Англия Тюдоров Англия Тюдоров. Так строилась империя. Великие повелители стают большими не поэтому, что владеют какими-то необыкновенными свойствами и чертами нрава. В окончательном результате, за короля молвят его дела. То, что он сумел изготовить для собственной страны. Тюдоров разрешено любить или ненавидеть, но конкретно при них Англия истока превращаться из достаточно изолированного островного страны в сильную империю. В тексте собраны зарисовки о том, как жили британцы той сложный эры. Англия Тюдоров. Так строилась империя. Вступление Великие повелители стают большими не поэтому, что владеют какими-то необыкновенными свойствами и чертами нрава. В окончательном результате, за короля молвят его дела. То, что он сумел изготовить для собственной страны. Когда царица Элизабет, Елизавета i, села на престол Англии, у нее на руках оказались три ключевые трудности внутренней политики: пустая казна, церковный раскол, и неимение простой дисциплины посреди подданных. Мэри, назло собственной посмертной репутации, была очень большущий гуманисткой и прямолинейным человеком, чтоб быть действенным управляющим. Проблемы с казной начались еще в крайние годы правления короля Генриха( французская фирма обошлась недешево), а руководство его сына было очень занято собственным обогащением, и не предприняло ничто для усовершенствования ситуации. Проще разговаривая, казну при Эдварде vi нахально разворовали. Мэри смело истока платить по долгам собственного брата, и хозяйка увязла в денежных трудностях. Финансовая перестройка в ее правление была намечена многогранным Гардинером, но ее было совсем нереально вести, поэтому что краткое царствование Мэри было очень насыщено кризисами и бунтами. Неурожаи некотороеколичество лет подряд не облегчили ситуацию. Плюс, Мэри элементарно по складу нрава была неспособна завести в меридиан собственных дерзких ноблей при поддержке плахи, а Филиппу доводилось аккуратненько уравновешивать в британской политике, чтоб никому не настать на мозоль. Двенадцать лет государством правили юристы и теологи. Поэтому Элизабет и унаследовала то, что унаследовала в плане денег и дисциплины. Морские рубежа Англии оберегали " аж " 7 маленьких боевых судов и 8 купеческих бригов, адаптированных для патрулирования. В портах находился 21 корабль, из которых лишь 9 водоизмещением превосходили обычные боты. Потому что адмирал Сеймур, дядя молодого короля Эдварда, флот развалил. Что касается артиллерии, то вся огневая мощь царства ограничивалась парой сотен фальконетов, миньонов и кульверин, плюс луками и стрелами для 3 000 человек. Были еще 9 больших пушек. Да, " грозная " держава для страны, окружающей в состоянии борьбы со 2-ой по мощи державой в Европе. С религиозным расколом ситуация была некотороеколичество иной. По сути, его конкретно в стране-то и не было. Большая дробь британцев была полностью довольна мессами, святыми, прекрасной атрибутикой храмов и исправно проходящими свадьбами, крестинами и похоронами. Католичество в Англии никогда не было таковым огненным, как, скажем, в соседней Франции. Поэтому глобального протеста оно само по себе и не вызывало, вособенности после такого, как имущества монастырей закончили иметь священникам. " Еретиков " просто переносили, ежели лишь они не пробовали вынудить окружающих мыслить и существовать на собственный лад. Были чуть-чуть печальные на голову фанатики-проповедники, как были они в Англии постоянно, еще с пор Плантагенетов. Была пестрая группа реформаторов, которых получилось выгнать из Англии бросать, в эмиграцию, а глупых убить. Кто-то оказался в данной группе по факторам дальним от духовных поисков, некто - конкретно в итоге духовных поисков, но и в этом не было ничто из ряда вон выходящего. Из ряда вон выходящим было то, что Элизабет, имеющая, казалось бы, бесспорные права на британский трон, юридически была чрезвычайно сомнительным кандидатом. Интересно, что не лишь Мэри, но и она хозяйка признавала, что линия Марии Стюарт " похлеще ". Что ж произносить о бессчетных европейских благородных домах, помешанных на генеалогии! Те же французы, услышав о том, что Элизабет была провозглашена королевой после погибели Мэри, немедленно отправили в Рим ответ, в котором внушительно доказывалось, что дочь Анны Болейн никоимобразом не может быть законной преемницей престола. Единственным методом выполнить волю короля Генриха и высадить на престол, после Мэри, Елизавету, было изготовить ее желанным фаворитом протестантской оппозиции. Драматические действия крайних лет царствования Мэри, когда она оказалась в ловушке союзнических повинностей в интересах дома Габсбургов и в оппозиции к Риму, логически не оставляют иной способности, несчитая сговора сестер и огромного спектакля с протестантской оппозицией. На плечи очень юный дамы была взвалена обязательство вести эту реформацию так, чтоб она не затопила страну кровью, к чему " женевские волки " были полностью готовы. Впрочем, Мэри, наверное, веровала в то, что ее сестра сохранит ассоциация с Римом и альянс с Испанией, обведя кругом пальца тех, кто приведет ее на трон. В плане наружной политики, дела также обстояли не лучшем образом. Франция грозила Англии из Кале и из Шотландии, горькая Стюарт поместила на собственный щит знаки британского царского дома, Ирландия была нестабильна, царство оставалось связанным контрактом с Испанией, и привязанным к общеевропейской политике чрез Рим. Граф Фериа боялся, что Франция элементарно захватит Англию в таковых критериях, и на интересах Испании в Нидерландах и Англии станет поставлен крест. Позже, в собственном беседе с испанским послом Гусманом де Сильвой, Елизавета сознается, что в начале собственного правления она не была свободна в собственных решениях. Что, естественно, могло быть и ещеодним политическим маневром, но было, быстрее только, истиной. В сложившихся обстоятельствах, она и не могла быть вольной. Здесь, свободно или нет, ей полезно помогли испанцы. Не поэтому, что Филипп имел конкретно тогда какое-то почтение к собственной сейчас коронованной родственнице по браку, а поэтому, что Елизавета и еретическая, но вольная Англия были лучше, чем горькая Стюарт, которая объединила бы Францию, Англию и Шотландию против Испании. По данной самой логике Филипп и закрывал Елизавету в Риме цельных 15 лет. Папа опоздал с творением крестового похода против еретической Англии, и время было упущено. За эти 15 лет Елизавета навела распорядок в собственном доме, и стала владелицей расположения. Хотя не стоит забрасывать и завещание Мэри, которая возложила на супруга обязательство охранять Англию. Филипп был обязательным человеком. К 1574 году Елизавета стала так свободна, как в Англии повелитель вообщем мог быть волен. Корона была свободна от долгов, и при этом казна была полна. Кредит британской царицы, ее свой кредит, на международном финансовом базаре был наибольшим. При этом, ей не довелось обдирать до нитки собственных подданных. Она была состоятельна, известна и свободна. Дело в том, что обычным способом действия на собственных монархов у британцев был вопрос финансирования. Король не мог улаживать единолично вопрос сбора средств на свои проекты. Елизавета же изобрела метод новости политику, которая не лишь не требовала капиталовложений, но еще и обогащала казну. Поэтому править данной королевой было совсем нереально. С ней разрешено было лишь советоваться. Вполне можетбыть, что за маниакальной щепетильностью с выплатами долгов брата и сестры стояла не лишь и не столько ответственность Елизаветы, насколько конкретно рвение к совершенной и безусловной независимости от собственных подданных и министров, какие, с ее точки зрения, также были лишь подданными - что бы они о себе не воображали. Известно, что она полностью основательно считала, что не подданные правят владыкой, а повелитель - подданными. И ни о какой-никакой независимости управления не может идти стиль, покуда суверен финансово зависим от собственных подданных. Елизавета в свои юные годы предпочитала править отдельными персонами, а не массами. Она набрала в собственный административный установка людей мощных волей и убеждениями. С таковыми на одной харизме далековато не уедешь. Не размышляю, что она хоть на минутку простила поучения сэра Николаса Трогмортона о том, как ей следует существовать и править. Еще наименее она была расположена пренебрегать факт, что ее ближний ассистент, Сесил, не чрезвычайно тайком считал дам очень слабыми для управления царством. И она интриговала со собственным правительством, с посторонними правительствами, делала, как в пляске, шаг вперед и два обратно, позже и совсем скакала в сторону, вводя данных парней в уныние собственной непостижимостью. Ее считали за это пожизненно колеблющейся, неспособной взять конкретное заключение, но она упрямо водила родное царство конкретно туда, куда считала необходимым. И лихорадочно собирала средства, экономя на чем разрешено, прибирая к рукам все, что нехорошо лежит, и не запамятовал при этом вооружать родное царство. Быть непредсказуемой, состоятельной и мощной - вот ее путь к воле. Приблизительно к тому же времени, к 1570 году, совместно со собственной королевой вступила в эру процветания и вся Англия. Со пор Елизаветы осталась бездна различных материалов по различным нюансам жизни всех классов британского сообщества такого времени. Мы знаем, как они женились и расходились, как питались, где брали продукты. Мы знаем, как они одевались, какие запахи предпочитали, чем болели и как лечились. Об этом периоде летописи Англии написаны прекрасные работы Энтони Фроде, Лизы Пикард, Дэвида Старки, Лоры Говинг, Джона Беллами. Включенные в этот ликбез летописи - не переводы из посторонних работ, а, быстрее наброски, в какие подключен подлинный материал, организованный перечисленными создателями и многими иными. О том, как они жили Когда Генрих viii разогнал монастыри, на освободившуюся недвижимость клиенты находились одномоментно. Деньги лились полноводной рекой в царскую кассу, и никого, в общем-то, не интересовало, что новейшие хозяева намереваются делать с купленной собственностью. Большинство не делали радикально ничто, по очевидной фактору: предписание превышало спрос, цены на недвижимость были очень низкими. А земля - она остается землей, и когда-либо за клочок земли в центре Лондона еще оплатят головокружительную стоимость. Этого момента землевладельцам довелось ожидать продолжительно. Чиновники правительства молодого царевича Эдварда занималось обогащающими собственно их спекуляциями, сумрачный пуританский террор стращал возможных инвесторов, и град продолжал зиять развалинами то тут, то там. Эти " деформации " на лице городка были замечены венецианским послом и в царствование Мэри. В начале царствования Элизабет иностранцы хвалили Лондон за дешевизну. Снять даже чрезвычайно большущий дом в столице стоило сущие бесценок. Но шло время, на континенте католики и протестанты истребляли друг друга, а островное царство упорно пробовало избежать крайностей. И потянулись в Англию беженцы-протестанты со всех государств. В Лондоне начался диковинный строительный бум. Прелесть домов тех пор была в том, что их разрешено было довольно скоро составлять и анализировать, и даже терпеть, при необходимости, с места на пространство. На базаре была абсолютная монополия гильдии плотников, какие имели тенденцию заламывать за свою работу недешево и вытягивать сроки до бесконечности, но муниципальный комитет Лондона недрогнувшей рукою отклонял все заявки иностранных застройщиков, какие могли бы делать работу и скорее, и подешевле. Англичане элементарно веровали, что их профессионалы - лучшие в мире, и точка. Возможно, они были правы. В Англии наших дней много домов, какие сохранились с пор Тюдоров, и в какие элементарно были добавлены удобства по мерке их появления. Дубовый же остов способен выдержать еще столько сотен лет, насколько уже выдержал. Впрочем, не все остовы домов основывались из дуба. Альтернативами были вяз и сладостный орешек. Вся конструкция могла достигать вышины 5 этажей - в зависимости от такого, что строилось. Нередко состоятельные горожане позже расширяли полученную жилплощадь эркерами. Поскольку гильдия плотников безжалостно штрафовала виновных за такие украшательства, эркеры скоро стали эмблемой достатка и вошли в моду. В воспитанники плотники хватали хотькакого желающего, от восьмилетнего пацаненка до полностью зрелого дюжего молодогочеловека. Для хотькакого находилось дело. Обучали по принципу мастер-подмастерье, и учили продолжительно, как минимум 7 лет. Но подмастерье даже после данных лет не мог заполучить сословие профессионалы, покуда ему не осуществлялось 26 лет. Не все дома основывались по принципу сборных конструкций, естественно. После разрушения монастырей осталось такое численность камня, что было бы удивительно этот материал не применять. Некоторые хозяева, как лорд Норт( 1496-1564), перестраивали уже имеющиеся строения внутри, мало изменяя их извне. Другие, как Томас Одли( 1488 - 1544), элементарно разбирали добычу и строили на купленном пространстве красивые коттеджики, какие позже сдавали в аренду. На этом базаре царствовала, очевидно, гильдия каменщиков. Но когда-то так сформировалось, что в тюдоровские эпохи с камнем работали недостаточно: недешево, продолжительно. лорд Одли То ли дело кирпич! Дома из кирпича не были таковыми холодными, как каменные, они имели наименее мрачный вид, и, естественно, их было подешевле основывать. В том же Лондоне не было вблизи каменоломен, зато там зло выпекали кирпичи из местной глины. То имеется, затраты на рабочую силу и транспортировку были еще ниже. Иногда фасады домов делали каменными, а сами дома - из кирпича. И все-же, большаячасть англичан жили конкретно в сборных домах, где остов был из дуба, стенки - из хотькакого местного материала, а обмазка - из извести. Пространство меж внутренней и наружной стеной заполнялось смесью песка и шерсти. Тогда остовы еще не были таковыми темными, а стенки - таковыми белоснежными. Это печать нашего времени, пробы сотворить экзотический контраст, отсылающий созерцателя к глубочайшей старине. На самом деле, обмазка в 1500-х годах быть белоснежной не могла, поэтому что в ней не использовался гипс. Она была кремового цвета. А старый дуб владеет совсем не темный, а серебристо-коричневый краска. Правда, в те эпохи были популярны добавки охры, придававшие обмазке розоватый краска, и естественные красители из травок, дающие зеленоватый, желтый и голубоватый цвета. Совершенно не увеличивая при этом общей стоимости работы. один образчик росписи Изнутри стенки, естественно, не оставались оголенными. Одним из вариантов была роспись. Причем, часто, роспись драгоценная и изысканная. И что могло быть лучше для предоставленной цели, чем библейские сюжеты? Любимейшим из них была деяния блудного сына. Но некие заказчики были инновативнее. Например, лорд Клинтон расписал стенки одной из комнат костюмами " только решетка ", а один из секретарей Елизаветы, молвят, заказал роспись на мифологические темы - оранж и туркоза на сером фоне. Выглядело это когда-то так: Другой вариант - обои, какие тогда уже были. Толстая бумага размером 15 х 9 дюймов, с печатным узором. Из данных листков и собирали или циклический орнамент, или кое-что родное. Клеили или клейстером, или прямо на сырую обмазку стенок. Елизаветинские обои фактически не сохранились, несчитая нескольких образцов в музее Виктории и Альберта. Что-то в этом роде, веселенькое: Беднота, очевидно обоями стенки не оклеивала, но в их постановлении были памфлеты и баллады, какие продавались в большом численности за сущие бесценок. Особенно содержатели пивных обожали таковой тип декорации места, таккак им эти литературная продукция вообщем ничто не стоила, лишь подбирай за покупателями. Еще одной возможностью украсить жилье были ткани с печатным рисунком - удешевленная версия гобеленов. Впрочем, не постоянно удешевленная, изделия " от кого-либо там " существовали и в елизаветинской Англии. Та же Бесс Хардвик была хозяйкой коллекции от Джона Бэльхауса( аналогично, родная имя Джона была проще). Конечно, на данных тканях картинки были штучным продуктом. на тему геройскихпоступков Геракла Тканями с рисунками обтягивали стенки и Николас Бэкон, и Саймон Форман. Темы рисунков на таковых эксклюзивных " матерчатых обоях " были самыми различными, от мифологических до библейских. Что касается библейских сюжетов, то профессионалы работали только со Старым Заветом, поэтому что неважнокакая сцена из Нового могла быть кем-то воспринята, как святотатство. Очень обожали тему " Сюзанна и старцы ". Лиза Пикард, написавшая бойкую и читабельную книжку " Елизаветинский Лондон ", подозревает, что содержание давала легальную вероятность выбросить голую натуру, не вызывая нареканий. Кстати, мифологические персонажи в выполнении Бельхауса были обряжены в костюмы елизаветинской эры, что, можетбыть, вызывало у созерцателей замечательные аллюзии. в качестве образца из наиболее поздней эры: это Соломон и царица Шебы Впрочем, именовать эти ткани обоями было бы неверно. Их не наклеивали, их подвешивали, как коврики, чрез одинаковые промежутки. Или элементарно прибивали к стене. Такие драпири было просто и сбросить, и перевезти. Но наиболее великолепное - что их постоянно разрешено было " перерисовать ", ежели некий персонаж уходил из моды. Роберту Дадли, графу Лейчестеру, элементарно тканей было недостаточно. Он обожал позолоченную кожу( разумеется, со пор службы у Филиппа), и имел у себя в Кенилворте 7 панелей из темной кожи с золотом и лазурный кожи с золотом. Они изображали историю Саула и неминуемой Сюзанны. Эти панели, кроме остального, оценивали за то, что в них не впитывались запахи еды, кпримеру - сияющее заключение в интерьере столовых комнат. Для особенно терпеливых или тех, кому нечем было наполнить родное время, была вероятность тканевые панели расшить. Или вообщем соткать. Это было занятием аристократок. Наверное, работая иглами, было проще действовать языками, не чувствуя при этом угрызений совести за торжествую болтовню. Темы - розочки, ромашки, и остальные цветы. Что касается гобеленов, то собственно мне они нравятся меньше только. Здесь - гобелены, изготовленные Бесс Хардвик и Марией Стюарт. Особняком посреди бессчетных методик украсить стенки стояли древесные панели. Они были прекрасны, но ставить их имело значение лишь в личных домах, поэтому что по законам Лондона древесные панели автоматом становились долею дома. То имеется, ежели дом снимался и украшался съемщиком деревянными панелями, то панели оставались домовладельцу. И не факт, что съемщик получал хоть какую-то компенсацию. Панели делались гладкими или резными, прямоугольными или восьмиугольными, волной или аркой, с изображением или родовых знаков, или нимф - как угодно. Что касается мебели, то ее было элементарно недостаточно. Не обожали елизаветинцы загромождать свои жилья. Практический значение в этом был. Во-первых, древесные полы устилались соломой с прибавлением ароматных травок, и для неплохой владелицы было занятием чести поменять эту солому как минимум раз в недельку. Во-вторых, не все англичане жили в личных домах. Учитывая мобильность простонародья, излишек мебели был бы обузой. Что касается состоятельных придворных, то они проводили в родных стенках совсем мизерное время. Тот же Роберт Дадли имел одежду на сумму 435 фунтов, но его мебель по всем особнякам была, судя по описи, или чрезвычайно старенькой, или вообщем ненужной. Обычно в ключевой комнате, холле, был стол, кресло с подлокотниками( или некотороеколичество), стулья и лавки. Некоторые стулья имели спинки, но большаячасть - нет. Были шкафы для посуды. Иногда - раскрытые, в некотороеколичество линий полок, на какие выставлялись наиболее лучшие образцы посуды, имеющейся в доме. Часто - прикрытые, да еще и снабженные замками. Были буфеты, где стояли бутылки и фляги, бокалы и кубки. Очень нередко там же имелись сосуды с водой. Вотан - чтоб охладить напиток, иной - чтоб тут же умыть или ополоснуть бокал или кубок. Шкафов и полок вообщем было благородно. В них хранили различные разности, от товаров до письменных принадлежностей. Были различные комоды и сундуки. Самым основным и, часто, драгоценным, передающимся из поколения в происхождение, предметом обстановки была постель. Иногда - большая, на которой полностью удобно могла поместиться целая семья. Тем наиболее, что занавеси могли превратить такое здание в фактически отдельную комнату. Чаще только постель была довольно широкой для двоих-троих человек. Кстати, в гостиницах нередко одна постель предназначалась для нескольких путников. И никто не считал это чем-то грубым. Напротив, ненормальным числилось дремать в полном одиночестве. Это не означает, что владелец и прислуга разделяли кровать. Для слуги из главный постели выдвигалась боковая. Возможно, конкретно из данной индивидуальности кроватей и берет родное правило выдумка, временами вводящая меня в ступор: как воспринимать фразу, что, скажем, повелитель Генри v и Генри viii " разделяли свою кровать " с людьми, потом оказавшимися недостойными такового доверия? Судя по всему, фразу следует воспринимать совсем практически: уж король-то никогда не мог дремать один, непристойно. А ежели основательно, то около короля постоянно обязан был быть некто, способный его отстоять, при необходимости. Обязательным атрибутом для спальни был " прикрытый стул " - тот самый-самый стульчак, под которым находился горшок с чистой водой. На данной картинке спальня уже наиболее позднего периода, но значение тот же. В спальнях находилось и зеркало. Обычно оно было не из стекла, а из полированного сплава. А вот у Роберта Дадли было два зеркала из хрусталя. Это зеркало из 1690 года, но дает понятие о том, как выглядели зеркала такого периода. Поскольку мебель была жестковата, мягко разговаривая, в елизаветинских домах было немало подушек и подушечек всех размеров. Как верно отмечает Лиза Пикард, вышивка, включающая стеклянные и железные подробности, навряд ли делала их удобными, но мода имеется мода. Правда, одежка такого времени хорошо защищала тех, кто на эти подушки садился. О том, что они ели и пили Хозяйка дома в елизаветинском Лондоне проводила на кухне важную дробь времени. Или там проводила время ее кухарка. Хорошая кухарка обязана была мочь верно умывать продукты и утварь, воспользоваться прессом, варить, печь, начищать посуду, производить мясо, делать подливки и гарниры, а втомжедухе варить пивко, сидр и делать винцо со специями. В ее постановлении были ложки и ножи, огромные вилки для обжарки на раскрытом огне, шумовки, дуршлаги, сетки, сита, черпаки для поливки жаркого, сковороды, котлы, особые кастрюли для соусов, приготовление которых было само по себе художеством. Соусы поначалу потихоньку мазали на жаркое, с которого они стекали в поддоны, смешиваясь с мясным соком. Мясо и птаха нанизывались на шампуры, какие укреплялись перед источником. Огонь был сзаду, и жаркое нужно было временами поворачивать. Поворот шампура мог быть механическим, но почаще только на кухне непременно крутился мальчишка-помощник, которому и доверяли это серьезное дело. Пекарские печи были не у всякого. Иногда было легче изготовить пирог, и отнести его к пекарю. Все знали, когда у пекаря грелась печь, а забирать продукт разрешено было идти, услышав клики подмастерий пекаря на улице: " Идите в пекарню! Идите в пекарню! ". Что касается мяса, то убой животных с 1423 года исполнялся по тем же правилам, что и в наши дни: минимум мучений, минимум стресса. Нет, тогда животных еще не очеловечивали, дело было в том, что адреналин, выделяющийся при стрессе, делал мясо очень твердым. Готовили мясо, применяя массу специй, так что английское мясо пор Тюдоров напоминало по вкусу, быстрее, мясо по-мароккански, ежели инновационное, прижаренное с 2-ух сторон пресное филе, без соли и специй, к которому подаются два вида овощей. Использовали черную смородину и перец, сахар, миндаль, мед, апельсины, мускатный орешек, травки, чеснок, корицу. В качестве добавок известна была горчица, гарниром подавались ягоды и чернослив. Популярна была и капуста, фаршированная, в свою очередность, мясом. Рыба перед готовкой традиционно вымачивалась в эле, ежели она была соленой, а не свежей, и была довольно дешева, чтоб ее мог себе позволить имеется в огромном численности хотькакой бедный. Очень типичное смысл получали салаты. Например, " салат любви " мог быть из последующих ингредиентов, в зависимости от " послания ": спаржа( восстановление любви), бораго, или огуречник( ты приносишь мне удовлетворенность), воловик( я довольна тобой), весенний лук( я тебя не обожаю), кочанный салат( твоя влюбленность придает мне силы), листый салат( я тебя не обожаю), оливки( твоя влюбленность меня нервирует), цветочки розмарина( я принимаю твою влюбленность), чабёр зимний( я советую тебе свою влюбленность), редис( молю, извини меня). Салат подавался, естественно, не смешанным - и, заполняя тарелку определенного человека, разрешено было дать ему полностью осознанное обращение, и полагаться, что за огромным столом никто этого не увидел. И заполучить протест. Впрочем, женщины нередко приглашали собственных желаемых и нежеланных кавалеров на обед, где комплект зелени на столе мог проявить желание владелицы. Поскольку этот " салатный язык " понимали, разумеется, лишь придворные и возвышенно настроенные женщины всех классов, ошибочные объяснения наверное бывали. Гость мог не направить интереса, что стол скрашивают лилии - а таккак это было прямолинейное дозволение " поцелуй меня ", или элементарно с наслаждением имеется клубнику, предложенную владелицей, не догадываясь, что она произносит ему " я вся твоя ". Впрочем, англичане пор Тюдоров предпочитали клубнику в красном вине, приправленную сахаром, корицей и имбирем, с которой подавался трифл - бисквит, пропитанный красным вином и залитый взбитыми сливками, приправленными сахаром, розовой водой и имбирем. В 1589 году британцы не считали завтрак пригодным порой для приема ударных порций еды. Слабое пивко, хлеб, масло( подчеркивалось, что оно обязано быть бодрым), шалфейный мед - вот что числилось обычным завтраком. Редко кто ощущал себя по утрам довольно энергичным, чтоб прибавить к вышеперечисленному кусочек солонины . Тюдоровские британцы ели по-настоящему дважды в день. У ноблей, джентльменов, купцов обед приходился на время от 11: 00 до пополудни, и ужинали они возле 18: 00. Рабочий люд кушал в полдень и ужинал возле семи-восьми часов вечера. Джентльмены и купцы, принимая гостей, выставляли на стол от 4 до 6 различных блюд, а ежели за столом сидела лишь семья, то ели скромнее - от 2-ух до 3-х блюд. На балах еду подавали " сменами ", любая из которых включала некотороеколичество блюд, приэтом точного деления меж мясным и сладостным не было, в всякой смене были мясо, рыбка, овощи, плоды и то, что мы определили бы, как десерт. Томас Нэш, сын министра и памфлетист, осуждал гастрономические изыски современников: " Мы съедаем более мяса за один присест, чем итальянцы и испанцы за месяц, мы изгнали со собственных столов обычные обеды с салатами. Наши столы подсказывают лавки: странноватые птицы, китайская горчица, и еще наиболее странноватые соусы... Боже, какой-никакой смятение царит за столом с той сменой и данной сменой, когда необходимо прибирать одно блюдо, давать иное, и отдавать третье! " Главной пищей дня был обед. Перед тем, как главные блюда ставились на стол, обедающие закусывали или кусками редиса, какие обмакивали в суть( чтоб мясо лучше переваривалось), или выпивали некотороеколичество устриц, закусывая их маленькими кусками пища дерзкого помола( для той же цели), или съедали кусок соленой говядины с горчицей( для побуждения голода). Если обед был формальным, первая смена включала плотный суп или бульон, отварное или тушеное мясо, цыплят и бэкон, соленую говядину, пироги, гусятину, свинину, жареное мясо, жареную телятину, соусы. На вторую смену подавались жаркое из баранины, жареные каплуны, жаркое из зайчатины, цыплята, запечённая нелепость, бисквиты. И, вконцеконцов, следовала 3-я смена: перепелки( дюжина), блюдо жаворонков, два лодка с олениной на блюдо, имбирные пряники, бисквиты, выпечка. Конечно, этот список - из книжки рецептов, которую создатель потрудился изготовить очень увлекательной для всех слоев сообщества, так что, на практике, по будням люди ели кое-что одно из всякой смены: суп, мясо, и кое-что сладкое - как и вданныймомент. Для посиделок за столом вне времени обеда или ужина, рекомендовались фруктовые пироги и тортики, какие заканчивали и формальные обеды - как десерт. С той различием, что ежели мясо к столу не подавалось, за данными сладкими блюдами обязаны были вытекать сыры и плоды Все ремесленники и купцы Лондона вступали в свои гильдии, и вот гильдии умели улаживать балы! Поводом могло быть что угодно, от женитьбы до похорон. Или элементарно некто из гильдейских старшин решал отдать пир, на который разрешено было позвать политиков и бюрократов, или это мог быть элементарно годичный праздник. В 1564 году гильдия купцов мануфактурой устроила как раз таковой пир, который обошелся в 82 фунта 9 шиллингов и 4 пенса. 89 гильдейцев веселили три дня! Причем, в счет не вошли подарки от членов гильдии и их товарищей - 40 оленей, кпримеру. Из данных оленей было изготовлено 168 пирогов, какие разослали женам приглашенных, поэтому что почаще только гильдейские увеселения были конкретно для членов гильдии, не для их семей. Музыкант получил за собственный " шум " 13 шиллингов 4 пенса, и 5 шиллингов 11 пенсов ушли на цветочки и парфюмерию. После балов дробь гостей могла быть приглашена на наиболее приватный праздники - непременно, чтоб увеличить общественные связи и обговорить планы. Летом 1560 года знаток Кларенсиус, член гильдии кожевников, пригласил профессионалы гильдии и его товарищей на праздник в собственном саду. Гостей потчевали кексами, клубникой, черешней, яблоками, мармеладом, конфетами, апельсинами, какие запивались пряным вином, рейнским вином, и неминуемым пивом. Такое численность еды, очевидно, необходимо было мочь верно поделить на порции, чтоб пиршество за столом не перевоплотился в целый беспорядок. Уже в 1508 году была выпущена книжка под заглавием " the book of kervinge ", которую мастер-нарезчик обязан был ведать вдоль и поперек, таккак конкретно такие профессионалы и делили мясо на порции. Оленина отслаивалась, гусятина разделялась, мясо лебедя нарезалось узкими полосами, фазан разделывался и т. п. Тот же знаток отвечал за то, чтоб к любому берегу был подан верный соус. Например, чтоб вручить мясо краба, мастер-резчик обязан был верно разделять броня, вынуть мясо, перемешать его с уксусом и приправами, умыть броня, заполнить снова получившейся смесью, закрыть броня хлебом, и отправить блюдо на кухню, чтоб его подогрели в печи. Услуги профессионалы резчика стоила недешево. Гильдия плотников оплатила резчику за работу на бале 6 шиллингов 8 пенсов в 1558 году, а вот священнику - только 3 шиллинга 4 пенса за проповедь. Менестрель получил 5 шиллингов 6 пенсов, так что грубо плохое известие духовенства ко каждого рода увеселителям обретает крепкое финансовое обоснование. Дома гильдейцы резали мясо сами. В наиболее состоятельных домах навыки резчика были у дворецких. Если в роли резчика выступал владелец дома, то, при наличии за столом гостей, владелица обращалась к супругу: " Я прошу тебя, разрежь на доли этого каплуна и подай собственным соседям ", после что муж вежливо обращался к другу/ соседке: " Позвольте мне быть вашим резчиком. Какую дробь вы предпочитаете? ". О том, что перед пищей все соучастники обеда мыли руки, отлично понятно - люди обязаны были созидать, что у соседей руки чистые, поэтому что в наименее формальных компаниях кусочки жаркого передавались руками. Во голове стола постоянно сидел владелец дома, желая на бале это мог быть верховный по рангу посетитель. Дети и слуги сидели или в конце стола, или за иным столом в той же комнате, или вообщем в иной комнате. И пространство за столом означало немало! Учитель Томас Вайторн в 1557 году хвалил дом, куда он поступил на службу, поэтому что в нем его пространство было посреди чистой публики, как у члена семьи, а вот прошлые хозяева, от которых он ушел, указали ему пространство за столом дворни. Естественно, слугам надеялось имеется никак не то, что ели за основным столом! Если стол был один, пространство за ним определяла солонка: хозяева и краски садились от солонки кверху, слуги и детки - книзу. Столы в тюдоровском Лондоне были покрыты скатертями, перед каждым обедающим была тарелка, ложечка, почаще только нож, времяотвремени и вилка( тогда еще изредка где, традиционно ножи имели на конце особый шип, позволяющий воспользоваться ножом, как вилкой), и постоянно - салфетка. Для владелицы, числилось неплохим тоном громко школить дворецкого или слугу, накрывающего на стол, приказывая ему раскладывать то и сё( желая конкретно это он и делал), элементарно чтоб представить, что она желает попасть гостям. Кухни, как правило, были довольно далековато от жилых помещений, чтоб кухонный аромат не попадал в комнаты. Даже в скудных, узких домах кухня была во внутреннем дворе. Только уж совершенно в лачугах готовили на огне такого же источника, который обогревал комнату. Блюда, какие приносились из кухни, ставились на особые столы в комнатке, окружающей вблизи со столовой. Поэтому еда не попадала на столы горячей, " с азарта - с погода ". С иной стороны, имеется неверное мировоззрение, что бедняги-сотрапезники пор Тюдоров не знали вкуса горячей еды. Знали. Для неких блюд( или для тех, кто обожал горячую еду) были собственного рода мангалы, на которых блюдо берегло высшую температуру. Другое дело, что имеется горячую еду в те эпохи не числилось чрезвычайно уж неплохой услугой глотке и пищеварительному тракту. Застольным манерам изучали с детства: " не вытирай рот ни рукою, ни рукавом - для этого перед тобой лежит салфетка... не касайся руками мяса, несчитая той доли, которая отрезана тебе... Следи за рукавами: ежели они раскрыты, прикрепи их к плечам, ежели прикрыты - закатай к локтям, ежели они длинные - заколи булавками ". Благодарственная мольба читалась постоянно и перед пищей, и после еды. Но это, пожалуй, и все ограничения. В целом, британцы водили себя за столом чрезвычайно вольно. Можно было пить соседей по плечам, а то и соседку по животу, призывая имеется и глотать вдоволь. Атмосфера становилась неформальной чрезвычайно скоро, поэтому что пили немало. Итальянцы посмеивались: " ежели британец желает с тобой подружиться, он пригласит тебя распить кварту гасконского, за которой последует кварта испанского, и это запьется квартой мадеры ". Во время обеда, бутылки с вином стояли в ведрах с прохладной водой под буфетом, а в буфете были стеклянные стаканы и серебряные кубки. Ни бокалы, ни бутылки на стол не ставились - это было занятием дворецкого разливать винцо. Вино выпивалось за один присест, бокал отдавался слуге, и он безотлагательно мыл бокал на виду у всех обедающих. Вообще-то, были управления к тому, как глотать винцо: " в маленьких количествах, винцо провоцирует человеческий ум. Чем лучше винцо, тем лучше оно развлекает. И таккак винцо много дурмана, лучше разбавлять его водой. Вино успокаивает старых парней и дам, но оно плохо для деток и женщин. Старики имеютвсешансы глотать винцо неразбавленным ". Вино вправду почаще только " дорабатывалось ", поэтому что в обыкновенном облике для британцев оно не было довольно сладостным. Добавляли в него неописуемо известную в елизаветинские эпохи розовую воду( которую, видится, прибавляли элементарно во всё), сахар и специи. И все-же, главным напитком британцев был эль, который делался из ячменя и различался отличной цитаделью. Вкус у эля был наиболее яркий, и тюдоровские врачи утверждали, что эль человека закрепляет, а пивко делает его " толстым и дряблым в животе ". Нобли выдерживали родное пивко года два, но обыкновенные люди пили его сходу. Среднего ранга бюрократ употреблял в год совместно с домочадцами возле 24 галлонов пива. Итальянские туристы пивко ненавидели: " здравый напиток, но мерзкого вкуса, мутный, как лошадиная урина, и с некий пленкой ". В 1574 году в Лондоне было 58 производителей эля и 33 пивовара. К 1600-му году пивко фактически вытеснило эль с базара, разумеется поэтому, что было подешевле, 4 шиллинга за баррель. Вино имели преимущество ввозить лишь лицензированные купцы, но до самого 1559 года на контрабанду глядели через пальцы, покуда юная царица Лиз, ненавидящая непорядок, не ввела для контрабандистов беспощадные наказания. Сама она предпочитала мед, заправленный специями. Отношение к воде было в елизаветинские эпохи странным. Не то, чтоб воду считали опасной для здоровья, как говорят остряки. Скорее, дело было в том, что в воде не было никаких питательных веществ. Но воду пили также, поэтому что были советы, что речную воду глотать не стоит, лишь из источников и кондуитов, приэтом воде из кондуитов нужно было отдать отстояться 2-3 часа, или ее нужно было отфильтровать перед внедрением. Вода, которую прибавляли в винцо, обязана была быть прокипяченной. Исключение сочиняла минеральная влага, которую глотать советовали, и минеральная влага из источников Ковентри любой день отгружалась во все концы Англии. Эту воду втомжедухе советовали для внешнего использования, она отлично залечивала царапины. Коровье и козье млеко числилось чрезвычайно полезным для людей пожилых и для " страдающих от меланхолии ", а втомжедухе для деток. Молоко также рекомендовалось варить с прибавлением маленького численности сахара. Молоко не рекомендовалось тем, кто мучился от " бурления " в желудке - разумеется, непереносимость лактозы совсем не является проблемой только наших дней. Популярны были молочные продукты, вособенности творог с сахаром и специями в различных вариациях. Про овощи пишут недостаточно, поэтому что они были таковым обыденным занятием. Есть о них упоминание в Акте от 1559 года, которым запрещено импорт капусты и репы( а втомжедухе кукол и теннисных мячей), поэтому что всё это полностью разрешено растить и создавать в Англии. Из непрямых источников разрешено изготовить вывод, что в тюдоровские эпохи хорошо понимали значимость плодов и овощей, вособенности для тех, у кого были трудности со здоровьем, в частности диабет( желая тогда эту заболевание и не могли определять) - понятно, что в диете Генри viii овощи и плоды были в почете. Таверны и гостиницы тюдоровской Англии веселили путников, даже капризных итальянцев. Это логично, поэтому что почтивсе из них патронировались гильдиями, и вообщем приспособление пиршеств, балов и вечеринок в таверне было занятием обыденным. Там предлагалось некотороеколичество видов жаркого, мясные пироги, десерты, фруктовые тортики и неплохое винцо. Вино подавалось в запечатанных флягах. Обычно, ежели стиль не шла о огромных балах, столы размещались так, что различные фирмы сидели спиной друг к другу. Обслуживание было миролюбивым, и санитария на уровне. Пабы и кабаки - это некотороеколичество иное дело, их также пробовали наиболее или наименее удерживать в меридиане, но неудачно - все зависело от района, собирающейся там публики и неподкупности местных шерифов. Стандартный обед в таверне стоил 18 пенсов, и это были немалые средства. Во каждом случае, Нэш заявляет, что некие юные студенты пару раз в год являлись в тавернах, чтоб изготовить воспоминание, даже ежели после этого им месяцами доводилось наслаждаться соленым маслом и голландским сыром в собственных комнатах. У Нэша было типичное понятие о бедности Во эпохи правления Мэри Тюдор британцы были обязаны имеется рыбу по средам, пятницам и субботам из-за спасения души. Вступив на престол, Элизабет отменила обязательную рыбу по средам, но в 1563 году была обязана аннулировать отмену - необходимо было помогать местных рыбаков, усиливать флот, закреплять побережные цитадели. Англичанам было кропотливо разъяснено, по какой-никакой фактору им приходится наслаждаться рыбой три дня в недельку - по патриотическим факторам, а не из-за " суеверий ". Вместе с 40-дневным запретом на мясо в период Пасхи, англичане были разлучены с любимыми мясными блюдами 156 дней в году! За нарушения наказывали взыскательно: за убой животных в неположенные дни надеялся штраф, или 6 часов у неприятного столба, или 10 дней в тюрьме. В том же 1563 году 1-го мясника оштрафовали за убой 4 быков на сумму 20 фунтов за всякого( парадная мантия глава Лейчестера стоила 20 фунтов)! Сумма астрономическая для обычного мещанина( барристер зарабатывал 10 фунтов в год, кпримеру, а мясник - только 6 фунтов). Владелица таверны угодила к позорному столбу за то, что ела в неположенный день мясо. За то же 4 горожанки просидели в участке всю ночь, покуда сутра их не возвращали супругам. Впрочем, запреты разрешено было обойти совсем официально. Например, в среду мясо разрешено было имеется, ежели на столе присутствовали три блюда из рыбы. Разрешение имеется мясо в неположенные дни разрешено было приобрести. Лордам и членам парламента оно стоило 26 шиллингов 8 пенсов, рыцарям 13 шиллингов и 4 пенса, и людям " невысокого звания " 6 шиллингов 8 пенсов. Деньги вносились в приходскую казну, из которой исполнялась содействие скудным. Разрешения покупались на время поста, и супруги оплативших также получали вероятность имеется мясо, когда им хотелось, а не по разрешенным дням. Те, кто по состоянию здоровья обязан был блюсти мясную диету, получали избавление от обязательных рыбных дней от епископа, по представлению приходского священника. Впрочем, " приходская казна " звучит безлично. На самом деле, любое отдельное позволение оплачивало какое-то определенное благое дело. Из записей в приходских книжках ясно, кому и на что эти средства шли. Например, м-р Крук оплатил свои 6 шиллингов и 8 пенсов за преимущество имеется мясо в пасхальный пост. На эти средства некая нездоровая дама, принесенная в бессознательном состоянии с берега Темзы( разумеется, из тех, кто на собственный ужас и риск отправлялся в столицу, в поисках наилучшей части) получила пространство в доме Николаса Пейна за 3 шиллинга и 4 пенса, оплаченные Пейну. Сама дама получила 3 шиллинга - немалые средства, неквалифицированная рабочая держава стоила 6-7 пенсов в день, а плотник высочайшей квалификации запрашивал 1 шиллинг и 2 пенса. В кассе прихода остались 4 пенса - разумеется, на затраты. Довольно необычным методом заполучить разрешение на мясоедение в пост или запрещенный день было приглашение на обед стороннего - ему разрешено было рекомендовать одно мясное блюдо, которое он, очевидно, с готовностью делил с владельцами: кпримеру, баранью ногу, запеченную с телятиной и фазанами( предполагалось, что посетитель был или с членами семьи, или со слугами, которым также