уничтожения. Вообще разрешено заявить, что м-р Бейтс полностью поймал тот процесс, средством которого мимикрирующие формы стают настолько схожими на формы, служащие для воспроизведения, так как он отыскал, что некие формы leptalis, подражающие почтивсем иным бабочкам, до крайности изменчивы. В одной области сталкивается некотороеколичество видов, из которых лишь одна до популярной ступени походит на ithomia, обыденную в той же области. В иной видятся две или три вариации, из коих одна обычнее остальных и совместно с тем буквально походит на иную форму ithomia. На основании таковых фактов м-р Бейтс прибывает к заключению, что leptalis лишь истока модифицировать, и ежели какая-нибудь ее разновидность какоказалось до популярной ступени подобной с какой-либо обычной бабочкой той же самой области, то эта разновидность, вследствие ее схожести с преуспевающей и недостаточно преследуемой формой, владеет огромные шансы избежать уничтожения хищными птицами и насекомыми и, следственно, почаще сохраняется; " наименее абсолютные ступени схожести элиминируются происхождение за поколением, и лишь на долю остальных выпадает вероятность возобновлять собственный род ". Таким образом, мы владеем в этом случае прекрасный образчик натурального отбора. М-ры Уоллес и Тримен( trimen) в свою очередность обрисовали некотороеколичество настолько же необыкновенных случаев воспроизведения у бабочек Малайского архипелага и Африки и у неких остальных насекомых. М-р Уоллес открыл втомжедухе один схожий вариант у птиц, но мы не знаем ни 1-го такового варианта у наиболее больших млекопитающих. Большая распространенность воспроизведения у насекомых сравнимо с иными животными является, возможно, следствием их небольших размеров; насекомые не способны на самозащиту, за исключением видов, снабженных жалом, и я никогда не слыхал, чтоб такие насекомые подражали иным, тогда как им подражают; насекомые не имеютвсешансы втомжедухе просто избежать на лету охотящихся за ними наиболее больших животных; благодарячему, разговаривая метафорически, аналогично большинству слабых существ, они обязаны приходить к обману и притворству. Можно увидеть, что процесс воспроизведения никогда, возможно, не наступает меж формами, чрезвычайно разнящимися по окраске. Но, начинаясь у видов, до некой ступени уже похожих, он может привести вышеуказанным методом к чрезвычайно абсолютному однообразию, ежели оно здорово; и ежели форма, которой подражают, поочередно и равномерно модифицируется под воздействием какого-нибудь фактора, то и подражающая форма может пойти по тому же самому пути и, таковым образом, поменяться в таковой ступени, что получит в конце концов форму и окраску, совсем непохожие на то, что наблюдается у остальных членов семейства, к которому она принадлежит. Однако в этом отношении сталкивается популярная трудность, поэтому что в неких вариантах нужно предположить, что отдаленные члены нескольких разных групп, до такого, как они дивергировали до сейчас наблюдаемой ступени, случаем были схожи на какого-нибудь члена иной, покровительствуемой группы в достаточной ступени, чтоб находить в этом некую охрану; это и обязано было стать базой для следующего покупки наиболее совершенного схожести. О природе родства, связывающего органические существа. Так как измененные отпрыски доминирующих видов, принадлежащих к широким родам, расположены наследовать достоинства, делавшие группы, к которым они принадлежат, необъятными и их прародителей доминирующими, то тем самым они получают вероятность обширно распространиться и взятьвдолг все большее и большее численность мест в экономии природы. Более большие и наиболее доминирующие группы в пределах всякого класса владеют наклонностью увеличиться таковым методом в объеме, и вследствие этого они уничтожают наименьшие и наиболее слабые группы. Этим мы можем разъяснить тот факт, что все организмы, как инновационные, так и вымершие, включаются в маленькое количество огромных отрядов и в еще наименьшее количество классов. Чтобы представить, как мало количество высших групп и как обширно они распространены по всему миру, приведем тот превосходный факт, что изобретение Австралии не прибавило ни 1-го насекомого, которое принадлежало бы к новому классу, а что касается растений, то, как произносит д-р Хукер, оно отдало лишь два или три маленьких семейства. В голове о геологической сукцессии я исходил из такого расположения, что любая группа вообщем открывает чрезвычайно сильную дивергенцию в признаках в движение длительного процесса трансформации и пробовал представить, отчего наиболее античные формы жизни нередко владеют признаками, до некой ступени переходными меж сейчас существующими группами. Так как только немногие античные и промежуточные формы оставили до реального времени маломодифицированных отпрысков, то крайние образуют так именуемые соприкасающиеся и аберрантные виды. Чем посильнее уклоняется какая-либо форма, тем более обязано быть численность форм, связывающих ее с иными, вымерших и совсем утратившихся. У нас имеется некое подтверждение такого, что аберрантные группы шибко вымирали, поэтому что они практически постоянно представлены очень немногими видами; и к тому же такие виды традиционно чрезвычайно шибко разнятся друг от друга, что в свою очередность показывает на исчезновение. Например, роды ornithorhynchus и lepidosiren были бы не наименее аберрантными, ежели бы они были представлены дюжиной видов, а не одним, 2-мя или тремя, как это владеет пространство в настоящее время. Я размышляю, мы можем разъяснить этот факт, лишь осматривая уклоняющиеся группы как формы, побежденные наиболее одаренными конкурентами и еще сохранившие в только подходящих критериях собственных немногих представителей. М-р Уотерхаус( waterhouse) увидел, что ежели один из членов какой-нибудь группы животных представляет родство с совсем иной группой, то в большинстве случаев это родство сплошное, а не особое: так, сообразно м-ру Уотерхаусу, из всех грызунов вискаша более недалека к сумчатым; но ее точки соприкосновения с этим отрядом, ее связи — общие, т. е. нет такового вида сумчатых, к которому она была бы поближе, чем к иному. Так как эти черты родства рассматриваются как настоящие, а не элементарно адаптивные, то они, в согласовании с нашими взорами, обязаны быть унаследованы от всеобщего предка. Поэтому мы обязаны допустить: или все грызуны, и в том числе вискаша, отделились от какой-нибудь старой сумчатой формы, которая, несомненно, обязана была быть наиболее или наименее промежуточной по собственным признакам по отношению ко всем сейчас имеющимся сумчатым, или же грызуны и сумчатые произошли от всеобщего предка, и обе группы с тех пор претерпели огромную трансформацию в дивергентных направлениях. Придерживаясь хотькакого из данных взоров, мы обязаны допустить, что вискаша сохранила методом наследственности более признаков собственного старого предка, чем остальные грызуны; благодарячему она не связана умышленно с любым из современных сумчатых, но непрямо связана со всеми или практически со всеми сумчатыми, сохранив частично симптомы их всеобщего предка или какого-нибудь из древнейших членов группы. С иной стороны, как подмечает м-р Уотерхаус, из всех сумчатых phascolomys более подобен не на какой-нибудь единичный вид, а вообщем на целый отряд грызунов. Но в этом случае разрешено с огромным правом надеяться, что это схожесть лишь подобное, указывающее на то, что phascolomys адаптировался к виду жизни, сходному с образом жизни грызунов. Декандоль старший изготовил примерно такие же надзора сравнительно природы родства меж разными семействами растений. На основании принципов размножения и постепенной дивергенции признаков у видов, происшедших от всеобщего предка, наравне с сохранением у них методом наследственности неких общих признаков, мы можем взятьвтолк, как только трудно и многосторонне родство, связывающее всех членов 1-го и такого же семейства или еще наиболее широкой группы. Общий предок только семейства, сейчас разбившегося вследствие вымирания на разные группы и подгруппы, обязан был дать некие из собственных признаков, измененных в разнообразном направленности и в разнообразной ступени, всем видам, и поэтому крайние обязаны быть соединены друг с ином окольными чертами родства, имеющими разное протяжение( как это следовательно на диаграмме, на которую мы так нередко ссылались) и восходящими к многочисленным предкам. Так как представить кровное родство меж многочисленными потомками какой-либо старой славной семьи тяжело даже при поддержке генеалогического древа, а без него практически нереально, то просто взятьвтолк те необычайные трудности, с которыми встречается натуралист при описании без поддержке диаграммы разного родства, усматриваемого меж многими современными и вымершими членами 1-го и такого же огромного натурального класса. Вымирание, как мы видели в iv голове, играло главную роль, определяя и расширяя интервалы меж разными группами всякого класса. Таким образом, мы можем разъяснить обособленность цельных классов друг от друга, кпримеру птиц от всех остальных позвоночных, допущением, что почтивсе античные формы жизни совсем пропали, кпримеру те, которыми отдаленные предки птиц прежде связывались с отдаленными предками остальных, в то время наименее дифференцированных классов позвоночных. Гораздо наименьшим было исчезновение форм жизни, прежде связывавших рыб с батрахиями; еще наименьшим — в пределах неких классов, кпримеру посреди ракообразных, поэтому что тут удивительно разные формы все еще связываются друг с ином длинной и только частично прерывающейся цепью родства. Вымирание лишь очертило группы, но никоимобразом не создало их, поэтому что ежели бы все доэтого жившие на земле формы внезапно ожили, было бы совсем нереально сориентировать рубежа отдельных групп, но натуральная классификация или по последней мерке натуральная сортировка была бы вероятна. Мы увидим это, обратившись к диаграмме. Пусть буквы от А до l рисуют 11 силурийских родов, из которых некие отдали правило огромным группам измененных отпрысков, приэтом все соединительные звенья основных и второстепенных веток все еще остаются в живых, и эти связующие звенья не наиболее тех, какие имеются меж сейчас существующими разновидностями. В таком случае совсем нереально отдать такие определения, которыми различные члены различных групп могли бы различаться от собственных наиболее недалёких предков и отпрысков. Однако сортировка в диаграмме все же обязана сберечь родное смысл и быть натуральной, поэтому что, сообразно принципу наследственности, все формы, происшедшие, кпримеру, от А, обязаны обладать чего-нибудь сплошное. Мы можем отличить у бревна ту или иную отрасль, желая в месте развилки они сходятся и соединяются друг с ином. Как я произнес, мы не можем грубо очертить различные группы, но мы можем сориентировать типы или такие формы, какие объединяют в себе величайшее численность признаков всякой группы, большущий или маленькой, и это дает нам сплошное понятие о смысле различий меж ними. Это имеется конкретно то, к чему мы могли бы придти, ежели бы нам когда-либо получилось составить все формы популярного класса, когда-нибудь бывшие во времени и пространстве. Несомненно, нам никогда не удастся составить такую совершенную коллекцию, но в неких классах мы приближаемся к данной цели, и Мильн-Эдвардс нетакдавно обосновывал в одной увлекательной статье принципиальное смысл исследования типов, самостоятельно от такого, разрешено или невозможно отметить и найти те группы, к которым эти типы принадлежат. Наконец, мы видели, что натуральный подбор, следующий из борьбы за наличие и практически неизбежно приводящий к вымиранию форм и дивергенции признаков у отпрысков всякого прародительского вида, разъясняет эту главную и общую черту в родстве всех органических существ, конкретно их размещение группами, субординированными одна иной. Мы принимаем во интерес возникновение, объединяя в один вид особей обоих полов и всех возрастов, желая у них может быть чрезвычайно недостаточно общих признаков; мы опираемся на происхождении для классификации отлично узнаваемых видов, как бы шибко ни отличались они от родителей; и я размышляю, что общность происхождения и имеется та скрытая ассоциация, которую натуралисты разумеют под Естественной системой. Исходя из идеи о натуральной системе организмов, таккак она усовершенствована и построена генеалогически, определяя ступени различий, выражаемые терминами " роды, семейства, отряды " и т. д., мы можем взятьвтолк критерии, которыми обязаны управляться в нашей классификации. Можно втомжедухе взятьвтолк, отчего смысл одних сходств главнее остальных; отчего мы используем рудиментарными и напрасными органами или иными органами незначительного физического смысла; отчего отыскивая связи меж различными группами, мы вообщем отбрасываем подобные или адаптивные симптомы, но используем ими в пределах одной и той же группы. Мы можем просто созидать, отчего все сейчас живущие и вымершие формы имеютвсешансы быть объединены в маленькое численность больших классов и отчего отдельные члены всякого класса соединены друг с ином в высшей ступени трудными и радиально расходящимися чертами родства. По всей вероятности, нам никогда не удастся распутать неописуемо запутанную сеть родства меж членами какого-либо класса; но, имея в виду определенную задачку и не прибегая к какому-то неизвестному плану творения, мы можем полагаться на бесспорный, желая и медленный успех. Проф. Геккель в собственной " generelle morphologie " и остальных работах нетакдавно посвятил свои необъятные знания и способность исследованию такого, что он именует филогенией, или чертами родства, связывающими все органические существа. При построении таковых [генеалогических] линий он базируется вбольшейстепени на эмбриологические симптомы, но использует втомжедухе гомологичными и рудиментарными органами, одинаково как и последовательностью периодов, в движение которых разные формы жизни, как задумываются, впервыйраз возникли в различных геологических формациях. Этим он дерзко сделал огромное начинание и показал, каким образом в будущем станет выстраиваться классификация. Морфология. Мы видели, что члены 1-го и такого же класса, самостоятельно от их вида жизни, сходны меж собой по всеобщему плану организации. Это схожесть нередко выражается термином " целостность типа " или указанием на то, что некие доли и органы у разных видов 1-го и такого же класса гомологичны. Все относящиеся сюда вопросы соединяются под всеобщим термином " Морфология ". Последняя представляет собой один из самых увлекательных отделов натуральной летописи и, разрешено практически заявить, сочиняет ее истинную душу. Что может быть любопытнее такого, что пригодная для хватания десница человека, роющая лапка крота, нога лошади, ласт дельфина и крыло летучей мыши построены по тому же самому эталону и содержат однообразные останки с одним и тем же условным расположением? Весьма любопытен и факт, представляющий собой личный вариант предшествующего, желая и не наименее ошеломительный, касающийся строения ног сумчатых: задние лапти кенгуру отлично приспособлены к прыганию по открытым равнинам; задние лапти лазящего, питающегося листвой коалы одинаковым образом отлично приспособлены к схватыванию древесных веток: задние лапти роющего землю, питающегося насекомыми и корнями бандикута; задние лапти данных и неких остальных австралийских сумчатых построены по одному и тому же необыкновенному типу, а конкретно останки другого и третьего пальцев очень тонки и облечены всеобщим кожным чехлом, так что схожи на один палец с 2-мя когтями. Несмотря на схожесть строения, разумеется, что задние лапти данных разных животных имеют наиболее различное предназначение, какое лишь разрешено себе доставить. Но вся эта группа фактов делается еще наиболее удивительной вследствие такого, что лапти южноамериканских опоссумов, водящих примерно тот же образ жизни, как некие из их австралийских сородичей, устроены по обычному плану. Проф. Флауэр, у которого взяты эти факты, делает таковой вывод: " Мы обязаны признать это однообразие типа, не вдаваясь в наиболее глубокое разъяснение данных явлений ", и добавляет потом: "... но нет ли в этом реального указания на подлинное родство, на наследственную передачу от всеобщего предка? ". Жоффруа Сент-Илер радикально требовал на принципиальном смысле условного расположения или соотношения гомологичных долей; они имеютвсешансы до крайности отличаться по собственной форме и по собственным размерам, но постоянно объединены одним и тем же постоянным методом. Мы, кпримеру, никогда не обретаем, что останки плеча и предплечья или ноги и голени переместились. Поэтому одни и те же наименования разрешено дарить гомологичным костям у очень разных животных. Тот же самый-самый Большой закон мы смотрим в устройстве долей рта насекомых; что может быть различнее, как до крайности долгий, спирально закрученный хоботок бражника, необыкновенно построенный хоботок пчелы и клопа и огромные челюсти жука? И, но, все эти органы, имеющие очень разное предназначение, образованы методом нескончаемых трансформаций верхней губки, высших челюстей и 2-ух пар нижних челюстей. Тот же закон господствует в устройстве долей рта и конечностей ракообразных. То же наиболее разрешено заявить и о цветках растений. Ничто не может быть наиболее обреченным, как попытка разъяснить эту общность строения у членов 1-го и такого же класса с точки зрения полезности или учения о окончательных факторах. Безнадежность таковой пробы была светло показана Оуэном в его высшей ступени увлекательной работе " nature of limbs ". Следуя обычному взору о независимом сотворении всякого существа, мы можем лишь ратифицировать, что это так: что Творцу угодно было выстроить всех животных и растения всякого огромного класса по одному плану; но это — не научное разъяснение. Очень обычное разъяснение дается теорией отбора последовательных слабых трансформаций, из которых любая до популярной ступени можетбытьполезна измененной форме, но нередко обусловливается корреляцией с иными долями организации. При конфигурациях аналогичного рода только в чрезвычайно слабенькой ступени или совершенно не находится слабость к нарушению начального плана или к перемещению долей. Кости руки-ноги имеютвсешансы до популярной ступени начинать короче и площе, одеваясь в то же время наиболее толстым покровом, и работать плавником; или же у снабженной перепонкой передней руки-ноги все или некие останки имеютвсешансы до популярной ступени удлиняться, связывающая их плева может увеличиться и конечность может начинать крылом; но все эти трансформации главного плана не расположены поменять строения костей или соотношения долей. Если мы допустим, что у чрезвычайно старого предка — архетипа, как его разрешено именовать, всех млекопитающих, птиц и рептилий руки-ноги были построены по сейчас существующему всеобщему плану, удивительно бы ни было их предназначение, мы сходу поймем все смысл гомологичного строения конечностей во всех классах. Точно так же сравнительно долей рта насекомых нам необходимо лишь допустить, что их совместный предок имел верхнюю губу, верхние челюсти и две пары нижних челюстей, приэтом, быть может, эти доли были чрезвычайно обычного строения; в таком случае