Этикет викторианской Англии Викторианская Англия. Что разрешалось благородной девушке Когда восьмилетние мальчишки из благородных семей отправлялись на жительство в школы, что же в это время делали их сестры? Считать и строчить они учились поначалу с нянями, а позже с гувернантками. По некотороеколичество часов в день, зевая и скучая, смотря с тоской в окно, они проводили в комнате, отведенной под занятия, размышляя о том, какая красивая погода для поездки верхом. В комнате ставился стол или парта для воспитанницы и гувернантки, шкаф с книжками, времяотвремени темная доска. Вход в комнату для занятий нередко был прямо из детской. " Моя гувернантка, ее звали мисс Блэкберн, была чрезвычайно привлекательной, но страшно серьезной! Чрезвычайно серьезной! Я опасалась ее как огня! Летом мои уроки начинались в 6 утра, а зимой в 7, и ежели я приходила позднее, то выплачивала пенни за любые 5 минут опоздания. Завтрак был в 8 утра, постоянно одно и то же, миска сперма с хлебом и ничто более до такого времени, как я стала ребенком. Я до сих пор вытерпеть не могу ни такого ни иного, Не учились мы лишь полдня в воскресенье и цельный день на именины. В классной комнате была кладовка, где хранились книжки для занятий. Мисс Блэкберн клала туда же на тарелке кусочек пища для собственного ланча. Каждый раз, когда я кое-что никоимобразом не могла уяснить, или не подчинялась, или возражала чему-нибудь, она запирала меня в данной кладовке, где я сидела в темноте и дрожала от ужаса. Особенно я опасалась, что туда прибежит мышка имеется хлеб мисс Блэкберн. В собственном заточении я оставалась до тех пор, покуда, подавив рыдания, могла произнести тихо, что сейчас я отменная. Мисс Блэкберн заставляла меня заучивать напамять странички летописи или длинные поэмы, и ежели я ошибалась хоть на словечко, она заставляла изучать меня в два раза более! " Если нянек постоянно любили, то скудных гувернанток обожали достаточно изредка. Может быть потому, что няни избирали свою судьбу пособственнойволе и оставались с семьей до конца собственных дней, а гувернантками постоянно становились по воле событий. В эту профессию почаще только были обязаны идти действовать интеллигентные женщины из среднего класса, дочери безденежных профессоров и клерков, чтоб посодействовать разорившейся семье и получить себе на приданое. Иногда гувернантками были обязаны делаться и дочери аристократов, потерявших родное положение. Для таковых женщин униженность от их расположения являлась преградой к тому, чтоб они могли обретать хоть некое наслаждение от собственной работы. Они были чрезвычайно одиноки, и слуги всячески пытались проявить им родное пренебрежение. Чем родовитее была семья скудной гувернантки, тем ужаснее к ней относились. Прислуга считала, что ежели дама обязана действовать, то она приравнена в собственном расположении к ним, и не хотела бегать за ней, усердно показывая родное неуважение. Если же бедняжка устраивалась в семью, в которой не было благородных корней, то хозяева, подозревая, что она глядит на них свысока и ненавидит за неимение соответствующих манер, ненавидели ее и вытерпели лишь для такого, чтоб их дочери научились удерживать себя в сообществе. Кроме обучения собственных дочерей языкам, забаве на пианино и акварельному рисунку, предки недостаточно хлопотали о глубочайших познаниях. Девушки немало читали, но избирали не нравоучительные книжки, а амурные романы, какие потихоньку потаскивали из домашней библиотеки. Спускались в общую обеденную залу они лишь для ланча, где сидели за единичным столом совместно со собственной гувернанткой. Чай с выпечкой в 5 часов относился вверх в комнату для занятий. После этого детки уже не получали никакой еды до последующего утра. " Нам разрешалось намазать хлеб маслом или джемом, но никогда тем и иным, и скушать лишь одну порцию ватрушек или кексов, какие мы запивали огромным численностью бодрого сперма. Когда нам исполнилось пятнадцать или шестнадцать, нам уже не хватало этого численности еды и мы непрерывно ложились дремать голодными. После такого как мы слышали, что гувернантка прошла в свою