Хозяин Замка МУЖЧИНА КАК ХОЗЯИН ЗАМКА Женские особи рода человечного экономически зависят от мужских. Они ими кормятся. Шарлота Перкинс Гиллман( charlotte perkins gillman)( 1860–1935), южноамериканская писательница и феминистка. Вплоть до первой пятидесятипроцентов xx века западные сообщества подразумевали, что конечная мишень и парней, и дам – вступить в брак. При этом обычно числилось, что дамы грезят о замужестве, а мужчины не имеютвсешансы мыслить о женитьбе без содрогания. Несмотря ни на что, брачный альянс был главный ячейкой сообщества: кормилец и домохозяйка, тот, кто гарантирует, и та, кто хлопочет. Мужчин, сопротивлявшихся данной системе, романтизировали( при условии, что они не были гомосексуалистами), они становились загадочными странниками, опасными Казановами. А дамы, не вышедшие замуж до определенного возраста, элементарно оставались старыми девами. Их сожалели, а времяотвремени и ненавидели. В этом делении любопытно подспудное убеждение: брак некоторым образом ограничивает мужчину и не наименее загадочным образом делает целостной даму, которую обучили ощущать себя плохой или ущербной, покуда она не даст присягу у алтаря. Действительно, это эмоция одновременного ограничения и единства – наследие летописи брака в культуре. В книжке " Брак в жизни мужчины "( marriage in men’s lives) Стивен Л. Нок( steven l. Nock) строчит последующее: Брак – это не элементарно сумма 2-ух супругов. Это дела, определяемые юридическими, нравственными и традиционными предписаниями. Можно прикинуть наиболее различные типы недалёких отношений меж 2-мя зрелыми людьми, но обилие типов связи в браке уже, поэтому что брак – это ВУЗ, имеющий определенные модели в культуре и встроенный в остальные главные общественные университеты: систему образования, экономику и политику. Правила брака появились ранее, чем альянс 2-ух конкретных супругов, и это формирует мягкие рубежа кругом их отношений. Это оказывает на партнеров наиболее различное воздействие. Границы кругом брака – это делимые всеми членами сообщества возможные ограничения поведения, отличающие брак от всех других типов отношений. Социальные нормы, определяющие ВУЗ брака, описывают женатую пару таковым образом, что это различает ее от остальных. У женатой пары имеется то, что недостает иным парам: супруги – наместники широкой системы общепризнанных принципов, помогающих создавать и помогать их жизнь [139]. Другими словами, традиционные ограничения брака – эти " мягкие рубежа " – предоставляют супругу и супруге доступ к системе организации, помогающей им определять свою жизнь и свои дела. Тем самым, ограничения брака, как произнесли бы некие, водят к наиболее абсолютному самовыражению обоих супругов. Нок показывает и на остальные, еще наиболее основательные достоинства брака, в том числе на " наиболее маленький степень самоубийств, несчастных случаев со смертельным финалом, острых и хронических болезней, алкоголизма и депрессии " [140]. И желая обычно конкретно дамы желали свершить странствие к алтарю, более от брака выигрывают мужчины: Буквально в всякой сфере, связанной с браком, мужчины получают более, чем дамы. Если дама приобретает выгоду от брака, то благодаря тому, что она удовлетворена отношениями с супругом; а мужчина не так чувствителен к качеству отношений, и ему идет на выгоду уже лишь то, что он женат... Брак сам по себе улучшает жизнь мужчины; а на жизнь дамы доэтого только воздействует свойство отношений [141]. Кроме тех превосходств, какие брак обязательно дает мужчинам, культурные модели большей доли xx века( на самом деле, они начали изменяться только возле 40 лет обратно) провозглашали, что отец знает лучше. В собственном " замке " он был владельцем, воспринимал все решения и воспользовался непререкаемым авторитетом. Уж не разговаривая о том, что он вызывал благоговейный ужас у всех тех деток, которым опять и опять повторяли: " Подожди, вот придет отец! " Без каждых колебаний, муж играл в браке ключевую роль неглядя ни на что. И сообщество – в том числе и СМИ – без устали подкрепляло это понятие. Замок на скалистом отроге около Чимитирула не все время стоял порожним: раз, а то и два раза в сотку лет, возникал в нем новейший владелец. Все одинаково бывало – сначала вспыхивал в ночном