натуральный подбор объяснит нам все нескончаемое обилие в строении и функциях долей рта насекомых. Однако ясно, что главный чин строения органа может быть до такого скрытым, что совершенно пропадет или вследствие недоразвития, или вследствие совершенной редукции неких долей, слияния остальных, удвоения и вообщем роста числа третьих — конфигурации, какие, как мы знаем, находятся в пределах способности. В плавниках гигантских вымерших морских ящериц и в долях рта неких сосущих ракообразных главный чин видится вследствие этого некотороеколичество затемненным. Есть еще один любопытный вопрос, относящийся сюда же, а конкретно сериальные гомологии, т. е. сопоставление различных долей или органов одной и той же особи, а не одних и тех же долей или органов у различных членов 1-го и такого же класса. Большинство физиологов задумываются, что останки черепа гомологичны, т. е. подходят по числу и условному расположению главным долям некого численности позвонков. Передние и задние руки-ноги у всех высших классов позвоночных совсем гомологичны. Точно так же гомологичны потрясающе трудные челюсти и руки-ноги ракообразных. Почти любому понятно, что в цветке условное состояние чашелистиков, лепестков, тычинок и пестиков, одинаково как и детали их строения, разрешено взятьвтолк лишь принимая, что они состоят из расположенных по спирали метаморфизированных листьев. У безобразных растений мы нередко обретаем прямое распоряжение на вероятность перевоплощения 1-го органа в иной; и мы можем вправду следить на ранних, или эмбриональных, стадиях развития растений, а втомжедухе ракообразных и остальных животных, что органы, становящиеся очень разными по мерке развития, сначало совсем сходны. До что необъяснимы случаи сериальных гомологий с обыкновенной точки зрения теории творения! Почему ведущий мозг заключен в коробку, составленную из настолько бессчетных и настолько типичных по форме костей, по-видимому, представляющих собой позвонки? По замечанию Оуэна, полезность, происходящая от популярной подвижности отдельных костей при родовом акте у млекопитающих, никоимобразом не разъясняет такого же строения черепа у птиц и рептилий. Почему одни и те же останки, сотворенные для построения крыла и задней руки-ноги летучей мыши, используются со настолько разным назначением, как летание и путешествие. Почему ракообразное с очень трудным строением бессчетных ротовых долей совместно с тем владеет постоянно меньше ног, и назад, те, у которых немало ног, имеют наиболее обычное приспособление долей рта? Почему чашелистики, лепестки, тычинки и пестики в каждом цветке, желая и приспособлены для исполнения совсем разных функций, построены по одному и тому же плану? Теория натурального отбора дозволяет нам до популярной ступени ответствовать на эти вопросы. Нам нет надобности разглядывать тут, каким образом тело неких животных поначалу разделилось на ряд частей или как у них образовалась правая и левая стороны с надлежащими органами, поэтому что такие вопросы практически уходят из области изучения. Однако возможно, что в неких вариантах метамерное [13] здание появляется в итоге роста числа клеток при разделении, что в свою очередность обусловливает увеличение долей, развивающихся из таковых клеток. Для нас довольно ведать, что безграничное возобновление одних и тех же долей или органов, по замечанию Оуэна, характеризует все низшие, или недостаточно спец формы; благодарячему безызвестный предок vertebrata, возможно, имел немало позвонков, безызвестный предок articulata — немало частей и безызвестный предок цветковых растений — немало листьев, расположенных по одной или наиболее спиралей. Мы уже видели втомжедухе, что доли, повторяющиеся некотороеколичество раз, очень расположены изменяться не лишь в числе, но и в форме. Следовательно, такие доли, существуя уже в значимом числе и будучи очень изменчивы, несомненно, представляли собой материал для привыкания с очень различным назначением; но вообщем они обязаны были предохранять, в силу наследственности, тривиальные отпечатки их начального или главного схожести. И они могли предохранять это схожесть тем наиболее, что варианты, какие сочиняли базу для их следующей трансформации средством натурального отбора, с самого истока имели расположение быть сходными, так как эти доли на ранних стадиях развития были сходны и находились примерно в схожих критериях. Такие доли, измененные наиболее или наименее, но не утратившие еще отпечатков собственного всеобщего происхождения, и стали долями сериально гомологичными. В широком классе моллюсков, неглядя на наличие гомологичных долей у различных видов, разрешено сориентировать лишь немногие образцы сериальных гомологии, каковы, кпримеру, доли раковины хитонов: подругому разговаривая, мы только в редких вариантах можем заявить, что одна дробь гомологична иной у той же самой особи. И нам это ясно, поэтому что посреди моллюсков, даже у низших представителей класса, мы совершенно не обретаем такового безграничного возобновления какой-нибудь доли, какое мы встречаем в остальных огромных группах животного и растительного королевства. Но задачки морфологии еще труднее, чем видится на первый взор, как это убедительно показал нетакдавно м-р Э. Рей Ланкестер( Е. Ray lankester) в собственной замечательной статье, где им указаны значительные различия меж некими категориями случаев, до тех пор одинаково считавшихся натуралистами за гомологичные. Он дает именовать гомогеничными доли, подобные у различных животных, вследствие происхождения крайних от всеобщего предка, и гомопластичными — схожести, какие невозможно разъяснить таковым образом. Например, он задумывается, что сердечко птиц и млекопитающих полностью гомогенично, так как унаследовано от всеобщего предка, но что 4 полости сердца в обоих классах — гомопластичны, т. е. развились самостоятельно. М-р Ланкестер показывает дальше на недалёкое схожесть долей правой и левой сторон тела животного и последующих друг за ином частей одной и той же особи; мы владеем в них образчик таковых долей, какие традиционно именуют гомологичными, но какие не имеют дела к происхождению различных видов от всеобщего предка. Гомопластичные индивидуальности строения те же наиболее, какие я сгруппировал, желая и очень несовершенно, под заглавием подобных трансформаций, или сходств. Их образование обязано быть приписано подобным изменениям частично разных организмов, частично разных долей 1-го и такого же организма; вконцеконцов, частично они объясняются сходными модификациями, сохраненными для 1-го и такого же назначения или функции, чему были приведены бессчетные образцы. Натуралисты нередко молвят, что череп состоит из метаморфизированных позвонков, челюсти краба представляют собой метаморфизированные руки-ноги, тычинки и пестики растений — метаморфизированные листья; но, по замечанию проф. Хаксли, в большинстве случаев было бы поточнее произносить о черепе и позвонках, о челюстях и конечностях как происшедших не методом преображения друг в друга, каковы они сейчас, но из наиболее обычного всеобщего зачатка. Однако большаячасть натуралистов употребляют это представление лишь в метафорическом значении: они далеки от идеи, что в движение длинного хода развития какой-либо начальный орган — позвонки в одном случае, руки-ноги в ином — вправду преобразовался в череп или в челюсти. Но схожесть с схожим действием так велико, что натуралисты не имеютвсешансы воздержаться от выражений, прямое смысл которых конкретно таково. Согласно же высказанным тут взорам, такие выражения нужно применять в дословном значении; и тогда частично обретает себе разъяснение таковой превосходный факт, как кпримеру хранение в челюстях краба бессчетных признаков, удержавшихся, возможно, благодаря наследственности, — ежели лишь этот орган вправду был преобразован из реальных, желая до крайности обычных конечностей. Развитие и эмбриология. Это один из более принципиальных отделов во всей натуральной летописи. Метаморфоз насекомых, настолько отлично узнаваемый любому из нас, обычно совершается резкими и немногочисленными стадиями, но в реальности перевоплощения многочисленны и градуальны, желая и укрыты. Однако подёнка( chloeon) линяет в расширение собственного развития, как показал сэр Дж. Лаббок, возле 20 раз и любой раз претерпевает популярные преображения; в этом случае мы зрим действие перемена, протекающего в его простейшей и градуальной форме. Многие насекомые, и в индивидуальности некие ракообразные, служат образцом такого, какие интересные преображения в строении проистекают во время развития. Но собственного верховного пт эти преображения добиваются в так именуемом чередовании поколений у неких низших животных. Таков, кпримеру, тот умопомрачительный факт, что лаского ветвящийся коралл, усеянный полипами и прикрепленный к подводной мореходный горе, сформирует поначалу почкованием, а потом поперечным разделением оченьмного больших плавающих медуз; крайние создают яичка, развивающиеся в плавающих личинок, какие прикрепляются к камням и развиваются опять в ветвящиеся кораллы, и так дальше, в нескончаемом возобновлении. Процессы чередования поколений и обычного перемена по существу схожи; это мировоззрение нашло себе доказательство в изготовленном Вагнером изобретении, что червеобразные личинки одной мухи, конкретно cecidomyia, бесполым методом создают остальных личинок, какие и развиваются, вконцеконцов, в половозрелых самцов и самок, размножающихся уже обыденным методом при поддержке яичка. Заслуживает упоминания, что мне, когда примечательное изобретение Вагнера стало впервыйраз популярным, был задан вопрос, каким образом разрешено разъяснить, что личинки данной мухи заполучили дееспособность бесполого размножения. Пока этот вариант оставался единым, нималейшего ответа невозможно было отдать. Но потом Гримм( grimm) показал, что иное двукрылое, chironomus, размножается практически так же, и выложил мировоззрение, что эти случаи достаточно часты в отряде двукрылых. У chironomus указанной возможностью владеют куколки, а не личинки, и Гримм подмечает, что этот вариант до популярной ступени " объединяет копирование cecidomyia с партеногенезом coccidae "; термин " партеногенез " выражает, что половозрелые самки coccidae имеютвсешансы создавать способные к развитию яичка без роли самцов. В настоящее время нам понятно, что животные различных классов владеют возможностью плодиться в необычно раннем возрасте, и стоит лишь предположить, что партеногенетическое копирование переносится средством градуальных шагов на все наиболее и наиболее ранний возраст, — chironomus является практически в точности промежуточной стадией, т. е. стадией куколки, — и мы, быть может, найдем разъяснение замечательному случаю с cecidomyia. Мы уже указывали, что различные доли одной и той же особи, полностью подобные в раннем эмбриональном периоде, стают совсем разными с совсем разным назначением во зрелом состоянии. Точно так же было замечено, что вообщем зародыши самых разных видов 1-го и такого же класса очень сходны, но, достигнув совершенного развития, отличаются очень шибко. В подтверждение крайнего невозможно привести ничто лучшего, как слова фон Бэра: " Зародыши млекопитающих, птиц, ящериц и змей, а возможно, втомжедухе и черепах в высшей ступени сходны меж собой на самых ранних стадиях как в целом, так и по методике развития отдельных долей; это схожесть на самом деле так велико, что нередко мы можем распознать зародыши лишь по их размерам. У меня в спирту сохраняются два маленьких зародыша, какие я запамятовал наложить, и сейчас я совсем не в состоянии заявить, к какому классу они принадлежат. Может быть, это ящерицы, может быть — мелкие птицы, а может быть — и чрезвычайно мелкие млекопитающие, до такого велико схожесть в устройстве головы и тела у данных животных. Конечностей, вообщем, у данных эмбрионов еще нет. Но ежели бы даже они и были на самых ранних стадиях собственного развития, то и тогда мы ничто не узнали бы, поэтому что лапти ящериц и млекопитающих, крылья и лапти птиц, а втомжедухе руки и лапти человека развиваются из одной и той же главный формы ". Личинки большинства ракообразных на соответственных стадиях развития чрезвычайно схожи друг на друга, как бы ни были разны зрелые животные, и то же наблюдается у чрезвычайно почтивсех остальных животных. Следы закона эмбрионального схожести времяотвремени сохраняются до сравнительно позднего возраста; так, юные птицы 1-го и такого же рода и недалёких родов нередко схожи друг на друга по оперению, что, кпримеру, мы зрим в пятнистом наряде юных птиц из группы дроздов. В семействе кошек большаячасть видов во зрелом состоянии пятнисты или полосаты, и полосы или пятна разрешено отлично распознать у детенышей льва и пумы. Иногда, желая и изредка, что-то схожее наблюдается и у растений; так, первые листья у ulex, или дрока, и у акаций с филлодиями перисты или разделены, аналогично обычным листьям бобовых. Особенности организации, по которым зародыши очень разных животных 1-го и такого же класса сходны меж собой, нередко не имеют прямого дела к условиям существования. Мы не можем, кпримеру, мыслить, что образование у эмбрионов позвоночных артериальных дуг в области жаберных щелей соединено со сходными критериями и у млекопитающего, питающегося в утробе мамы, и в яйце птицы, насиживаемом в гнезде, и в икре лягушки в воде. Предполагать такую ассоциация мы можем не с огромным базой, чем мыслить, что подобные останки в руке человека, крыле летучей мыши и плавнике дельфина соединены со сходными критериями жизни. Никто не подразумевает, что полосы львенка или пятна птенца темного дрозда приносят какую-нибудь выгоду этим животным. Но совершенно иное дело, ежели животное в движение какой-нибудь доли собственного эмбрионального развития деятельно и обязано хлопотать о себе. Период энергичности может настать ранее или позже в жизни, но когда бы он ни наступал, приспособление личинок к условиям их жизни так же безупречна и отлична, как и у зрелого животного. До какой-никакой ступени это доходит, нетакдавно было светло показано сэром Дж. Лаббоком в его заметках о недалёком схожести личинок неких насекомых из самых разных отрядов и несходстве личинок остальных насекомых 1-го и такого же отряда в согласовании с их образом жизни. Благодаря схожим адаптациям, и схожесть личинок недалёких животных времяотвремени случается очень затемнено, вособенности в тех вариантах, когда на различных стадиях развития появляется деление труда, кпримеру, ежели одна и та же личинка в популярной стадии занимается разыскиванием корма, а в иной — поисками места для прикрепления. Можно даже сориентировать случаи, когда личинки недалёких видов или групп видов различаются друг от друга наиболее, чем зрелые животные. Но в большинстве случаев личинки, желая и функциональные, наиболее или наименее подчинены закону всеобщего эмбрионального схожести. Усоногие раки представляют неплохой образчик этого; даже известный Кювье не подозревал, что морская сточка относится к ракообразным; но довольно посмотреть на личинку, чтоб удостовериться в этом. Даже два основных подразделения усоногих, стебельчатые и сидячие, как ни шибко разнятся они по собственному наружному виду, имеют личинки, чуть различимые на хотькакой стадии их развития. Во время эмбрионального развития организация зародыша обычно увеличивается: я использую это представление, желая знаю, что чуть ли можетбыть найти светло, что очевидно под наиболее высочайшей или наиболее низкой организацией. Тем не наименее, по всей вероятности, никто не будет оговаривать, что мотылек по собственной организации больше гусеницы. В неких вариантах, но, как кпримеру у неких паразитических ракообразных, зрелое животное разрешено разглядывать как стоящее ниже личинки. Возвратимся еще раз к усоногим. В первой стадии их личинки снабжены тремя парами локомоторных органов, имеют один обычный глаз и хоботообразный рот, с поддержкой которого они старательно кормятся и так существенно растут в размерах. На 2-ой стадии, соответствующей куколке бабочек, у них имеется 6 пар отлично устроенных плавательных ножек, два прекрасных трудных глаз и до крайности трудные щупальца; но у них прикрытый несовершенный рот, и они не имеютвсешансы кормиться; на данной стадии их задачей является отыскать при поддержке отлично развитых органов эмоций и добиться, благодаря возможности деятельно плавать, комфортного места для прикрепления, где они и подвергнутся конечному метаморфозу. Когда он окончен, рачки прикрепляются на всю жизнь; их руки-ноги сейчас преобразуются в органы хватания; рот снова делается отлично устроенным, но щупальцев нет, а оба глаза опять преобразуются в маленькое одиночное обычное глазное пятно. На данной крайней, законченной стадии усоногого рака разрешено полагать и больше, и ниже организованным по сравнению с личиночным состоянием. Но у неких родов личинки развиваются в гермафродитные особи обычного строения и в то, что я именовал доп самцами; у крайних формирование непременно регрессировало, поэтому что таковой самец представляет собой элементарно мешок, имеющийся краткое время и недостаточный рта, желудка и всех остальных принципиальных органов, несчитая органов воссоздания. Мы до такого привыкли к разнице в строении меж зародышем и зрелым животным, что пробуем определить эту разницу в некую обязательную зависимость от роста. Однако нет нималейшего основания к тому, кпримеру, чтоб крыло летучей мыши или плавник дельфина не были намечены во всех собственных долях и в соответственных пропорциях, как лишь какая-нибудь дробь будет видимой. Это вправду случается как в цельных группах, так и у неких членов остальных групп, приэтом зародыш ни на одной собственной стадии не различается существенно от зрелого животного; так, сравнительно каракатицы Оуэн увидел: " тут нет перемена, симптомы головоногого моллюска выражены задолго до такого, как все доли зародыша успеют сложиться ". Наземные улитки и пресноводные ракообразные появляются с их соответствующей формой, тогда как морские виды тех же 2-ух огромных классов проходят во время собственного развития чрез значительные и часто большие преображения. Пауки втомжедухе практически не подвергаются метаморфозу. Личинки большинства насекомых проходят чрез червеобразную стадию, самостоятельно от такого, будут ли они функциональны и приспособлены к различным условиям или неактивны вследствии обитания в соответствующей питательной среде или вследствии выкармливания их своими родителями; но в неких вариантах, как кпримеру у травяных тлей, ежели мы поглядим на прекрасные картинки развития данных насекомых, изготовленные проф. Хаксли, то чуть ли подметим какой-нибудь отпечаток червеобразной стадии. Иногда выпадают лишь наиболее ранние стадии развития. Так, Фриц Мюллер сделал примечательное изобретение, что некие подобные с креветкой ракообразные( родные к penoeus) поначалу возникают в обычный форме nauplius, потом проходят две или наиболее стадии zoea, позже стадию mysis и, вконцеконцов, получают здание зрелого; во всем широком отряде malacostraca, к которому принадлежат эти ракообразные, нет иного члена группы, который возникал бы в стадии nauplius, желая почтивсе возникают в форме zoea; тем не наименее Мюллер приводит основания в выгоду собственного взора, что ежели бы в данных вариантах формирование