комнату, неся поднос с большущий дозой ужина, мы потихоньку босиком опускались по темной лестнице на кухню, зная, что там в это время никого нет, так как громкий беседа и хохот слышались из комнаты, где ели слуги. Украдкой мы набирали что могли и довольные ворачивались в спальни ". Часто для обучения дочерей французскому и германскому языкам приглашались в качестве гувернанток француженки и немки. " Однажды мы шли совместно с мадемуазель по улице и встретили подруг моей мамы. В тот же день они написали ей письмо, разговаривая, что мои виды на замужество ставятся под удар, поэтому что невежественная гувернантка была обута в карие башмаки, а не в темные. " Дорогая, — писали они, — в бурой обуви прогуливаются кокотки. Что имеютвсешансы поразмыслить о симпатичной Бетти, ежели за ней наблюдает таковая наставница! " " Леди Гартврич( Бетти) была младшей сестрой леди Твендолен, которая вышла замуж за Джека Черчилля. Когда она вошла в возраст, то была приглашена на охотy достаточно далековато от дома. Чтобы добраться до места, она обязана была пользоваться стальной ценный. До станции рано сутра ее проводил конюх, который должен был повстречать ее тут в тот же пир. Далее с поклажей, составлявшей все амуниция для охоты, она ехала в вагоне-стойле совместно с лошадью. Считалось полностью обычным и приемлемым, что юная женщина странствует, сидя на соломе, со собственным конем, таккак числилось, что он станет ей охраной и забьет ногами хотькакого, кто войдет в вагон-стойло. Однако ежели бы она без сопровождения находилась в пассажирском вагоне со всей публикой, посреди которой могли быть мужчины, сообщество бы такую даму осудило. В колясках, запряженных маленькими пони, девочки могли одни колесить за пределы имения, навещая собственных подружек. Иногда путь покоился чрез лес и поля. Абсолютная воля, которой молодые леди наслаждались в имениях, пропадала одномоментно, как лишь они попадали в град. Условности поджидали их тут на каждом шагу. " Мне позволяли одной в темноте прыгать верхом чрез лес и поле, но ежели бы я сутра захотела пройтись чрез парк в центре Лондона, целый гуляющей публикой, чтоб столкнуться со собственной подругой, ко мне тут же приставили бы горничную ". В движение 3-х месяцев, покуда предки и взрослые дочери вертелись в сообществе, младшие на собственном верхнем этаже совместно с гувернанткой говорили уроки. Одна из узнаваемых и чрезвычайно драгоценных гувернанток мисс Вульф открыла в 1900 году для девочек классы, какие работали до Второй вселенской борьбы. " Я хозяйка посещала их, когда мне исполнилось 16, и благодарячему на собственном образце знаю, каким было наилучшее образование для девочек в это время. Мисс Вульф до этого преподавала и наилучших благородных семьях и в конце концов получила в имущество достаточную сумму, чтоб приобрести большущий дом на Южной Адлей-стрит Мэйтер. В одной его доли она устроила классы для избранных девочек. Она выучила наилучших леди нашего верховного света, и я могу дерзко заявить, что и я хозяйка чрезвычайно немало выиграла от этого отлично организованного хаоса в ее образовательном процессе. На три часа сутра мы, девочки и женщины различных возрастов, встречались за длинным столом в нашей комфортной комнате для занятий, былей гостиной в этом элегантном коттедже xviii века. Мисс Вульф — малая, хрупкая дама в больших очках, делавших ее аналогичной на стрекозу, разъясняла нам объект, который нам предстояло учить в этот день, потом направлялась к книжным шкафам и вынимала оттуда книжки для всякой из нас. В конце занятий устраивалось дискуссия, времяотвремени мы писали сочинения на темы по летописи, литературе, географии. Одна наша девочка захотела учиться испанским языком, и мисс Вульф мгновенно принялась изучать ее грамматике. Казалось, не было предмета, который бы она не знала! Но самый-самый основной ее способность содержался в том, что она умела возбуждать в молодых головках пламя жажды знания и любопытства к изучаемым предметам. Она учила нас находить во всем интересные стороны, У нее немало было знакомых парней, какие времяотвремени прибывали к нам в школу, и мы