позволялся в таком случае отказ от рыбы). Еще обыгрывалось мнение мясо/ рыбка с точки зрения цвета. Понятно, что красное мясо числилось в пост запрещенным. Но ежели рыбка белоснежная, то и белое мясо дичи, и телятина поглощались прихожанами под именованием " рыбка ". Поскольку мясо англичане продолжали имеется при поддержке различных ухищрений в хотькакой пост, обязаны были быть и мясники, какие им это мясо продавали. И такие лицензии на активность драгоценного стоили, элементарно только бы кому их не выдавали. Например, 24 января 1582 года лорд Говард из Эффингема просит канцелярию мэра предоставить разрешение мяснику Дэвиду Ньюхолту. Канцелярия ему даже не ответила! Почему? Потому что в том же луне рыбники Лондона выслали в канцелярию жалобу, что уже 40 мясников получили лицензии, и это уменьшает их, рыбников, законные финансы. К 1587 году канцелярия уже подписывается в собственном бессилии: " Большой непорядок учиняется любой год мясниками Сити, какие, будучи людьми грубыми и нецивилизованными, не признают никаких запретов на убой животных во время поста. Некоторые уважаемые личности непрерывно требуют лицензий для мясников, и выражают неудовольствие, когда им отвергают ". В 1591 году царский комитет распорядился отнять мясо, продаваемое в посты нелицензированными мясниками, и посылать его в госпитали и тюрьмы. Но, судя по реакции канцелярии мэра, лица, какие обязаны были следить за распорядком с лицензиями, элементарно подкупались( " были невнимательны "), и канцелярия дает выплачивать им половину стоимости конфискованного мяса - разумеется, для подкрепления возможности замечать нарушения Очень нередко разрешено повстречать мировоззрение, что в неимение холодильников и морозильников отбор у покупателя был невелик: продукты были или засоленными, или засахаренными, и никогда не были свежими. Какая опечатка! Лондон жил ритмом, который наши современники не без сбоев пробуют ввести вданныймомент: любой день туда поставлялась бодрая продукция из окружностей городка и близлежащих районов. Скот пригонялся на Смитфилдский базар из Эссекса, Саффолка, Кента и Бедфордшира, и оттуда продавался. Фрукты доставлялись из Кента. Около 20 барж, груженных свежей рыбой, любое утро ворачивались к пристаням после утреннего траления. Такая система требовала неплохой и точной организации процесса поставок, отделки продукции, и ее реализации. Каждый базар имел свою квалификацию, и его активность регулировалась. Главным было соответствие торговцев-лондонцев и " пришлых ". Лондонцы имели привилегии, за какие держались веками, а на некие рынки " пришлые " не допускались вообщем. В Лиденхолле продавали мясо и птицу. Торговцы из глубинки туда допускались, но в чрезвычайно ограниченном численности. Остальным доводилось торговать продукцию перекупщикам из главногогорода, и, очевидно, не по рыночной стоимости. Рынок представлял из себя каменное здание с галереями, кое-что типа цитадели, даже с вышками по углам. Смысл в этом был: конкретно в Лиденхолле руководство имело сложения на вариант чрезвычайных ситуаций, как то недородов, и там же складировались материалы, из которых формировались декорации к торжественным шествиям. " Пришлые " имели преимущество продавать на этом базаре по средам и субботам, но в 1564 году среду у них отобрали. Лондонские мясники имели в Лиденхолле свои неизменные лавки. Есть записки венецианского путника, в которых он поражается многообразию мяса на этом базаре, и заявляет, что никогда и нигде не видел такового численности и контраста. Всего в Лиденхолле торговали в 1550 году 89 мясников, а в 1599 их было уже 113. Было бы и более, но лавки находились в личной принадлежности, переходили к членам семьи, и очень изредка продавались. В Сток Маркете базировались 25 рыбников и 18 мясников, все англичане. Этот базар получил родное правило и собственных акционеров еще по царской хартии 13-го века! Вдоль Корнхилла и Чипсайда торговали цветами и овощами, птицей и молочными продуктами. Часть торговых мест была зарезервирована для купцов из деревень. В западной доли Ньюгейт Стрит торговали, снова же, мясом. Особенность данной торговли была в том, что там отсутствовали бойни, и до самого 1516 года купцы имели повадку забивать животных прямо на улице. В 1516 им это запретили. Торговцы цветами постоянно распологались с южной стороны улицы. Торговцы овощами не имели права торговать выше 3-х корзин овощей, ежели лишь стиль не шла о корнеплодах - и умывать овощи на улицах запрещалось. Ограничения диктовались подсчетом спроса и предписания, и имели целью снабдить клиентам конкретно бодрые овощи, а не начавшие вянуть и подгнивать. Ньюгейт Стрит уходила на рыночную площадь, где торговали семенем. Мясом торговали втомжедухе в Истчипе, на уличном базаре, где имелись и мясные лавки, и свои бойни. На Грейсчерч Стрит допускались купцы не из Лондона. Там продавали молочную продукцию, свинину, птицу, нелепость и колбасы, а втомжедухе овощи и плоды. Название Фиш Стрит произносит за себя - это были владения купцов рыбой. Прибрежный Квинхит торговал семенем и плодами, какие доставлялись в Лондон по Темзе. В 1564 году там был сооружен большущий покрытый базар и сложения. Рынки Биллингсгейта и Саутварка вступали в количество главных английских базаров, но ежели Саутварк правдиво позволял продавать и " пришлым ", то на Биллингсгейт орудовал синдикат перекупщиков, фактически вынуждавший " пришлых " торговать рыбу английским купцам. Хотя почтивсех обитателей Сюррея и Сассекса полностью устраивало, что купцы рыбой из главногогорода забирали у них любое утро установленный улов. Огромное количество только этого блага закупалось домохозяйками собственно, ежели они позиционировались как нищие, или домоправительницами/ служанками, ежели хозяйство было состоятельным или средней руки. Венецианец Алессандро Магно поражался: " Англичанки имеют огромную свободу оставлять дом без сопровождения парней... Мужчины там не растрачивают времени на семейные дела, а дамы сами приобретают продукты... " Очевидно, его поражало не столько то, что англичанки возникают на улицах сами по себе, желая и это было довольно необыкновенное представление в Европе 16-го века, насколько то, что покупка товаров предполагала, что у дам был доступ к семейным деньгам, что было уж совершенно необычно, с точки зрения южно-европейского аристократа. Начальствовали над рынками мэр и его комитет, и конкретно они назначали продажные цены - то имеется, никакой рыночной экономики, цены были фиксированы по границе максимума: подешевле разрешено, подороже невозможно. Три вещи числились тяжелейшим правонарушением в торговле: перехват( перекупка продукции ранее, чем она попадала на базар, в радиусе 15 миль от городка), слияние( закупка вообщем только продукта, как то зерна в неурожайный год, позволяющая избавлять у канцелярии мэра ту стоимость, которую желал определить торговец), и перепродажа( когда продукт покупался на одном базаре и перепродавался на ином - подороже). Штрафы за такую активность были значимые: некоторый Роберт Вуд был оштрафован в 1580 году на 6 шиллингов 8 пенсов за то, что перехватил табун овец в Паддингтоне доэтого, чем они попали на базар. Совершенно особенное состояние в Лондоне имели пекари. В 1559 году в столице были зарегистрированы 127 пекарей. Каждая буханка выпеченного пища несла на себе печать профессионалы - состав, вес и стоимость пища были агрессивно фиксированы канцелярией мэра. Пекари не делали собственный профит на продаже - канцелярия употребляла трудную формулу, включающую затраты( цену ингредиентов) и содействие членов семьи, вплоть до двоих деток и, почему-то, одной кошки и одной собаки( отгоняли грызунов?). То имеется, пекари получали не профит от торговли, а компенсацию от администрации, обеспечивающую им заработок, который власть считала достаточным. К 1580-м годам рыночная экономика стала хватать родное, и пекари слились. Увы, хлеб-то был различным. Белый хлеб почаще только выпекался по заказам и продавался прямо заказчикам, а дробь продавалась на скрытых базарах. Уличная торговля хлебом была запрещена. Но выпекался еще и карий хлеб, который скупали содержатели харчевен и гостиниц для лошадок собственных постояльцев( да, в те эпохи таковой престижный ныне хлеб из пытки дерзкого помола не числился человечной едой). И меж " белыми " и " коричневыми " пекарями не было ни согласия, ни почтения. Королева противволи соединила две эти ассоциации в 1569 году, но в 1580-м они опять рассоединились, оплатив 189 фунтов на взятки и увеселения чиновников( любопытно, что ассоциации и торговые фирмы аккуратненько водили записи взяток), приэтом " карие " пекари в расходах не участвовали. По правилам, рынки были раскрыты 6 дней в недельку, с 6: 00 до 11: 00 утра, и позже с 13: 00 до 17: 00. Молоко, плоды и овощи разрешено было торговать и по воскресеньям, но лишь до 7: 00 в ясное время года, и до 8: 00 зимой. Излишне произносить, что критерии блюсти купцы не обожали и в xvi веке. Есть апелляция от обитателей Чипсайда, что, желая базар и закрывался в положенное время, торговля длилась у его дверей, времяотвремени до 9 вечера и даже при свечах. Обвешивали купцы собственных клиентов и тогда, и это даже привело к суровым беспорядкам в городке в 1595 году, в итоге что произошла именитая перестройка мер и весов, весы на базарах стали испытываться, а эталоны были размещены в Гильдейскую палату. Помимо базаров, продукты продавались в бакалейных магазинах, количество которых подросло с 1550 по 1599 гг от 280 до 377. Магазины устраняли англичан от необходимости трогаться на рынки за всякой мелочью, таккак лавки разнообразной величины были в каждом микрорайоне - сыр и сахар, пироги и кексы, даже соленая рыбка и колбасы. Только вот бодрым мясом и рыбой в данных лавках не торговали. Рыбачкам дозволялось продавать устрицами, угрями и разделанной рыбой на улицах, ежели торговля исполнялась из корзин, поставленных на " машинном средстве ", то бишь осле обыкновенном, длинноухом. На улице торговали сезонными продуктами - черешней, редисом, луком, салатом, клубникой, и также с условием, что купец не раскидывает палатку, а движется с продуктом. Таким же образом продавались колбаски, печеные яблоки и пироги. Чаще только торговки имели уговоры с хозяйками, и поставляли любой день конкретно то и столько, насколько могло быть продано скоро и отменно. Они торговали сдельно, или продукт был разложен по емкостям, так что разрешено было обращаться без взвешивания. О том, как они болели и лечились Из историй о семействе Тюдоров у меня сформировалось достаточно нелестное понятие о медицине такого времени, в Англии, во каждом случае. Причиной была, непременно, чрезмерная увлеченность 2-ух имеющихся институтов страны теологией и юриспруденцией, так что и медицина стала слишком схоластической в худшем значении этого слова. В охрану Англии нужно заявить, что фактор этого необычного состояния в медицине и, кстати, художестве кроется в летописи, а не в невежестве. Мало такого, что народонаселение острова было очень нехорошо настроено к иностранцам, некотороеколичество веков Англия, по большей доли, воевала, и была государством достаточно прикрытой. Заслуга Тюдоров в том, что еще Генри vii стал приманивать ко двору иностранных профессионалов, обязанных хватать в обучение британцев. Но прошло достаточно немало времени, доэтого чем происшествия на континенте сложились так, что эти спецы сами стали находить укрытия в Англии. При Элизабет Англия стала единой в Европе государством, где люди, самостоятельно от их вероисповедания, могли существовать в сравнительной сохранности. А царица постановила, что у всякого мастера-профессионала обязано быть одинаковое численность британских и иностранных воспитанников. Прорыв в науке и художестве начался уже к концу жизни Элизабет. А во эпохи ее правления и чуть-чуть до него дела обстояли последующим образом. Статистическая длительность жизни в Лондоне такого времени была 25-35 лет. Сказывались периодические всплески чумы, потницы, туберкулеза. Еще в 1541 Томас Пенел писал, что человек, доживший до 60 и наиболее лет, может полагать себя счастливчиком. Если поглядеть по датам рождения и погибели конкретных людей, счастливчиков было достаточно немало, но в расплата средней длительности жизни вступали и детская смертность, и смертность во время эпидемий. Первый перечень смертности посреди народонаселения, bill of mortality, возник еще в 1532 году, и охватывает, в главном, данные о смертности во время эпидемии чумы. Но к 1553-му эти перечни стали уже рутиной, и выпускались часто. Вели их приходские клерки. 1563 опять был чумным годом, в Лондоне было записанно 23 660 смертей, из которых 20 136 были засчитаны гибелью от чумы - практически четверть народонаселения городка. В 1593 году - новенькая эпидемия, только погибших от разных заболеваний 16 844 человек, из которых от чумы 10 662. Крестили в том году 4 021 малыша. Приходов, вольных от чумы, в Лондоне не было, мерли и нищие, и состоятельные. 1600-й был нехорошим чумным годом. Последняя эпидемия чумы была в Лондоне в 1665 году. Это не означает, что в остальные годы чума исчезала. Приблизительно любые 4 года она проявлялась в облике эпидемий, и любое лето - в облике единичных случаев. Поражала чума почаще парней, чем дам. Возможно поэтому, что мужчины почаще только работали в местах скопления народа - вособенности в доках и портовых складах, где крыс было довольно немало. Возможно поэтому, что дамы элементарно лучше управлялись с заболеванием. Или поэтому, что были всего-навсего чистоплотнее. В 1568 году были выпущены критерии, по которым заболевшие обязаны были сохраниться в добровольном карантине три недели минимум. Двери и окна закрывались, на дверь вывешивалась бумага " lord have mercy upon us ". А позже оставалось лишь ожидать, выживут заболевшие или умрут. Каждый доход имел клерка, развдень доставляющего продукты к прикрытым дверям. Бедные семьи снабжались продуктами безвозмездно. Клерк втомжедухе докладывал приходскому совету, ежели еда оставалась нетронутой - это означало, что жителям дома она более не необходима. Тогда в дом посылалась собственного рода команда дам, какие по некий фактору имели иммунитет к заболевания( кто от природы, кто переболев и выжив). Они осматривали мертвецы, сочиняли заключения, оставляя рапорты в особых ящиках, чтоб не терпеть " бациллы ". Эти дамы работали за плату, выплачивал им доход. Если кому-то( выжившему, или оставшемуся здоровым) было, все-же, нужно вылезать в места скопления народа из зачумленного дома, он нес белоснежный шест в ярд длиной, который давал ему свободное место. К огорчению, городские авторитеты не додумались особым биллем обязать мещан удерживать в каждом доме кошек. Но в 1563 году Сити стал применять больницы для прокаженных, какие находились за пределами городка и издавна пустовали, для собственного рода стационара-карантина для чумных нездоровых. И когда численность смертей от чумы в городке начинало превосходить обыденное летнее, городские власти издавали особый билль с просьбой, чтоб все, кто лишь мог, покинули бы Лондон на время эпидемии. Представления о том, как нужно биться с распространением эпидемии, у англичан в 16-м веке были. Были критерии карантина кораблей, присутствующих из районов, где была эпидемия чумы. Были запреты на содержание свиней " на свободном выпасе ", то имеется пожирании отбросов. Да и самих отбросов быть, по уму, не обязано было. Каждое утро в Лондоне являлись крестьянки из пригородов, и обходили улицы, выкрикивая " any kitchen stuff, maids?! " - то, что для 1-го отходы, для иного материал для компоста. Отходы у мясников забирали содержатели медведей и иных плотоядных зверей. Золу из английских печей и использованную солому давно забирали на удобрение садов кругом Лондона. Вообще, отходов в те эпохи было несравнимо меньше, чем вданныймомент. Общественные туалеты в Лондоне были с старых пор, тот же long house, построенный еще в 1423 году Ричардом Виттингтоном для нужд мещан и путников. В 1579 году лишь на Тауэр Стрит было три публичных туалета. Другое дело, что и тогда горожане имели грустную повадку справлять нищету в ближнем закоулке. Вода в Лондоне также была, да еще в различных видах. Кто-то мог вербовать свою воду сам, из фонтанов - традиционно только в нескольких минутках ходьбы. Были " кондуиты " - трубы, по которым влага стекала в фонтан. У доли англичан были личные кондуиты, по ним влага поступала из фонтана прямо во двор. Под фонтаном тут понимается элементарно умеренная поставка воды, а не бьющие в воздух струи. В Лондоне были свои естественные источники воды, но к 13-му столетию они уже не могли снабдить нищеты только народонаселения. В 1237 году пикардийский торговец дал 100 фунтов на проводку воды в Лондон из источников Тибурна. За это он получил торговые привилегии. Вообще снабжение главногогорода водой из отдаленных источников было почтенной повинностью всякого состоятельного англичанина. Тот же Ричард Виттингтон выстроил цельных два кондуита, один на Биллингсгейт и иной на Крипплгейт. Он втомжедухе дал средств на проводку воды в тюрьмы Ньюгейт и Лудгейт. Это было в 1432 году. Уильям Ламб перестоил Холбор кондуит в 1564 году, истратив на проект 1500 фунтов. В 1583 году Барнард Рандульф, сержант, дал 900 фунтов " на водяной кондуит ". Трубы делались или из свинца, или из целого ствола бревна, в котором выжигалась сердцевина. Первый кондуит выстроил на Чипсайд Кросс вообщем еще Эдвард i в 1290-м году, в память о собственной королеве. Увы, он встроил его в скульптуру Девы Марии, держащей Христа-младенца на руках, и скульптуру вандализировали дважды, в символ протеста против католицизма: в 1554 году, и в 1581 году, и опять в 1596 году. Тогда реставратор заменил Деву Марию на языческую Диану, но, увы, изобразил ее с обнаженной грудью, и вандалы опять принялись за родное. Второй значимый кондуит был популярен, как Грейт Кондуит, и размещался в середине Чипсайда, применяя воду из Тибурна и Паддингтона. Кондуит на Флит Стрит питался водой из Паддингтона чрез Тибурн и Мэрилибон. Этот был еще и творением художества - там были размещены скульптуры ангелов с колокольчиками, какие начинали звенеть в определенной мелодии любой раз, как включалась машинка. справа Грейт Кондуит Разумеется, была толпа носильщиков воды, и речной, и из кондуита, и из источников для тех, кому было прежде или ленность учиться этим самому. Неплохо носильщики зарабатывали в школьных общежитиях, где сонные дети умывались перед истоком учебного дня. Машины, подающие воду, были большими гидравлическими колесами, построенными датским инженером. Был у него и соперник, некоторый британский мещанин Бевис Балмер. Благодаря им, англичане получили воду в личные трубопроводы где-то в кусок времени меж 1574 и 1592 гг. Это была система, где основная трубка образовывала как бы углубление, по которому тек основной поток, а от данной трубы делались отводы узкими трубками прямо в дома или во дворы. Эта влага предназначалась конкретно для кухонных и гигиенических необходимостей. Для стирки, уборки и для животных воду нужно было привозить из кондуитов или реки. Одна из таковых систем была постороена в 1431 году монахами-картезианцами из Чартерхауса, от Барнсбери в Ислингтон, с многочисленными ответвлениями, и прослужила наиболее 300 лет. В зоне обеспечения были два госпиталя, св. Бартоломея и Христа. И, вконцеконцов, туалетный вопрос. При Тюдорах туалетами были горшки, почаще только заслуживающие под особыми стульями. Служанок постоянно наставляли, что стулья обязаны быть чистыми, а влага в горшках - свежей. Джон Харингтон в 1596 году изобрел ватерклозет, но люди еще продолжительно держались за старенькое и обычное - стулья и горшки. Вместо туалетной бумаги применялось аккуратненько нарезанные старые одежды у среднего класса, шелк и масть у верховного, и элементарно соломка у простолюдинов. простейшая версия По идее, отходы из данных горшков собирали " золотари ", чтоб увезти их в места, предназначенные для сброса в проточную воду, но на практике служанки и владелицы предпочитали наиболее стремительный способ - элементарно выплескивали содержание из окна. Хотя у почтивсех были полностью красивые " скворечники " с выгребными ямами, какие очищались по ночам. Так что система-то гигиены была, лишь человеческий причина действовал и при Тюдорах. Конечно же, городские власти пытались следить за чистотой улиц, оплачивали работу дворников и метельщиков, штрафовали нарушителей правил, но человеческий причина - это человеческий причина. Горожане даже растаскивали одежду и мебель из чумных домов, желая знали, чем это может угрожать, так что ж произносить о каких-либо горшках. Известно, что были пробы компостировать человечные отходы, но садовники предпочитали ослиный навоз человеческому. Зато эти отходы научились в Англии применять для производства пороха( это непроверенная, сетевая информация). Помимо чумы, англичан терзали эпидемии оспы. Да, smallpox, которой как-то переболел молодой повелитель Эдвард vi - это конкретно классическая оспа. В октябре 1562 года заболела оспой и царица Елизавета. Весь день 10 октября она нетакуживажно себя ощущала, и отправилась рассеяться. В итоге у нее поднялась температура, но не было никаких признаков сыпи. Несмотря на это, ее терапевт - немец Баркот - верно диагностировал оспу, но царица не желала ему верить. Пришлось. 