не было подавлено, то все эти ракообразные являлись бы в форме nauplius. Как мы можем разъяснить разные факты эмбриологии, а конкретно очень распространенное, желая не повальное, отличие в строении зародыша и зрелого животного; схожесть на ранних стадиях развития различных долей 1-го и такого же зародыша, какие в конце концов стают очень несходными и с различным назначением; сплошное, желая и не обязательное, схожесть меж эмбрионами или личинками более разных видов 1-го и такого же класса; присутствие часто у эмбрионов, окружающих в яйце или матке, таковых особенностей строения, какие не приносят ему полезности ни на данной, ни на следующих стадиях жизни; стопроцентная адаптированность к окружающим условиям личинок, предоставленных своим мощам; и, вконцеконцов, тот факт, что некие личинки стоят больше по организации зрелого животного, в которое они разовьются. Я размышляю, что все эти факты объясняются последующим образом. Уродства сказываются на зародыше в чрезвычайно раннем периоде; слабые варианты или личные различия нужно обязаны возникать в настолько же раннем периоде. У нас недостаточно данных в этом отношении, но имеющиеся светло приводят к другому заключению; понятно, что животноводы, разводящие рогатый скот, лошадок и разных улучшенных животных, не имеютвсешансы буквально заявить, покуда не пройдет некое время после рождения детеныша, какими плюсами или недочетами он владеет. То же наиболее мы зрим на наших детях, поэтому что мы не можем заявить, станет ли малыш высочайшего роста или невысокого и какие у него будут черты лица. Вопрос содержится не в том, в какой-никакой период жизни вызывается любая вариация, а в том, в какой-никакой период обнаруживаются ее итоги. Причина может подействовать и, я размышляю, нередко действует на 1-го или обоих родителей еще до акта размножения. Следует упомянуть, что для чрезвычайно юного животного, покуда оно остается в яйце или матке мамы или питается и охраняется своими родителями, совсем неимеетбольшогозначения, получает ли оно большаячасть собственных признаков мало раньше или позже. Так, кпримеру, для птицы, достающей корм чрезвычайно искривленным клювом, не владеет нималейшего смысла, имеется ли таковой клюв у птенца, покуда крайний выкармливается родителями. В i голове я утверждал, что в каком бы возрасте вариация не возникла впервыйраз у родителей, она расположена показаться снова в соответствующем возрасте и у потомства. Некоторые варианты имеютвсешансы показаться лишь в соответствующем возрасте; кпримеру, особенные черты на стадии гусеницы, куколки и имаго у шелкопряда или полностью развитые рога рогатого скота. Но и те варианты, какие, как мы можем осуждать, могли бы показаться ранее или позже, одинаковым образом расположены снова показаться в соответствующем возрасте у потомства и у родителей. Я отдален от идеи, что так случается непрерывно, и мог бы привести некотороеколичество исключений, когда варианты( разумея это словечко в самом широком значении) у детеныша возникли в наиболее раннем возрасте, чем у родителя. Эти два принципа, а конкретно, что слабые варианты обычно возникают не в самом раннем возрасте и наследуются в соответствующем же, не раннем возрасте, как я размышляю, разъясняют все приведенные больше главные эмбриологические факты. Но познакомимся поначалу с несколькими подобными вариантами у наших семейных видов. Некоторые создатели, писавшие о собаках, говорят, что борзая и бульдог, желая и шибко отличаются, в реальности представляют собой чрезвычайно родные вариации, происшедшие от 1-го и такого же дикого предка; вследствие этого меня очень интересовало, как их щенки разнятся меж собой, и я узнал от лиц, разводящих собак, что щенки данных пород разнятся меж собой так же, как и зрелые собаки; судя на глаз, это, по-видимому, верно, но, промерив старых собак и их шестидневных щенков, я отыскал, что щенки не владеют всей суммой условных различий зрелых. Точно так же мне разговаривали, что жеребята ломовой и скаковой лошади, т. е. 2-ух пород, выведенных практическиполностью методом отбора при доместикации, разнятся меж собой так же, как и зрелые особи; но, кропотливо промерив кобыл и трехдневных жеребят скаковой и ломовой лошади, я отыскал, что это совсем не подходит реальности. Имея решительные подтверждения такого, что все породы голубей произошли от 1-го дикого вида, я занялся сопоставлением их птенцов спустя 12 часов по вылуплении; я кропотливо промерил пропорции( но не привожу тут деталей) клюва, разреза рта, длины ноздрей и век, величины пальцев и длины всей лапти как у дикого прародительского вида, так и у дутыша, павлиньего, римского, польского голубя, почтового и турмана. Некоторые из данных птиц во зрелом состоянии настолько существенно разнятся друг от друга по длине и форме клюва, а втомжедухе по иным признакам, что ежели бы они были найдены в диком состоянии, то их, естественно, отнесли бы к различным родам. Но, поместив птенцов данных разных пород в один ряд, мы зрим, что, желая большаячасть из них разрешено выяснить, но условная разница в вышеуказанных долях несоизмеримо меньше, ежели у зрелых птиц. Некоторые соответствующие черты различия, кпримеру в разрезе рта, чуть имеютвсешансы быть замечены у птенцов. Но из этого критерии есть одно примечательное изъятие, конкретно: птенцы короткоклювого турмана различаются от птенцов дикого скалистого голубя и остальных пород так же, как разнятся меж собой зрелые птицы. Эти факты обретают себе разъяснение в вышеприведенных 2-ух принципах. Любители отбирают собак, лошадок, голубей и пр. для выведения особенных пород, когда животные уже добились практически совершенного развития: им все одинаково, приобретаются ли желанные свойства раньше или позже, лишь бы они были у зрелого животного. И приведенные образцы, вособенности взятые из надзоров над голубями, обосновывают, что соответствующие отличия, накопленные отбором человека и обусловливающие важность пород, возникают не чрезвычайно рано и передаются потомственно в соответствующем не чрезвычайно раннем возрасте. Но образчик короткоклювого турмана, который владеет соответствующими признаками спустя только 12 часов по вылуплении, обосновывает, что это не имеется сплошное правило; в этом случае соответствующие отличия или возникли ранее, чем традиционно, или, ежели этого нет, то эти отличия передались по наследству не в соответствующем, но в наиболее раннем возрасте. Попробуем сейчас прибавить эти два принципа к видам в натуральных критериях. Возьмем группу птиц, происшедших от некой старой формы и измененных средством натурального отбора применительно к разному виду жизни. Так как бессчетные слабые последовательные варианты возникли у различных видов не в раннем возрасте и передались по наследству в соответствующем возрасте, то юные оказались чрезвычайно недостаточно измененными и обязаны быть схожи друг на друга еще наиболее, чем зрелые, — как раз то, что мы видели на птенцах голубей. Этот взор мы можем распространить и на очень разные органы и на цельные классы. Передние руки-ноги, кпримеру, какие у отдаленного предка служили в качестве ног, методом длительных трансформаций могли сделаться приспособленными у одних отпрысков к деянию в качестве руки, у остальных — ласта, у третьих — крыла; но на основании 2-ух вышеуказанных принципов передние руки-ноги эмбрионов данных различных форм не обязаны быть шибко измененными, желая в всякой форме передняя конечность очень отлична во зрелом состоянии. Каково бы ни было воздействие длительного потребления или неупотребления на трансформацию конечностей или остальных долей какого-нибудь вида, преимущественно или только оно обязано отразиться лишь в совсем зрелом состоянии, когда организм станет воспользоваться всеми своими мощами для поддержания собственного существования; и итоги этого имеютвсешансы передаться потомкам в соответствующем зрелом же возрасте. Таким образом, молодое животное или совсем не станет изменено, или станет изменено только в слабенькой ступени под воздействием растущего потребления или неупотребления долей. У неких животных последовательные варианты имеютвсешансы наступать в чрезвычайно раннем периоде или эти ступени имеютвсешансы даваться по наследству в наиболее раннем возрасте, чем возникли впервыйраз. И в этом, и в ином случае молодое животное или зародыш будут вблизи прогуляться на зрелую родительскую форму, как это мы зрим у короткоклювого турмана. Такой ход развития является положением для неких групп в целом или лишь для неких подразделений групп, как кпримеру для головоногих и наземных моллюсков, пресноводных ракообразных, пауков и неких членов огромного класса насекомых. Что касается главный предпосылки, отчего в данных группах народившиеся особи не претерпевают перемена, мы можем разъяснить это последующими обстоятельствами; юная индивидуум уже в чрезвычайно раннем возрасте предоставляется своим мощам и ведет тот же самый-самый образ жизни, как и ее предки; естественно, в этом случае для существования юных особей, непременно, нужно, чтоб они были измененными так же, как их предки. Что же касается такого необычного факта, что почтивсе наземные и пресноводные животные не претерпевают перемена, тогда как морские представители тех же групп проходят чрез разные перевоплощения, то Фриц Мюллер выложил последующее намерение: процесс медлительной трансформации и привыкания животного к жизни на суше или в пресной воде вместо моря существенно упрощался бы тем, что при этом животные не проходили бы чрез личиночную стадию; вправду, было бы совсем неописуемо, чтоб места, подходящие как для личиночной, так и для зрелой стадии, при совсем новеньком виде их жизни были бы постоянно не заняты или нехорошо заняты иными организмами. В этом случае натуральный подбор благоприятствовал бы постепенному покупке зрелых дьявол во все наиболее и наиболее раннем периоде, и в конце концов все отпечатки бывшего перемена были бы утрачены. Если же, с иной стороны, юному животному было здорово новости образ жизни, некотороеколичество отличающийся от вида жизни родительской формы, и, следственно, некотороеколичество различаться по строению, или ежели личинке, уже отличающейся от родителей, было здорово подвергнуться предстоящему преобразованию, то, по принципу потомственной передачи в соответствующем возрасте, молодь или личинки под действием натурального отбора имеютвсешансы делаться все наиболее и наиболее хорошими от собственных родителей до хотькакого мыслимого предела. Таким образом, различия у личинок имеютвсешансы быть соединены с последовательными стадиями их развития, и личинка на первой стадии может чрезвычайно шибко различаться от личинки во 2-ой стадии, что вправду наблюдается у почтивсех животных. Взрослые животные имеютвсешансы сделаться адаптированными для сидящего вида жизни или такового, при котором органы передвижения, эмоций и т. д. стают напрасными; в этом случае метаморфоз станет регрессивным. Из изготовленных замечаний разрешено закончить, каким образом методом конфигураций в строении юных особей в согласовании с изменением вида жизни и унаследования в соответственных возрастах животные имеютвсешансы проскочить чрез стадии развития, совсем отличающиеся от начального состояния их зрелых прародителей. Большинство наших выдающихся авторитетов в настоящее время убеждено, что разные личиночные и куколочные стадии насекомых достигнуты методом привыкания, а не методом унаследования от какой-либо старой формы. Любопытный вариант sitaris, жука, проходящего некие необыкновенные стадии развития, служит неплохой иллюстрацией такого, как это могло случится. Первая личиночная форма описана г-ном Фабром( fabre) как маленькое подвижное насекомое, снабженное шестью ножками, 2-мя длинными сяжками и 4-мя очами. Эти личинки выводятся в гнездах пчёл, и когда трутни весной выползают из норок, что они совершают ранее самок, личинки забираются на них, а позже во время спариванья перебираются на самок. Как лишь самки отложат яички на поверхности мёда, наполняющего ячейки, личинки sitaris скачут на яичка и пожирают их. После этого они претерпевают совершенное преображение: глаза у них пропадают, ножки и сяжки стают рудиментарными, и личинки сейчас кормятся мёдом, становясь совместно с тем наиболее схожими на обычных личинок насекомых; вконцеконцов, они претерпевают предстоящее перевоплощение и в конце концов стают зрелыми жуками. Ясно, что ежели бы насекомое, претерпевающее перевоплощения, такие превращениям sitaris, сделалось предком целой новейшей группы насекомых, ход развития данной новейшей группы был очень отличен от развития сейчас имеющихся насекомых, и первая личиночная стадия, естественно, не представляла бы бывшего состояния какой-либо зрелой старой формы. С иной стороны, в высшей ступени возможно, что эмбриональные или личиночные стадии почтивсех животных наиболее или наименее светло указывают нам на здание предка всей группы в его зрелом состоянии. В огромном классе ракообразных формы, очень отличающиеся друг от друга, конкретно сосущие паразиты, усоногие, entomostraca и даже malacostraca, возникают поначалу в облике науплиусовидных личинок; и так как эти личинки живут и достают собственный корм в раскрытом море, а не адаптированы к какому-либо особенному виду жизни, одинаково как и в силу остальных суждений, приведенных Фрицем Мюллером, возможно, что в некий очень далекий период было зрелое животное, схожее на науплиуса, которое поочередно и изготовило, методом образования нескольких дивергировавших групп отпрысков, вышеназванные группы ракообразных. Точно так же, основываясь на том, что нам понятно о зародышах млекопитающих, птиц, рыб и рептилий, разрешено полагать потенциальным, что эти животные представляют собой измененных отпрысков всеобщего старого предка, который во зрелом состоянии имел жабры, плавательный пузырь, две пары конечностей в облике плавников и долгий хвост — приспособления к аква виду жизни. Так как все органические существа, какие когда-нибудь жили, вымершие и инновационные, имеютвсешансы быть разделены на маленькое количество огромных классов, и в пределах всякого класса, по нашей теории, связываются меж собой тонкими градациями, то лучшее и исключительно вероятное размещение, ежели бы наши коллекции были желая бы примерно полны, было бы генеалогическое; сплошное возникновение и представляет собой ту скрытую ассоциация, которую натуралисты пробуют открыть, означая ее термином " Естественная система ". С данной точки зрения мы можем взятьвтолк, отчего в очах большинства натуралистов здание зародыша владеет для классификации даже большее смысл, чем здание зрелого животного. Если две или наиболее группы животных, как бы шибко они ни различались по строению и виду жизни во зрелом состоянии, проходят вблизи подобные стадии эмбрионального развития, мы можем быть убеждены в их происхождении от одной общей прародительской формы и, следственно, в их недалёком родстве. Таким образом, общность строения зародыша связана с общностью происхождения; но несходство эмбрионального развития не показывает еще на различное возникновение, поэтому что в одной из 2-ух групп некие стадии развития имеютвсешансы быть подавлены или же так модифицированы вследствие привыкания к новеньким условиям жизни, что стают неузнаваемыми. Даже в таковых группах, в которых зрелые формы были до крайности модифицированы, общность происхождения нередко находится в строении личинок; мы видели, кпримеру, что аксессуар усоногих, неглядя на их наружное схожесть с моллюсками, к крупному классу ракообразных может быть сходу установлена по их личинкам. Так как зародыш нередко показывает нам наиболее или наименее много на здание недостаточно измененного отдаленного предка группы, то мы можем взятьвтолк, отчего античные вымершие формы так нередко схожи в их зрелом состоянии на эмбрионов сейчас живущих видов такого же самого класса. Агассиц задумывается, что это совместный закон природы, и мы можем полагаться, что когда-либо истинность этого закона станет подтверждена. Однако истинность этого закона может быть подтверждена лишь для тех случаев, когда античное здание предка группы не полностью изглажено, — последовательными ли вариантами, возникающими в чрезвычайно раннем периоде развития, или унаследованием таковых вариантов в наиболее раннем возрасте, чем они возникли сначало. Следует втомжедухе взять во интерес, что подтвержденный закон вправду есть, но так как геологическая летопись не простирается довольно далековато обратно во времени, то он навечно и даже совсем может остаться недоказанным. 