получали точку зрения на объект противного пола ". Помимо перечисленных уроков женщины учились втомжедухе пляскам, музыке, рукоделию и умению обращаться в сообществе. Во почтивсех школах в качестве тестирования перед приемом давалось поручение уложить пуговицу или обметать петлю. Однако схожая головка наблюдалась лишь в Англии. Русские и германские женщины были еще наиболее образованными( по признанию леди Гартврич) и знали отлично три-четыре языка, а во Франции женщины были и наиболее роскошны в манерах поведения. Как тяжело вданныймомент нашему свободомыслящему поколению, фактически не подвластному публичному понятию, взятьвтолк, что только только немногим наиболее ста лет обратно конкретно это мировоззрение определяло судьбу человека, вособенности женщин. Также нереально для поколения, выросшего вне сословных и классовых пределов, доставить мир, в котором на каждом шагу вставали непреодолимые ограничения и преграды, Девушкам из неплохих семей никогда не разрешалось сохраниться одиннаодин с мужчиной, даже на некотороеколичество минут в гостиной их личного дома. В сообществе были убеждены, что стоит мужчине очутиться одиннаодин с женщиной, как он тут же станет ее домогаться. Таковы были условности такого времени. Мужчины находились в розыске жертвы и добычи, а женщины ограждались от желавших содрать цветочек невинности. Все викторианские матери были шибко обеспокоены крайним обстоятельством, и чтоб не предположить слухов о собственных дочерях, какие нередко распускались с целью устранения наиболее счастливой соперницы, не отпускали их от себя и контролировали любой их шаг. Девушки и юные дамы к тому же находились под неизменным доглядом со стороны слуг. Горничные их поднимали, облекали, прислуживали за столом, утренние визиты молодые леди делали в сопровождении лакея и конюха, на банкетах или в театре находились с мамками и свахами, а вечером, когда ворачивались домой, сонные служанки раздевали их. Бедняжки фактически совершенно не оставались одни. Если мисс( незамужняя леди) ускользала от собственной горничной, свахи, сестры и знакомых только только на час, то уже делались грязные догадки о том, что кое-что могло статься. С этого момента кандидаты на руку и сердечко какбудто испарялись. Беатриса Поттер — возлюбленная британская детская писательница в собственных воспоминаниях упоминала, как единожды со собственной семьей она отправилась в театр. Ей в то время было 18 лет, и она прожила в Лондоне всю свою жизнь. Однако около Букингемского замка, строения парламента, Стрэнда и Монумента — узнаваемых мест в центре городка, мимо которых невозможно было не проехать, она ни разу не была. " Поразительно установить, что это было первый раз в моей жизни! — писала она в собственных воспоминаниях. — Ведь ежели бы я могла, то с наслаждением прошлась бы тут одна, не дожидаясь, покуда кто-либо сумеет меня сопровождать! " А в это же время красавица Уилфер, из книжки Диккенса " Наш совместный друг ", добиралась в одиночку чрез целый град от Оксфорд-стрит до тюрьмы Холлоуэн( наиболее 3-х миль), по словам создателя, " как какбудто ворона перелетает ", и никто при этом не задумывался, что это удивительно. Однажды вечером она отправилась находить собственного отца в центр городка и была замечена лишь поэтому, что в финансовом районе на улице в то время находилось только некотороеколичество дам. Странно, две женщины 1-го возраста, и так по-разному относились к одному вопросу: разрешено ли им вылезти одним на улицу? Конечно, красавица Уилфер — вымышленный персонаж, а Беатриса Поттер жила на самом деле, но дело еще и в том, что существовали различные критерии для различных сословий. Бедные женщины были еще свободнее в собственных передвижениях в силу такого, что некоторому было смотреть за ними и сопровождать всюду, куда бы они ни направлялись. И ежели они работали в качестве дворни или на фабрике, то путь туда и назад они проделывали в одиночестве и никто не задумывался, что это непристойно. Чем больше статус дамы, тем огромным численностью правил и приличий она была опутана. Незамужняя американка, приехавшая в сопровождении