оконце свет, к утру гас, и так – из ночи в ночь. Потом подмечали на базаре новейшего клиента – нездешнего, местные-то все друг друга в лицо знали, – тот бродил по рядам, приценивался, набирал еды на 1-го, складывал в корзину. Был пришелец традиционно разумом небогат, нелюдим, часто ущербен – хром, горбат или на лик уродлив, но чтоб силой оскорблен – никогда. Торговцы сопровождали такового мрачными взглядами, остальные клиенты – сторонились, всем ясно было, к чему клонится. А уж как начинали исчезать в окружении люди – любому тугодуму стало б светло, что дело грязно, в Чимитируле же жители на тупость не пожаловались. Прижимисты иногда случались, неторопливы, но фундаментальны. Чужаков ненавидели. И летучих мышей не опасались. Знали, как с ними управляться. Что Брашов? До него далече, со своими бедами нужно самим разбираться. Серебра наплавить да ружейных пуль из него отлить – с этим кузнец управится, а уж заточить кол из осиновой жерди – совсем дело нехитрое. Главное – собраться гуртом, это полдела. А иная половина – отважиться. Ведь постоянно необходимо все взвесить, чтоб ошибки случайной не вышло: одно – нежить извести, а иное – на аристократа по недомыслию покуситься; в крайнем случае с башкой на законном основании распрощаешься. Чужаки в Чимитируле редкостны были: откуда ж им там плотно знаться? – но и совсем без них также не обходилось. Кочевал другой раз мимолетный кочевой лагерь, шумел, пестрел тряпьем. После погибели старенького священника новейший устремлялся в доход волей митрополита: храм – не мельница, по наследству не передается. Ну, и хозяева замка, естественно. Вскоре после такого, как вместо дряхлого пастыря, прибранного в собственный срок богом, стал приходским батюшкой прочный отец Михай, зажегся в старом замке огонек. Многие следили свет недоброго окна; поди ж ты – казалось бы, что в запоздалый час положено людям дремать, ан нет – утром оказалось: кто его лишь ни видел! Вздыхали селяне, супились. Как постоянно, тешились порожней верой: внезапно – не новейший владетель объявился, а бродяги шалили? Где там! На иную ночь снова освещало. И на третью также. А уж как приковылял на рыночную площадь детина – сам из себя перекореженный, лапы, что у медведя, - так светло стало: дождались! Походил прислуга по рядам, съестного накупил. Покидал в мешок, взвалил на кривое плечо. Вроде, и мешок велик – да таккак и работничек не мал. Поди, сам все и умнет. Нужна ль его владельцу топорная еда? Веселья в селе разом поубавилось. Те, у кого дома в сторону гор глядели, повыскакивали – кто на тырнац, кто на придвор; наблюдали, как прислуга с ранцем удалялся. Неделя избегала, иная. Ничего не происходило – горело полуночное оконце, являлся за покупками уродливый прислуга. Даже имя его стало понятно – Шербан. А вот какому владельцу он служил – про то никто не ведал, кряхтел Шербан и отвечал расспрашивавшим невзыскательно. - Может, и обойдется? – вопрошал сам себя предводитель, окруженный селянами. Не обошлось. На третью недельку исчезла Разванова дочка. Переполошился Чимитирул. Дети тут и в безмятежные эпохи терялись, спору нет. Но когда в замке некто поселился – это уж явление особенное. Искали девчушку, в лесок носились, шарили в речке. - Зряшная задумка, - вздыхали старики. – Живой не сыщем. Сама собой объявится. И правы деды оказались, и не правы. Живую девчонку ни у реки, ни в лесном овраге не отыскали. Но и тела ее не нашли. - Неправильно это, - бубнили деды, головами трясли. Разван чуть ума не лишился. Жена его с лица спала, сидела в чиндэ у погасшей печи, порожними очами пялилась в стену. - Нужно в замок идти! – кинулся Разван к старосте. – Засел в нем кровосос!.. Тот мялся, глаза отводил: - Может, дочка еще возвратится? А ранее ворачивались? Сказывали, какбудто знавали такие случаи… Только кто ж им был рад? Допек Разван старосту. Староста – к папе Михаю: - Видно, будетнеобходимо насчет упыря следствие новости. Вздрогнул поп, но с собой справился: - Если так, то бог нам в содействие. - Людей подымать сходу не станем. Мало ли что? Днем в замок явимся. Кивнул отец Михай вдумчиво: имеется резон. В полдень добрались до замка трое: поп, предводитель да кузнец. Кузнеца зазвали для убежденности – силен, как дьявол! – и для солидности: ковалей на