3акон этот не полностью приложим в тех вариантах, когда старая форма в собственном личиночном состоянии оказалась адаптированной к какому-либо особенному виду жизни и передала это личиночное положение всей группе отпрысков, поэтому что такие личинки не владеют сходством с некий еще наиболее отдаленной формой в ее зрелом состоянии. Таковы, как мне видится, управляющие факты эмбриологии, какие, не уступая в собственном смысле никаким иным фактам, объясняются с точки зрения такого принципа, что варианты у бессчетных отпрысков какого-то 1-го отдаленного предка возникают в не чрезвычайно раннем периоде жизни и передаются по наследству в соответствующем периоде. Интерес к эмбриологии существенно повысится, ежели мы станем созидать в зародыше наиболее или наименее затемненный образ всеобщего предка( во зрелом или в личиночном его состоянии) всех членов 1-го и такого же огромного класса. Рудиментарные, атрофированные и абортивные органы. Органы или доли организма в этом необычном состоянии, практическиполностью обнаруживающем их ненужность, очень обычны и даже имеют повальное распределение всюду в природе. Невозможно именовать какое-либо из высших животных, у которого та или иная дробь не была бы в рудиментарном состоянии. У млекопитающих, кпримеру, самцы имеют рудиментарные млечные кандалы; у змей рудиментарна одна порция легких; у птиц " крылышко " разрешено с полнойуверенностью разглядывать как рудиментарный палец, а у неких видов и все крыло до такого рудиментарно, что не может работать для летания. Что может быть любопытнее пребывания зубов у эмбрионов китов, какие во зрелом состоянии совершенно не имеют зубов, или пребывания никогда не прорезывающихся зубов в верхней челюсти неродившегося еще теленка. Рудиментарные органы светло и разными способами обнаруживают родное возникновение и смысл. Так, есть жуки недалёких видов или даже принадлежащие к одному и тому же виду, из которых одни имеют огромные, полностью развитые крылья, тогда как у остальных крылья представлены лишь рудиментами перепонок, часто лежащими под сросшимися надкрыльями; в данных вариантах нереально колебаться, что эти зачатки представляют собой крылья. Рудиментарные органы времяотвремени охраняют свою вероятную дееспособность; так, случается, что млечные кандалы у самцов млекопитающих посещают отлично развиты и выделяют млеко. Вымя у представителей bos привычно владеет 4 отлично развитых и два рудиментарных сосца, но крайние у наших семейных скотин времяотвремени стают отлично развитыми и выделяют млеко. Что касается растений, то у различных особей 1-го и такого же вида лепестки посещают времяотвремени то рудиментарны, то отлично развиты. У неких раздельнополых растений Кельрейтер( kolreuter) отыскал, что при скрещивании вида, мужские цветки которого содержат зачаток пестика, с гермафродитным видом, имеющим отлично перспективный пестик, зачаток этого органа у гибрида очень возрастает в размере, светло указывая, что рудиментарный и обычный пестики в существе собственном сходны. Разные доли животного имеютвсешансы быть отлично развиты и в знаменитом значении быть рудиментарными, поэтому что напрасны; так, умник обычной саламандры, или водяного тритона, как подмечает м-р Дж. Г. Луэс( g. H. Lewes), " владеет жабры и проживает в воде: но salamandra atra, живущая приподнято в горах, рожает совсем сформированных детенышей. Это животное никогда не проживает в воде. Однако, ежели мы вскроем беременную самку, то найдем в ней головастиков с изящными перистыми жабрами, и ежели пустим их в воду, то увидим, что они плавают, аналогично головастикам обычной саламандры. Очевидно, что эта аква организация не владеет нималейшего дела к грядущей жизни животного и не выражает собой ни малейшей привыкания к зародышевому существованию; она связана лишь с адаптациями предков, повторяя собой фазу в развитии собственного предка ". Орган, служащий для 2-ух целей, может начинать рудиментарным и даже совсем недоразвитым для одной, даже наиболее принципиальной цели и остаться полностью подходящим для иной. Так, у растений функция пестика состоит в том, чтоб жить пыльцевые трубки к яичку в завязи. Пестик состоит из рыльца, поддерживаемого столбиком; но у неких compositae мужские цветки, следственно, те, какие не имеютвсешансы быть оплодотворены, имеют зачаточный пестик, не украшенный рыльцем, тогда как столбик отлично развит и покрыт, как традиционно, волосками, какие служат для такого, чтоб вычищать пыльцу из окружающих его и сросшихся в трубку пыльников. Далее, орган может начинать рудиментарным для собственной особой функции и применяться для совсем иной цели: у неких рыб плавательный пузырь является недоразвитым в качестве гидростатического аппарата, но преобразован в зачаточный орган дыхания или легкое. Можно привести немало остальных схожих образцов. Полезные органы, как бы недостаточно они ни были развиты, не имеютвсешансы считаться рудиментарными, ежели у нас нет основания мыслить, что доэтого они были более развиты. Они имеютвсешансы находиться в состоянии зарождения, и им еще предстоит развиваться дальше. Рудиментарные органы, с иной стороны, или совсем напрасны, как кпримеру зубы, никогда не прорезывающиеся через десну, или практически напрасны, как крылья страуса, служащие лишь парусами. Так как таковой орган в собственном бывшем состоянии, когда он был еще недостаточно развит, употреблялся еще меньше, чем сейчас, он, естественно, не мог ранее развиться методом варианты и натурального отбора, поэтому что воздействие натурального отбора выражается лишь в сохранении нужных трансформаций. Отчасти такие органы сохранились в силу наследственности и соединены с бывшим состоянием. Однако нередко случается тяжело распознать рудиментарные зарождающиеся органы, так как мы лишь по аналогии можем осуждать, способен ли орган к предстоящему развитию, а лишь в этом случае он и заслуживает наименования зарождающегося органа. Органы в таком состоянии видятся достаточно изредка, поэтому что владеющие ими организмы обычно вытесняются их преемниками, владеющими теми же органами в наиболее развитом состоянии, и, следственно, оказываются издавна уже вымершими. Крыло пингвина владеет огромное смысл, действуя в качестве плавника; следственно, оно может изображать собой и раннюю стадию образования крыла, желая я этого не размышляю; наиболее возможно, что это редуцированный орган, измененный для новейшей функции; с иной стороны, крыло киви совсем напрасно и вправду рудиментарно. Оуэн считает обыкновенные нитевидные руки-ноги lepidosiren за " зачатки органов, какие добиваются совершенного многофункционального развития у высших позвоночных "; но, сообразно взорам, защищаемым в крайнее время д-ром Гюнтером, по всей вероятности, это останки, состоящие из сохранившейся оси плавника, утратившей боковые лучи или ветки. Млечные кандалы утконоса разрешено разглядывать, по сравнению с выменем скотины, как зарождающийся орган. Яйцевые уздечки неких усоногих, какие закончили сдерживать яичка и развиты слабо, сущность зарождающиеся жабры. Рудиментарные органы очень расположены изменяться как в ступени собственного развития, так и в остальных отношениях у различных особей 1-го и такого же вида. Точно так же габариты редукции 1-го и такого же органа у чрезвычайно недалёких видов отличаются времяотвремени очень существенно. Последнее отлично иллюстрируется состоянием крыльев у самок разноусых бабочек 1-го и такого же семейства. Рудиментарные органы имеютвсешансы быть совершенно неразвиты, и это разъясняет нам совершенное неимение у неких животных и растений долей, какие по аналогии мы можем ждать отыскать у них и какие времяотвремени возникают у безобразных особей. Так, у большинства scrophulariaceae 5-ая тычинка совсем недоразвита; но, судя по тому, что зачаток этого органа сталкивается у почтивсех видов этого семейства, мы можем придти к заключению, что 5-ая тычинка как-то была; времяотвремени этот рудимент случается даже полностью развит, как это времяотвремени разрешено созидать у львиного зева. При установлении гомологии какой-нибудь доли у различных членов 1-го и такого же класса более обыденным или, ежели определить себе целью вполне взятьвтолк взаимоотношения различных долей, более полезным способом является обнаружение рудиментов. Это отлично показано на данных Оуэном рисунках костей конечностей лошади, быка и носорога. Весьма принципиально, что рудиментарные органы, каковы, кпримеру, зубы в верхней челюсти китов и жвачных, нередко видятся у зародыша, но позже совсем пропадают. Я размышляю втомжедухе, разрешено взять за сплошное правило, что рудиментарные органы имеют у зародыша сравнительно огромные габариты по сравнению с прилежащими долями, чем у зрелого животного, так что таковой орган на данных ранних стадиях развития является наименее рудиментарным и может даже совсем не заслуживать этого наименования. На этом основании нередко молвят, что рудиментарные органы у зрелого животного охраняют родное эмбриональное здание. Я привел управляющие факты сравнительно рудиментарных органов. Рассмотрение их вызывает изумление, поэтому что то же наиболее суждение, которое принуждает нас созидать в большинстве органов отличную приспособление к популярным целям, приводит нас втомжедухе к заключению, что эти рудиментарные или атрофированные органы несовершенны и напрасны. В трудах по натуральной летописи рудиментарные органы традиционно рассматриваются как сделанные " в целях симметрии " или с тем, чтоб " увеличить схему природы ". Но это не разъяснение, а лишь обычная констатация факта. Оно даже включает внутреннее возражение: так, у боа-констриктора имеются рудименты задних конечностей и таза, и ежели заявить, что эти останки удержались тут " для добавления схемы природы ", то отчего, узнает проф. Вейсман( weismann), они не сохранились у остальных змей, какие не имеют даже отпечатков данных костей? Что бы мы подумали об астрономе, который стал бы ратифицировать, что спутники планет движутся кругом них по эллипсам " в целях симметрии ", поэтому что планеты движутся таковым образом кругом солнца? Вотан гениальный физиолог разъясняет наличие рудиментарных органов предположением, что они служат для удаления излишка вещества или вещества, вредоносного для организма; но позволительно ли, что жалкий сосочек, который нередко представляет собой пестик в мужском цветке и состоит только только из клеточной ткани, может обладать такое смысл? Можно ли предположить, что рудиментарные зубы, позже рассасывающиеся, благотворны для скорого роста зародыша теленка вследствие удаления настолько драгоценного вещества, как фосфорнокислая известь? После ампутации пальца у человека на его остатке возникает времяотвремени зачаток ногтя, и мы с таковым же правом могли бы предположить, что эти отпечатки ногтя развиваются тут из-за выделения рогового вещества, как и в случае образования рудиментарных ногтей на плавниках ламантина. С точки зрения общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, возникновение рудиментарных органов объясняется сравнимо элементарно и дает вероятность в значимой ступени взятьвтолк законы, правящие их несовершенным развитием. Мы владеем немало случаев наличия рудиментарных органов у наших семейных форм, кпримеру зачатка хвоста у бесхвостых пород, отпечатков ушей у безухих пород овец, возникновение снова маленьких, хрупко сидящих рожков у безрогих пород рогатого скота, вособенности, как произносит Юатт( youatt), у юных особей, вконцеконцов, сплошное положение только цветка в цветной капусте. Мы нередко зрим рудименты различных органов и в вариантах уродств, но я сомневаюсь в том, что все эти случаи могли бы разъяснить возникновение рудиментарных органов в натуральном состоянии и отдали бы чего-нибудь наиболее, чем обычное распоряжение на вероятность образования рудиментов; ибо обычная видимость светло произносит нам, что виды в натуральном состоянии не подвергаются огромным и резким изменениям. Но исследование наших семейных форм показывает нам, что неупотребление органов ведет к их уменьшению и что итоги неупотребления имеютвсешансы даваться по наследству. По-видимому, неупотребление является основным причиной такого, что орган делается рудиментарным. Оно может новости дробными ступенями к все большей и большей редукции органа, покуда, вконцеконцов, он не делается рудиментарным, как кпримеру глаза животных, живущих в черных пещерах, и крылья птиц, живущих на океанических островах, так как хищники так изредка их преследуют, что им не приходится подниматься на воздух, и они в конце концов совсем утрачивают дееспособность парить. Далее, орган, нужный при узнаваемых критериях, может начинать вредоносным при остальных, как кпримеру крылья жуков, живущих на маленьких обвеваемых ветрами островах; в этом случае натуральный подбор способствует редукции органа, покуда не сделает его безвредным и рудиментарным. Каждое изменение в строении и функции, совершающееся равномерно, располагаться во власти натурального отбора; таковым образом, орган, сделавшийся вследствие смен в виде жизни лишним или вредоносным для одной цели, может быть изменен и применен для иного назначения. Орган может втомжедухе сохраниться только для одной из его бывших функций. Органы, сначало сформировавшиеся с поддержкой натурального отбора, сделавшись напрасными, имеютвсешансы начинать очень изменчивыми, так как их варианты не встречают наиболее препятствий со стороны натурального отбора. Все это полностью совпадает с тем, что мы зрим в натуральных критериях. Кроме такого, в какой-никакой бы период жизни неупотребление или подбор ни привели к редукции органа, — традиционно это случается, когда организм завоевал зрелости и совершенного развития собственных возможностей, — принцип унаследования в соответствующем возрасте станет склонен воспроизвести орган в его редуцированном состоянии в том же зрелом возрасте, но изредка станет делать на него в эмбриональном состоянии. Отсюда нам стают понятными огромные по сравнению с прилежащими долями габариты рудиментарных органов у зародыша и их сравнительно наименьшая размер у зрелого животного. Если, кпримеру, палец зрелого животного употреблялся все наименее и наименее в движение почтивсех поколений, в зависимости от неких смен в виде жизни, или ежели орган или железа работали все наименее и наименее, разрешено ждать, что они уменьшатся в размере у зрелых отпрысков этого животного, но сохранят свои примерно обычные габариты у зародыша. Остается, но, последующая трудность. После такого как использование органа прекратилось и в связи с этим он в значимой мерке подвергся редукции, в силу каких обстоятельств габариты его продолжают и далее редуцироваться, покуда от него не остаются только жалкие отпечатки, и что приводит его в конце концов к абсолютному уничтожению? Вряд ли можетбыть, что неупотребление может создавать какое-либо предстоящее воздействие после такого, как орган уже закончил работать. Здесь нужно некое доп разъяснение, которого я не в состоянии отдать. Если бы, кпримеру, разрешено было обосновать, что любая дробь организма расположена модифицировать наиболее в направленности уменьшения, чем роста размеров, тогда мы могли взятьвтолк, каким образом орган, сделавшийся лишним, стал рудиментарным и, вконцеконцов, совершенно пропал самостоятельно от последствий неупотребления: натуральный подбор, естественно, не мешал бы дальше вариантам, водящим к уменьшению размеров органа. Разъясненный в одной из прошлых глав принцип экономии роста, благодаря которому материалы, образующие какой-либо орган, в случае его бесполезности для хозяина экономятся как можетбыть, быть может, проявляет родное воздействие и при рудиментации бесполезного органа. Но этот принцип практически нужно обязан быть ограничен только ранними стадиями процесса редукции, поэтому что мы не можем мыслить, чтоб, кпримеру, маленький сосочек, представляющий в мужском цветке пестик дамского цветка и интеллигентный только только клеточной тканью, мог редуцироваться, еще наиболее или даже скрыться в целях экономии кормления. Наконец, так как рудиментарные органы, каким бы методом они ни деградировали до собственного реального бесполезного состояния, служат указанием на наиболее раннее состояние вещей и сохранились только вследствие наследственности, мы можем взятьвтолк, придерживаясь генеалогической классификации, отчего систематики, помещая организмы на их соответствующие места в натуральной системе, нередко находили рудиментарные органы так же и времяотвремени даже наиболее полезными, чем органы огромного физического назначения. Рудиментарные органы разрешено сопоставить с знаками, какие удерживаются в написании слова, но сделались напрасными в произношении, служа ключом для разъяснения происхождения этого слова. С точки зрения общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, мы можем закончить, что наличие рудиментарных, несовершенных, лишних и даже совсем недоразвитых органов совсем не представляет таковой большой трудности, какой-никакой непременно она являлась с точки зрения старенького учения о творении, и может быть поставлено в совершенное единодушие с изложенными тут взорами. короткий ликбез. Я пробовал в данной голове разъяснить последующие явления: расположение всех органических существ всех пор по группам, подчиненным друг другу; природу родства, которым все имеющиеся и вымершие организмы связываются трудными, радиально расходящимися и круговыми чертами в некотороеколичество широких классов; критерии, которым натуралисты следуют, и трудности, какие они встречают при построении собственных классификаций; смысл константных и преобладающих признаков, станет ли оно огромным или чрезвычайно небольшим или станет совсем недоставать, как в случае с рудиментарными органами; совершенную противоположность подобных, или адаптивных, признаков и признаков подлинного родства в отношении их смысла и остальные такие критерии; все они, несомненно, следуют из предполагаемой общности происхождения схожих форм, сопровождаемого их трансформацией средством варианты и натурального отбора, с вымиранием и дивергенцией [14] признаков. При этом взгляде на классификацию не следует забрасывать, что общность происхождения употребляется в качестве универсального основания при соединении в одну систематическую штуку различных полов, возрастов, диморфных форм и общепризнанных видов 1-го вида, как шибко ни разнились бы они меж собой по строению. Расширив использование этим базой общности происхождения, представляющее собой непременно натуральную популярную фактор схожести органических существ, мы поймем, что очевидно под Естественной системой: это — попытка генеалогической классификации, в которой различные ступени обретенного различия выражаются в определениях: вариации, виды, роды, семейства, отряды и классы. С данной же точки зрения об общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, делается понятным и большаячасть принципиальных морфологических данных, остановимся ли мы на общем плане строения гомологичных органов у различных видов 1-го класса, удивительно бы ни было предназначение данных органов, или на сериальной и латеральной гомологии у одной и той же особи животного и растения. Согласно принципу появления последовательных небольших вариантов, не непременно и не у всех, в чрезвычайно раннем периоде жизни и наследования их в соответствующем возрасте, мы можем взятьвтолк водящие факты эмбриологии, а конкретно огромное схожесть у зародыша гомологичных долей, какие стают очень разными по строению и отправлению в зрелом возрасте; схожесть гомологичных долей или органов у схожих, но разных видов, неглядя на их приспособленность в зрелом состоянии к очень разным функциям. Личинки — это функциональные зародыши, особым образом измененные в большей или наименьшей ступени в связи с образом жизни, приэтом трансформации их унаследуются в соответствующем раннем возрасте. С поддержкой данных же принципов и приняв во интерес, что органы редуцируются в собственных размерах вследствие неупотребления или методом натурального отбора традиционно в таковой период жизни, когда организм предоставлен самому себе, принимая во интерес втомжедухе, сколь велика держава наследственности, мы в состоянии разъяснить даже наличие рудиментарных органов. Значение эмбриологических признаков и рудиментарных органов для классификации ясно, ежели обращаться взора, что натуральное размещение обязано быть генеалогическим. Наконец, разные группы фактов, рассмотренные в данной голове, по-моему, настолько светло указывают, что бесчисленные виды, роды и семейства, населяющие земной шар, произошли любой в пределах собственного класса или группы от общих предков и потом модифицированы в процессе наследования, что я без колебаний принял бы этот взор, ежели бы даже он не был подкреплен иными фактами или доводами. Глава xv. Краткое возобновление и мнение