16 октября, чрез 6 дней, она растеряла рассудок. Врач повелел завернуть ее в красную фланель и решать ближе к огню. Через два часа Элизабет пришла в себя, и была в абсолютной ярости, увидев оспенные нарывы на собственных руках, которыми она так гордилась. Врач также разозлился: " Что лучше, заполучить отметины на руки и даже лицо, или нарыв в сердечко, который уничтожит все тело?! " Элизабет довелось смириться, и приступить воспринимать докторовы микстуры. Ее выручила ее конституция, та, которая как-то помогла ее мамы испытать потницу, загадочную заболевание, косившую временами британских ноблей. Через 6 дней царица была уже здорова. Она избавлялась оспинами на щеках, какие просто маскировались плотный косметикой тех пор, а вот ее подружка, леди Сидней, которая ухаживала за ней и заразилась оспой хозяйка, была так изуродована заболеванием, что более никогда не возникала при дворе. Эти варианты были типичны для оспы - одни элементарно получали более или меньше оспин на мягкие ткани лица, остальные слепли и даже погибали. Редко у кого из англичан в те годы не было отметок на лицах, разве что у тех, кто в детстве переболел легкой формой оспы и развил бессрочный иммунитет к заболевания. Другими убийственными заболеваниями были тиф и дизентерия. Кажется, никаких попыток карантина тогда при данных заболеваниях не решали. Немало людей умирало от туберкулеза, годами ощущая себя слабо, но не разумея, в чем дело. Туберкулез именовали " consumption ", то имеется чахоткой, и о его эпидемической природе знали. Туберкулез, кстати, в неких приходах уносил столько же жизней, насколько и чума, которой так опасались. Между 1583 и 1600-м в приходе св. Ботольфа на чахотку пришлась четверть всех смертей, а таккак этот период включал в себя и 1593-й, чрезвычайно ожесточенный чумной год. Распространялся в Лондоне, портовом городке, сифилис, который окрестили " французской оспой " или " неаполитанским ревматизмом ". Лиза Пикард в собственной книжке " Елизаветинский Лондон " заявляет, что, по принятой в наше время теории, сифилис в собственной близкий среде был так же безобиден, как корь для европейцев. Только вынесенные из собственной натуральной среды, возбудители данных заболеваний заполучили убийственные характеристики. Среди моряков была часта цинга, и от цинги массово страдали детки. Правда, врачевать эту заболевание умели, и не лишь дорогущими цитрусовыми. Обычная " серебряная травка ", или ложечница, содержала не меньше витамина С. Саймон Форман, астроном царицы и спец травок, советовал всем, чья диета не различается разнообразием, воспринимать по 4 ложки или лимонного сока, или настойки ложечницы на эле. От малярии страдали обитатели южного берега Темзы, где необъятные заболоченные площади были реальным комариным раем. С комарами малярию тогда, вообщем, не связывали. Многие получали приступы " лихорадки " чрез любые три дня, остальные - чрез 4. Лечить малярию не умели, с ней элементарно жили. Худшим в данной заболевания было то, что она истощала организм и убивала иммунную систему. Поэтому от малярии не погибали, погибали, подхватив кое-что иное, и не имея ресурсов противиться заболеванию. Детские заболевания были и в 16-м веке те же, что и в наше время: тонзиллиты, корь, диарея, детские кошмары, и пр. Правда, в те эпохи деток автоматом пользовали некотороеколичество раз в год глистогонным - на любой вариант. Рассеянный склероз, менингит и болезни моторики в те эпохи узнавать не умели. Зато умели узнавать апоплексию, и даже времяотвремени выручать нездоровых, которых " хватил удар ". Хотя тут аксессуар к высшей общественной иерархии была не на выгоду больному: там, где соседний цирюльник элементарно пускал мученику кровь в скудном микрорайоне, в богатом терапевт мог сообщить, что нездоровой пострадал от " задумчивости ": погибель Маргарет Расселл, кпримеру, была объявлена коронером конкретно так. Злой дух заманил душу в задумчивое положение, и она забыла про тело. Лечить нездоровых, естественно, лечили. Богатые могли для поправки здоровья выбывать на природу и обходиться к дипломированным докторам, для скудных было два госпиталя - св. Томаса и св. Варфоломея. Причем, там также практиковали дипломированные врачи - им за это выплачивала венец. Полным именованием известного Бедлама было the hospital of st mary of bethlehem. Этот больница еще с 1403 года специализировался на заботе о душевнобольных - конкретно заботе, поэтому что с исцелением психических болезней в те эпохи было нетакуживажно. Генрих viii, к тому же, передал управление госпиталем светским властям, и когда в 1598 году городская инспекция туда добралась, то шок был велик. Результатом был беспощадный акт текущего состояния, и веление привести его в пространство, пригодное для обитания. "Центральный колодец с нечистотами обязан быть немедленно опустошен, и кухонные стоки изменены. Мы втомжедухе отыскали немало упущений, приведших к тому, что человек в означенном доме существовать не может. Попечитель довел его до таковой нечистой кондиции, что человеку туда и зайти нереально ". Но люди там жили, 21 человек на момент инспекции. В охрану управителя госпиталем разрешено заявить лишь то, что в его же ведении была тюрьма в Брайдвелле, которая требовала куда как большего интереса. И покровители Бедлама жили тихо и сыто. За всякого " покупателя " им выплачивали от 12 до 20 пенни в недельку - или родственники, или доход, откуда был клиент. Иногда плательщиком был наниматель, как в случае с Джоном Саммерскейлом из Грей Инна. Мало такого, что за него выплачивали в год по 3 фунта, 6 шиллингов и 8 пенсов, за ним оставили и рабочее пространство дворецкого. Самое увлекательное, что он вправду возвратился из Бедлама, чрез 16 лет. Ему выплатили одновременно 7 фунтов " стартовых ", и он одолжил бывшее пространство. Исцелился. Эндрю Бурдл О том, лечили ли в Бедламе людей от " лунатизма " - непонятно. Что значит, быстрее только, что не лечили. Роспуск монастырей в этом отношении был фатален для схожих пациентов. Монахи умели сочинять микстуры из травок, какие нездоровых желая бы успокаивали. Но эти рецепты никто не додумался сберечь. Эндрю Бурдл, терапевт, оставил некоторые заметки по поводу такого, как нужно обходиться с душевнобольными: им нужно было брить голову раз в месяц, чтоб она не была " разгоряченной ", их нужно было кормить в комнатах, вполне лишенных зрительных раздражителей, какие могли бы начать " выдумки ". учебник по анатомии, произведенный в Лондоне а начале 17 века Депрессию Бурдл предлагал врачевать " обильными " дискуссиями с " загрустившим " и многими обязательствами, некое из которых следовало делать. Женщинам, впавшим в депрессию, он советовал компанию парней, " это введет их в сознание ". Впрочем, врачи уже в елизаветинские эпохи знали то, что заново открыл Фрейд. Разве что тогда они признавали, что недочет интимных отношений действует плохо не лишь на дам, но и на парней. Во эпохи Фрейда уже числилось, что " истерия " - это женская заболевание. хирургические приборы, Страсбург, 1497 год Диагностировали врачи болезни по всеобщему внешнему виду болезненного, по его пульсу, и, всееще, по виду мочи. Многие терапевты даже не прогуливались сами посмотреть на нездоровых, элементарно высылали верховых посыльных( урина болезненного обязана была быть свежей). Некоторые терапевты утверждали, что при поддержке уриноскопии они могли найти, не нездоров ли клиент венерическим болезнью. Впрочем, суровые врачи, вроде Формана, предпочитали болезненного оглядеть. дистиллятор, Англия, елизаветинские эпохи В елизаветинские эпохи врачи никогда не разговаривали клиентам, что " вам элементарно будетнеобходимо с этим существовать " или " вы совсем здоровы ". Пациент снабжал доктору заработок. Если клиент веровал, что он нездоров - доктор его врачевал. Например, слабительным. Если клиент выздоравливал( или решал, что он выздоровел), это ставилось доктору в заслугу. Если пациенту становилось ужаснее - таковы были звезды или судьба. Астрология была тогда теснейшим образом связана с медициной, и, правдивое словечко, слабительное было еще самым безопасным, что человек мог заполучить от очень увлеченного собственным занятием доктора. Мало кто из терапевтов заводил на собственных пациентов " больничную карту " - Форман же вел записи с главного момента до крайнего о каждом пациенте, за что Колледж Терапевтов его шибко осуждал. По их понятию, это оскорбляло частность пациентов. Скорее только, они элементарно завидовали преуспевающему врачу-астрологу. эти рисунки - из учебника по анатомии, разумеется написан он был еще в конце 15 - начале 16-го вв, элементарно издан в Англии позднее. Помимо слабительного, в чести было рвотное и промывание кишечноготракта. Что ж, разрушить эти способы исцеления буквально не могли, что невозможно заявить о неминуемом кровопускании, которое делали фактически при всяком заболевании - даже при цинге. Были в шестнадцатом веке и педиатры, кпримеру, Томас Файр( или Файре, или Файер - по-разному его называют). Некоторые его советы смотрятся странноватыми, мягко разговаривая. Например, ежели еще разрешено взятьвтолк рекомендацию дарить беспокойным детям " маковый сироп ", то какая полезность может быть от золы из " навоза " пациента, смешанной с медом? И могло ли посодействовать детям, у которых режутся зубы, жевание красного коралла? В качестве средства от скопления газов в кишечномтракте малыша, почетный педиатр советовал отвар коровьего навоза в молоке той же скотины, которая этот навоз произвела. Звучит нелепо, но вот лишь в наше время врачи пришли к тому, что пересадка каловых масс нездоровым, страдающим от хронического, ничем не излечимого поноса - это единый метод избавить кишечныйтракт. Так что не стоит смеяться над старинными способами исцеления. Еще одна награда доктора Файра в том, что он признал деток особенным классом пациентов, он выучился желая бы распознавать детские заболевания, приэтом категорично требовал, чтоб деток не пробовали врачевать от ветрянок и кори - натура сделает родное дело, утверждал он. Тело болезненного нужно было осторожно обмывать травяным настоем, а подсыхающие ранки смазывать жиром, выделяющимся при обжаривании гуся на вертеле. Он главным в Англии отнес энурез конкретно к болезням( назвав его " дебилизмом почек "). Он подробно обрисовал виды глистов, встречающиеся в человечном организме. К тому же, он был главным доктором, опубликовавшим свою мед книжку на британском. Его возмущало то, что вся мед беллетристика была на латыни, и обычным смертным данных книжек было элементарно не взятьвтолк. Его книжка, выпущенная в 1545 году, предназначалась для обычных мещан, латыни не учивших, но за собственных деток беспокоившихся. И, правдиво разговаривая, его порошки были не наиболее необычными, чем состав бессчетных " преданных " средств для приобретения стройности газели при хотькакой ступени ожирения, какие отлично продаются сейчас нам, просвещенным и циничным потребителям. И некие эту согласованность даже обретают. Врачи шестнадцатого века знали, что время менструации у дамы - не очень пригодный момент для секса. Удивительно, но они знали и то, о чем у нас заговорили только пару лет обратно: старые обязаны кормиться наиболее калорийно, чем юные. Им рекомендовались белоснежный хлеб, неплохое мясо и винцо. Одним из критерий исцеления тяжелобольных числился оптимизм и религия в наилучшее. То имеется, конкретно то, чему вданныймомент пробуют обучить людей personal trainers за неслабые средства. так представлены виды повреждений, обычные для человека Можно ужасаться тем, что сифилис в то время лечили ударными порциями очень ядовитой ртути, но таккак эта практика длилась до самого 1910 года. С шестнадцатого же века венерические заболевания стали считаться признаком беспутного поведения пострадавшего, и сам Кловс считал, что нездоровые ими обязаны наказываться. И они наказывались еще продолжительно и всюду, может быть, и вданныймомент где-то нездоровых ими заключают в стационары, напоминающие тюрьмы. В 1561 году Джон Холлибуш напечатал что-то вроде известного издания разных рецептов от всех заболеваний, для семейного использования, под заглавием " a most excellent and perfect homish apothecary or homely physic book for all the griefs and diseases of the body ". Любопытно тут то, что имя Джон Холлибуш было псевдонимом знаменитейшего теолога и епископа, который перевел Новый Завет на британский язык - Майлса Кавердейла( о его псевдониме понятно из письма, написанному епископу Питерсборо). Очевидно, хобби. Книга эта чрезвычайно редкая, и я не могу заявить, как практичной она была. По козни гуляют цитаты, надерганые у создателя " Елизаветинского Лондона " Лизы Пикард, но в данной книжке многовато огрехов и ахов-охов над " средневековым варварством ". Очень аналогично, что она ее слепила из такого, что было, даже не полюбопытствовав, кем был создатель с таковой непонятной фамилией. К тому же, ее заключения еще и перевираются. Помогает ли вербена от ведущий боли и ножные ванны от похмелья - я не знаю. Туберкулез епископ считал неизлечимым, но советовал нездоровым для всеобщего укрепления здоровья ослиное млеко, что числилось безошибочным лечениям еще во эпохи Чехова( поездки " на кумыс "). Мэри занимается исцелением Был еще один метод освободиться от заболеваний - касание коронованного короля страны. Почти все повелители относились к данной собственной повинности лечить чрезвычайно основательно. Эдвард ii, который не обожал рано выздоравливать и немало действовать, обязанностями некотороеколичество манкировал, чем заслужил осуждение в хрониках собственной страны - имеется сравнительные численности нездоровых, которых трогали в день остальные повелители. Мэри относилась к данной повинности чрезвычайно основательно. Элизабет - также. Кловс строчит об больших количествах исцеляемых таковым образом, британцев и иноземцев. По-видимому, люди вправду исцелялись: Сэмюэл Джонсон, живший уже в 18-м веке, кпримеру, всю жизнь носил медальон из милый монеты, которая выдавалась любому, к кому касались царские руки. А ввел этот обычай еще Эдвард Исповедник. В мед иерархии пор Тюдоров терапевты находились на верхней ступени мед иерархии. Еще в 1518 году выпускники college of physicians получили статус джентльменов, ежели они имели дипломы Оксфорда или Кембриджа - истина, остальных институтов в Англии такого времени и не было. Признавались в Англии дипломы институтов Падуи и Лейдена, где, правдиво разговаривая, подготовка грядущих докторов была лучше, чем в Англии. В 1568 году на целый Лондон было только 9 терапевтов, и трое из них были иностранцами. Родериго Лопес, испанец, был терапевтом царицы Елизаветы - страшная обязанность. В 1594 году его обвинили в попытке окормить царицу и наказывали без особенных попыток когда-то обосновать его вину. Другими иностранцами-терапевтами были отец и сын Боргаруччи, Карло и Джулио, венецианцы. Насколько я знаю, у Карло был еще один сын, меньший, по имени Просперо, который преподавал в Падуе анатомию и был доктором. А Джулио был протестантом, благодарячему и перебрался с папой в Лондон. Про него прогуливались слухи, что он очень отлично ориентируется в ядах, но он сделал карьеру, став поначалу собственным доктором глава Лейчестерского, а позже, в 1573, был подключен в придворный штат царицы. Что приключилось позже, не могу заявить, но в 1581 он буквально попал в тюрьму по обвинению в шарлатанстве, и фактически сходу там погиб( был казнен?). Поскольку с ним в вердикте бытуют еще двое, посреди них аптекарь, то выводы разрешено делать какие угодно. Может, также обвинение в деятельности отравителя. По неким этим, Джулио Боргаруччи был одним из редких эпидемиологов, изучающих чуму. College of physicians получил в 1540 году абстрактный контроль над аптекарями и докторами, но фактически почтивсе из них продолжали свою активность, как и ранее, нигде не регистрируясь, несчитая как в своей гильдии, и никому не подчиняясь. Зато Колледжу даровали 1565 году аж по 4 мертвеца повешенных в год для проведения анатомических общественных лекций, какие были неописуемо известны посреди англичан. По закону, лишь терапевты имели преимущество назначать нездоровым медикаменты для внутреннего внедрения. Когда хирург заканчивал свою работу, ему доводилось активизировать терапевта, чтоб тот прописал лекарственноесредство, ежели в этом была надобность. Впрочем, доктора хорошо научились нарушать это правило. Хирурги джентльменами не были, и, поэтому, не были леди женщины-хирурги, какие в то время практиковали - какоказалось. Элинор Снешелл истока практику в Лондоне еще в конце 1560-х, а Элизабет Мултхорн открыла практику в 1593 году. Первая была валенсийкой, вторая- фламандкой. Известно о них лишь благодаря переписи иноземцев, живущих в Лондоне в 1593 году, подробностей о том, где они учились и как, я не нашла. Во каждом случае, не в Лондоне, желая очевидно вступали в гильдию докторов, соединенную в 1520 году с гильдией цирюльников. Цирюльники были в Англии старенькой гильдией, занимающейся хирургической практикой еще с 1308 года. Тогда она называлась the worshipful company of barbers - и не без предпосылки. Учителями гильдейцев были монахи, какие медицину знали, но которым было запрещается проливать кровь. Первым мастером данной гильдии стал Ричард ле Барбер, отсюда, фактически, и заглавие. А вот гильдия докторов наиболее юная, ее образовали лишь в 1368 году, а до этого докторов учили конкретно в the worshipful company of barbers. В 1540 Генрих viii обе гильдии совместил под именованием company of barber-surgeons. И лишь в 1745 году доктора образовали отдельную компанию, company of surgeons, которая выросла в 1800-м году в royal college of surgeons. Эта организация также получала свои мертвецы, также 4 в год. По ним учили новейших докторов, и понятно, что одним из лекторов там был тот же Джулио Боргаруччи. К концу 1500-х годов в Лондоне было 70-100 докторов, как минимум пятеро из которых были иностранцами. Готовили докторов к проф деятельности продолжительно, 7 лет продолжалось их ученичество, и лишь после этого они получали разрешение на ограниченную практику. Для такого, чтоб начинать мастером в анатомии и хирургии, нужно было обучаться далее, и мастерам разрешение выдавал уже епископ Лондона. Очень незначительное численность докторов было готово идти в собственном образовании до получения совершенной лицензии, но некие были энтузиастами собственного дела. Например, Уильям Кловс, боевой хирург. Неизвестно, где он обучался, об этом нет данных. Скорее только, обыденным методом, начав с ученичества. Полную разрешение он получил после практически 30 лет практики, в 1590-м году. Свои записи, какие стали известной книжкой a prooved practice, он вел на точном и понятном британском, совсем не стараясь украсить их маловразумительной латынью, как тогда было стильно. Кстати, благодаря ему понятно еще одной коллеги-женщины: неизменным хирургом-аптекарем в christ's hospital была некоторая миссис Кук. Уильям Кловс Мы ничто не знаем о женщинах-хирургах такого времени, но мы желая бы знаем, что они были, и были членами собственных гильдий/ организаций. Но таккак и их коллег-мужчин мы не знаем поименно. Вполне может быть, что дама в медицине в Лондоне 1500-х годов никак не была ни чудом, ни редкостью, о которой нужно было затрагивать раздельно. На самом деле, в некий ступени этот вопрос не так уж тяжело узнать при желании и доступе к гильдейским спискам и приходским записям, ежели некто этим займется. Надеюсь, что некто займется. и не лишь а Англии дамы докторами были Из записей Кловса ясно, что, кпримеру, при ампутациях ему удавалось свести утрату крови до 4 унций, что полностью почитаемое приобретение и в наши дни. Он втомжедухе никогда не прижигал культи, а употреблял влажный бычий пузырь, который, высыхая, сжимался, заканчивая кровотечение. В качестве анестезии он употреблял сок крапчатого болиголова. Больной погружался в наркотический сон, и по окончании операции его приводили в себя винным уксусом, втираемым в ладошки и ступни. Вот один из образцов такого, как доктора обходили веление привлекать к собственной деятельности терапевтов: ни растительные препараты, ни уксус лекарствами не являлись. хирургические приборы из книжки Кловса Кловсу принадлежит афоризм, что у доктора обязан быть орлиный глаз, сердечко льва и руки дамы. Имея большой утилитарный эксперимент, он вполне надеялся тому, что пальцы доктора - его наилучший аппарат. Но даже Кловс не имел права делать полостные операции. Он мог жить ампутации, действовать с переломами и черепными травмами. Единственно полостной операцией, дозволенной доктору, было устранение камней, ежели заболевание была запущена так, что их невозможно уже было растворить( что выбирают делать и в наши дни). Но камешки устраняли литотомисты, спецы узкой квалификации, а не обыкновенные доктора. Вот как Кловс описывает свои деяния по трепанации черепа 1-го пострадавшего во время обвала галереи в Беар Гарден: хирург поначалу элементарно запустил свои именитые пальцы в рану, чтоб взятьвтолк, что там поизошло. А вышло то, что осколок головной останки впился в мозг, поразив речевой центр. Кловс просверлил в черепе некотороеколичество отверстий, чтоб понизить внутричерепное влияние, и потом элеватором извлек кость, после что нездоровой немедленно получил дар речи( Кловс не строчит, какими были первые слова пациента после приобретения способности произносить). Со порой нездоровой поправился вполне. не та