тети в Англию проведать родственников, обязана была по делам наследства возвратиться домой. Тетя, опасавшаяся повторного продолжительного плавания, не поехала с ней, Когда чрез полгода женщина снова возникла в английском сообществе, она была принята чрезвычайно прохладно всеми необходимыми дамами, от которых зависело публичное мировоззрение. После такого как женщина безпомощидругих сделала таковой дальний путь, они не считали ее довольно добродетельной для собственного кружка, предполагая, что, находясь без присмотра, она могла изготовить кое-что недозволенное. Замужество для юный американки было поставлено под опасность. К счастью, владея эластичным разумом, она не стала укорять дам в несовременности взоров и обосновывать им их неправоту, а вместо этого в движение некотороеколичество месяцев показывала примерное поведение и, зарекомендовав себя в сообществе с верной стороны, владея к тому же приятной внешностью, чрезвычайно успешно вышла замуж. Став графиней, она скоро принудила замолчать всех сплетников, все еще имевших желание обсуждать ее " черное прошедшее ". Жена обязана была подчиняться и повиноваться супругу во всем, так же как и детки. Мужчина же обязан быть мощным, окончательным, деловым и правосудным, таккак на нем лежала ответственность за всю семью. Вот образчик безупречной дамы: " Было кое-что умунепостижимо ласковое в ее виде. Я никогда не позволю себе нарастить гласа или элементарно заговорить с ней шумно и скоро, опасаясь напугать ее и наделать болезнь! Такой ласковый цветочек обязан кормиться лишь любовью! " Нежность, Безмолвие, неосведомленность о жизни были обычными чертами безупречной жены. Если женщина немало читала и, не дай бог, не пособия по этикету, не религиозную или классическую литературу, не биографии узнаваемых живописцев и музыкантов или остальные солидные издания, ежели у нее в руках видели книжку Дарвина " О происхождении видов " или такие научные творения, то это смотрелось так же нехорошо в очах сообщества, как ежели бы она была замечена в чтении французского романа. Ведь разумная супруга, начитавшись схожей " мерзости ", стала бы выговаривать супругу идеи, и он не лишь бы ощущал себя глупее ее, но и не сумел бы удерживать ее в узде. Вот как строчит об этом незамужняя женщина Молли Хагес из скудной семьи, которая хозяйка обязана была получать себе на жизнь. Будучи шляпной модисткой и утратив родное дело, она отправилась в Корнуолл к собственной кузине, которая побаивалась ее, полагая современной. " Через некое время двоюроднаясестра отвесила мне комплимент: " Они произнесли нам, что вы разумны. А вы совершенно нет! " " На языке xix века это обозначало, что, какоказалось, вы благородная женщина, с которой я с наслаждением подружусь. Тем наиболее что высказано оно было женщиной из глубинки девушке, что приехала из главногогорода — рассадницы порока. Эти слова кузины навели Молли на мысль, как она обязана была себя новости: " Я обязана укрывать факт, что получила образование и работала хозяйка, а еще более скрывать собственный энтузиазм к книжкам, картинам и политике. Вскоре со всей душой я отдалась сплетням о амурных романах и " до какой-никакой ступени некие женщины имеютвсешансы дойти " — возлюбленная содержание местного сообщества. В то же время я нашла полностью комфортным для себя глядеться некотороеколичество непонятной. Это не числилось пороком или недостатком. познание — вот что я обязана была скрывать от всех! " Уже упоминаемая женщина из Америки Сара Дункан увидела несладко: " В Англии незамужняя женщина моих лет не обязана немало произносить... Было достаточно тяжело для меня это взять, но позже я поняла, и чем дело. Свои представления необходимо удерживать при себе. Я стала произносить изредка, недостаточно и нашла, что наилучшая содержание, которая устраивает всех, — это зоопарк. Никто не осудит меня, ежели я произношу о животных ". Также красивая содержание для беседы — опера. Очень известной в это время считалась опера " Гильберт и Силливан ". В творении Гиссинга под заглавием " Женщины в разброде " герой навестил подругу эмансипированной дамы: " — Что, эта