Чарльз Дарвин о происхождении человекаКраткое возобновление возражений против теории натурального отбора. Так как вся эта книжка представляет собой одно длинное подтверждение, то для удобства читателя я дам короткое возобновление основных фактов и выводов. Я не отрицаю, что против теории общности происхождения, сопровождаемого трансформацией методом вариантов и натурального отбора, имеютвсешансы быть выдвинуты бессчетные и значительные отрицания. Я пробовал доставить их во всей их силе. С главного взора видится практически невозможным доставить себе, что наиболее трудные органы и инстинкты могли быть усовершенствованы не при поддержке средств, превосходящих человеческий интеллект, желая и подобных ему, а методом кумуляции бесчисленных незначимых вариантов, любая из которых была можетбытьполезна для ее обладателей. Тем не наименее это препятствие, желая оно и представляется нашему воображению непреодолимым, невозможно признать реальным, ежели лишь предположить последующие расположения: все доли организации и инстинкты представляют по последней мерке личные различия, сражение за наличие ведет к сохранению нужных уклонений в строении или инстинкте и, вконцеконцов, могли быть градации в ступени достоинства всякого органа, из которых любая сосвоейточкизрения можетбытьполезна. Истинность данных положений, я думаю, не может быть оспариваема. Несомненно, очень тяжело даже допустить, методом каких градаций были усовершенствованы почтивсе органы, в индивидуальности в тех раздробленных и неполных группах органических существ, какие подверглись вескому вымиранию; но мы встречаем в природе так немало самых умопомрачительных градаций, что обязаны быть очень осмотрительны, утверждая, что тот или иной орган, или инстинкт, или какая-либо конструкция полностью не могли добиться собственного современного состояния методом почтивсех градуальных ступеней. Должно предположить, что есть случаи, представляющие особенные трудности для теории натурального отбора; одним из более любознательных случаев такового рода является наличие в одной и той же общине 2-ух или 3-х определенных каст рабочих и стерильных самок муравьев; но я пробовал представить, как эта трудность может быть устранена. Что касается практически всеобщего критерии, что виды при их главном скрещивании оказываются стерильными, что сочиняет настолько восхитительную противоположность универсальной фертильности видов при их скрещивании, я обязан отправить читателей к обзору фактов, приведенному в конце ix головы, который, мне видится, внушительно обосновывает, что стерильность настолько же недостаточно является свойством, умышленно дарованным видам, как и неспособность 2-ух разных древесных пород к обоюдной прививке; она является сторонним следствием различий в воспроизводительной системе скрещивающихся видов. Истинность этого заключения находится в глубочайшем различии итогов реципрокных скрещиваний одних и тех же 2-ух видов, т. е. в тех вариантах, когда один и тот же вид играет роль то отца, то мамы. К тому же заключению очевидно приводит и аналогия с диморфными и триморфными растениями, поэтому что, когда эти формы подвергаются преступному оплодотворению, они предоставляют недостаточно зёрен или совершенно не предоставляют их, а их потомство какоказалось наиболее или наименее стерильным; а меж тем эти формы принадлежат к одному и тому же несомненному виду и ничем не отличаются, несчитая неких особенностей в строении и функциях их органов воссоздания. Хотя плодовитость видов при их скрещивании, одинаково как их помесей, и сознается многими создателями за сплошное правило, но невозможно признать это полностью преданным, учитывая факты, сообщенные таковыми высокими авторитетами, как Гертнер и Кельрейтер. Большинство видов, над которыми производились эксперименты, было получено при доместикации; а так как доместикация( я владею в виду не обычное содержание в неволе) практически постоянно ведет к устранению той стерильности, которая, судя по аналогии, вышла бы при скрещивании родительских видов, мы обязаны ждать, что у их измененного потомства доместикация вызывает стерильность при скрещивании. Это удаление стерильности, возможно, проистекает от тех же обстоятельств, какие разрешают нашим семейным животным вольно плодиться при самых различных критериях, а это в свою очередность, по-видимому, выливается из такого, что они равномерно привыкали к частым сменам в критериях их жизни. Двойной и синхронный ряд фактов, по-видимому, отлично освещает вопрос о стерильности видов при их главном скрещивании и их гибридного потомства. С одной стороны, мы владеем совершенное базу считать, что незначительные конфигурации в критериях жизни содействуют увеличению сил и фертильности всех органических существ. Мы знаем втомжедухе, что скрещивание различающихся меж собой особей одной и той же вариации или разных видов усиливает количество их потомства и непременно делает его наиболее большим и мощным. Это зависит основным образом от такого, что скрещивавшиеся формы до подвергались воздействию некотороеколичество разных критерий жизни, так как я установил вблизи самых тщательных экспериментов, что полезность, происходящая от скрещивания, часто шибко уменьшается или совсем теряется, ежели все особи одной и той же вариации в движение нескольких поколений подвергались совсем схожим условиям. Это — одна сторона вопроса. С иной стороны, мы знаем, что когда виды, испытавшие в движение продолжительного интервала времени действие практически одинаковых критерий, подвергались в неволе деянию совсем новейших и грубо отличающихся критерий, то они или гибли, или, ежели выживали, то становились стерильными, оставаясь при этом полностью здоровыми. Это не случается или ежели и случается, то в очень слабенькой ступени, с нашими одомашненными формами, в движение продолжительного времени подвергавшимися изменчивым условиям. Мы сталкиваемся с тем, что модификации, происшедшие чрез скрещивание 2-ух разных видов, чрезвычайно малочисленны, поэтому ли, что они гибнут скоро после зачатия или в самом раннем возрасте, поэтому ли, что, выживая, они оказываются наиболее или наименее стерильными; отсюда мы обязаны, по-видимому, признать в высшей ступени потенциальным, что этот итог обязан быть приписан той глубочайшей смене в их житейских критериях, которая проистекает от сочетания 2-ух разных организаций. Тот, кто смог бы определенным образом разъяснить, отчего слон или лиса не плодятся в неволе даже у себя на отчизне, меж тем как семейная свинья или пес просто плодятся при самых различных критериях, мог бы в то же время отдать и полностью установленный протест на вопрос, отчего два разных вида при скрещивании, так же как и их гибридное потомство, оказываются обычно наиболее или наименее стерильными, меж тем как две одомашненные вариации при скрещивании, а втомжедухе их помеси, оказываются полностью фертильными. В географическом распространении концепция общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, сталкивается с достаточно существенными трудностями. Все особи 1-го и такого же вида, одинаково как и все виды такого же рода или даже высшей группы, проистекают от общих родителей, и, следственно, как бы ни были изолированы и удалены одна от иной те доли света, где мы их встречаем, в движение последовательных линий поколений они обязаны были расселиться из 1-го пт во все другие. Мы часто не в состоянии даже отгадать, как это могло совершиться. Тем не наименее, так как мы владеем базу надеяться, что некие виды сохранили одну и ту же видовую форму в движение длительных периодов времени, периодов непомерных, ежели их мерить годами, не следует давать особого смысла единичным фактам широкого расселения 1-го и такого же вида; ибо в движение таковых длинных периодов постоянно могли найтись происшествия, благоприятствовавшие многими методами широкой передвижения. Разорванный или прерывистый ареал часто объясняется вымиранием видов в промежуточных областях. Нельзя отвергать, что нам покуда еще чрезвычайно недостаточно понятно сравнительно тех границ, в которых могли совершаться различные климатические и географические смены на поверхности земли за недавние периоды, а такие смены часто облегчали миграцию. В качестве образца я пробовал представить, как велико было воздействие ледникового периода на распределение на земле 1-го и такого же вида или схожих видов. Велико втомжедухе наше неведение сравнительно бессчетных, время от времени возникающих методик переноса организмов. Что касается разных видов 1-го и такого же рода, обитающих в отдаленных друг от друга и изолированных областях, то на протяжении чрезвычайно длинного периода могли очутиться вероятными все методы передвижения, так как процесс трансформации нужно совершался медлительно; таковым образом, трудности в отношении широкого расселения видов такого же рода в некой мерке уменьшаются. Согласно теории натурального отбора, обязано было быть нескончаемое количество промежуточных форм, связывающих друг с ином виды всякой группы переходами, настолько же нечувствительными, каковы наши инновационные вариации; в таком случае имеютвсешансы спросить: отчего же мы не зрим эти связующие формы всюду кругом нас? Почему все органические существа не соединяются в один совместный неразрешимый беспорядок? В отношении современных форм следует держатьвголове, что мы не владеем даже права ждать( за исключением редких случаев) открытия связывающих звеньев конкретно меж ними, а можем только ждать лишь меж хотькакой из них и какой-либо вытесненной и вымершей формой. Даже на широких местах, какие в движение продолжительного периода остаются постоянными и климатические и остальные жизненные условия которых хладнокровно изменяются при переходе из области, занимаемой одним видом, в иную, занятую схожем ему видом, даже и там мы не владеем основания полагать на частую навстречу с промежуточными разновидностями в промежуточных зонах. В самом деле, мы владеем базу надеяться, что лишь немногие виды 1-го и такого же рода претерпевают конфигурации, другие виды вполне вымирают, не оставляя по себе измененного потомства. Из числа тех видов, какие меняются, только немногие будут изменяться в одной и той же стране в одно и то же время, и все трансформации будут совершаться медлительно. Я показал втомжедухе, что промежуточные вариации, возможно, сначало бывшие в промежуточных зонах, будут подвержены вытеснению схожими формами, с иной стороны, поэтому что эти крайние, выставленные огромным числом особей, будут традиционно модифицированы и усовершенствованы скорее, чем промежуточные вариации, выставленные наименьшим числом особей, так что эти промежуточные вариации в конце концов будут вытеснены и истреблены. Но ежели правильно это преподавание об истреблении бесчисленных звеньев, связывающих современных и вымерших жителей земли, а в пределах всякого следующего периода — наименее античные вымершие формы с формами наиболее старыми, то отчего же любая геологическая формация не переполнена данными звеньями? Почему неважнокакая коллекция ископаемых не представляет нам всех данных, подтверждающих постепенные переходы и мутации форм? Хотя геологическое изучение непременно нашло в прошедшем наличие бессчетных звеньев, ближе связывающих существенное количество форм жизни, оно тем не наименее не нашло тех бесчисленных тонких переходов меж прошлыми и современными видами, каких просит концепция; и это наиболее очевидное из бессчетных возражений, какие имеютвсешансы быть против нее предъявлены. И дальше, отчего цельные группы схожих видов возникают, желая это возникновение часто какоказалось неправильным, как бы водинмомент в последовательных геологических слоях? Хотя мы сейчас знаем, что органические существа возникли на нашей планете в период, безгранично от нас далекий, задолго до отложения самых нижних слоев кембрийской системы, отчего же мы не встречаем под данной системой нагроможденных пластов, переполненных останками предков кембрийских ископаемых? Ведь, на основании данной теории, такие пласты обязаны были где-либо отлагаться в эти отдаленные, совсем нам безызвестные эры летописи земли. Я могу ответствовать на эти вопросы и отрицания лишь предположением, что геологическая летопись существенно наименее полна, чем подразумевает большаячасть геологов. Число экземпляров в наших музеях полностью ничтожно по сравнению с несметными поколениями видов, непременно существовавших. Родоначальная форма каких-то 2-ух или нескольких видов не может проявляться по всем собственным признакам промежуточной конкретно меж ее измененными потомками, буквально так же как скалистый голубь не является промежуточным конкретно по особенностям собственного хвоста и зоба меж его 2-мя потомками — трубастым голубем и дутышем. Мы не в состоянии признать в одном облике родоначальника иного измененного вида, как бы кропотливо мы их не учили, ежели в нашем постановлении нет большинства промежуточных звеньев; а вследствие неполноты геологической летописи мы не владеем нималейшего права полагать на пребывание настолько бессчетных звеньев. Если бы две, три или даже большее количество связанных меж собою форм было найдено, то бессчетные натуралисты элементарно отнесли бы их к соответственному числу новейших видов, вособенности ежели бы они были найдены в подразделениях разных геологических ярусов и желая бы ступень их различия была очень малюсенька. Можно сориентировать немало современных сомнительных форм, какие, возможно, являются разновидностями; но кто же будет ратифицировать, что в будущем станет беспрепятственно столько ископаемых звеньев, что натуралисты будут в состоянии решить вопрос, следует ли или не следует эти сомнительные формы признать за вариации. Только незначительная дробь земного шара геологически изучена. Только органические существа, принадлежащие к неким классам, имеютвсешансы сохраниться в ископаемом состоянии, по последней мерке в малость значимом числе. Многие виды после собственного образования не подвергаются предстоящему изменению, но вымирают, не оставляя по себе измененных отпрысков; и периоды, в движение которых виды модифицируются, желая чрезвычайно длинные, ежели их мерить годами, возможно, были чрезвычайно кратки по сравнению с временами, в движение которых виды сохраняли одну и ту же форму. Наиболее нередко и более существенно меняются виды доминирующие и обширно расселенные, а вариации нередко посещают поначалу локальными — два происшествия, делающие изобретение промежуточных звеньев в пределах одной формации еще наименее потенциальным. Локальные вариации не будут просачиваться в остальные отдаленные области, доэтого чем будут существенно модифицированы и улучшены; а когда они распространились, и мы раскрываем их в геологической формации, то они создают воспоминание водинмомент сделанных на месте и просто рассматриваются как новейшие виды. Большая дробь формаций образовалась не постоянно, а длительность их существования, по всей вероятности, была наиболее коротка, чем средняя длительность существования видовых форм. Следующие друг за ином формации в большинстве случаев разделены одна от иной порожними интервалами времени большой длительности, так как пласты с ископаемыми, довольно толстые, чтоб выдержать от следующего разрушения, могли, как сплошное правило, создаться лишь там, где значимые осадки отлагались на оседающем дне моря. В чередующиеся периоды поднятия и хранения неизменного уровня геологическая летопись традиционно остается незаполненной. В эти крайние периоды, по всей вероятности, происходило большее изменение форм жизни; в периоды опускания преобладало их исчезновение. Что касается отсутствия состоятельных ископаемыми пластов ниже кембрийской формации, то я могу лишь подтвердить гипотезу, высказанную в x голове, а конкретно: желая наши континенты и океаны сохранились в движение непомерных периодов практически в современном их условном расположении, тем не наименее мы не владеем оснований надеяться, чтоб оно было таким постоянно; следственно, формации еще наиболее античные, чем популярные нам, имеютвсешансы сохраниться погребенными под большими океанами. Что же касается интервала времени, который истек с той поры, когда наша планета затвердела, и его недостаточности для предполагаемого размера конфигурации органического решетка, то противоречие, упрямо защищаемое сэром Уильямом Томпсоном, по всей вероятности, одно из самых принципиальных, какие были до сих пор выдвинуты; то я могу лишь заявить последующее: во-первых, мы не знаем, как скоро протекают конфигурации видов, ежели формулировать это время годами, и, во-вторых, почтивсе эксперты еще до сих пор не допускают, что здание вселенной и внутренности нашей планеты популярны нам в таковой ступени, которая допускала бы малость надежные суждения о длительности ее существования. Что геологическая летопись несовершенна, допускают все; но немногие согласятся с тем, что она несовершенна в таковой мерке, как это требуется нашей теорией. Если мы станем обладать в виду промежутки времени достаточной длительности, то геология принесет нам светлое подтверждение, что все виды претерпели конфигурации, и крометого эти конфигурации протекали конкретно так, как такого просит концепция, так как конфигурации шли медлительно и в градуальной стилю. Мы это светло усматриваем из такого факта, что ископаемые останки последовательных формаций постоянно еще наиболее сходны друг с ином, чем ископаемые из формаций, далековато одна от иной отстоящих. Таков результат главнейших возражений и проблем, какие имеютвсешансы быть верно выдвинуты против теории; совместно с тем я коротко повторил те ответы и объяснения, какие, как мне видится, имеютвсешансы быть предоставлены. В движение длительных лет я углубленно ощущал значимость данных проблем и поэтому не сомневаюсь в их вескости. Но обязано вособенности направить интерес, что более значительные отрицания трогают вопросов, в которых мы, по всеобщему признанию, несведущи; мы даже не знаем, как велика наша неосведомленность. Нам неизвестны все вероятные последовательные переходные ступени меж более обычным и более трудным органом; мы не можем, естественно, требовать на то, что знаем все различные методы распространения организмов в движение длительных периодов времени или что мы знаем ступень несовершенства геологической летописи. Как ни немаловажны все эти отрицания, их, по моему понятию, совсем мало для такого, чтоб опровергнуть концепцию общности происхождения, сопровождаемого трансформацией. А сейчас обратимся к иной стороне подтверждения. В семейном состоянии мы замечаем высшую ступень изменчивости, причиняемой или по последней мерке возбуждаемой сменами в житейских критериях; но эта зависимость часто имеетместобыть в таковой мрачной форме, что мы расположены признать конфигурации спонтанными. Изменчивость управляется многочисленными и трудными законами — коррелятивным ростом, компенсацией, усиленным употреблением или неупотреблением и определенным действием окружающих критерий. Весьма тяжело удостовериться, как углубленно были модифицированы наши семейные формы, но мы дерзко можем предположить, что бездна эта веска и что трансформации имеютвсешансы даваться по наследству в движение длительных периодов. Пока жизненные условия остаются без смен, мы владеем совершенное базу надеяться, что трансформация, уже передававшаяся по наследству на протяжении почтивсех поколений, может и далее даваться на протяжении практически безграничного числа поколений. С иной стороны, у нас имеются подтверждения, что летучесть, единожды вступившая в действие в критериях одомашнения, не прекращается в движение чрезвычайно продолжительного периода; нам непонятно, прекращается ли она вообщем, так как новейшие вариации все еще времяотвремени образуются в наших древнейших одомашненных формах. Изменчивость не вызывается самим человеком; он лишь неосознанно подвергает органические существа новеньким жизненным условиям, и тогда натура действует на их компанию и принуждает их модифицировать. Но человек может отнимать и вправду отбирает варианты, доставляемые ему природой, и, таковым образом, кумулирует их в всяком желательном направленности. Он, таковым образом, адаптирует животных и растения к собственным нуждам или прихотям. Он может достигать этого методологически или неосознанно, сохраняя особей, более ему нужных или приятных, без каждого намерения поменять породу. Не подлежит сомнению, что он может углубленно воздействовать на характеристики какой-либо породы, отбирая в каждом следующем поколении личные