государство, но эра та же Переломы лечились и тогда элементарно способом совмещения останки с наложением покрышки. Кловс описывает два варианта, когда его пациенты остались недовольны тем, что нога, в которой кость была срощена, оказалась некотороеколичество короче иной. Я читала, что позже Кловс занялся конкретно тем, как предупредить этот результат, но не могу заявить, как далековато он преуспел. Во каждом случае, его работы в этом направленности именуют важными. А еще Кловс постоянно бился с шарлатанами от медицины, еще с армейских пор. В армии их было предостаточно, а уж в Лондоне и такого более. Здесь ему помогало его достаточно острое перышко. Например, он издевался над вправду дурацкими обязательствами вылечить всякую рану, нанесенную орудием, даже ежели " доктор " никогда не видел ни царапины, ни самого пациента. Оказывается, для этого целителю хватило бы самого орудия, которым была ранка нанесена. " Этот шарлатан заявляет, что ежели человек был ранен в Йорке, то он может излечить его, лишь смазывая орудие, нанесшее рану, и не видя пациента. С таковым же успехом разрешено попробовать поджечь море! " шарлатан извлекает " гранит безумия " А еще англичане тогда чрезвычайно увлекались таинственными " квинтэссенциями ", какие, как гарантировали им шарлатаны, подарят только за пенни нескончаемую жизнь/ красу/ самочувствие, а то и всё это совместно в одном флаконе. Кловс строчит по поводу 1-го такового: " потом он встал со стула, усмехаясь и подергиваясь, как лунатик - этот расчудесный хирург, с браслетами и перстнями, с серебряным ящичком с приборами, подвешенным к его поясу, и золотым шпателем, воткнутым в его шапку... Он произнес, что владеет познаниями, позволяющими изготовить квинтэссенцию, рецепту которой обучил его Большой заморский преподаватель, Большой маг... Этот бессовестный варвар заявил, что ежели человек станет глотать его квинтэссенцию любой день, то доживет до дня Страшного Суда... сохранившись, как тридцатилетний, будь его возраст сто или в 6 раз более лет! " шарлатан за работой Что ж, такие доктора процветали в Лондоне Тюдоров так же, как они процветают и вданныймомент. В конце концов, человек, начавший в мрачную минутку воспринимать панацею, обещающую ему всё и совсем, станет счастлив желая бы то время, какое необходимо для принятия курса. На этом стоит нынешний бизнес красоты, в который постоянной и широкой рекой вливаются средства наивных обывателей, желающих надолго сберечь красу, согласованность, потенцию и немало что еще. О том, как они учились Лондонцы тюдоровских пор так же, как и наши современники, думали над тем, как благородно выкормить собственных деток, чтоб они были разумными, преуспевающими, уважительными к родителям и вообщем выросли неплохими людьми. В содействие родителям и тогда писались и издавались бессчетные советы. " Родители, в индивидуальности мама, обязаны говорить с ребенком четкими, понятными словами, поэтому что они будут первыми, с кем он станет произносить... И с самого детства пусть предки не изучают деток басням, а лишь слову Божьему ", - так советовал один из учителей-протестантов где-то в крайние годы царствования Генри viii. Последний пассаж может нас возмутить, но он - полностью в духе такого времени. Более такого, в елизаветинские эпохи создателя продолжали почитать, как огромного спеца по обучению деток. те наиболее басни... Конечно, и тогда предки, можетбыть, читали наставления, но предпочитали взращивать деток хорошими, старыми способами: младенцам лепетали, и басни, естественно, ведали. И когда малыш шел в школу, учителя ворчливо фиксировали, что дитя Бога не опасается и подчиняться не обучено. Школы в елизаветинском Лондоне были, нужно заявить, под наблюдением епископа Лондона. И чем горячее становился церковный климат, тем более становилось учителей, чьим основным плюсом в очах выдающих лицензии была непоколебимость в деле Реформации. После 1570 года численность лицензированных учителей подросло в таковых пропорциях, что это не может не вынудить напрячься об их проф плюсах. Petty school Впрочем, первые классы, в которых изучали декламировать и строчить, и так назывались " petty school ". Девочки и мальчишки учились совместно, а в учителя годился хотькакой интеллигентный человек, получивший разрешение от епископа - традиционно дама, отсюда и заглавие школ. Начинали детки бродить в эту школу в разнообразном возрасте. Кто лет в 7, а кто - уже с 4, но традиционно пробовали учить деток в возрасте 5-7 лет. Смотрели, естественно, не на возраст, а на возможности, подготовленность малыша принимать обучение. Читать и строчить изучали не сразу. Сначала изучали чтению, как печатных так и прописных букв. Учили математике. На этом для почтивсех образование и кончалось - не все были способны к учению, не всем абсолютная программа была нудна, и не все желали обучаться. Но безусловная малограмотность для англичанина такого времени была бы непонятной. азбука После такого, как детки были обучены вольно декламировать, их начинали изучать строчить. Это было не так уж элементарно, поэтому что каждую букву разрешено было нарисовать различными методами, а чтоб жизнь не казалась легкой, то почтивсе слова писались аббревиатурами. Например, сочетание " th " писалось, как " y ", а палочка над какой-нибудь буквой в слове значила, что некие буквы в этом слове элементарно пропущены, и нужно было ведать, в каких словах и какие буквы разрешено выпустить. Так что школа начиналась в 7 утра зимой и в 6 утра летом. В 9 был маленький завтрак, после которого служба длилась до 11. Потом, с 11 до 13 был интервал. После перерыва учеба шла до 17 - 17: 30. Длинные школьные дни. И никаких каникул! Арифметика была сущим ужасом. Например, что означает lxxiiii m iiii c iii xx viii ll vi s 8 d? А значит это сумму в 74 473 фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов. И подмастерье обязан был мочь делать таковой системой расчетов. А вот образчик задачки: " Влюбленный пришел в сад, чтоб накопить яблок для собственной леди. Из сада водят три выхода, на каждом из которых стоит привратник, которому нужно дать дробь яблок. Первому привратнику он обязан дать половину яблок и еще одно, другому - половину и еще одно, и третьему - половину и еще одно. Сколько яблок собрал влюбленный в саду, ежели его любовь получила одно яблоко? "( 22 яблока). Или: " Девушка отправилась на базар с корзиной яиц. По дороге она встретила юного человека, который начал флиртовать с ней так, что корзинка свалилась, и все до 1-го яичка разбились, но он отказался уплатить за худой продукт. Бедная женщина подала на юного человека в суд, но ни она, ни ее мама не знали, насколько яиц было в корзине. Какую формулу обязан использовать судья, чтоб найти, насколько юный человек обязан уплатить? "( формулы не знаю). Или: " Пьяница выпивает баррель пива за 14 дней. Когда его супруга пьет с ним, они совместно выпивают баррель за 10 дней. За насколько дней супруга выпила бы этот баррель одна? "( за 35 дней). И это лишь начальная, предварительная школа, имеющая собственной задачей приготовить воспитанников для последующей ступени обучения, грамматической школы. Не могу заявить, насколько стоила родителям воспитанников petty school. Во каждом случае, формируется такое воспоминание, что плата производилась не лишь в валютном эквиваленте, но и продуктами и продуктом. А вот грамматическая школа была несомненно платной. Но это не означает, что детки скудных родителей оставались без способностей обучаться. Например, в школе, раскрытой гильдией ткачей в 1561 году, с целью " лучшего образования и обучения деток в неплохих манерах и грамотности ", обучались 250 мальчиков. Из них 100 были детьми состоятельных родителей, плативших по 5 шиллингов за четверть. Другие 100 воспитанников были из скудных семей, и обучались безвозмездно. Остальные 50 были из семей, способных выплачивать за обучение малыша, но не чрезвычайно состоятельных. Для них платой были 2 шиллинга и два пенса за четверть. грамматика Лили Целью грамматической школы была подготовка деток к обучению в институте, так что школьная программа была еще наиболее насыщенной. Помимо базового учебника, Грамматики Уильяма Лили( 1468 - 1522), учили Платона, Теренция, Сенеку, историю, литературу, драму. В совершенстве, воспитанники обязаны были выучиться лет за 7 произносить верно, верно и цивилизованно, как на британском, так и на латыни. Интересно, что школа гильдии ткачей умышленно указала в уставе, что дискриминация воспитанников по государственной принадлежности запрещена - основное, чтоб адепт был подготовлен в начальной школе или дома к восприятию программы грамматической школы. Дисциплина была 2-ой целью школы. Не потрясающе, поэтому что образование, без умения новости себя пристойно с людьми и посреди людей, зря. Ученикам грамматической школы предписывалось не лазить на крышу, кормить школьный двор и дробь улицы, на которой находилась школа, в чистоте и порядке, и справлять свои нищеты в умышленно отведенных для этого местах, а не где попало. Приносить свои продукты в школу запрещалось, все питались одинаково. Запрещались утехи, способные посеять больной дух соперничества, как то теннис и петушиные бои. Конечно, по вторникам и четвергам у воспитанников была вольной 2-ая половина дня, а по воскресеньям они совсем не занимались, так что дух соперничества, непременно, цвел пышным цветом конкретно тогда. Директором школы мог быть человек " без телесных увечий, здравый, независимый, добродетельный и ученый в доброкачественной и чистой латыни и греческом ". Упор делался конкретно на классические языки, поэтому что и протестантской Англии институтские курсы продолжали читаться на латыни. Директор нанимался на год. Если он устраивал учредителей, какие любой год экзаменовали воспитанников, то договор продляли. Плата начальнику была 10 фунтов в год, но нередко некто из учредителей школы или видных членов гильдии выплачивал добавочные 10 фунтов собственно из собственного кошелька. Полагался начальнику и доходный больничный - ежели заболевание была кратковременной, или даже затянутой, но поддающейся исцелению. Была и совсем безвозмездная грамматическая школа - при храме св. Павла. Там обучались 153 воспитанника. Но безвозмездное не было неплохим и в елизаветинские эпохи, так что дробь воспитанников носились к начальникам остальных школ, какие изучали их в личном порядке и за плату. Вообще-то это было запрещается начальникам, но практика, тем не наименее, была. Ученики данной школы, судя по жалобам штата храма епископу, не были вособенности дисциплинированными творениями. Они смели играться в школьном дворе! Да еще и греметь, скандализируя этим публику, собирающуюся в храм на богомолье! Школа при Вестминстере была основана еще Генри viii, и Елизавета организовала там стипендии для 40 " царских воспитанников ", какие учились безвозмездно и, несчитая такого, любой из них имел личного наставника. Эти стипендии были для особенно одаренных деток бедняков, но когда-то так вышло, что большаячасть из 120 воспитанников были детьми английских мещан. Особенностью данной школы было то, что там упор делался на греческом языке, и что воспитанники были должны даже меж собой знаться на латыни и греческом. Система не желала допускать, чтоб способные люди пренебрегали доставшейся им от рождения искрой. Дисциплина была элементарно драконовской, и численность домашней работы таковым, что засиживаться над поручениями доводилось до полночи. А взлет был в 5 утра. Физические наказания в школах практиковались, но от учителя ждали, что он станет жесток, но справедлив. Как ни удивительно, Елизавета ничто не сделала для Итона, в который Генри vi влил много средств, а Эдвард iv отобрал фактически все. С энтузиазмом царицы к повальному образованию, она могла бы направить интерес и на этот институт, проектный конкретно для бедняков. Еще одна безвозмездная грамматическая школа была при госпитале св. Антония, еще со средних веков. Госпиталь был монашеским, и, поэтому, распущенным при Большом Гарри, но школа сохранилась, и в 1560 году там было 200 воспитанников - конкретно деток бедноты. Были личные грамматические школы. Николас Гибсон, купец, создал свою в 1536 году, для 60 воспитанников. Сэр Роджер Колмли открыл школу в 1585 году. А прихожане Саутварка открыли в 1562 году одну школу на 100 воспитанников, и в 1571 - вторую, " для деток и молодежи, состоятельных и скудных ". Что касается семейного образования, то тут варианты могли быть какими угодно, в зависимости от такого, какой-никакой актуальный путь для малыша был намечен. Для грядущего глава Эссекса, вежливого в доме Уильяма Сесила, программа включала французский, латынь, каллиграфию, рисование, письмо, пляски, космологию - и это лишь в один день, который начинался плясками в 7 утра и кончался молитвами и ужином в 17: 30. Говоря про обучение девочек в елизаветинский период, не упущу способности заявить пару неласковых слов в адрес тех, кто строчит, что девочек не изучали вообщем ничему, несчитая умения приготовлять, действовать иглой и воспитывать младенцев. Дескать, все одинаково дома сидели. В том-то и дело, что не сидели. Бедные не сидели поэтому, что им нужно было получать. Богатые - поэтому что у них была толпа соц и управленческих повинностей. Очевидно, у современных создателей статей чрезвычайно верно засело в голове, что подготовленность - это знание декламировать и строчить. Елизаветинцы считали иначе. Читать обязан мочь хотькакой, полагать - также, а вот строчить - ежели имеется желание, вероятность и надобность. Любая крестьянка обязана была быть способной к арифметическим расчетам, чтоб скупить, реализовать, рассчитаться с налогами, и мочь декламировать, чтоб быть способной прочитать царский приказ, выброшенный на основном перекрестке, и голову из Библии. Любая горожанка была с детства помощницей родителей, а в будущем - помощницей супруга. Ремесленники, купцы, рабочий люд - все они обязаны были быть адекватны в жизни и собственных проф делах. И откуда, скажите на милость, принимались те " юные владелицы ", какие водили бесчисленные начальные школы, ежели взять на веру предложение, что дам " ничему не изучали "? Что касается женщин из состоятельных семей, то тут, к всеобщему уровню грамотности, добавлялись запросы к владению языками, умению плясать, изображать, играться на музыкальных приборах. Да, замужество нередко было " единой карьерой, доступной даме "( желая и не постоянно). Но не станем забрасывать Бланш Перри, влиятельную женщину из Уэллса, имеющую вес и репутацию при дворах, начиная с Генри viii и заканчивая Элизабет. Она пожелала себе такую эпитафию: " Придворная женщина, которая никогда не была ничьей супругой ". Потому что Бланш сделала себе карьеру хозяйка, начав прислугой при дворе короля. Чего женщины тюдоровской Англии вправду не могли себе позволить, так это университетского образования. С иной стороны, мальчишки, окончившие грамматические школы, также никак не массово продолжали родное обучение в институте, желая такое преимущество и вероятность у них были. Так что изначальное образование имели фактически все британцы елизаветинского периода, за исключением маргинального процента, который был постоянно и станет постоянно. Не все детки способны к учению. И не всех деток разрешено вынудить обучаться, даже ежели беспристрастно они полностью обучаемы. Если сопоставить елизаветинское образование мещан с образованием средневековым, то в нужно держатьвголове, что муниципальный социум средневековых городках не был однородным. Поэтому образование, получаемое детьми буржуа, имело некотороеколичество остальные цели, чем образование, получаемое детьми рабочих. Тем не наименее, начиналось оно для всех одинаково, в простых школах, куда прогуливались и нищие, и состоятельные, и мальчишки, и девочки. Некоторые получали это образование дома у проф учителей, но почаще только, все-же, в обыкновенной школе, желая бы и сопровождении наставника. То имеется, в этом известие традиция сохранилась. Практика личных школ была введена во Фландрии и Италии во 2-ой четверти четырнадцатого века. Оттуда она распространилась по иным странам. Школы, таковым образом, разделились на городские и личные. Известно, что все программы простых школ были фактически схожими, обучение проводилось без деления школьников, и дамы преподавали в данных школах вровень с мужчинами. Кстати, с происхождением личных школ, начали раздаваться гласа о необходимости деления деток. В елизаветинское время в Англии личных начальных школ для девочек уже не было В Средние века, после нескольких лет, проведенных в простой школе, детки, которых готовили к работе в банках и коммерции, продолжали обучение в коммерческих школах. Там они учились математике, бухгалтерскому учету, правилам коммерческой переписки, иноземным языкам и географии. Часть деток не проходили целый курс коммерческих школ, а уже после года обучения определялась учениками в банки и коммерческие конторы. Вотан из членов семьи Валори был выслан в банк после восьми месяцев обучения, спец по интернациональным отношениям Грегорео Дати в 13 лет был определен на работу к купцу шелками, и Петрарка, после посещения " арифметической школы ", также был отдан в 13 лет в коммерцию. Эти детки были, в силу работающих обычаев, определены учениками в ту область деятельности, в которой их предки видели их грядущее. В елизаветинские эпохи, коммерческие школы в Англии сменились школами грамматическими, программа их белоснежна расширена, и математика с бухучетом перешли в программу начальной школы. В Средние века, в городках Тоскани детки предпринимателей и банкиров вообщем не прогуливались в коммерческую школу, а отдавались в ученичество уже в возрасте 12 лет. В Лондоне же огромные коммерческие компании не хватали воспитанников молодее 16 лет, и требовали оконченного курса коммерческой школы. Прием в ученичество обозначал завершение юридической ответственности отца за сына. Сыну выделялась или сумма средств, или дробь недвижимости, достаточные для такого, чтоб было из что в будущем уплатить взнос за введение в соответствующую гильдию, и чтоб снабдить воспитаннику неплохое известие к себе там, куда он поступил в воспитанники. Будущие врачи, юристы и нотариусы определялись после простой школы в грамматическую школу, которая подготавливала их к вузу. Программа грамматической школы была схожа программе школ, готовящих грядущих священников. В елизаветинские эпохи, как я знаю, школ для грядущих священников уже не было. Был Кембридж и курсы с теологическим уклоном. В Средние века городские власти напряженно развивали как простые, так и высшие школы, приэтом, кроме этого, для скудных студентов особые фонды составлялись из пожертвований местной аристократии и буржуазии. В елизаветинские эпохи стипендии стали предназначаться уже конкретными людьми, и средства для обучения скудных студентов учебное убежище получало от студентов состоятельных, какие выплачивали вдвое и более за обучение. Началось, таковым образом, переназначение средств сообразно заработку. В Средние века, начав ученичество у экспертов, воспитанники изредка продолжали существовать дома. Обычно они жили там, где работали, сочиняя с учениками остальных банков и торговых домов на той же улице узкую группу, проводящую свободное время совместно. Та же желание сохранилась и в елизаветинские эпохи. Продолжительность ученичества в Лондоне Средних веков была возле 10 лет. В елизаветинские эпохи воспитанники уже прибывали у мастеру наиболее образованными, так что срок ученичества уменьшился до 7 лет, но зато возник возрастной ценз. Мастером подмастерье мог начинать лишь достигнув возраста 26 лет. Дочери в буржуазных семьях Средних веков начинали родное обучение так же, как и сыновья, в простой школе. Поскольку от них не ожидалось, что они будут действовать сами по себе, после простой школы девочек изучали премудростям семейным: прясть и шить, прибирать и приготовлять, вычеркивать и печь. Безделье числилось грехом. Дочки в семьях состоятельной буржуазии получали наиболее или наименее такое же образование, как и дочери семей аристократов в плане плясок, манер, умения прекрасно декламировать вслух и говорить летописи, колесить верхом и ведать салонные забавы. Вот в семьях ремесленников дочери и супруги фактически постоянно помогали супругам и папам, приэтом такиого мнения, как " женская специальность " не было. Если владелец дома был оружейником, то доспехи умели лгать и супруги, и дочери, какие, в случае погибели головы семейства, продолжали дело, сами или нет. В елизаветинские эпохи дарования девочек в каллиграфии, грамматике и арифметике стали дорожить более. Уже мало было приготовлять грядущую владелицу дома к роли декорации и управления. Жены стали действительно помогать супругам и в деловой жизни. Если, естественно, имели к этому возможности. Дети ремесленников втомжедухе начинали учебу с простой школы, куда их высылали вне зависимости от такого, предназначались они для продолжения домашнего дела, или для отсылки в воспитанники. В Средние века те, кто продолжал дело отцов, как правило, далее не учились: и прежде, и не хотелось, и не к чему. В елизаветинские эпохи, ремесленники пытались, чтоб их детки окончили и грамматическую школу также - и для развития кругозора, и для получения наиболее широкого образования, и элементарно для завязывания подходящих связей. Пожалуй, более только поменялось в елизаветинскую эру