новенькая опера " Шльберг и Силливан " вправду так превосходна? — спросил он ее. — Очень! Вы что, вправду еще не видели? — Нет! Мне, преимущество, постыдно в этом сознаться! — Сегодня же вечером идите. Если, естественно, вам достанется свободное пространство. Какую дробь театра вы предпочитаете? — Я бедный человек, как вам понятно. Я обязан удовлетвориться дешевым помещением ". Еще некотороеколичество вопросов и ответов — обычная смесь банальности и интенсивной дерзости, и герой, всматриваясь в лицо собеседницы, не удержался от ухмылки. " Неправда ли, наш беседа был бы одобрен за обычным чаем в 5 часов. Точно таковой же разговор я слышал вчера в гостиной! " Подобное общение с дискуссиями ни о чем кого-либо приводило в уныние, но большаячасть было полностью счастливо. До 17—18 лет женщины числились невидимками. Они присутствовали на гулянках, но не имели права слова заявить, покуда к ним кто-либо не обращался. Да и тогда их ответы обязаны быть чрезвычайно краткими. В них как бы закладывалось сознание, что даму увидели лишь из воспитанности. Родители продолжали одевать дочерей в аналогичные обыкновенные платьица, чтоб они не завлекали к себе интереса женихов, предназначавшихся для их старших сестер. Никто не смел перепрыгнуть свою очередность, как это приключилось с младшей сестрой Элизы Беннет в романе Джейн Остин " Гордость и недоверие ". Когда же вконцеконцов наступал их час, все интерес разом обращалось на распустившийся цветочек, предки облекали даму во все наилучшее, чтоб она заняла благородное пространство посреди первых невест страны и сумела притянуть интерес выгодных женихов. Каждая женщина, вступая в свет, чувствовала ужасное беспокойство! Ведь с этого момента она становилась заметной. Она более не была ребенком, которого, погладив по головке, отправляли из залы, где находились зрелые. Теоретически она была подготовлена к этому, но фактически у нее не было ни малейшего эксперимента, как новости себя в схожей ситуации. Ведь в это время идеи вечеров для молодежи не было совсем, так же как и развлечений для деток. Балы и приемы давались для знати, для царских особ, для гостей родителей, и юным разрешалось только только находиться на данных мероприятиях. Многие женщины устремлялись замуж лишь вследствии такого, что они считали худшим из зол свою мама, говорящую, что неприглядно сидеть, положив ногу на ногу. Они на самом деле не имели нималейшего мнения о жизни, и это числилось их огромным плюсом. Опытность рассматривалась как отвратительной тон и практически приравнивалась к отвратительной репутации. Ни один мужчина не желал бы жениться на девушке со дерзким, как числилось, грубым взором на жизнь. Невинность и застенчивость — вот черты, какие приподнято ценились в молодых девах викторианцами. Даже цвета их платьев, когда они отправлялись на бал, были потрясающе однообразны — различные цвета белого( знака невинности). До замужества они не носили украшений и не могли натягивать яркие платьица. Какой контраст с эффектными дамами, одевавшимися в лучшие наряды, выезжавшими в наилучших экипажах, забавно и непринужденно принимавшими гостей в пышно обставленных домах. Когда мамы уходили на улицу совместно со своими дочерьми, то, во уклонение разъяснений кто эти прекрасные женщины, принуждали женщин отворачиваться. Об данной " секретной " стороне жизни молодая леди не обязана была ведать ничто. Тем огромным ударом было для нее, когда после замужества она обнаруживала, что неинтересна собственному жену и он предпочитает жить время в сообществе схожих кокоток. Вот как описывает их журналист " Дейл и Телеграф ": " Я засмотрелся сильфидами, когда они летели или плыли в собственных замечательных костюмах для выездов и опьяняюще красивых шляпках, некие в бобровых охотничьих с развевающимися вуалями, остальные в кокетливых кавалерских с зелеными перьями. И покуда эта прекрасная кавалькада проезжала мимо, озорник ветр чуть-чуть приподнял их юбочки, обнажая мелкие, облегавшие ножку сапожки, с боевым каблучком, или обтягивающие брючки для верховой езды ". Сколько переживания при облике одетых ножек, еще наиболее, чем