различия настолько слабые, что их может увидеть лишь обычный глаз. Этот процесс бессознательного отбора являлся большим причиной в образовании более разных и нужных семейных пород. Что почтивсе породы, произведенные человеком, в значимой ступени носят нрав натуральных видов, доказывается неразрешимыми сомнениями, являются ли почтивсе из них разновидностями или аборигенными разными видами. Нет нималейшего основания, чтоб взгляды, какие действовали настолько отлично при доместикации не могли бы делать в натуральных критериях. В переживании благоприятствуемых особей и рас при непрерывно возобновляющейся Борьбе за наличие мы зрим могущественную и постоянно деятельную форму Отбора. Борьба за наличие неизбежно выливается из присущего всем органическим созданиям возрастания количества в стремительной геометрической прогрессии. Эта высочайшая прыть возрастания количества доказывается вычислением, скорым размножением почтивсех животных и растений в движение последующих один за иным подходящих сезонов и при натурализации в новейших странах. Рождается наиболее особей, чем может жить. Песчинка на весах может найти жизнь одной особи и погибель иной, какая разновидность или какой-никакой вид будут возрастать в числе и какие сходят на убыль или совсем исчезнут. Так как особи 1-го и такого же вида вступают в сильную во всех отношениях конкуренцию, то сражение меж ними станет традиционно более беспощадной; она станет практически настолько же жестока меж разновидностями 1-го и такого же вида и некотороеколичество меньше меж видами 1-го и такого же рода. С иной стороны, сражение станет часто упорной и меж созданиями, занимающими отдаленные места в системе природы. Самое слабенькое привилегия неких особей, обнаруживающееся в знаменитом возрасте или в знаменитое время года, над теми, с кем они соперничают, или желая бы в жалкой ступени делающее их наиболее адаптированными к окружающим телесным условиям, может со порой сорвать равновесие. У животных раздельнополых в большинстве случаев сражение станет происходить меж самцами за обладание самками. Наиболее мощные самцы или те, какие более удачно дрались с жизненными критериями, будут обычно бросать величайшее потомство. Но успех часто станет зависеть и от такого, что самцы владеют особенным орудием или средством охраны или вособенности привлекательны; даже слабенькое привилегия может привести к победе. Так как геология светло показывает, что неважнокакая государство подвергалась значимым телесным сменам, то мы вправе ждать, что органические существа менялись в натуральных критериях так же, как они менялись при доместикации. А ежели в натуральных критериях имела пространство летучесть, то было бы радикально странным, ежели бы натуральный подбор не вступил в действие. Нередко утверждали, желая это предложение не поддается подтверждению, что размер варианты в натуральных критериях ограничивается чрезвычайно узкими пределами. Хотя человек действует лишь на наружные симптомы и часто руководится лишь прихотью, он может тем не наименее в маленький период достигать огромных итогов, кумулируя у собственных семейных форм обыкновенные личные различия; а никто, естественно, не будет отвергать, что и виды владеют индивидуальными различиями. Но, кроме данных различий, все натуралисты допускают еще наличие натуральных видов, различающихся так, что их признают заслуживающими упоминания в сочинениях по систематике. Никто еще не установил светлого разделения меж индивидуальными различиями и слабо выраженными разновидностями или меж наиболее четко выраженными разновидностями и подвидами и видами. Не есть ли на отдельных континентах или в разных долях такого же континента, разъединенных каждого рода преградами, и на отдаленных островах множества форм, какие одни бывалые натуралисты признают разновидностями, остальные — географическими расами или подвидами, а третьи — разными, желая и недалёкими меж собой видами! Если же животные и растения меняются желая бы очень медлительно и незначительно, то отчего бы вариантам или личным различиям, так или подругому полезным, не сохраняться и не кумулироваться методом натурального отбора или выживания более адаптированных? Если человек может терпеливо отнимать варианты, полезные для него, то отчего бы при меняющихся и трудных критериях жизни не могли нередко появляться и сохраняться или быть отобранными варианты, полезные для живых творений природы? Какой граница может быть положен данной силе, работающей в движение длительных веков и взыскательно исследующей всю конституцию и образ жизни всякого существа, благоприятствуя полезному и отвергая вредное? Я не усматриваю предела деятельности данной силы, медлительно и отлично адаптирующей каждую форму к самым трудным жизненным отношениям. Теория натурального отбора, даже ежели мы ограничимся данными суждениями, представляется мне в высшей ступени потенциальной. Краткое возобновление общих и личных событий, говорящих в ее выгоду. Я подвел со всею добросовестностью, на какую лишь способен, результат высказанным против нее возражениям и трудностям; сейчас обратимся к особым фактам и доводам, разговаривающим в выгоду теории. Рассматривая виды лишь как наиболее шибко обозначившиеся и неизменные вариации и полагая, что любой вид существовал поначалу в качестве вариации, мы можем созидать, отчего нереально вести демаркационной полосы меж видами, появившимися, как традиционно предполагается, методом особенных актов творения, и разновидностями, какие признаются появившимися действием вторичных законов. С данной же точки зрения мы можем взятьвтолк, отчего в какой-либо области, где появилось немало видов 1-го и такого же рода и где они в настоящее время процветают, эти виды представляют немало видов; это светло, поэтому что там, где образование видов шло деятельно, мы вправе ждать, как сплошное правило, что оно еще проистекает; так оно и имеется в реальности, ежели вариации — лишь зарождающиеся виды. Сверх такого, виды наиболее широких родов, представляющие большее количество видов, или зарождающихся видов, охраняют еще до некой ступени нрав видов, они различаются друг от друга в наименьшей ступени, чем виды существенно меньших родов. Близкие виды существенно огромных родов имеют, вероятно, наиболее ограниченное распределение и вследствие собственного родства скопляются кругом остальных видов малыми группами — две индивидуальности, напоминающие вариации. Это — странноватые дела, ежели опознавать, что виды были сделаны самостоятельно одни от остальных, но они полностью понятны, ежели любой вид сначало существовал как разновидность. Благодаря геометрической прогрессии воссоздания любой вид склонен безмерно вырастать в числе, и измененные отпрыски имеютвсешансы тем проще численно вырастать, чем разнообразнее будут их образ жизни и здание, так как они будут способны завладеть более бессчетные и различные места в экономии природы; отсюда натуральный подбор станет непрерывно обнаруживать расположение предохранять более дивергировавших меж собой отпрысков какого-нибудь 1-го вида. Следовательно, на протяжении продолжительно протекающего процесса трансформации слабые различия, описывающие вариации 1-го вида, расположены разрастись в наиболее резкие различия, характерные видам 1-го рода. Новые улучшенные вариации будут неуклонно заменять и истреблять старые, наименее улучшенные и промежуточные вариации; так виды сделались в большущий ступени определенными и различающимися. Доминирующие виды, принадлежащие к огромным группам в пределах всякого класса, расположены вызывать новейшие и доминирующие формы; таковым образом, любая крупная группа расположена сделаться еще более и в то же время наиболее дивергировавшей в признаках. Но так как все группы не имеютвсешансы таковым образом разрастаться, ибо мир не вместил бы их, то наиболее доминирующие группы одолевают группы наименее доминирующие. Эта желание в огромных группах к разрастанию и дивергенции в признаках вместе с неминуемым мощным вымиранием разъясняет размещение всех форм жизни в субординированные группы, приэтом все оказываются включенными в маленькое количество классов, доминировавших во все эпохи. Этот Большой факт сортировки всех органических существ в так именуемую Естественную систему полностью необъясним с точки зрения теории творения. Так как натуральный подбор действует только методом кумуляции незначимых последовательных подходящих вариантов, то он и не может создавать значимых или внезапных трансформаций; он подвигается лишь маленькими и медленными шагами. Отсюда правило " natura non facit saltum " все наиболее и наиболее подтверждается по мерке расширения наших познаний, делается понятным на основании данной теории. Мы можем созидать, отчего повсеместно в природе одна и та же общественная мишень достигается практически нескончаемо различными способами, так как любая единожды приобретенная изюминка продолжительно наследуется, и органы, уже измененные во почтивсех разных направлениях, обязаны быть адаптированы к одному и тому же всеобщему назначению. Коротко разговаривая, мы можем созидать, что натура расточительна на обилие, желая и жадна на нововведение. Но никто не смог бы разъяснить, отчего существовал бы таковой закон природы, ежели бы виды были сделаны самостоятельно одни от остальных. Еще немало остальных фактов, как мне видится, объясняется данной теорией. Как удивительно, что птаха с всеобщим видом дятла охотится за насекомыми на земле; что высокий гусь, чрезвычайно изредка или никогда не плавучий, владеет перепонки меж пальцами; что птаха, схожая на дрозда, ныряет и кормится аква насекомыми и что буревестник владеет повадки и здание, делающие его адаптированным к виду жизни чистика. И так дальше, практически до бесконечности. Но с точки зрения постоянного роста количества всякого вида и при неизменной деятельности натурального отбора, постоянно готового приспособить медлительно варьирующих отпрысков всякого из них ко любому незанятому или нехорошо занятому месту в природе, эти факты прекращают быть необычными и могли бы даже быть заблаговременно предсказаны. Мы можем до некой ступени взятьвтолк, отчего в природе так немало красоты, так как и она может быть в значимой мерке приписана деятельности натурального отбора. Что краса, сообразно нашему мнению о ней, не представляет повального явления, допустит любой, кто посмотрит на неких ядовитых змей, на неких рыб и неких мерзких летучих мышей, рожа которых представляет искаженное схожесть с человечьим лицом. Половой подбор сказал наиболее сверкающие краски, наиболее тонкие формы и остальные декорации самцам, а в неких вариантах и обоим полам почтивсех птиц, бабочек и остальных животных. У птиц он во почтивсех вариантах придал гласу самцов музыкальность, симпатичную для самок, а одинаково и для нашего слуха. Цветки и плоды сделались видными благодаря броским окраскам, выделяющим их на зелени листвы, для такого чтоб цветки эти могли быть просто замечены, посещаемы и оплодотворяемы насекомыми, а семечки рассеивались бы при посредстве птиц. Каким образом приключилось, что определенные цвета, звуки и формы доставляют удовольствие как человеку, так и низшим животным; иными словами, как появилось эмоция красоты в его простейшей форме, этого мы не знаем, как не знаем и такого, отчего популярные запахи и вкусы стали приятными. Так как натуральный подбор действует методом конкуренции, то он адаптирует и улучшает жителей всякой страны лишь по отношению к иным ее жителям; благодарячему нам нечего изумляться, что виды какой-нибудь страны, желая они с обыкновенной точки зрения сделаны и умышленно адаптированы для данной страны, побеждаются и вытесняются натурализованными формами остальных государств. Не следует удивляться, ежели все приспособления в природе, как мы можем осуждать, не полностью абсолютны, как кпримеру человеческий глаз, или некие из них не подходят нашему представлению о приспособленности. Нечего изумляться и тому, что жало пчелы, направленное против неприятеля, мешает погибель самой пчеле; тому, что трутни изготавливаются в таком огромном числе из-за 1-го единого акта, а потом умерщвляются своими стерильными сестрами; той замечательной растрате пыльцы, которая наблюдается у нашей сосны; той инстинктивной нелюбви, которую пчелиная матка питает к собственным своим фертильным дочерям; тому, что наездники кормятся живым телом гусениц, и вообщем ни одному схожему случаю. Согласно теории натурального отбора, быстрее представляется необычным, что не беспрепятственно еще большего числа схожих случаев отсутствия безусловного достоинства. Сложные и малоизвестные законы, правящие образованием видов, как мы можем осуждать, схожи с законами, какие правили образованием отдельных видов. В обоих вариантах физиологические условия оказывали, по-видимому, некое прямое и определенное действие, но как велико это действие, мы не можем заявить. Так, при переселении видов в какое-нибудь новое местообитание они времяотвремени принимают симптомы, характерные видам этого местообитания. Как на вариации, так и на виды использование и неупотребление, по-видимому, создают существенное действие, так как нереально отрешиться от такового заключения при облике, кпримеру, толстоголовой утки с ее крыльями, негодными для летания практически в таковой же ступени, как у домашней утки, или при облике зарывающегося в землю туку-туку, порою слепого, и неких кротов, непрерывно слепых и с очами, покрытыми кожей, или, вконцеконцов, при облике слепых животных, живущих в южноамериканских и европейских черных пещерах. В отношении как видов, так и видов существенную роль игралась, по-видимому, и коррелятивная вариация, так что когда одна дробь модифицировалась, по необходимости модифицировались и остальные. Как у видов, так и у видов времяотвремени наблюдается реверсия к издавна утраченным признакам. Как почему-то с точки зрения теории творения возникновение время от времени полос на плечах и ногах разных видов рода лошадок и у их гибридов. И как элементарно объясняется этот факт, ежели мы предположим, что все эти виды произошли от полосатого предка, буквально так же, как разные семейные породы голубя проистекают от сизого с темными поперечными полосами скалистого голубя! Почему с обыкновенной точки зрения, сообразно которой любой вид был сотворен самостоятельно, видовые симптомы, т. е. те, которыми виды 1-го рода различаются друг от друга, наиболее изменчивы, чем симптомы родовые, по которым они все друг с ином сходны? Почему, кпримеру, расцветка цветка у 1-го из видов предоставленного рода наиболее изменчива, ежели цветки остальных видов окрашены разно, чем в том случае, ежели у всех видов цветки одинаково окрашены? Если виды — лишь отлично выраженные вариации, симптомы которых стали в высочайшей ступени неизменными, то мы можем взятьвтолк этот факт: они уже менялись с такого момента, когда они ответвились от собственного всеобщего предка, но менялись лишь по неким признакам, какие сочиняют их видовое различие, и поэтому конкретно эти симптомы обязаны очутиться наиболее способными к предстоящему изменению, чем родовые симптомы, постоянно передававшиеся по наследству в движение огромного периода времени. На основании теории творения нереально разъяснить втомжедухе, отчего дробь, диковинно развитая лишь у 1-го какого-либо вида предоставленного рода, и поэтому, как мы вправе закончить, очень принципиальная для этого вида, вособенности расположена к изменению; но, с нашей точки зрения, эта дробь уже испытала, с такого времени, когда разные виды ответвились от всеобщего предка, важную ступень изменчивости и модифицирования, а поэтому мы можем вообщем ждать, что эта дробь и до сих пор сохранила свою расположение изменяться. Но дробь может быть развита самым неестественным образом, как кпримеру крыло летучей мыши, и тем не наименее быть не наиболее изменчивой, чем каждая иная дробь, ежели эта дробь какоказалось общей для целой группы подчиненных форм, т. е. в том случае, когда она передавалась по наследству в движение очень продолжительного периода, поэтому что в этом случае она уже сделалась неизменной вследствие длительного натурального отбора. Что касается инстинктов, как ни удивительны некие из них, для теории натурального отбора последовательных, незначимых, но нужных трансформаций они представляют не огромные трудности, чем здание тела. Мы можем, таковым образом, взятьвтолк, отчего натура, наделяя разных животных 1-го и такого же класса разными инстинктами, подвигается лишь градуальными шагами. Я пробовал представить, как немало света проливает этот принцип градации на удивительные строительные возможности медоносной пчелы. Привычка, без сомнения, часто воспринимает роль в трансформации инстинктов, но, разумеется, в ней нет необходимости, как мы зрим на образце бесполых насекомых, не оставляющих по себе потомства, которое могло бы наследовать последствия длительной повадки. Допуская, что все виды 1-го и такого же рода произошли от всеобщего предка и унаследовали немало всеобщего, мы можем взятьвтолк, каким образом родные виды, находясь в самых разных житейских критериях, руководятся практически одними и теми же инстинктами; отчего, кпримеру, дрозды тропической и умеренной Южной Америки обмазывают свои гнезда грязью, так же как и наши английские виды. С точки зрения медлительного покупки инстинктов методом натурального отбора, нам не представляется необычным, ежели некие инстинкты несовершенны и водят к ошибкам, одинаково как и то, что почтивсе инстинкты мешают мучения иным животным. Если виды — лишь отлично выраженные и неизменные вариации, то для нас безотлагательно же делается светлым, отчего их гибридное потомство следует тем же трудным законам в ступени и нраве схожести со своими родителями, как и гибридное потомство известных видов, т. е. равномерно поглощаются одни иными при последовательных скрещиваниях и т. д. Это схожесть представлялось бы странным, ежели бы виды были самостоятельно сделаны, а вариации образовались бы средством вторичных законов. Если мы предположим, что геологическая летопись в последней ступени несовершенна, тогда доставляемые ею факты являются мощным доказательством теории целостности происхождения, сопровождаемого трансформацией. Новые виды возникли на сцене медлительно и чрез последовательные промежутки времени, приэтом габариты конфигурации за одинаковые промежутки времени были очень разны для разных групп. Вымирание видов и цельных групп видов, игравшее такую выдающуюся роль в летописи органического решетка, является практически неминуемым следствием принципа натурального отбора, так как старые формы замещаются новыми и улучшенными формами. Ни один отдельный вид или группа видов не возникают снова, ежели раз была прервана цепь обыденных поколений. Постепенное поселение доминирующих форм с медленным модифицированием их отпрысков производит такое воспоминание, как какбудто по истечении значимых периодов времени органические формы менялись сразу на протяжении всей земли. Тот факт, что ископаемые останки всякой формации представляются по собственному нраву в популярной ступени промежуточными меж ископаемыми, какие заключены в формациях, лежащих над и под предоставленной формацией, элементарно объясняется их промежуточным расположением в родословной цепи. Основной факт, что все вымершие существа