образование аристократов. Если в Средние века наклон был в сторону конкретного умения сражаться и быть верным собственному сеньору и королю, то в елизаветинские эпохи верность королеве была ожидаемой добродетелью, а вот свою преданность маленькие дворяне уже не отдавали сеньорам, но продавали, нанимаясь к определенному работодателю. О том, как они модничали Законы о сословиях выдумали никак не Тюдоры, но Тюдоры пробовали( неудачно) жить в их в жизнь - с Законов о Сословиях. Смысл законов был в том, чтоб люди жили по средствам: ели, одевались, скрашивали себя сообразно заработкам. Контроль пробовали определить над продуктами, напитками, мебелью, тканями, поведением, численностью дворни... На самом же разделяй, родное первоначальное смысл эти законы утратили еще в правление Эдуарда iii. При нем возникли купцы и горожане, полностью способные превзойти наружным видом и хозяйством хотькакого пэра. Ну, практически хотькакого. А пэрам было бы лучше, чтоб по одежде любой мог созидать, кто имеется кто. Насколько эти законы выполнялись? Если осуждать по тому, с какой-никакой частотой они проводились чрез парламент, не выполнялись: 1336, 1337, 1363, 1463, 1483. А таккак парламенту и без такого было, что обсуждать: были в эти периоды и борьбы, и чумные годы. Наказания за нарушения были жестоки: от утраты только состояния до смертной экзекуции( за сознательное вступление в заблуждение), в лучшем случае - сентиментальный штраф за тщеславие. Но когда это законам удавалось поправить человечную натуру? Пуританам потом получилось людей поначалу просто запугать, и позже вынудить их поверить, что они сами желают одеваться в черное и скромное, чтоб избавить свою душу, но покуда, к счастью, мы еще во временах Тюдоров. Первым из Тюдоров закон на эту тему выпустил Генри viii еще в 1510 году, под заглавием: " Закон против драгоценных тканей ". В 1514 и 1515 годах к этому закону были пристегнуты законы о соц сословиях. Мэри провела этот закон еще чрез собственный первый парламент в 1553 году, и на последующий год. Любительница прекрасно одеваться, Элизабет в 1574 году расширила и законы о тканях, и законы о сословиях, объявив поход против излишеств, ненужностей, роскоши, импортных редкостей, и вводящего в заблуждение манеры жизни. Не поэтому, что она желала быть единой броской звездой на сером фоне, а поэтому, что в ее правление почтивсе тщеславные модники практически разорялись, стараясь одеваться с шиком и сиянием. Не разговаривая о том, что предметы роскоши и контрабанда были тесновато соединены, а хозяйственная Элизабет предпочитала, чтоб финансы и торговли и пиратской деятельности шли в казну. Если вообщем можетбыть вести какие-то точные классовые рубежа, то всё сообщество пор Тюдоров разрешено поделить на царскую семью, аристократию, верховный класс и " скудных ", в который вступали все, зарабатывающие себе на жизнь работой. Так вот, " скудным "( и мужчинам, и дамам) в качестве материалов для одежды разрешалось применять лишь лен, масть и овечью кожу. Цвета данной одежды также не могли быть абы какими, лишь карий, бежевый, желтоватый, апельсиновый, красновато-коричневый, желтовато-коричневый, зеленый, серый и лазурный( но не индиго, а бледно-голубой). В качестве отделки разрешались пуговицы и окантовка плащей, накидок, шляп и шапок. Те же цвета/ материалы предписывались и дамам всякой общественной группы. Как зрите, модникам и модницам развернуться особенно не было способности, благодарячему они выдумали окольный маневр. Не при Тюдорах, еще ранее, элементарно при Тюдорах этот отвод запретов стал модой сам по себе: разрезы. Разрезы в верхней одежде, чрез какие разрешено было прекрасно вынуть ткань нижней одежды, которую никто не додумался когда-то классифицировать под запреты - или не захотел. А на нижнюю одежду регуляций наложить никто не додумался, ибо как позже испытывать выполнение регуляций? Главной соединяющей деталью одежды елизаветинских пор у всех сословий был известный рафф, елизаветинский воротник, напоминающий блюдо, на котором покоилась наиболее или наименее представительная башка. Раффы даже у младенцев, лишь владелец перемещает вольный воротник - лорд Кобхем может себе позволить быть эксцентричным Начнем с дам, и с их белья. Первой одевалась нижняя сорочка, шемизетка, традиционно льняная. Потом натягивались чулки или брюки - панталоны к тому времени еще не изобрели( в Италии к концу 16-го века уже были, но насчет Англии спорят). На сорочку надевался корсет или элементарно корсаж. Он был совсем плоским, разумеется он или начинался под грудью, или присутствие груди " признавалось " шнуровкой. Потом - юбка с фижмами. Сужающийся вниз перед корсажа надевался раздельно, и именовали его просто " наживотник ". Потом - нижняя юбка, при поддержке буфов и обручей формирующая размер, и позже киртл, еще одна нижняя юбка, к которой пришпиливалась передняя дробь платьица, и позже верхняя юбка с разрезами. Декольте прикрывалось отдельной долею, парлетом, и после этого прикреплялась вставка. Все, женщина была готова к тому, чтоб одеть верхнюю одежду: рукава, рафф, накидку, туфли и ведущий убор. Поскольку процесс одевания более подсказывал сборку, чем то, что осознаем под однимсловом " облачиться " мы, женщина, которая носила все вышеупомянутое, хозяйка облачиться не могла, лишь при поддержке служанки. Процесс происходил примерно так: " Ты что, целый день собираешься меня тут удерживать? Где мои вещи? Принеси мой корсет и петтикот. Я владею в виду мой дамасковый корсет на китовом усе... нижняя юбка, где она? Дай мне чистые носки, я не буду одевать брюки. Покажи мне мои шелковые чулки; куда ты вчера положила мои подвязки? Убери эти туфли, мне сейчас будетнеобходимо немало бродить, дай мне вельветовые пантуфли... нет, лучше те, из испанской кожи. Дай мне мой чепец, я размышляю, что сейчас станет прохладно. Маленьких иголок нет! Проследи, чтоб игольная подушечка была полна иголок. Дай кушак со всей фурнитурой, взгляни, чтоб были ножницы, пинцет, перочинный нож, печать, нож для бумаг... Где кошелек? Наполни серебряную конфетницу конфетами! " - так это описывал один французский преподаватель обычное утро английской женщины. Элизабет Вернон, графиня Саутхемптон Еще обязательным атрибутом был прекрасный носовой платок. Не сморкаться в него, естественно, а утонченно перемещать в руке. На улицу одевались перчатки, испанские или французские, почаще только из парфюмированной кожи. Очень нередко женщины из высших кругов уходили на улицу лишь в вельветовых масках - чтоб сохранить кожу, молвят, но я уверена, что элементарно сохраняя большую косметическую раскраску, поэтому что кожи под их белилами наверное не было следовательно. Поскольку улицы были то пыльными, то грязными, на туфли облекали верхние туфли( пантуфли), но для долгих прогулок и мужчины, и дамы облекали кожаные боты по щиколотку. Шелковые чулки, какие не становились лучше от частых тирок, предохраняли от ножного пота особыми носками: поначалу надевались носки, и позже лишь чулки. Весь дамский костюм держался на иголках и завязках, отсюда и ухищрения с буфами и оборками: элементарно чтоб утаить пространство стыка. Только один заказ на 6 месяцев для гардероба царицы в 1565 году составил 14 000 огромных иголок и 20 000 средних, плюс 25 000 огромных вельветовых завязок и 39 000 маленьких. Не то, чтоб тюдоровские британцы забыли о том, что костюмы разрешено и сшить. Просто изменяя доли костюмов в различных сочетаниях, разрешено было просто сотворить себе легендарную репутацию человека, никогда дважды не одевающего один и тот же наряд - так разговаривали о королеве. Женщины из обычных почаще только носили чепчики, традиционно льняные, нередко увенчанные вышивкой и отделкой. Любили чепчики и дамы высших классов: в них было комфортно дремать, не спутывались волосы. Вот картина, изображающая торговок, прибывших в Лондон на базар. Здесь видимы головные уборы и то, что обыкновенные дамы также закрывали лицо от солнца и пыли. Поскольку на картинке находится и водонос, следовательно, как одевались мужчины-рабочие, достаточно изредка видятся их изображения. Еще дамы носили французские чепцы, какие ввела в моду Анна Болейн: Она считала, что они еще элегантнее британских, но собственно я большущий различия не вижу. горькая Стюарт ввела в моду аттифеты Странные сооружения, аналогичные на ящики, какие видимы на неких портретах, назывались койфами. В елизаветинские эпохи их уже не носили. Зато носили шапки, шляпки, береты, и даже кое-что типа шляпок-таблеток с прикрепленной вуалью. При Элизабет вообщем женщины уже не закрывали волосы, шляпками они дополняли прически. В 1557 году Харрисон писан, что лишь пес, одетая в дублет станет настолько же отвратительным зрелищем, как мужчины его страны в престижных нарядах. Я бы произнесла, что он был лишне жесток. Разумеется, мужская мода во эпохи Тюдоров была настолько же неудобной, как и женская, но она делала то, для что предназначена мода: изменяла пропорции тела и давала вероятность любому выразить гладко столько тщеславия, как дозволял кошелек или бесстрашное влезание в долги. И мужчины также облекали всю остальную одежду на рубахи. И в мужскую одежду вступали чулки, брюки и корсеты, но была в ней со средних веков одна изюминка, которая чрезвычайно видна на портретах такого времени - гульфик. Гульфик представлял собой треугольную секцию материала, имеющую подбивку и корсетную базу, и по размеру так огромную, что в ней разрешено полностью было перемещать и маленький кинжал, и драгоценности, и средства. Вообще, леди-историки до сих пор спорят, укладывался ли мужской член в эту конструкцию, или тихо находился за ней. Как осознаете, никто ничто не может заявить со стопроцентной полнойуверенностью. На мысль, что не укладывался, наводят огромные гульфики в турнирной броне короля Генри viii. Считается, что возник гульфик на мужской одежде для приличия: короткие камзолы Средневековья элементарно требовали когда-то закрыть нахальную мужскую анатомию. Опять же " брюки " тех пор представляли собой колготки, раскрытые в промежности. Поэтому промежность закрывал единичный кусочек материи, прикрепляющийся к брюкам завязками. Но длячего на этом становиться? Как раз во эпохи Генри viii некий ясный дизайнерский ум выдумал, что из гульфика разрешено изготовить функциональную дробь одежды: и символизировать мужественность носителя, и уладить ему потайной карман, и презентовать мужчинам еще одно пространство, которое разрешено было нескромно скрашивать вышивкой и драгоценными камнями( на иголках, ага). В Англии гульфики заполучили наименее дерзкий вид лишь при королеве Елизавете. Она вообщем была женщиной чрезвычайно систематичной, и обожала единственный распорядок. Одно время она, по совсем безызвестной фактору, запретила ВСЕМ собственным подданным перемещать раффы с голубоватым цветом( раффы, нужно заявить, белыми не были никогда, это их позже на большинстве портретов отреставрировали до белизны, поэтому что некто предположил, что они были белыми). Так же она распорядилась убавить и величина гульфиков до приемлемого с ее точки зрения( Фрейд, это к Вам). А к 1603 году гульфики пропали сами по себе, поэтому что поменялась форма бриджей - они стали не подбитыми, а сборчатыми, и вертикальная шнурующаяся пройма стала прикрываться складками. Так что осторожные штанишки, фигурирующие в " Тюдорах " - исторический нонсенс. Не гроза, естественно - кино и имеется кино, лишь сочинять по нему понятие о том, как одевались во эпохи Тюдоров, не стоит. В принципе, тюдоровские бриджи были вначале элементарно брюками вольного покроя, длиной где-то до колена - конкретно так их носило простонародье. Но нобли сделали из собственных бриджей что-то невероятное. Чем привлекательнее были лапти хозяина, тем короче были бриджи - эквивалент дамских мини-юбок наших дней. У модников бриджи получали форму арбуза. Менее счастливо одаренные природой предпочитали " бараньи ножки ", какие перевязывались под/ над коленом. Можно было втомжедухе изготовить двойные бриджи: чрез прорези высших вытягивался материал нижних. Разумеется, какой-никакой бы ни была форма бриджей, они все были достаточно тяжко подбиты, а времяотвремени и укреплены китовым усом. Бриджи имели карманы - вшитые в боковые швы. французское мини ныне появляется вопрос, как все это красота стиралось. Ответ очевиден: красота не стиралось, оно проветривалось и чистилось - фактически то, к чему прибывают в отношении почтивсех трудных материалов и в наше время. То, что стиралось, и стиралось нередко, были льняные подкладки великолепия. Они были изготовлены отсоединяющимися, делались из льна, и отлично, вместе с протираниями настоем ромашки, держали под контролем телесные выделения. Протирали себя тюдоровцы достаточно нередко в движение дня, вособенности в местах более обильного потовыделения. английское мини Дублеты сначало были элементарно стеганными куртками, какие одевались в Средние века под доспехи. Во эпохи Тюдоров, доспехи были у всех ноблей, но вот перемещать их фактически уже не носили, разве что на борьбе. Зато функциональная как-то куртка перевоплотился в прекрасный дублет, подчеркивающий плечи и привлекающий интерес к бедрам, подбитый и распушенный спереди, что напоминало грудь фазана. Не зря, кстати. Идеальные фигуры и при Тюдорах встречались изредка, а мужчины к моменту, когда они могли покрасоваться в прекрасных дублетах, обзаводились уже наиболее или наименее приличным брюшком, которое таковой " фазаньей грудью " и маскировалось практически совершенно. Дублеты застегивались на пуговицы, какие могли быть изготовлены из что угодно, как из бревна, так и из драгоценных камней. Некоторые предпочитали крючки, скрытые от взоров, но это не означает, что крючки были абы какими - серебро было известным материалом. Иногда дублет элементарно шнуровали. Ниже полосы талии дублет традиционно имел " юбочку ", длина которой варьировалась, и которая имела единственное назначение: закрыть пояс бриджей. Нагнуться в таковой конструкции было фактически нереально, присесть - также. Поэтому дублеты были, традиционно, одеждой чисто торжественной, в которой разрешено покрасоваться. Конечно, были еще корсеты. Но корсеты у парней тюдоровского периода были быстрее предусмотрены для придания телу " верной " геометрической формы и утепления, чем для утягивания талии. Тем наиболее, что огромное интерес завлекали к себе лапти. Тюдоровские чулки были беспощадны к мужчинам со очень тощими, кривыми, маленькими ногами, или элементарно ногами очень грубой формы. Можно смеяться над опаской юного Генри Тюдора по поводу ног короля Франциска, но в те эпохи дамы, прячущие свои ножки под широкими юбками, имели трогательную повадку достаточно шумно обсуждать лапти окружающих их парней. У Франциска вправду были худые лапти. Худые руки-ноги были и у правителя Чарльза. У Филиппа Испанского была неприглядная форма икр, и кривоваты были его лапти, да еще и коротковаты. Идеальными были лапти глава Эссекса, Роберта Деверекса - судите сами, неважнокакая модель наших дней обзавидуется. лучшие ножки Англии очевидно кривоногий Филипп Рукава и у парней привязывались или пришпиливались к дублету. Конечно, и мужчины также вовсю воспользовались способностями, какие представляли прорези в верхней одежде. Рукава традиционно также имели подбивку, и к 1575 утратили каждое схожесть с человечной рукою. Вошли в моду " стволообразные " рукава и " бараньи ножки ". Иногда рукав раскрывался сверху донизу, перехватываясь чрез одинаковые интервалы какими-нибудь украшениями или лентами. Через прорези разрешено было протащить прекрасную нижнюю рубаху, а еще их разрешено было оторочить мехом. Иногда рукава уже пришивались к дублетам, и швы маскировались так, что это добавляло плечам ширины. куртка поверх дублета Поверх дублетов, мужчины косили куртки, времяотвремени наиболее короткие, времяотвремени достаточно длинные. Рабочие носили куртки из кожи, нобли - из парчи или хотькакой иной предписанной их достоинству ткани. И, вконцеконцов, мантии. Минимум по колено, но нередко и по щиколотку. Альтернативой мантии был плащ. Только бретеры позволяли себе возникать на улицах без одной из данных одежд. Плащи также могли быть и достаточно маленькими, прикрывающими лишь ноги, и, с 1570-х, по щиколотку. Талию у мужчины означал пояс. На него также привешивалась толпа нужных вещей, от орудия до кошелька. Довольно известны были перчатки из парфюмированной кожи. Шапки во эпохи Тюдоров были всех фасонов, от плоских шерстяных, прадедов кепок, до практически котелков. Причем, с нашей точки зрения, навскидку решить, мужская это шапка или женская, достаточно проблемно. Я не нашла никаких упоминаний, воспользовались ли мужчины тюдоровского периода косметикой. Упоминаются лишь духи, но не цвет. Украшения мужчины носили, очевидно. После прибытия в Англию Филиппа со свитой, британцы стали направлять большее интерес на свои усы и бороды. О том, как они наблюдали за чистотой и красотой Определить, как нередко и как конкретно мылись люди 500 лет обратно чрезвычайно тяжело. Мы таккак также не записываем, как нередко и как продолжительно стоим под душем, мокнем в ванных, паримся в банях. Будущим поколениям станет так же тяжело делать выводы о нас, как нам - о елизаветинцах. Есть, естественно, советы по гигиене, альманахи, где перечислены подходящие дни для похода в баню, сведения о мыле, пенках и прочем, вот на них лишь и разрешено базироваться. Но они лишь свидетельствуют о том, что " да, они мылись ". Вот советы из книжки от 1547 года о том, как нужно выздоравливать по утрам: " Когда ты встанешь с постели, потяни тело, руки и лапти, откашляйся и отплюйся, и сходи на стул. После такого, как ты облегчился и вымыл свои точки, причеши голову. И вымой свои руки и запястья, лицо, и уши, и зубы прохладной водой. ". Можно с достаточной полнойуверенностью заявить, что люди прогуливались в бани, поэтому, что общественные дома также назывались " парные ", и, рассуждая о них, елизаветинцы требуют туристов-иностранцев не путать эти заведения с парными в солидный домах. Рабочие, быстрее только, мылись толком раз в недельку, в субботу вечером: в воскресенье предстоял поход в храм, и все пытались смотреться в тот день достойно. Существуют цельные книжки с массой рецептов приготовления ароматных вод и " шариков для подмышек ", по составу очевидно владеющими качествами дезодорантов наших дней. Мыло варилось различное, дерзкое, для стирки, и душистое, для бани. Можно допустить, что ведать на неделе протирала тело душистыми водами. Брились мужчины раз в недельку, не сами. Все, кто мог себе это позволить, имели годичный договор с брадобреем за фунт стерлингов, и числилось верхом неприличия обладать щетину длиннее, чем недельная. Собственно, почтивсе учреждения прямо запрещали собственным служащим проявляться на работу в запущенном состоянии. Елизаветинцы были элементарно помешаны на запахах. В те эпохи на величина и краска цветов не направляли интереса, основным был аромат. В самых скудных домах под окном была грядка, где росли лаванда и розмарин, а из цветов ценились душистый горошек, фиалки душистые, водяные лилии и розы. Еще чрезвычайно принципиальная примета уровня гигиены: мытье рук перед пищей, которое при Тюдорах было возведено в цельный обряд. Серебряные тазики и кувшины с полотенцами постоянно были неподалеку от обеденной комнаты, и доэтого, чем присесть за стол, вся фирма направлялась всевместе умывать руки: было принципиально делать это напублике, чтоб все были убеждены в чистоте рук соседа, который, можетбыть, станет отдавать вкусный кусок с блюда, находящегося далековато. Вино тогда не стояло на столе, и рюмки не вступали в предметы сервировки. Каждому подавалось по требованию винцо в стакане, и позже этот стакан умывался прислугой в сосуде с горячей водой( древесной, чтоб угроза разбить драгоценное венецианское стекло была меньше), снова же, на очах у обедающих. Высморкаться на людях было можетбыть - отвернувшись. Но вот отрыжка и издание газов тогда не приветствовались. С графом Оксфордом произошел единожды ужасный конфуз, он шумно пукнул, кланяясь королеве. Бедняга не осмелился показаться при дворе последующие 7 лет! И как же его после продолжительного отсутствия приветствовала царица? " О, ценный Оксфорд, я уже забыла ваш пук "))) Очень нередко упоминают нехорошие зубы царицы Елизаветы, как подтверждение такого, что гигиена елизаветинского периода была не на возвышенности. В случае Элизабет, дело бы в личном отношении к зубам. Для истока, и ей, и почтивсем иным ноблям было легче пережевывать ароматные конфетки, чем чистить зубы золой розмарина, положенной в льняной мешочек. И она летально опасалась устранять нездоровые зубы! Епископ Лондона даже внеспредложение ей выключить на ее очах ему зуб, чтоб обосновать, что это совсем не летально. Но она предпочитала бросить все, как имеется, и зубы портились, портились, покуда их не осталось мало, да и те - в страшном состоянии. Существовали и вставные зубы. Бен Джонсон писал: " what lady sleeps with her own face at nights? Which puts her teeth off, with her closes, in court? Or which her hair? Which her complexion? And in which box she puts it? " О да, Джонсон был совсем прав! В елизаветинские эпохи вошли в моду волосы, уложенные в замысловатые прически, внедрение париков и накладок. Волосы украшали. Одно время меня потрясало численность рыжих особей в тюдоровский период, но крупная дробь данных рыжиков