сейчас при облике раздетых! Не лишь целый строй жизни был сооружен так, чтоб беречь мораль, но и одежка являлась неминуемой преградой на пути порока, таккак на девушке было надето до пятнадцати слоев нижних сорочек, юбок, лифов и корсетов, освободиться от которых она не могла без поддержке горничной. Даже ежели допустить, что ее мужчина был искушен в женском платье и мог ей посодействовать, то крупная дробь свидания ушла бы на освобождение от одежды и потом затягивание ее снова. При этом опытнейший глаз горничной одномоментно увидел бы проблемы в нижних юбках и сорочках, и тайна все одинаково был бы открыт. Месяцы, а то и годы проходили в викторианское время меж зарождением симпатии друг к другу, начинавшейся с подрагивания ресниц, робких взоров, чуток подольше задержавшихся на предмете энтузиазма, вздохов, легкого румянца, частого сердцебиения, переживания в груди, и решающим разъяснением. С этого момента все зависело от такого, нравился ли кандидат на руку и сердечко родителям женщины. Если нет, то ей пытались выбрать иного кандидата, отвечающего главным аспектам такого времени: титул, респектабельность( или мировоззрение сообщества) и средства. Заинтересовав грядущего ставленника дочери, который мог быть ветше ее в некотороеколичество раз и активизировать отвращение, предки успокаивали ее тем, что стерпится-слюбится. В таковой ситуации привлекала вероятность скоро овдоветь, вособенности ежели муж оставлял завещание в ее выгоду. Если женщина не уходила замуж и жила с родителями, то почаще только она являлась пленницей в своем доме, где к ней продолжали касаться как к несовершеннолетней, не имевшей личного представления и желаний. После погибели отца и мамы, имущество почаще только оставлялось старшему брату, и она, не имея средств к существованию, переезжала существовать в его семью, где постоянно ставилась на крайнее пространство. Слуги обносили ее за столом, супруга брата ею командовала, и снова она оказывалась в совершенной зависимости. Если не было братьев, то женщина, после такого как предки оставляли этот мир, переезжала в семью сестры, поэтому что числилось, что незамужняя женщина, даже ежели она зрелая, не способна хозяйка о себе позаботиться. Там было еще ужаснее, так как в этом случае ее судьбу решал деверь, то имеется посторонний человек. При выходе замуж дама прекращала быть владелицей личных средств, какие отдавались за нее в приданое. Муж мог пропить их, прогулять, проиграть или презентовать любовнице, и супруга даже не могла его упрекнуть, так как это бы осудили в сообществе. Конечно, ей могло повезти и ее возлюбленный муж мог быть успешным в делах и считаться с ее соображением, тогда жизнь вправду проходила в счастье и покое. Но ежели же он оказывался тираном и самодуром, то оставалось лишь ожидать его погибели и страшиться сразу остаться без средств и крыши над башкой. Чтобы заполучить подходящего жениха, не стеснялись никаких средств. Вот сценка из известной пьесы, которую лорд Эрнест сам написал и нередко устанавливал в семейном театре: " Богатый дом в имении, где Хильда, сидя в своей спальне перед зеркалом, причесывает свои волосы после действия, произошедшего во время забавы в прятки. Входит ее мама Леди Драгон. Леди Драгой. Ну и наделала же ты дел, драгоценная! Хильда. Каких дел, мать? Леди Драгон( язвительно). Каких дел! Просидеть всю ночь с мужчиной в шкафу и не вынудить его изготовить предписание! Хильда, Совсем не всю ночь, а только только непродолжительно до ужина. Леди Драгон. Это одно и то же! Хильда. Ну что я могла изготовить, мать? Леди Драгон. Не притворяйся дурой! Тысячу вещей ты могла бы изготовить! Он тебя целовал? Хильда. Да, мать! Леди Драгон. И ты элементарно сидела как дура и позволяла в движение часа себя целовать? Хильда( рыдая). Ну ты же хозяйка разговаривала, что я не обязана сопротивляться лорду Пати. И ежели он захотит поцеловать меня, то я обязана позволить. Леди Драгон. Ты вправду реальная дурочка! А что же ты не закричала, когда король отыскал вас двоих в его гардеробе? Хильда. А отчего я обязана была закричать? Леди Драгон. У тебя совершенно нет мозгов! Ты