имеютвсешансы быть объединены в одну общую систему со всеми современными созданиями, несомненно, выливается из такого, что и инновационные, и вымершие существа являются потомками общих предков. Так как виды в движение продолжительного периода собственного развития и трансформации непрерывно дивергировали в собственных признаках, то делается понятным, отчего наиболее античные формы или ранние предки всякой группы нередко занимают до некой ступени промежуточное состояние меж сейчас существующими группами. Современные формы традиционно признаются созданиями с наиболее высочайшей в общем организацией по сравнению с старыми формами; они и обязаны быть больше в том значении, что позднейшие и наиболее улучшенные формы одолели в борьбе за жизнь формы древнейшие и наименее улучшенные; втомжедухе и их органы традиционно в большей ступени специализированы для исполнения разных функций. Этот факт полностью совместим с существованием бессчетных существ, еще сохранивших наиболее обычное, малоусовершенствованное здание, приспособленное для обычных критерий их существования; он полностью совместим втомжедухе и с тем, что организация неких форм регрессировала, делаясь на всякой стадии исторического происхождения наиболее приспособленной к новому упрощенному виду жизни. Наконец, умопомрачительный закон длительного хранения недалёких форм на том же континенте — сумчатых в Австралии, неполнозубых в Америке и остальных схожих случаев — полностью понятен, так как в пределах одной и той же страны имеющиеся и вымершие организмы тесновато соединены всеобщим началом. Что касается географического распространения, мы обязаны предположить, что в движение продолжительного ряда веков происходила усиленная миграция из одной доли света в иную, вызванная давними климатическими и географическими сменами и многочисленными действующими время от времени и неизвестными нам методами расселения; тогда на основании теории общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, мы станем в состоянии взятьвтолк огромную дробь главных фактов, касающихся распространения. Мы можем взятьвтолк и ошеломительный параллелизм, имеющийся меж распространением органических существ в пространстве и их геологической последовательностью во времени, так как в обоих вариантах существа были одинаково соединены меж собой обыкновенными узами родства и методы трансформации были одни и те же. Мы полностью поймем значение изумительного факта, поражавшего всякого путника, а конкретно: на одном и том же континенте при самых разных критериях —в жарком и прохладном климате, в горах и на равнинах, в пустынях и болотах — крупная дробь жителей, принадлежащих к одному и тому же обширному классу, открывает очевидные черты родства, поэтому что они являются потомками одних и тех же родоначальников и первых колонистов. На основании такого же принципа бывшей передвижения, связанной в большинстве случаев с трансформацией, мы можем с поддержкой ледникового периода взятьвтолк идентичность неких растений и недалёкое родство почтивсех остальных на большинстве отдаленных друг от друга гор и в северном, и в южном умеренных поясах, а втомжедухе недалёкое родство неких жителей морей северного и южного умеренных поясов, неглядя на то, что они разделены друг от друга всею долею океана, лежащей меж тропиками. Хотя две страны и имеютвсешансы владеть физиологическими критериями, так сходными, как это нужно для 1-го и такого же вида, мы не обязаны изумляться тому, что их жители грубо различаются друг от друга, ежели эти страны в движение продолжительного периода были совсем разобщены; вправду, так как взаимные дела меж организмами — наиболее принципиальные из всех отношений и так как две страны обязаны были обретать колонистов в разные эпохи и в разных соотношениях из какой-либо иной страны или обмениваясь друг с ином, то и направленность трансформации в обеих областях неизбежно обязано было быть разным. С данной точки зрения на миграцию, сопровождаемую следующей трансформацией, мы можем взятьвтолк, отчего океанические острова населены лишь немногочисленными видами и отчего крупная дробь данных видов относится к типичным, или эндемичным, формам. Для нас светло, отчего виды, принадлежащие к тем группам животных, какие не имеютвсешансы переселяться чрез значимые места океана, каковы лягушки и наземные млекопитающие, не видятся на океанических островах и отчего, с иной стороны, новейшие и типичные виды летучих мышей — животных, какие имеютвсешансы перерезать океан, — часто видятся на островах, дальних от какого-нибудь материка. Такие случаи, как кпримеру пребывание типичных видов летучих мышей на океанических островах и совершенное неимение остальных наземных млекопитающих, — факты совсем необъяснимые с точки зрения теории отдельных актов творения. Существование близкородственных или замещающих видов в каких-нибудь 2-ух областях подразумевает, сообразно теории общности происхождения, сопровождаемого трансформацией, что одни и те же родоначалъные формы доэтого населяли обе области; и мы вправду практически постоянно убеждаемся, что везде, где бессчетные близкородственные виды населяют две области, для обеих областей общими являются некие схожие виды. Всюду, где видятся бессчетные близкородственные, но все же разные виды, видятся и сомнительные формы и вариации, принадлежащие к тем же группам. Весьма обширно распространено последующее правило: народонаселение хотькакой области соединено с популяцией ближайшего родника, откуда могли случится иммигранты. Это находится ошеломительным образом в связи практически всех растений и животных Галапагосского архипелага, Хуан-Фернандеса и остальных южноамериканских островов с растениями и животными соседнего южноамериканского континента; то же наиболее известие есть меж популяцией архипелага Зеленого Мыса и остальных африканских островов с популяцией Африканского материка. Необходимо признать, что эти факты не получают нималейшего разъяснения с точки зрения теории творения. Как мы видели, все инновационные и когда-нибудь бывшие организмы имеютвсешансы быть распределены в пределах нескольких огромных классов в подчиненные группы, приэтом вымершие группы часто занимают состояние меж современными группами; этот факт полностью понятен с точки зрения теории натурального отбора с ее важными последствиями — вымиранием и дивергенцией признаков. На основании тех же принципов мы зрим, отчего обоюдное родство форм в каждом классе представляется таковым трудным и окольным. Мы зрим, отчего некие симптомы существенно наиболее подходящи, чем остальные, для целей классификации; отчего адаптивные симптомы, очень принципиальные для владеющих ими существ, навряд ли имеют какое-либо смысл для классификации; отчего симптомы, относящиеся к рудиментарным долям, желая совсем напрасны для владеющих ими существ, нередко так ценны для классификации и, вконцеконцов, отчего эмбриональные симптомы часто представляются более ценными. Истинное родство всех органических существ, в различие от их схожести в адаптациях, зависит от наследственности или общности происхождения. Естественная система — не что другое, как генеалогическое расположение существ, приэтом обретенные ими ступени различия определяются терминами " вариации, виды, роды, семейства " и т. д.; и мы обязаны открыть эти полосы родства при поддержке более постоянных признаков, каковы бы эти симптомы ни были и как бы ни было ничтожно их смысл для жизни. Сходный комплект костей в руке человека, крыле летучей мыши, плавнике дельфина и ноге лошади, одинаковое количество позвонков, образующих шею жирафы и слона, и бесчисленные остальные такие факты сходу стают нам понятными с точки зрения теории общности происхождения, сопровождаемого медленными и незначительными последовательными модификациями. Сходство в главном строении крыла и лапти летучей мыши, функции которых совсем разны, челюстей и ног краба, лепестков, тычинок и пестиков цветка втомжедухе в значимой ступени ясно с точки зрения постепенного перевоплощения долей или органов, сначало друг с ином похожих у какого-либо отдаленного предка всякого из данных классов. Согласно тому принципу, что последовательные варианты не постоянно появляются в раннем возрасте и наследуются в соответствующем позднем периоде жизни, мы можем светло взятьвтолк, отчего зародыши млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и рыб так удивительно меж собой сходны, меж тем как зрелые формы так разны. Нас не станет наиболее восхищать, что зародыши дышащих воздухом млекопитающих или птиц имеют жаберные щели и артериальные дуги, аналогично рыбам, дышащим воздухом, растворенным в воде, при поддержке отлично развитых жабер. Неупотребление, времяотвремени при содействии натурального отбора, часто приводило к редукции органов, ставших напрасными при замене вида жизни или житейских критерий; отсюда нам делается понятным смысл рудиментарных органов. Но неупотребление и подбор будут традиционно делать на любое вещество, достигшее зрелости и принимающее вполне роль в борьбе за наличие, и таковым образом будут показывать недостаточно воздействия на орган в движение раннего периода развития; следственно, орган не станет редуцироваться или делаться рудиментарным в этом раннем возрасте. Так, кпримеру, телок унаследовал зубы, какие никогда не прорезываются через десны верхней челюсти, от старого предка, имевшего полностью развитые зубы, и мы можем допустить, что зубы зрелого животного как-то редуцировались вследствие неупотребления благодаря тому, что язык, нёбо или губки мощью натурального отбора сделались в высшей ступени адаптированными к ощипыванию травки без поддержке зубов; меж тем у теленка зубы, лишенные деятельности и на основании принципа унаследования в соответственном возрасте, наследуются с отдаленных пор до реального дня. С той точки зрения, что любой организм со всеми его долями был умышленно сотворен, совсем почему-то, каким образом так нередко имеютвсешансы пересекаться органы, ненужность которых явна, такие, кпримеру, как эмбриональные зубы у теленка или сморщенные крылья под спаянными надкрыльями почтивсех жуков. Природа как какбудто намеренно позаботилась о том, чтоб открыть перед нами при поддержке рудиментарных органов, эмбриологических и гомологических структур собственный чин трансформации, но мы очень слепы, чтоб воспринимать, что она желала этим проявить. Я коротко повторил суждения и факты, полностью убедившие меня в том, что на протяжении собственного долгого развития виды были модифицированы. Это было достигнуто основным образом при посредстве натурального отбора бессчетных последовательных незначимых вариантов, дополненного последующими причинами: в значимой ступени — унаследованными плодами потребления и неупотребления долей; в отношении приспособительных дьявол строения как в прошедшем, так и современных в незначительной ступени — прямым действием наружных критерий; вариантами, какие по нашему незнанию кажутся нам появляющимися внезапно. По-видимому, я доэтого недооценил смысл и распространенность данных крайних форм вариантов, водящих к крепким модификациям в строении самостоятельно от натурального отбора. Но так как в недавнее время мои выводы были превратно истолкованы, и утверждали, что я присваиваю модифицирование видов только природному отбору, то мне, может быть, позволено станет увидеть, что в главном и следующих изданиях данной книжки я поместил на чрезвычайно видном месте, конкретно в конце " Введения ", последующие слова: " Я уверен, что натуральный подбор был основным, но не необыкновенным причиной трансформации ". Но это не помогло. Велика держава упорного извращения; но деяния науки указывает, что, по счастию, действие данной силы коротко. Невозможно предположить, чтоб неправильная концепция разъяснила настолько удовлетворительно, как это делает концепция натурального отбора, разные необъятные группы фактов, какие были лишь что перечислены. Недавно было изготовлено противоречие, что схожий метод аргументации ненадежен, но это — способ, непрерывно применяемый при суждении об обыденных явлениях жизни и нередко применявшийся наибольшими естествоиспытателями. Так была создана концепция волнообразного движения света, и убежденность в том, что земля вертится кругом собственной оси, до последнего времени практически не опиралась на прямое подтверждение. Возражение, что дисциплина до сих пор не пролила света на еще наиболее высочайшие задачки о сущности и начале жизни, не владеет смысла. Кто возьмется разъяснить суть глобального тяготения? Никто сейчас, естественно, не перечит против выводов, вытекающих из этого безызвестного истока притяжения, неглядя на то, что Лейбниц как-то обвинил Ньютона в том, что он вводит " в философию загадочные характеристики и чудеса ". Я не вижу достаточного основания, отчего бы философия, излагаемые в данной книжке, могли задевать чье-либо религиозное эмоция. В подтверждение такого, как скоропреходяще схожее воспоминание, успокоительно припомнить, что наибольшее изобретение, когда-нибудь изготовленное человеком, а конкретно изобретение глобального тяготения, было встречено нападками Лейбница, как " классное базы натуральной религии, а следственно, и откровения ". Вотан известный беллетрист и теолог писал мне: " Я мало-помалу привык к идеи об схожей сопоставимости с высочайшим представлением о божестве веры в то, что оно создало некотороеколичество начальных форм, способных методом саморазвития отдать правило иным нужным формам, так и веры в то, что оно нуждалось любой раз в новеньком акте творения, для такого чтоб наполнить пробелы, вызванные действием поставленных им законов ". Причины повального убеждения в неизменяемости видов. Но, может быть, спросят, отчего же до самого последнего времени практически все более выдающиеся инновационные натуралисты и геологи не веровали в мутабильность видов? Нельзя ратифицировать, что органические существа в натуральном состоянии не подвержены варианты; невозможно обосновать, что величина варианты на протяжении длинного ряда веков был количественно ограничен; не проведено и не может быть проведено светлого разделения меж видом и отлично выраженной разновидностью. Нельзя ратифицировать, что виды при их скрещивании постоянно оказываются стерильными, а вариации — постоянно фертильными; или что стерильность является особым даром и признаком творения. Пока было убеждение в кратковременности летописи земли была практически неминуема религия, какбудто виды — постоянные творения; сейчас же, когда мы получили некое понятие о длительности геологического времени, мы расположены без достаточных доказательств допускать, какбудто геологическая летопись так полна, что обязана принести нам тривиальные подтверждения мутации видов, ежели они претерпевали их. Но ключевой предпосылкой натурального уклонения предположить, что какой-нибудь вид дал правило иным отличающимся от него видам, содержится в том, что мы постоянно неохотно допускаем наличие больших смен, ступени которых мы не в состоянии поймать. Эта трудность совсем аналогична с той, которую чувствовали геологи, когда Лайелль впервыйраз утверждал, что длинные ряды внутриматериковых скал и глубочайшие равнины являются итогом деятельности причин, какие мы и сейчас еще зрим в действии. Наш интеллект не может охватить совершенного значения выражения " миллион лет "; он не может складывать и осмыслить окончательный итог бессчетных незначимых вариантов, кумулировавшихся в движение практически бескрайнего числа поколений. Хотя я полностью уверен в истинности тех воззрений, какие в облике извлечения изложены в данной книжке, я никаким образом не надеюсь уверить опытных натуралистов, обладающих огромным фактическим материалом, который на протяжении длинного ряда лет рассматривался ими с точки зрения, прямо противоположной моей. Так, просто укрывать наше неведение под кожицей таковых выражений, каковы " чин творения ", " целостность плана " и т. д., и придумывать, что мы даем разъяснения, тогда как лишь опять и опять констатируем самый-самый факт. Всякий, кто склонен давать более веса неразрешенным трудностям, чем разъяснению популярного числа фактов, естественно, отвергнет мою концепцию. На маленькое количество натуралистов, владеющих значимой гибкостью ума и уже начавших колебаться в неизменности видов, эта книжка, может быть, воздействует; но я обращаюсь с доверием к грядущему — к юному, подрастающему поколению натуралистов, какие будут в состоянии с должным беспристрастием взвесить обе стороны вопроса. Тот, кто удостоверится, что виды являются мутабильными, окажет неплохую услугу, честно высказав родное убеждение; лишь таковым образом станет сдвинута с места та толпа предрассудков, которая тяготеет над этим вопросом. Несколько выдающихся натуралистов нетакдавно высказали в печати родное убеждение в том, что оченьмного признанных видов в каждом роде — не истинные виды, но что зато остальные виды истинные, т. е. были сделаны самостоятельно одни от остальных. Этот вывод представляется мне очень странным. Они допускают, что оченьмного форм, какие до самого последнего времени они сами признавали итогом отдельных актов творения, а большаячасть натуралистов признает их такими и до сих пор, что эти формы, носящие, следственно, все наружные симптомы настоящих видов, образовались методом конфигурации, и в то же время они отказываются распространить эту точку зрения на остальные формы, только чуть-чуть хорошие от первых. Тем не наименее они не хватаются найти или желая бы допустить, какие формы жизни сотворены и какие образовались действием вторичных обстоятельств. Для них изменение в одном случае vera causa, в ином они неоправданно отторгают его, не указывая, в чем содержится отличие данных 2-ух случаев. Придет день, когда в этом будут созидать любопытный образчик ослепления, вызываемого предвзятым соображением. Этих писателей так же недостаточно поражает расчудесный акт творения, как и обыденное появление. Неужели они в реальности подразумевают, что несчетное количество раз в летописи нашей планеты определенным простым атомам было замечено водинмомент организоваться в живые ткани? Думают ли они, что при каждом таком предполагаемом акте творения появлялась одна или немало особей? Созданы ли все бесчисленные формы животных и растений в облике яиц или зёрен или в облике зрелых особей? И были ли сделаны млекопитающие со всеми неправильными признаками их кормления в брюхе мамы? Несомненно, что на некие из данных вопросов не имеютвсешансы отдать ответа те, кто убежден в появлении или сотворении ограниченного числа форм жизни или одной лишь формы? Некоторые создатели утверждали, что в сотворение миллионов существ так же просто поверить, как и в сотворение 1-го, но философская теорема " меньшего деяния ", высказанная Мопертюи, непроизвольно склоняет ум в выгоду небольшого числа, и, естественно, мы не обязаны надеяться, что бесчисленные существа в пределах всякого широкого класса были сделаны с очевидными, но обманывающими нас признаками происхождения от общих родителей. В качестве напоминания о бывшем расположении вещей я сберег в предшествующих параграфах и в остальных местах некотороеколичество строк, указывающих на то, что натуралисты веруют в отдельное сотворение всякого вида, и меня шибко осуждали за то, что я выражался таковым образом. Но не подлежит сомнению, что