была рыжей не от природы. Еще с пор крестовых походов британцы отлично ознакомились с восточными красками и различными косметическими кремами, так что волосы элементарно украшали естественными красителями. Седину они, разумеется, не закрашивали, благодарячему поседевшие женщины носили парики. Согласитесь, что по отношению к личному поседевшему и поредевшему скальпу парик милосерднее красителей. Модным, кстати, красный краска не был. Джентельмены предпочитали блондинок и при Тюдорах, ежели находили благую супругу, честную прислугу или заботливую кормилицу детям. В моде был " желтоватый " краска волос. Черный краска волос ассоциировался со страстью, даже похотью. Поэтому черноволосые от природы женщины меняли краска волос на каштановый. А вот мужчине лучше было быть черноволосым, ежели ему хотелось, чтоб его принимали человеком мощным, храбрым и горячим. У рыжих была странная имя. С одной стороны, таккак Тюдоры были рыжими, их родичи были рыжими, этот краска был практически эмблемой некой изысканности. С иной стороны, рыжим элементарно не доверяли, полагая их людьми сердитого характера, мстительными и склонными ко всяким каверзам. Косметика в родное время также была завезена с Востока, но еще во эпохи короля Генри женщины фактически не красились. Во каждом случае, женщины респектабельные. За кожей ухаживали, но не более. Есть намеки, что Анна Болейн воспользовалась белилами, что в очах почтивсех подтверждало ее ведьмовскую природу и то, что хорошего короля Генри она элементарно околдовала. Зато при Элизабет любая придворная женщина имела коробочки с белилами и румянами, украшала ногти и губки, подводила глаза, украшала ресницы, брови и веки. Это стало популярным. Здесь уж явное воздействие самой царицы: она старела тяжко, и мельчайшая морщинка становилась катастрофой, сопровождающейся взрывами отвратительного настроения и наказаний. Спасением для нее стала густая цвет для лица, смесь белого свинца и уксуса. Что она делала с кожей, никого не тревожило, зато алебастровый краска лица был гарантирован, а руки разрешено было и перчатками закрыть. Ресницы и брови чернили сурьмой, губки и щеки красили- вермиллионом. Наиболее умные и счастливые, владеющие престижной белизной кожи от природы, поддерживали красу естественными средствами, в какие вступали розовое масло и мед. Хью Платт, создатель книжек delightes of ladies и floreas paradise дает очень немало рецептов приготовления косметических средств, наравне с рецептами консервирования. Например, разные методы приготовления розовой воды: http:// www. Gallowglass. Org/ jadwiga/ herbs/ rosewater. Html При Тюдорах был популярен высочайший лоб, благодарячему дамам, крометого к удалению волос на ненужных для волосатости местах, доводилось еще и выщипывать волосы нужно лбом, вот на данной картинке чрезвычайно приметно, что лоб ненатурально изготовлен наиболее высочайшим. В качестве кандидатуры больной и длинной процедуры выщипывания волоска за волоском, некие отчаянные создатели давали совершенно уж дерзкие средства: кпримеру, смесь высушенного кошачьего дерьма, смешанного с уксусом. Наложенная на " проблемные места ", эта смесь обязана была убить волосы, растущие там, где их не желали. Авторы популярных рекомендаций, содержащихся в книжках типа " a pretious treasury of twenty rare secrets " были или людьми с чрезвычайно типичным юмором, или им выплачивали за каждую страничку их опусов, что бы они ни содержали. Впрочем... Может, этот комитет и " работает ", лишь вот испытать эффективность на практике желания не появляется. О том, как они ругались и судились Существует мировоззрение, что сплетни и общественные оскорбления - это не что другое, как лекарство регулирования публичных норм, и желание сообщества изучить базисные нравственные ценности, делимые в определенной ступени всеми или подавляющим большинством членов предоставленного сообщества. Возможно. Это полностью объяснило бы, отчего конкретно по обе стороны 1600-го года англичан внезапно обуяла влечение к судебным разбирательствам всякого бранного слова в собственный адрес. Новая вероисповедание, новенькая нравственность, новейшие методы регулирования неоднозначных вопросов отдали аппарат для охраны собственной чести всем подданным царства, от прачки до герцогини. Суды тюдоровского времени проводили чрезвычайно четкую рубеж меж нравственным регулированием( helpful moral regulation) и оскорблением со злобными намерениями( malicious slander). Первое делалось в духе христианской любви к близкому, подтверждалось доводами, и имело целью не унизить оппонента, а сориентировать ему путь к исправлению. В таковых дискуссиях приветствовались цитаты из Библии, в облике верховного престижа, и непременно находился кругооборот " я желаю тебе блага ". Вторая категория отлично описана Чарльзом Гиббоном в его " the praise of a good name "( Лондон, 1594): " когда один оговаривает иного с прекрасными вступлениями и преамбулами, разъясняя, как обидно, что такой-то его сосед сделал то и это, и что он произносит не со зла, а с самыми хорошими намерениями, что он элементарно обязан поведать, и то, что он поведал - это далековато не все, что он мог бы заявить ". Разумеется, общественные нападки с внедрением бранных слов разглядывать в качестве нравственного регулирования было проблемно, благодарячему часто виновные в таковых проступках наказывались. Например, в 1637 году жительница Лондон Катрин Барнаби была привлечена к суду за то, что устроила дебош, обозвав иную даму обычной идиомой " шлюха моего супруга ": "... эта пьяная кляча, которая тут сидит, принудила моего супруга истратить на нее 500 фунтов, разорила его, а те, кто руководит с ней компанию - никчемные негодяи и воры ". Стоит ли изумляться, что " фирма " обруганной в полном составе обратилась в суд. Впрочем, англичане такого времени отлично знали, что им, с большущий частей вероятности, будетнеобходимо удерживать протест за нанесенные оскорбления в суде, и пытались бросить себе лазейку " хорошего намерения ". Например, " я не утверждаю, что ты - шлюха и спишь со собственным владельцем, но... ". Обвиняемые утверждали, что разговаривали шутливо или союзнически, а очевидцы обвинителя - что обида было нанесено по злобе и с нелюбовью. Суды чрезвычайно пристально разглядывали происшествия, при которых обида наносилось, приравнивая словесное поношение к физиологической нападению. Действительно, то, что жестко выкрикивалось в местах скопления народа, постоянно имело желание нанести вред и урон. Уничтожить репутацию оскорбляемого. Особенно в том случае, ежели оскорбления наносились мужчине, прямо или непрямо. В этом, кстати, не было шовинизма. Как мы уже видели из статистики, дамы чрезвычайно деятельно оберегали родное благое имя в суде, но словесно униженный мужчина лишался, совместно с хорошим именованием, способности быть почитаемым и принимаемым серьезно там, где делались судьба и средства. Что касается дам, то, в большинстве случаев, судьба дамы ограничивалась успешным замужеством. Поэтому разрешено признать верность слов Уильяма Вогана: " Да будут прокляты те сикофанты, какие своими сплетнями и слухами препятствуют правдивой даме преуспеть в честном замужестве! ". Когда Эллен Бриттани обвинила Джона Тавернера и Элизабет Мэттьюз в том, что они состоят в сексуальных отношениях, все очевидцы были единственны в мировоззрении, что сплетни шибко испортили девичьей репутации Элизабет и ее брачным перспективам. А Ричард и Агнес Найтингейлы дошли со собственным занятием аж до Звездной палаты. Еще до их брака, некто написал по поводу Агнес непристойный стишок, в котором трое(!) любовников Агнес ассоциировали меж собой ее знаки предпочтения. Это дело интересно тем, что на клеветников подали в суд лишь после такого, как Агнес вышла замуж. Возможно, лишь после замужества она сумела позволить себе воззвание в инстанции, но вероятнее то, что ее супругу необходимо было заполучить легальное аттестат такого, что он не является рогоносцем. Действительно, большаячасть судебных дел о диффамации поднимались замужними дамами, а не девушками. Казалось бы, чем разрешено разрушить " продвижению " дамы, которая уже достигла максимума вероятного? Оказывается, почтивсем. Достаточно радикальные протестантские реформаторы видели дамскую неверность достаточной предпосылкой для расторжения брака. Ничего новейшего, фактически. И в Средние века брачная неверность была уважительной предпосылкой для развода( точнее, аннулирования брака), но тогда линия церкви была настроена на примирение супругов, сожаление и амнистия. Реформация принесла новейшие веяния, где за раскаянием обязано было вытекать возмездие. Например, в 1610 году Звездная палата рассматривала обвинение Маргарет Смит в том, что она собственной бранью расстроила семейную жизнь Анны Фанн. Маргарет заявила Анне, что та обесчестила дом, поэтому что она видела ее и Хопкинса " his breeches downe and bothe your bare bellies together "( " его со спущенными брюками, и вас обоих с оголенными животами совместно "). После что муж Анны был так обижен, что закончил запускать супругу в супружескую постель, и та была обязана съехать к собственной мамы в деревню. Известны случаи, когда слухи распускались и нарекания выкрикивались конкретно с целью разбавить супругов. Интересная мелочь: Звездная палата в собственных слушаниях концентрировала интерес на практических итогах диффамации, на том, как сплетни, слухи или прямые оскорбления воздействовали на жизнь жертвы, тогда как церковные суды ограничивались элементарно констатированием факта и свидетельских показаний. Честь, имя, старые дружественные связи могли потерпеть вследствии одной фразы. Например, в 1591 году Мэри Вартон хитро осведомилась на публике у Анны Холстед, кто разодрал ей кожу на коленях и бедрах. После этого давняя подружка Анны, по ее своим свидетельствам, " стала мыслить не так отлично об Анне и решила ее избегать, покуда та не очистит родное имя ". А сосед счел необходимым поведать об инциденте супругу Анны, прибавив, что дело это " очень подозрительное, и он не может мыслить отлично о них, покуда она не очистит родное имя ". Дело было в соц кредите, очевидно. Для мужчины соц кредит складывался из его самостоятельности, способности кормить семью и помогать в данной семье распорядок. Для дамы - из благонравия( что почаще только понималось конкретно сексуальной моралью), умения основывать соседские дела, трудолюбия и тихой жизни. Нарушение лишь одной элемента репутации 1-го из супругов нарушало соц кредит всей семьи. Насколько серьезно рассматривалось наиболее пристрастное обвинение, следовательно из дела Маргарет Дюрран от 1593 года. Маргарет, замужняя повариха, уволила одну из собственных прислуг за кража. Та направилась прямиком к сопернику Маргарет, Роджеру Пепперу, который брал ее на работу, чтоб проведать все вероятное о Маргарет. Очень быстро Роджер пошел по соседям с новостью, что Маргарет сожительствует с пивоваром. Оповестив соседей, он обратился к церковным властям. Приходской констебль прямо произнес, что обвинению не верует, поэтому что оно не сходится с славой Маргарет. Поскольку констебли были должны извещать обо всех обвинениях в адрес морали прихожан, в архивах суда возникла запись, взвешивающая соц кредит всех сторон. Репутация Маргарет базировалась на том, что ее знали, как честную и трудолюбивую, реально самостоятельную даму. А вот ее прислуга поставила собственным утверждением под колебание свою сексуальную нравственность. Если она знала, что проистекает в доме поварихи и безмолвствовала, покуда ее не уволили, то она - не что другое, как сводня. Пеппер, впору понявший, откуда ветр дует, подтвердил, что с рассуждениями констебля согласен. На рубеже 1600-го года английские дамы из простонародья относились к собственной репутации с огромнейшим пиететом. И были не бросать хорошо потрепать репутацию близкого. Желательно, напублике. Как правило, репутацию иной дамы, желая исключения были. Как правило, оскорбления были соединены с имеющей пространство быть или подозреваемой сексуальной активностью. В итоге, английские суды не скучали, анализируя нескончаемые склоки соседок. Причиной таковых столкновений была, естественно, перегруженность Лондона работающими юными мужчинами и дамами, при соотношении 100 дам на 113 парней. Причем, где-то в то же время власти Лондона попробовали ограничить прирост народонаселения запретом браков для лиц молодее 25 лет. Город вправду был перегружен. Если за стенками Лондона плотность народонаселения была 15 домов на акр, то внутри стенок данных домов было 95 на тот же акр! Причем, люди непрерывно мигрировали. В пригородах Лондона возле 45 % народонаселения оставались всю жизнь членами 1-го прихода. В Лондоне - лишь 9, 5%. Каждый седьмой обитатель Лондона жил в приходе не наиболее года. Такое вот странное сочетание анонимности и скученности. Язык оскорблений за века практически не поменялся. Цель также. Мужчин обижали, устанавливая под сомнения их мужественность, роль головы дома и справедливость отцовства. Например, в 1618 году некоторый управленческий служащий Ричард Пейнтер попробовал заключать слугу Абигейль Хеллам за то, что тот неуважительно отозвался о супруге Пейнтера. Абигейль вступилась за собственного слугу, ославив Пейнтера так: " thowe art a troublesome fellowe and it were more fitter for thee to be at home with thie wife, and meddle with thie bastardes "( " От тебя одни трудности, юноша! Лучше убирайся к себе домой, сиди там со собственной супругой и занимайся своими бастардами! "). Здесь Абигейль Хеллам подтвердила нарекания собственного слуги в адрес супруги Пейнтера, обозвав его деток бастардами, т. е. " нагулянными ", а не рожденными от законного жена. И оцените гнев, с которой Анне Вебб набрасывается на соседку Марджери Данн в 1593 году, оговаривая ее в очень доминирующем над супругом поведении! " Thow hackney queane thow hackney jade comon ridden jade... Codpeece quean thow monster thow, putt of thy long pettycote put on a pair of britches putt of the white kerchiff and putt on a flatt capp for thow hast a snaffle for thy husband to make him ly upon the boords all night and by the selfe upon two or thre feather bedes "( " ты, продажная стерва, продажная кляча, заезженная всеми кляча, стерва с ширинкой, монстр, надела брюки под длинную юбку, надела передник, шапку с полями надела, и все поэтому, что у тебя убожество супругом, который дремлет на полу, покуда ты хозяйка спишь на 2-ух или 3-х перинах "). Здесь достаточно необыкновенно откликнулось понятие о " кроссдрессинге "( штаны, маленькая стрижка и шапка типа цилиндра, какие как раз были в большущий моде) как признаке сексуальной доступности. Относительно мужественности и возможности мужчины удовлетворить даму также ходило много оскорблений. Если верить Алану Хейнсу, то половое слабость было самым ужасным пугалом для британцев такого времени. Разумеется, это нашло родное отображение в диффамации. Поскольку попасть под суд за диффамацию было просто и элементарно, скандалисты часто употребляли непрямую форму оскорбления: " Я никогда не игралась в шлюху с Джоном Найтом за корсаж и голландскую рубаху ". Помогало это не постоянно. Например, за фразой, которую произнесла Винифред Бланд Элизабет Холлиншед( " я никогда не прыгала на лошади 12 миль, и никогда не выносила корзину простыней из дверей Неда Бёрда... Бесс, Бесс, когда у меня будут детки, у них станет лишь один отец "), последовало аж три судебных разбирательства в 1608 году . Своеобразным был вариант, когда Энн Симс принудили раскаяться в непристойном поведении перед Рождеством 1586 года, перед всеми прихожанами церкви св. Маргариты. Она и призналась, что м-р Лисби, пастор церкви, " бессовестно " совершал с ней " физическое соединение " оченьмного раз, и довольно тщательно обрисовала, где конкретно, как, и когда. Явно не то покаяние, которого ждали прихожане, но навряд ли они были разочарованы. Вполне разумеется, Энн Симс не солгала, поэтому что на последующий год тот же м-р Лисби был обвинен в поползновениях на честь иной собственной прихожанки. Не наименее смешна ссора, происшедшая в Степни, в 1627 году, когда Элизабет Вилли и Элизабет Итон изругали Анне Хупер: " away you whore you lay with a fleminge for 2 shillings and with an englisn man for halfe a crowne i would have used an english man better than a fleminge you whore "( " ты, шлюха, спала с фламандцем за 2 шиллинга, а с англичанина содрала полкроны! Я бы лучше отдала англичанину, чем фламандцу, шлюха ты этакая! ") Или представьтесебе, как высунувшаяся из окна дома на Флитстрит Сьюзен Симондс орет собственной соседке этажом ниже: " Ты шлюха, Элис Эмос! Я видела, как мой муж стоял у тебя меж ногами и ты нахально положила свою руку на его ширинку! ". А из глубины квартиры выкрикивает и сам муж: " Не забудь про кварту сливок, не забудь про кварту сливок! ". Потом муж присоединяется к супруге в окне, и уточняет соседке, что " шлюха ты и имеется, поэтому что я поимел тебя 6 раз за эту кварту сливок! " О том, как они " женихались " Представьте себе сценку: после радостных танцулек в местной таверне женщина какоказалось зажатой в угол кавалером, с которым плясала, и владельцем кабака. Все уже разошлись по домам, никто не придет на содействие. " Ты не выйдешь отсюда, покуда не согласишься! ", - рычит мужчина, а трактирщик сообразно кивает башкой. Угадайте, на что девушка обязана была договориться? Время деяния: 1575 год, пространство - Харлоу, Эссекс. Совершенно верно: стиль идет о гармонии на брак. Мэри Перри встретила Роберта Бриджеса на танцах, и к концу вечера тот решил, что она обязана начинать его супругой. " Marye can you funde in your harte to love me above all other? "( Мэри, отыщешь ли ты в собственном сердечко влюбленность ко мне более, чем к иным?). Казалось бы, безопасные слова, элементарно подталкивающие к флирту. Но нет, выдумка была ритуальной фразой предписания брака, да еще в пребывании очевидца. Ответ Мэри мог быть истолкован, как единодушие. То имеется, в очах закона два заключила бы брачный договор. Девушке довелось ответствовать, чрезвычайно кропотливо выбирая слова в сложный обстановке, и она с этим справилась хорошо: " ther ys noe haste but that i may tarry well inoughe i am but a stranger to you and you a stranger to meand i maye here of you. Yf you can get the goord of my mother i shalbe contente to have you before anye other but i must tell you that whotte love is sone cold "( Не вижу обстоятельств спешить, при том ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, и я желала бы более о тебе услышать. Но ежели ты получишь единодушие моей мамы, то соглашусь и я, желая обязана заявить, что горячая влюбленность остывает скоро). Итак, Мэри сумела выговорить себе вероятность уходить домой, оставив собственным ответом для себя лазейку: ограничение. И верно сделала, поэтому что за Роберта замуж она не собиралась, и когда тот подал на нее в суд за повреждение договора, суд решил дело в ее выгоду. Была еще одна возможная угроза: взять презент. Хитрый трактирщик принудил даму брать у Роберта два пенни " на перчатки ", и отказываться было бы щекотливо. Но когда Мэри попала домой и все поведала семье, ее отчим отправил средства трактирщику с посыльным. Не постоянно упорство женихов объяснялась водинмомент вспыхнувшей любовью. В том же 1575 году Джоан Смит, сирота под опекой мэра, была похищена товарищами Генри Итона. Генри интересовала не женщина, а имущество, которое оставил ей отец. Ее выручила сестра( со своими товарищами), благодарячему дело попало в суд и сохранилось в архивах. Некоторые приятели предполагаемых женихов действовали за обговоренную заблаговременно сумму. В 1572 году Элизабет Черч из некий деревни в Эссексе обручилась с юным человеком, который погиб доэтого, чем они поженились. Но оказалось, что внимательный жених успел собрать завещание, по которому оставил 20 фунтов собственной жене. Очевидно, Элизабет была женщиной чувствительной, поэтому что продолжала полагать сестру собственного погибшего жениха и супруга сестры, Уильяма Кремпхорна, своими родственниками. И вот в один красивый день Уильям, после воскресной службы в церкви, попросил Элизабет зайти к ним. Когда они пришли, Уильям послал Элизабет за чем-то вверх, где она столкнулась с мужчиной, которого в жизни никогда не видела. Им был некий небольшой духовный чин, Мэттью Леветт. Он сходу брал даму за руку, засыпал ее всяческими приятными словами, и позже напрямую спросил, " отыщет ли она в собственном сердечко влюбленность к нему ". Элизабет не нашла, благодарячему Крепхорнам довелось выпустить ее домой, снова же с 2-мя пенни на перчатки. Очевидно, сообщники считали себя в сохранности, поэтому что про отца Элизабет разговаривали, что он бешеный, когда опьянен, а когда трезв, то элементарно ненормальный. Что касается мамы, то она была " somewhatt more wytt but not much "( мало разумнее, но не гораздо). Но у Элизабет был дядя. Он-то и отправил Кремпхорнам средства обратно. Крепхорны действовали из корысти: Леветт посулил им дробь средств, какие Элизабет принесла бы в приданое. Злоключения состоятельной жены на этом не кончились: чрез пару недель некий безызвестный ей мужчина пристал к ней с брачным предложением, когда она засевала поле. Так что против Элизабет Черч было выдвинуто практически сходу два нарекания в нарушении договора. С главным занятием все было светло. Хотя очевидцев ее беседы с Леветтом не