селе постоянно почитают. Брякнул предводитель кольцом в запертые ворота. Никто не отозвался. Брякнул в иной раз. Тишина. Священник стоял сзади всех. Кузнец, для солидности сплюнув, громыхнул кулаком по створке: " С петель ее, разве, сбросить? " Замахал на него предводитель руками: - Погоди! Захрустели ботинки за воротами, приоткрылось окно, в ладонь величиной. - Кто? – прохрипел Шербан. - Скажи владельцу, что появились к нему краски из села – выложить почтение, - приосанился предводитель. - Спит. Будить не велено, - Шербан отхватил. - Разбуди! – рявкнул кузнец. Шербан только башкой помотал. Кузнец набычился, но предводитель его отстранил и вопросил у пары глаз в окошке: - Откуда ж вы прибыли? По какому праву в замке живете? - Господарь пожаловал, - донеслось с той стороны. – Есть у владельца грамота. - Вот оно как, - протянул предводитель. – Господарева грамота – не шуточка. Здесь нам греметь не стоит. - Не лжет ли? – засомневался кузнец. - Проверим при случае… Случай скоро представился. На иной день прибыл в деревня Шербан, направился не на базар – к старосте. Долго мусолил слова непривычно длинной для него речи: Мой владелец зовет вас в краски. И друзей ваших почетных. Для вас завтра в замке ужин. Извольте быть на закате. Шербан аж вспотел, покуда все выговорил. У старосты также пена проступила – холодная. Но помещаться некуда – необходимо идти. На базаре в тот день Шербан два ранца заполнил. Сутки спустя, под пир, опять троица была у ворот замка. Закат украшал стенки красным. Шербан сдвинул засов, открыл воротину. Староста, пастух и кузнец ступили во двор. Мрачен был замок, холоден и неуютен. Держа в кулачище фонарь, Шербан прошаркал по коридорам. Внутри помещения выглядели практически нежилыми. В большущий комнате был накрыт стол. Мясо и зелень грудились на тарелках. На старой мебели лежала пыль. Свечи горели, из тьмы по углам тянулась на свет сеть. Ставни на окнах были задвинуты. - Рад созидать вас в моем доме! – раздался глас. Гости, застигнутые врасплох, смутились. Вышел к ним владелец. Был он крупен, в теле, силен. Бледен ли – почему-то: свечные блики хотькакой краска перевирают. Представился: - Барон фон Баух. Говорил учтиво, пригласил к столу. Староста сел по правую руку, отец Михай – по левую. Кузнецу достался стул вблизи со старостой. - Шербан неуклюж, - оправдывался владелец. – Блюда подаст, причина доставит – но бегать за собой вам будетнеобходимо самим. Не обессудьте! Староста усмехался уважительно: пустяки! Кузнец только хмыкал. - Мясо недурно, - нахваливал владелец. - Есть пропеченное, а кто хочет – тому с кровью. Вино же – элементарно примечательное. Уж ежели имеешь такие подвалы, как тут, то грех не удерживать в них хорошего причина! Староста жевал, кузнец наливал себе до краев. Отец Михай сидел, потупившись – кусочек не шел ему в гортань. - Чувствую свою вину, что сходу не дал вам дань поклонения, - проговаривал фон Баух с нажимом в гласе. – Однако я продолжительно прожил там, где уклад другой, ежели тут: во почтивсех странах принято веселиться, давая приемы, ночкой, а почивать после них – днем. Привычка к такому распорядку помешала мне. Староста прижимал ладошки к груди и кивал, соглашаясь. - Но сейчас мне захотелось поменять обстановку, - продолжал владелец. – Я заполучил во владение этот замок и получил на него грамоту. Вот она, на стене, с господаревой печатью. Трапезничали продолжительно, со вкусом. Встали вследствии стола. Перед прощанием кузнец не удержался, приблизил нос к висевшим на стене начищенным палашам, а отец Михай, какбудто решившись, спросил: - Не препятствует ли вам неимение зеркал? Без них даже не поправишь на себе одежи! - Я ж не девушка, - фыркнул владелец. - И то правильно, - поддакнул предводитель. Покинув замок во тьме, троица пустилась в задний путь. - Странно, что не было в замке зеркал, - повторил поп. – Не поэтому ли, что считается, какбудто упыри не отражаются в зеркалах? - Он отображается, - ввернул заплетающимся языком кузнец. – Я в полированном клинке видел. - Да и басни это, - добавил предводитель. – Не верую я в неимение отображения: это сродни похищенной тени. И в летучую мышь упыри не обращаются? – кузнец изумился. - В летучую, обязано быть, могут. Но таккак в замке мы их не видели! - Так