разве не знаешь, что как лишь ты услышала звук шагов, ты обязана была крикнуть: " Помогите! Помогите! Уберите руки от меня, сэр! " Или чего-нибудь схожее. Тогда бы он был обязан на тебе жениться! Хильда. Мама, но ты никогда мне об этом не разговаривала! Леди Драгон. Боже! Ну это же так несомненно! Ты обязана была хозяйка додуматься! Как я сейчас объясню папе... Ну, отлично. Бесполезно произносить с безмозглой курицей! Входит горничная с запиской на подносе. Горничная. Моя леди, письмо для мисс Хильды! Хильда( прочитав записку). Мама! Это лорд Пати! Он просит меня вылезти за него замуж! Леди Драгой( целуя дочь). Моя драгоценная, драгоценная девочка! Ты не представляешь, как я благополучна! Я постоянно разговаривала, что ты у меня умница! " В приведенном отрывке показано еще одно возражение собственного времени. Леди Драгон не увидела ничегo предосудительного в том, что дочь, назло всем Нормам поведения, цельный час располагаться одиннаодин с мужчиной! Да еще и в шкафу! А все это поэтому, что они игрались в чрезвычайно распространенную семейную забаву " прятки ", где правилами не лишь разрешалось, но и предписывалось рассеиваться, разбившись на пары, так как женщины могли ужаснуться черных комнат, освещенных только масляными лампами и свечками. Прятаться при этом разрешалось где угодно, даже в шкафу владельца, как было в приведенном случае. С истоком сезона в свете происходило оживление, и ежели женщина не нашла себе супруга в прошедшем году, ее взволнованная мама могла поменять сваху и приступить охоту за женихами сызнова. При этом возраст свахи не имел смысла. Иногда она была даже молодее и игривее, чем драгоценность, которое предлагала и в то же время кропотливо оберегала. Удаляться в зимний сад разрешалось лишь с целью предписания руки и сердца. Если женщина во время плясок исчезала на 10 минут, то в очах сообщества она уже приметно утрачивала свою важность, благодарячему сваха во время банкета горячо крутила башкой во все стороны, чтоб ее подопечная оставалась в поле зрения. Девушки so время плясок сидели на отлично освещенном диванчике или в ряд установленных стульях, и юные люди подходили к ним, чтоб записаться в бальную книжечку на установленный номер пляски. Два пляски подряд с одним и тем же кавалером направляли на себя интерес всех, и свахи начинали шептаться о помолвке. Три подряд было позволено лишь принцу Альберту и королеве Виктории. И уж естественно же было совсем неприемлемым для дам делать визиты к джентльмену, за исключением чрезвычайно принципиальных дел. То и дело в британской литературе такого времени приводятся образцы: " Она постучала нервозно и тут же пожалела об этом и осмотрелась, опасаясь увидеть подозрительность или шутку у проходивших порядочных матрон. У нее были сомнения, таккак не следует одинокой девушке навещать одинокого мужчину. Она брала себя в руки, распрямилась и постучала опять уже болееуверенно. Джентльмен был ее правящим, и ей вправду нужно было безотлагательно переговорить с ним ". Однако все условности кончались там, где царила скудость. Какой присмотр мог быть за девушками, вынужденными получать на кусочек пища. Разве некто задумывался о том, что они одни прогуливались по темным улицам, разыскивая напившегося отца, а на службе втомжедухе никого не заботило то, что служанка оставалась одна в комнате с владельцем. Нравственные нормы для низшего класса были совершенно другими, желая и тут основным числилось то, чтоб женщина хозяйка о себе позаботилась и не перешла крайней черты. Родившиеся в скудных семьях работали до бессилия и не могли сопротивляться, когда, к образцу, обладатель магазина, в котором они служили, склонял их к сожительству. Не могли отказать, зная даже, какая участь поняла почтивсех остальных, работавших раньше на том же месте. Зависимость была ужасная. Отказав, женщина лишалась места и была обречена истратить длинные недели, а то и месяцы в поисках новейшего. А ежели крайние средства оплачены за жилище, означает, ей нечего было имеется, она в хотькакой момент могла свалиться в алчущий обморок, но спешила отыскать работу, подругому разрешено