таково было сплошное убеждение, когда возникло первое издание данной книжки. В былое время мне доводилось Разговаривать об эволюции с чрезвычайно многими натуралистами, и я ни разу не повстречал сочувственного дела к этому воззрению. Очень можетбыть, что и тогда уже некие из них были убеждены в существовании эволюции, но они или играли, или выражались так двусмысленно, что тяжело было отгадать значение их слов. ныне состояние совсем другое, и практически любой натуралист дозволяет Большой принцип эволюции. Но все же некие продолжают еще мыслить, что виды водинмомент и совсем странным методом породили новейшие, во всех отношениях хорошие от них формы, но, как я пробовал представить, против этого дозволения огромных и резких трансформаций разрешено выдвинуть очень значительные подтверждения. С научной точки зрения и в качестве орудия для последующих изучений намерение о внезапном и необъяснимом образовании новейших форм из наиболее старых, грубо от них отличавшихся, представляет недостаточно превосходств перед старым верованием в сотворение новейших видов из праха земного. Пределы внедрения теории натурального отбора. Могут спросить, до каких границ я расширяю доктрину о трансформации видов. Ответить на это тяжело, поэтому что, по мерке такого как разрастается ступень различия меж рассматриваемыми формами, уменьшаются в числе и в ступени собственной убедительности доводы, говорящие в выгоду общности происхождения. Но при поддержке неких очень мощных доводов разрешено пойти чрезвычайно далековато. Все формы цельных классов соединены меж собой цепью родства и все имеютвсешансы быть классифицированы на основании 1-го и такого же принципа в субординированные группы. Ископаемые останки времяотвремени наполняют чрезвычайно огромные промежутки меж существующими отрядами. Органы в рудиментарном состоянии светло указывают, что у отдаленного предка они были полностью развиты; а это во почтивсех вариантах принуждает взять гигантскую ступень трансформаций в потомстве. В пределах цельных классов разные органы построены по одному эталону и в чрезвычайно раннем возрасте зародыши вблизи меж собой сходны. На этом основании я не сомневаюсь, что концепция целостности происхождения, сопровождаемого трансформацией, охватывает все формы всякого широкого класса или королевства. Я думаю, что животные проистекают наиболее большее от 4 или 5 родоначальных форм, а растения — от такового же или еще наименьшего числа. Аналогия принудила бы меня изготовить еще один шаг — предположить, что все животные и растения проистекают от 1-го всеобщего макета. Но аналогия может времяотвремени быть неуверенным путеводителем. Тем не наименее все живые существа имеют немало всеобщего в их хим составе, в их клеточном строении, в законодательстве их роста и в их чувствительности по отношению к вредоносным воздействиям. Мы зрим это даже в таком, казалось бы, незначительном факте, удивительно, кпримеру, одинаковое действие 1-го и такого же яда на растения и на животных или кпримеру действие яда насекомого, вызывающее уродливое образование галлов на шиповнике и на дубе. У всех органических существ, за исключением, быть может, самых низших, половой процесс значительно сходен. У всех организмов, как в настоящее время понятно, схож зародышевый мешок, так что все они начинают родное формирование от 1-го всеобщего истока. Если мы даже остановимся лишь на 2-ух главнейших подразделениях, конкретно на животном и растительном царствах, то некие низшие формы представляют в таковой мерке промежуточный нрав, что натуралисты не раз спорили о том, к которому из 2-ух царств их обязано отнести. Как подмечает проф. Эйса Грей, " дискуссии и остальные воспроизводительные тельца почтивсех низших водорослей поначалу водят типически звериный, а позже непременно постный образ жизни ". Поэтому на основании принципа натурального отбора, сопровождаемого дивергенцией признаков, представляется потенциальным, что от какой-либо схожей низкоорганизованной и промежуточной формы могли развиться как животные, так и растения; а ежели мы предположим это, мы обязаны предположить, что и все органические существа, когда или жившие на земле, могли случится от одной варварской формы. Но этот вывод базируется основным образом на аналогию, и неимеетбольшогозначения, станет ли он принят или нет. Конечно, полностью можетбыть, как ориентировал м-р Дж. Г. Луэс, что при начальном происхождении жизни возникло немало разных форм; но ежели это и было так, то мы можем закончить, что лишь немногие из них оставили по себе измененных отпрысков. В самом деле, как я лишь что увидел по отношению к членам всякого королевства, каковы позвоночные, членистые и т. д., мы владеем светлое подтверждение, вытекающее из их эмбриональных, гомологичных и рудиментарных структур, что в пределах предоставленного королевства все члены проистекают от единого предка. Ее воздействие на исследование натуральной летописи. Когда философия, развиваемые мною в данной книжке и м-ром Уоллесом, или подобные взоры на возникновение видов сделаются общепризнанными, это станет сопровождаться, как мы неясно предвидим, глубочайшим переворотом в области натуральной летописи. Систематики всееще будут учиться собственным занятием, но они будут избавлены от неизменного, как привидение, преследующего их сомнения: обязаны ли они ту или другую форму признать за настоящий вид. И это станет, произношу на основании собственного эксперимента, большим облегчением. Бесконечные дискуссии о том, следует ли каких-либо 50 видов английских ежевик признать за отличные виды, вконцеконцов, прекратятся. Систематикам лишь будетнеобходимо улаживать вопрос( не скажу, чтоб он был легок) — довольно ли постоянна та или другая форма и довольно ли она различается от остальных форм, чтоб подаваться определению; а ежели это определение можетбыть, то довольно ли значительно отличие, чтоб на основании его стоило определить видовое заглавие. Это крайнее суждение окажется еще наиболее значимым, чем в настоящее время принято считать, так как большаячасть натуралистов признают, что как бы ничтожно ни было отличие меж 2-мя формами, его довольно, чтоб признать их видами, ежели лишь они не объединены промежуточными градациями. Мы принуждены станем втомжедухе признать, что единственное отличие меж видом и отлично выраженными разновидностями содержится только в том, что крайние, как подлинно понятно или предполагается, соединены меж собой в настоящее время промежуточными градациями, меж тем как виды были соединены таковым же образом в бывшее время. Отсюда, не отбрасывая такого суждения, что в настоящее время есть промежуточные ступени меж 2-мя любыми формами, мы станем обязаны обдумывать наиболее кропотливо и наиболее дорожить габариты реального различия меж ними. Весьма можетбыть, что формы, сейчас обычно признаваемые за вариации, потом будут признаны благородными особенных видовых заглавий: и в таком случае язык науки и обычная стиль достигнут большего согласия. Словом, мы станем касаться к видам таковым же образом, как относятся к родам те натуралисты, какие допускают, что роды — лишь искусственные композиции, придуманные из-за удобства. Многим таковая надежда, может быть, не усмехается, но зато мы совсем освободимся от тщетных поисков за неуловленной до сих пор и неуловимой сущностью термина " вид ". Другие общие отделы натуральной летописи получат огромный энтузиазм. Употребляемые натуралистами определения " родство, схожая ассоциация, общность типа, отцовство, морфология, адаптивные симптомы, рудиментарные и абортивные органы " и т. д. закончат быть метафорами и получат ясный значение. Когда мы перестанем глядеть на органическое вещество, как варвар глядит на корабль, т. е. как на что-то превышающее его сознание; когда в каждом творении природы мы станем созидать что-то, имеющее длинную историю; когда в каждом трудном строении или инстинкте мы станем созидать результат бессчетных приспособлений, любое из которых здорово их обладателю, аналогично тому как каждое большое механическое открытие имеется результат труда, опытности, интеллекта и даже ошибок бессчетных работников; когда мы выработаем такое мировоззрение на органические существа, как безгранично — произношу на основании собственного эксперимента — растет энтузиазм, который представит нам исследование натуральной летописи! Откроется огромное и практически непочатое поле для изучения обстоятельств и законов конфигурации, корреляции, деяния потребления и неупотребления, прямого деяния наружных критерий и т. д. Возрастает в огромной ступени смысл исследования наших семейных форм. Новая разновидность, выведенная человеком, представится наиболее любознательным и принципиальным предметом исследования, чем прибавление еще 1-го вида к нескончаемому числу уже занесенных в перечни. Наши классификации перевоплотился, как это можетбыть, в родословные, и тогда в реальности они представят нам то, что по праву разрешено станет именовать планом творения. Правила классификации непременно упростятся, когда мы станем обладать в виду полностью определенную задачку. У нас не сохранилось ни родословных, ни знаков, и мы обязаны открывать и следить бессчетные расходящиеся полосы происхождения в наших натуральных генеалогиях по хотькаким признакам, какие продолжительно наследовались. Рудиментарные органы будут точно указывать о природе издавна утраченных структур. Виды и группы видов, какие мы считаем аберрантными и какие, пожалуй, разрешено именовать живыми ископаемыми, помогут нам собрать себе картину старых форм жизни. Эмбриология раскроет нам часто черное для нас здание прототипов всякого огромного класса. Когда мы получим убежденность в том, что все особи 1-го и такого же вида и близкородственные виды большинства родов произошли на протяжении не чрезвычайно отдаленного периода от 1-го предка и мигрировали из 1-го места их происхождения, когда мы лучше ознакомимся с различными методами передвижения, тогда при свете, который уже проливает и еще прольет геология на прошлые смены в климате и уровне суши, мы, естественно, станем в состоянии отлично изучить и давние передвижения жителей всей земли. Слава геологии, данной благородной науки, некотороеколичество померкнет вследствие последней неполноты ее летописей. Земная кожура с заключенными в ней останками не может быть рассматриваема как обеспеченный музей, а быстрее как скудная коллекция, собранная наудачу и чрез длинные промежутки времени. Придется признать, что огромные, состоятельные ископаемыми формации были должны собственным образованием диковинному стечению подходящих событий, а что порожние промежутки меж последовательными ярусами подходят периодам огромной длительности. Но мы станем в состоянии расценивать длительность данных интервалов методом сопоставления предшествующих и следующих органических форм. Мы обязаны блюсти осторожность, признавая строгую одновременность 2-ух формаций, не заключающих бессчетных схожих видов, в силу общей преемственности форм жизни. Виды образуются и истребляются благодаря медленному деянию и сейчас еще имеющихся обстоятельств, а не в силу чудесных актов творения; к тому же более существенными из всех обстоятельств, вызывающих органические конфигурации, являются те, какие практически не зависят от меняющихся и, быть может, водинмомент меняющихся телесных критерий, конкретно взаимные дела меж организмами, и благодарячему усовершенствование 1-го организма тянет за собой усовершенствование или уничтожение остальных; отсюда следует, что габариты конфигурации организмов, воображаемые ископаемыми последовательных формаций, служат, по-видимому, неплохим мерилом условного, ежели не безусловного интервала времени. Впрочем, некое количество видов при общем существовании может длительное время сохраниться постоянным, меж тем как за этот же период времени некие из данных видов имеютвсешансы начинать измененными средством передвижения в новейшие страны и конкуренции с чуждыми организмами; благодарячему мы не обязаны давать очень огромного смысла изменению организмов как мерилу времени. В будущем, я предчувствую, раскроется еще новое принципиальное поле изучения. Психология станет крепко основана на фундаменте, уже отлично заложенном м-ром Хербертом Спенсером, а конкретно на необходимости покупки всякого умственного свойства и возможности постепенным методом. Много света станет пролито на возникновение человека и на его историю. Заключительные замечания. Многие выдающиеся создатели, по-видимому, полностью удовлетворены взглядом, что любой вид был сотворен самостоятельно. По моему понятию, с тем, что нам понятно о законодательстве, запечатленных в материи Творцом, наиболее согласуется зависимость образования и исчезновения прошедших и реальных жителей земли от вторичных обстоятельств, схожих тем, какие определяют появление и погибель особей. Когда я осматриваю все существа не как итоги отдельных актов творения, а как прямых отпрысков немногих существ, живших задолго до отложения первых пластов кембрийской системы, они облагораживаются в моих очах. Судя по прошлому, мы можем с полнойуверенностью закончить, что ни один сейчас живущий вид не передаст собственного постоянного схожести отдаленному потомству. Из имеющихся же сейчас видов лишь немногие оставят по себе потомство до отдаленного грядущего, так как общественная сортировка всех органических существ показывает, что крупная дробь видов в каждом роде и все виды почтивсех родов не оставили потомства, но совсем вымерли. Мы можем даже так далековато пророчески заглянуть в грядущее, чтоб предсказать, что более обычные и обширно известные виды, принадлежащие к широким и преобладающим группам в пределах всякого класса, совсем поймут вершина и породят новейшие доминирующие виды. Так как все инновационные формы жизни являются прямыми потомками тех, какие жили задолго до кембрийской эры, то мы можем быть убеждены, что рядовая последовательность поколений не была ни разу прервана и что никогда никакие катаклизмы не разоряли всю землю. Отсюда мы можем с доверием полагать на безопасное и длительное грядущее. И так как натуральный подбор действует лишь в силу и из-за блага всякого существа, то все свойства, телесные и умственные, расположены развиваться в направленности достоинства. Любопытно увидеть плотно заросший сберегал, покрытый многочисленными, различными растениями с поющими в кустах птицами, порхающими кругом насекомыми, ползающими в мокрый земле червями, и мыслить, что все эти отлично построенные формы, настолько отличающиеся одна от иной и так трудно одна от иной зависящие, были сделаны благодаря законам, еще и сейчас работающим кругом нас. Эти законы, в самом широком значении: Рост и Воспроизведение, Наследственность, практически нужно вытекающая из воссоздания, Изменчивость, зависящая от прямого или косвенного деяния житейских критерий и от потребления и неупотребления, Прогрессия возрастания количества — настолько высочайшая, что она ведет к Борьбе за жизнь и ее последствию — Естественному Отбору, влекущему за собою Дивергенцию признаков и Вымирание наименее улучшенных форм. Таким образом, из борьбы в природе, из голода и погибели конкретно выливается самый-самый высочайший итог, какой-никакой ум в состоянии себе доставить, — образование высших животных. Есть достоинство в этом воззрении, по которому жизнь с ее разными проявлениями Творец сначало вдохнул в одну или ограниченное количество форм; и меж тем как наша планета продолжает вертеться сообразно постоянным законам тяготения, из такового обычного истока развилось и продолжает развиваться нескончаемое количество самых красивых и самых замечательных форм. Толкование слов 1. Доместикация Доместикация( от лат. Domesticus — семейный)( одомашнивание) — приручение диких животных и перевоплощение их в семейных, умышленно разводимых человеком. Большинство семейных животных( пес, овча, большой рогатый скот и др.) было одомашнено в период меж палеолитом и неолитом и в начале неолита( 10-5 тыс. лет обратно). Продолжается доместикация новейших видов( антилопы, лось, норки и др.). 2. Фертильность Фертильность( от лат. Fertilis — плодовитый) — дееспособность взрослого организма создавать потомство. 3. Формация Формация — в геологии — натуральное и закономерное сочетание горных пород, связанных общностью критерий образования; появляются на определенных шагах развития главных структурных зон земной коры. Среди формаций распознают: литологические, петрографические( магматические и метаморфические), вулканогенные, рудные и др. 4. Трюизм Трюизм( англ. Truism — от true — преданный, верный), известная, избитая правда, банальность. 5. Бантамка Бантамка — курица мелкой породы. 6. Эндемики Эндемики( от греч. Endemos — здешний) — виды( роды, семейства и т. д.) растений и животных, ограниченные в собственном распространении сравнительно маленький территорией; напр., европейский протей обитает в подземных водоемах Югославии, российская выхухоль — лишь в водоемах Волги и Дона, микробиота — в хвойных лесах и на гольцах Сихотэ-Алиня. 7. Гомологичные органы Гомологичные органы — в биологии — развиваются из общих зачатков у организмов разных регулярных групп, сходны по главному плану строения и развитию; имеютвсешансы делать однообразные( напр., луковица цветка и клубень картофеля) или неодинаковые( напр., крыло птицы и десница человека) функции. 8. Денудация Денудация( от лат. Denudatio — обнажение) — совокупность действий сноса и удаления с возвышений товаров выветривания горных пород с следующим их накоплением в понижениях рельефа. 9. Сукцессия Сукцессия( от лат. Successio — последовательность) — последовательная замена одних сообществ организмов( биоценозов) иными на определенном участке среды. При натуральном течении сукцессия кончается формированием устойчивой стадии общества( климаксом). Пример сукцессии — переход зарастающего озера в болото. 10. Погадки Погадки — комки, состоящие из остатков еды( непереваренных костей, шерсти, перьев, хитина насекомых и пр.), отрыгиваемые хищными птицами, совами, чайками, вороновыми и некими иными птицами. Анализ погадков дает вероятность учить кормление птиц. 11. Циркумполярные организмы Циркумполярные организмы( кругополярные организмы) — виды( роды, семейства) растений и животных, ареал которых охватывает кольцом одну из полярных зон земного шара( циркумарктические или циркумантарктические виды). Напр., в Арктике песец, морж; в Антарктиде пингвин Адели. 12. Элитры Элитры — то же, что надкрылья. 13. Метамерия Метамерия( от мета... и греч. Meros — дробь — порция), деление тела и неких групп организмов на ряд поочередно расположенных похожих участков — метамеров, в которых в той или другой ступени повторяются системы органов. У животных более абсолютная метамерия, затрагивающая целом, именуется сегментацией( напр., у кольчатых червяков). 14. Дивергенция Дивергенция( от средневекового лат. Divergo — отклоняюсь) — в биологии — несоответствие признаков и параметров у сначало недалёких групп организмов в ходе эволюции. Результат обитания в различных критериях и разнообразно направленного натурального отбора. Понятие дивергенция введено Ч. Дарвином для разъяснения обилия видов культурных растений, пород семейных животных и био видов

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека

Чарльз Дарвин о происхождении человека