таккак и владелец был все время у нас на очах. - А в жарком-то я чеснок унюхал, - тер предводитель усы. – Требовал бы упырь чеснока к столу? За дискуссиями возвратились в Чимитирул. - Поздний час, - зевнул предводитель. – Спать пора. - А я б еще подышал для облегчения, - возразил кузнец. – Посидел бы у речки. Посмотрел на него при свете луны отец Михай, вздохнул. Разошлись любой в свою сторону. А наутро кузнец сгинул – только сапоги на сберегаю остались. Пересуды по Чимитирулу прогуливались – с что бы кузнецу топиться? Спьяну, следовательно, оступился. Утопленника не отыскали – уволокло, как глотать отдать, течением. Погоревали о нем – воспитанники в кузне остались, вот лишь двум подмастерьям 1-го профессионалы не сменить. А неделей позднее – новенькая встречать: исчезли Георгиу да Мирча. Взбудоражилось деревня: как ни крути, а с появлением чужаков беды так и прут! Шептались селяне, косились на замок. Староста маялся: не упырь владетель замка, хоть и ведет себя дивно. Не подобен!.. или ловко глаза всем отводит? Отец Михай прогуливался бледен и молился. Смутно было в народе. Шербана желали прибить, но тот, как вопреки, не возникал – засел в замке, какбудто выжидал. Староста покрутился – делать нечего. Снарядили 2-ое полпредство – покрупнее, со старейшинами и теми из обитателей, кто желали указывать. За сборами упустили время, появились к замку под пир. В предзакатных сумерках вытребовали владельца. Шербан отпер – получился из замка фон Баух. Подтолкнули в спину отца Михая. Тот прокашлялся, выступил вперед: - Поцелуйте распятие, умойтесь святой водой! Рассмеялся владелец замка: - Что за суеверный вы люд! Вот, цельную я крест, лью на себя воду. Дайте мне Писание – прочту вам из него. За кого вы меня принимаете? Примолкли люди, утихомирились. - Идите по домам! – покарал владелец и исчез в замке. Побрело полпредство восвояси. По пути затеял один из стариков стиль: - Слышал я, какбудто старым< i> не-умершим все нипочем – и ясный свет, и святые дары. Если что их и может упокоить – так это кол в сердечко. - Эх, - журил его предводитель, - кол хотькакого утихомирит. И< i> не-умершего, и живого. Отец Михай ежился, слушая беспощадные слова, шептал мольбы. Луку и Крыстю пропали недели чрез две, а как не возвратилась домой Марыська – взбунтовалось деревня. Все, кто бродить умел, направились к замку. Должно быть, видел их Шербан издалека – пылила масса, шумела. Солнце приподнято стояло. Когда подошли поближе – ворота были раскрыты. Ждал владелец во дворе, под лучами солнца, ярился. Верно рассчитал: стали бы створки ломать, распалились – никто бы его уж не прослушивал, а так – присмирели, хоть и не утихли. - Капустные у вас головы! – фон Баух орал. – Стало быть, решили, что я –< i> носферату? Дурни, сживете меня со свету, а люди-то исчезать продолжат! Вам дисциплина, да лишь мне – утешение ли? Моим словам не верите – поверьте своим байкам! Вот!.. Выхватил владелец кинжал из ременных ножен – ахнули спереди стоявшие – да себя по предплечью полоснул. Хлынула из царапины кровь. - Видите? Течет из меня – теплая, живая! Толчками: стало быть, сердечко борется! Эх, дурачье, что за вампир из меня? Следите лучше за своими детьми! Или никогда они до меня не исчезали? - Было дело, - признались в массе. - Взрослые из села доэтого не прятались ли? Не бегали в поисках наилучшей части? - И такое случалось… - Так что ж вы появились ко мне с кольями? Прочь! Ступайте бросать!.. И отправь обитатели села, понурившись, в Чимитирул. Пала ночь, но не спалось папе Михаю. Кручинился он, места себе не находил. Выбрался со двора, потащился невесть куда по селу. Заслышал шорох, остановился. Показалось ли ему, что где-то вблизи – человек? Замер отец Михай, стоял недвижно – покуда не набросились на него из тьмы сзаду и не скрутили. - Вот вы и снова у меня в замке, - сказал известный глас. – Удивлены? Я-то – нет. Связанный поп, стоявший у крюка в стене, безуспешно пробовал избавиться. Не мог – и рычал через тряпку, запихнутую ему меж зубами. - Но сейчас вы останетесь без ужина, - вздохнул фон Баух. – Вы проиграли. Вы ошибались с самого истока, и ныне был мой победа. Жители Чимитирула получили конечное подтверждение, что я не кровосос. Это и в самом деле так: я не упырь, я – каннибал.