было потерять и крыши над башкой. А представьтесебе, ежели при этом она обязана была подкармливать престарелых родителей и маленьких сестер! Ей не оставалось ничто другого, несчитая как доставить себя в жертву из-за них! Для почтивсех скудных женщин это могло бы быть выходом из бедности, ежели бы не рождавшиеся вне брака детки, какие меняли все в их расположении. При малейшем намеке на беременность возлюбленный оставлял их, иногда без каждых средств к существованию. Даже ежели он и помогал какое-то время, все одинаково средства заканчивались чрезвычайно скоро, и предки, раньше поощрявшие дочь, чтоб с поддержкой заработанных таковым методом средств подкармливать всю семью, сейчас, не получая более средств, позорили ее развдень и осыпали проклятиями. Все гостинцы, какие она получила до этого от обеспеченного любовника, проедались. Позор и унижение ждали ее на каждом шагу. Устроиться на работу беременной даме было нереально — означает, она оседала бесполезным ртом на шее и так скудной семьи, а после рождения малыша оставались неизменные заботы, кто станет глядеть за ним, покуда она располагаться на работе. И все одинаково, даже зная все происшествия, перед искушением хоть на некое время исчезнуть от угнетавшей бедности, приоткрыть занавеску в совершенно иной веселый, нарядный мир, войти по улице в сногсшибательных по собственной красе и дороговизне нарядах и поглядеть свысока на людей, от которых столько лет зависела служба, а означает и жизнь, выдержать было практически нереально! В некий мерке это был их шанс, о котором они бы сожалели в всяком случае, приняв его или отвергнув. Статистика была неумолима. На каждую былую продавщицу из магазина, величественно выхаживавшую в драгоценных нарядах на квартиру которую снимал для нее возлюбленный, приходились сотки, чья жизнь была сломана по той же фактору. Мужчина мог обманывать о собственном статусе, или запугивать, или подкупать, или хватать силой, недостаточно ли путей, которыми разрешено разломать противодействие. Но, добившись собственного, он почаще только оставался равнодушен к тому, что произойдет с скудной женщиной, которая ему непременно надоест. Сможет ли бедняжка уладить свою жизнь? Как она оправится от стыда, обрушившегося на нее? Умрет ли она от горя и унижения или сможет жить? Что станет с их всеобщим ребенком? Бывший любимый, зачинщик ее стыда, сейчас сторонился несчастной и, как бы опасаясь испачкаться, отворачивался в сторону, давая взятьвтолк, что не может быть ничто всеобщего меж ним и данной нечистой девкой. Она к тому же может быть еще и воровка! Извозчик, трогай! " Еще ужаснее было состояние скудного незаконнорожденного дитяти. Даже ежели отец оказывал материальную содействие до его совершеннолетия, то и тогда каждую минутку собственной жизни он ощущал, что его появления на свет не желали и что он не таковой, как остальные. Еще не разумея слова незаконнорожденный, он уже знал, что оно владеет постыдное смысл, и всю жизнь не мог отмыться от грязи. Мистер Уильям Уайтли склонял к сожительству всех собственных продавщиц и кидал их, когда они беременели. Когда один из его незаконнорожденных сыновей подрос, то, чувствуя к папе жгучую нелюбовь, единожды пришел в магазин и застрелил его. В 1886 году лорд Кзрлингфорд написал в собственном журнале, после такого как прошел после ужина по одной из основных улиц Мэйфэр: " Странно идти чрез ряды дам, в молчании предлагавших свои тела проходившим мужчинам ". Таков был результат практически всех скудных женщин, какие, воспользовавшись терминологией xix века, " ввергли себя в бездну разврата ". Жестокое время не прощало тех, кто пренебрег публичным соображением. Викторианский мир делился лишь на два цвета: белое и темное! Либо добродетельна до бреда, или развратна! Причем к крайней категории разрешено было быть причисленной, как мы видели больше, только только вследствии неправильного цвета башмак, вследствии флирта на очах у всех с кавалером во время пляски, да недостаточно ли вследствии что юные женщины награждались клеймом от старых дев, что, сжав губки в узкую ниточку, следили за молодежью на банкетах.