было, и он мог ратифицировать все, что угодно, но возвращение дара отлично служило знаком такого, что предписание не принято. Во другом случае, женщина отмахнулась, что она была так испугана и смущена, что совсем не незабывает, о чем шел беседа. Кстати, Леветту-то Элизабет, разумеется, на самом деле нравилась, поэтому что он посулил Крепхорнам за помощь более пятидесятипроцентов данных злополучных 20 фунтов. Иногда замен клятвами действовал и в обратную сторону. Это когда предки были не в восторге от ухажера собственной дочери. В этом случае они и были ответчиками в суде. В 1579 году Роджер Барретт судился с родней( и, вособенности, с мамой) собственной жены Эллен Шоукок. Здесь юные позаботились о том, чтоб при беседе о браке, имевшем пространство в магазине Роджера, были очевидцы как у Эллен( ее сестра), так и у Роджера( его товарищи). Очень увлекательный замен репликами, вобщем-то. Роджер: " if you come to me you shalbe as welcome as my owne mother but if your mother be willing to matche you with another man rather than with me as i know not her minde, she perhappes will send you awaye so that i shall not come at you and terrifie you in sutch sorte that you shalbe forced although against yor will be to denie both me and your promise "( ежели ты решишь быть со мной, то я буду привечать тебя, как родную мама. Но ежели твоя мама, представления которой я не знаю, решит, что иной подойдет тебе более, чем я, она может услать тебя бросать, чтоб я тебя не отыскал, или так запугать, что ты, пусть и против желания, отвергнешь и меня, и свои обязательства). Эллен: " thinke not so mr barrett for if i be sent awaye from you( as i know i shall not) i wilbe torne in pieces with wilde horses before i will denie either you or my promise "( не думайте так, знаток Барретт, поэтому что ежели меня отошлют бросать, что, я знаю, не произойдет, то ранее дикие лошади разорвут меня на кусочки, чем я откажусь от вас и собственных обязательств) Таким образом, парочка исключила вероятность " условия ", когда Эллен заявила, что ЗНАЕТ, что ее мама ее не отошлет. Поэтому, когда мама Эллен все-же попробовала огласить брачный договор дочери недействительным и предоставить ее за иного, Роджер элементарно подал на нее в суд - и выиграл. Влюбленные получили друг друга. В целом, на брачном базаре такого времени дама была стороной, реагирующей на предписание, позитивно или негативно. За исключением вдов. Вот вдовы полностью имели преимущество безпомощидругих давать мужчине альянс, желая конкретно такие договоры были для мужчины более трудными. Потому что преувеличивать родное материальноеблагополучие перед вдовицей было чревато, как это следовательно из дела Сьюзен Джейсон против Генри Боуза. Она решила прекратить договор на основании такого, что положение Генри никак не было таковым огромным, как он дал взятьвтолк. В родное время, она пригласила Генри и еще 1-го мужчину на обед, вручила ему некотороеколичество даров при очевидце, и произнесла, что он - единый мужчина, который направил на себя ее интерес, и она полагается, что он станет правдивым, хорошим и любящим супругом. Потом она уточнила, как конкретно он может обосновать, что благороден ее интереса? Боуз именовал 2-ух олдерменов. Потом оказалось, что Генри Боуз кое-что преувеличил, и суд освободил Сьюзен от договора. Более такого, судебные издержки в размере 10 фунтов довелось выплачивать Боузу. Насколько вообщем такие словесные договоры были легальны? Были, еще по средневековым законам, какие никто не отменил. Единственной различием было то, что в средние века было довольно махнуться обязательствами, подкрепить их " плотским знанием друг друга ", и два считалась официально в браке. В храм шли, ежели шли, когда-либо. В конце xvi века реформация некотороеколичество усложнила функцию не столько в плане закона, насколько в плане морали, и замен обязательствами стал рассматриваться все почаще подготовительным контрактом, а уж сам брак содержался в церкви. В xvii веке контракт мутировал в обручение, положение, когда человек как бы не был еще женат, но уже и не был волен. Возможно, фактор такового конфигурации была не в морали, а в практичности. Потому что в 1570-х годах суды практически захлебывались в делах, связанных с неясностями. Был договор заключен per verba de futuro, как обязательство жениться в будущем, или de praesenti, когда два объявляла себя женатьй немедленно? Опять же, даже обязанность жениться в будущем числилось браком, ежели подтверждалось предисловием в интимные дела. В какой-никакой форме было дано обязательство? Трудно было, кпримеру, прекратить договор, ежели два обещала себя друг другу, имитируя церковное обязательство " в имуществе и бедности, в самочувствие и заболевания, покуда погибель не разлучит ", да еще в пребывании очевидцев. Всякие случались случаи. Были затянувшиеся обручения, когда жених внезапно решал, что не так уж и желает данную девушку в супругу. И попадал в суд. Были практически анекдотические случаи, когда девушка получила на пенни более, чем надеялось за млеко и масло, отпущенные ее мамой, и была объявлена женой хитрым клиентом. Были и наименее радостные случаи, когда дама веровала, что она замужем, покуда ее " муж " не приводил в дом новейшую супругу. И вся эта неурядица кончалась, традиционно, в суде. Или, скажем, подарки. Все обожают обретать подарки, и временами вспыхивают по различным предлогам споры на тему, обязывают эти подарки или нет. Кажется, женщины наших дней считают, что не обязывают. Жительницы Лондона на переломе 1600-х придерживались противного представления. Представительницы хотькакого класса такого времени разглядывали полностью хотькакой дар, даже самый-самый пустячный, как капиталовложение. Если ты позволяешь, чтоб в тебя вкладывали средства, ты даешь этим единодушие на то, что вложенное не выброшено на ветр. Обмен дарами меж мужчиной и дамой вступал в обряд ухаживания. Приняла презент - приняла с милостью ухаживание. И ежели мировоззрение позже переменится, то оскорбленный " впрошлом " может и в суд вручить. Не из мелочности, а чтоб отстоять свою честь, не изготовить из себя посмешище. Правда, правило работало в обе стороны, но почаще только стороной, проявляющей инициативу, был, все-же, мужчина. В 1626 году Сьюзен Хиллс подала в суд на Роберта Ловтера, утверждая, что у них был брачный преконтракт, на основании такого, что он даровал ей подарки. Свидетельница с ее стороны подтвердила, что Сьюзен демонстрировала ей половинку милый монеты, которую Роберт дал ей, доэтого чем тронуться в плавание - вправду, обычный дар для тех, кто включает брачный контракт. Более такого, Роберт писал Сьюзен вследствии рубежа, и вложил в письмо " золотое перстень с красным камнем ". Тоже обычный презент для пары, собирающейся пожениться. В 1574 году Сюзанна Кольс довелось признать, что она заключила вербальный брачный контракт с Джоном Родсом - на лавке под окном дома ее отца. Помимо беседы, Сюзанна приняла от Джона две пары перчаток. Позже Джон дал ей кошелек с одиннадцатью шиллингами и 4-мя пенсами, а втомжедухе " пару штанов "( размышляю, стиль идет о пра-прадедушках сегодняшних леггинсов). Сюзанна признала, что, приняв подарки, она отдала Джону взятьвтолк, что разглядывает его, как грядущего супруга. Если женщина совсем буквально не хотела обладать ничто всеобщего с мужчиной, делающим ей авансы, она элементарно не воспринимала подарки. В 1590 году Томас Ви посулил прачке Катрин Фрим возмездие, ежели она замолвит за него словечко перед Агнес Буши - женщиной, гораздо молодее Томаса. Замолвит словечко и передаст некоторые подарки. По способности, Катрин обязана была когда-то подловить Агнес на слове, которое разрешено бы было истрактовать, как единодушие на брак. Но Агнес на удочку не попалась. И слова не произнесла, и подарки не приняла. Вообще, каждое было с дарами. Дело в том, что презент разрешено было отдать так, что одаренная и не успевала среагировать. Например, Джоан Мортимер утверждала, что Ричард Кампион сунул ей в руку половинку милый монеты в темноте, так что она даже не поняла, что приняла. А Элизабет Коль и совсем получила от Мартина Малленса... свисток из груды хлама, который, " по юности лет и неопытности " приняла из рук Мартина. Впрочем, не все было утеряно, ежели слишком находчивому кавалеру и удавалось отдать презент фактически ложью. Девушка постоянно могла при свидетелях этот презент возвратить. Еще лучше, ежели возврат совершал некто из старших родственников. Это не было гарантией против такого, что позже не будетнеобходимо дарить разъяснения в суде, но практически было гарантией такого, что суд решит дело в выгоду женщины. Бывали ситуации, когда женщина воспринимала ухаживания, но совсем не была уверена, что не изменит собственного намерения в будущем. Тогда она элементарно отвечала даром на презент, пытаясь не остаться в займу. Вышеупомянутая Джоан Мортимер, получившая во тьме ночной полмонеты от Ричарда Кампиона, почему-то не возвращала ее кавалеру. Возможно, на тот момент она была готова взять ухаживания. Потом она разговаривала на суде, что отдаривалась, но с схожим успехом разрешено было заявить, что два элементарно обменивалась дарами. Он даровал ей перчатки, корсаж, пояс, она ему - вышитые носовые платки, рубаху, пару воротников. Похоже, Джоан лукавила перед трибуналом: презент вышитого платочка( фиалками, традиционно) несомненно числился освященной порой приметой принятого ухаживания. Бывало и так, что от дара было тяжело освободиться. Джоан Салсбери в 1574 году водила методичный перечень только, что получала от Уильяма Ллойда, и только, что отправляла ему обратно. Ллойд также присылал ей несчастные " брюки "( известный презент! и эти неминуемые перчатки...), тапки, даже винцо. Мудрая Джоан отправила кавалеру 10 шиллингов. Тот обозлился, появился к ней в дом, и демонстративно оставил пол-ангела, какие она элементарно побоялась ему в тот момент дать, уж больно грозящей была ситуация. Ллойд втомжедухе передал ей чрез служанку шарф и мелочь для платьица, какие Джоан не сходу нашла. А когда нашла, то отослала Ллойду. В конце концов, дело оказалось в суде, но тут было светло, что Джоан пробовала нейтрализовать своими деяниями значимость передаваемых ей даров. Был ли даром дом? Элизабет Вивайес, служившая у сэра Генри Баркера, считала, что да. На службе она встретила Эдварда Симонса, и они решили, что сделаны друг для друга. Эдвард снял дом, куда выслал существовать Элизабет, а сам остался действовать на сэра Генри. Понятно, что в повинности Элизабет вступало знание хозяйства и выход за той мелкой скотиной, которая паслась на заднем дворе фактически всякого дома в Лондоне тех лет. Соседи считали, что два жената, Элизабет считала, что они женаты, но Эдвард со порой решил, что не желает себя объединять, и элементарно объявил Элизабет, что она проживает в его доме не супругой, а прислугой. Ах, он " использует ею телесно "? Ну, так она же не противилась. В общем, два подала в суд друг на друга. Элизабет - за повреждение брачного обязательства, Эдвард - за то, что она обозвала его под горячую руку перед всеми соседями нехорошими словами. Оба остались при собственном. Суд не признал такого, что меж Элизабет и Эдвардом был договор, на основании лишь такого, что он поселил ее в снятом им доме и дремал с ней. С иной стороны, суд с осознанием отнесся и к диффамации со стороны Элизабет. Был еще один вид даров " со ролью ", какие навряд ли пришлись бы по вкусу нам, но в Лондоне такого времени оны числились полностью уместными и чрезвычайно ценными - вещи, принадлежавшие покойному жену или жене: вельветовая шапка покойного супруга, драгоценная накидка покойной супруги, печатка, оставленная вдове ее умирающим супругом. Эти вещи от предшествующего брака были фундаментом брака будущего, и никто не видел в этом ничто огорчительного, против. Но, очевидно, слова и подарки - это так, " конфетно-букетная стадия " добрачных отношений, как вданныймомент молвят. Парочки распознавались еще и по ступени фамильярности обращения друг с ином. Та же Сюзанна Кольс, которой довелось напоминать про ее обещания по отношению к Джону Родсу чрез суд, единожды на людях " came unto john roades and sett on the bench there with hym usynge herselfe vere famylyarlye and lovinglye unto him "( села вблизи с Джоном Родсом на лавку у водила себя по отношению к нему фамильярно и лаского). Влюбленная два пила из 1-го кубка, ела из 1-го блюда, вообщем водила себя нескромно. Под " игривостью " понимали даже то, что на наш взор смотрится полностью безвинно. В 1575 году некоторый м-р Роул побывал в феврале луне собственного родственника, Николаса Рейнольдса. Подойдя к дому, он увидел " фривольную " сцену: дочь Рейнольдса игралась в снежки с некоторым Робертом Проуфутом. Роул испуганно осведомился у владельца дома, с кем это его дочь ведет себя так фамильярно. Рейнольдс кинул, что с небольшим, за которого собирается замуж. Но Роул не утих, покуда юного человека не зазвали в дом, не допросили о намерениях, и не ударили по рукам сравнительно свадьбы, заключив, таковым образом, договор. Следующим шагом за игривостью был, по идее, добрачный секс. Это не было чем-то неслыханным или бесчестным, но договорная выдумка о том, что два относится друг к другу как муж и супруга, совсем не предполагала, что они немедленно входили в замужние дела. Бывало всяко. Иногда и входили, и становились после этого вправду законными супругом и супругой без каждого церковного благословения. Иногда в храм шли, времяотвремени нет, и никого это не тревожило, ежели лишь позже дело, по некий фактору, не попадало в суд. Закон признавал внецерковные браки, но разбираться с ними было пыткой мученической. Например, как в случае Аллана Брауна и Сибиллы Грин. Они заключили словестный договор при свидетелях, оговорив даже, что в случае смерти моряка Брауна Сибилла унаследует все его актив. В договоре они посулили друг другу быть во всем с этого момента как муж и супруга, " исключая кровать ". Был это преконтракт или брак, ежели уж стороны огласили себя женами? Сибилла, вероятно, посчитала, что ни то и ни иное, поэтому что выступала в суде в роли ответчицы. А как разглядывать ситуацию Элизабет Дрейк и Эдварда Гудина, какие окончили обязательство друг другу словами " сейчас мы муж и супруга и отправляемся в кровать ", направились в эту кровать, но секса меж ними не было. Это - явная имитация подготовительных браков знати, но делало ли действо Элизабет и Эдварда женатыми? В предоставленном случае Эдвард посчитал, что нет. Но, к большому облегчению судей, лишь любая 5-ая дама, подавшая в суд за повреждение обязательства жениться, имела с женихом добрачный секс. Иногда они врали, что имели, чтоб победить дело, как это следует из показаний очевидцев. Иногда женщины скакали в кровати многообещающих женихов, заявляя лишь позже, на суде, что у них был брачный преконтракт. Бедолага Роберт Скейв оберегал себя против притязаний Эллен Тинкем, рассказав суду, что поначалу они хорошо напились совместно, а позже она " пришла к нему ". Протрезвев, Эллен решила ковать ферро, покуда жарко, и подала на Скейва в суд. Возникает легитимный вопрос: неужели суд мог собственным решением вправду заставить людей существовать совместно? Вообще-то, мог запретить существовать отдельно. Но очень изредка и эти иски доводились до конца, разве что в вариантах, когда ответчик или ответчица радикально не желали примирения. Что истцам было необходимо, так это точное освобождающее заключение суда, чтоб возобновлять существовать и не страшиться, что в один красивый день прошедшее появится на порог со своими претензиями. Люди, по большей доли, подавали в суд за повреждение брачных преконтрактов по той же фактору, по которой подавали в суд за диффамацию: из-за хранения репутации, для такого, чтоб определить точку в унизительной ситуации. Иногда в суд подавали с замыслом выудить из ответчицы или ответчика средства. Я упоминала историю сироты Джоан Смит, похищенной Генри Итоном с целью свадьбы. Джоан выручила сестра со своими товарищами. Но деяния эта не кончилась спасением сиротки. Генри Итон подал на Джоан в суд, на основании такого, что она - его законная супруга. Напрасно он это сделал, поэтому что Джоан, неглядя на юность, была отлично в курсе собственного статуса дочери вольного мещанина предстоящей наследства. Генри Итон, вобщем-то, был братом супруга иной сестры Джоан, не посторонним. Но он, почему-то, ждал, что Джоан постесняется довести дело до дачи показаний, и предпочтет откупиться. Не тогда было. Девушка отдала совсем убийственные для Итона сведения. Она верно обозначила, что никаких обменов дарами или словами, никаких ухаживаний меж ней и Итоном не было. Не ее он поля ягода, и желал элементарно наложить лапу на средства, оставленные ей папой. Генри Итон дело позорнейшим образом продул, но не знаю, понес ли он возмездие за похищение. Разумеется, крупная дробь отношений англичан на границы 1600-го года никогда не попадала в поле зрения судов, но о них эксперты ничто не знают. Можно лишь допустить, как оно было. В частности, как конкретно кончалась та половина браков, какие продержались не наиболее 10 лет. О том, как они расставались Статистика разводов потрясающе стабильна: возле пятидесятипроцентов браков кончается крахом в движение первых 10 лет. Для англичан на переломе 1600-х процедура развода была довольно трудной. Для истока, в Европе, Реформация отдала вероятность новейшего брака желая бы для стороны, в крахе предшествующего не повинной. В Англии, церковные суды продолжали быть ограничены правом вынесения решения лишь об " отлучении от стола и кровати "( " from bed and board "). Это обозначало, что паре было дано легальное преимущество не существовать совместно. Нелегальный разъезд супругов был, кстати, подсудным занятием. Но такое заключение не давало права закончить новейший брак ни виноватой стороне, ни невинной. Новый брак был вероятен для пар, чей брак аннулировался: на основании недалёкой ступени родства, двоеженства, преконтракта, не завершенного брака( неимение сексуальных отношений меж женами), брака по принуждению, и брака, в котором одна из сторон еще не достигла совершеннолетия. Лазейка была: духовный суд мог разъединить супругов на основании или доказанной брачной неверности( adultery), или доказанного очень ожесточенного обращения( extreme cruelty). Но снова же, тут стиль идет, все-же, не о разводе, расторжении брака( divorce), а о разъединении супругов( separation). Лондонские суды требовали доказательств и такого, и иного. Недостаточно было увидеть жена или жену в неподходящем месте и неуместной фирмы. Надо было увидеть конкретный акт измены. Недостаточно было ведать, что один муж поколачивает иного. Нужны были очевидцы итогов и, лучше, мнение доктора о причиненных повреждениях. Около 42% дел о разъединении в период 1572 - 1640 гг были начаты мужчинами, обвинявшими муж в неверности. А 26% - дамами, обвинявшими супругов в безжалостном обращении. В обеих вариациях суд выносил решения в выгоду истцов - фактически законченно. Дела, не имеющие шанса на успех, отсеивались еще до судебных сессий. Иногда пары мирились, времяотвремени разъезжались под каким-либо благообразным поводом, достигнув соглашения о разделе богатства. Технически, подтвержденное трибуналом разделение давало вероятность закончить новейший брак. На протяжении только правления Елизаветы теологические дебаты о праве на развод не прекращались. До самого 1603 года чрезвычайно почтивсе церковные деятели давали родное единодушие на мнение новейшего брака " разделенным " парам. А 1604-м предшествующий, разъединенный брак опять стал препятствием для новейшего, и, попутно, двоеженство было выделено в ряд уголовных правонарушений. Как ни удивительно, чрезвычайно почтивсе выбрали ограничить мнение " препятствия " лишь 1604-ым годом, поэтому что большаячасть пар, чьи дела фигурировали в английских судах, заключали повторные браки до 1604 года и после него. И очень нередко они имели позволение от местных священников. Разумеется, большаячасть пар, не желающих существовать совместно, не утруждали себя формальностями. Лондон был довольно огромным городом, чтоб в нем затеряться, и постоянно была вероятность огласить исчезнувшего жена элементарно погибшим. Учитывая причудливость методик заключения брака, разрешено лишь догадываться о том, насколько же людей, на самом деле, были двоеженцами, и насколько пар жили совместно и отдельно лишь на основании отлично продуманной летописи. В суд попадали дела о двоеженстве, ежели одна из сторон вправду ощущала себя обманутой. Что касается пар, желавших разъединения, то мужчины фактически постоянно судились с супругами, оговаривая их в измене, а дамы - оговаривая супругов в безжалостном обращении. Любопытно, что 12% дел о разъединении затевались посреди джентри, приэтом, конкретно в Лондоне, а не в графствах, где истцы и ответчики жили. А вот в делах о диффамации джентри были меньшинством, только 4%. Но подавляющее большаячасть недовольных браком сочиняли, все-же, английские ремесленники и маленькие коммерсанты. Это не означает, что агрессивной стороной в браке постоянно был мужчина. Как раз возле 1640 года была известна баллада " Жалобы женатого мужчины "( " married man " s complaint "): i wash the dishes, sweep the house, i dress the wholesome dyet; I humour her in everything, because i would be quyet: of every several dish of meat, she " ll surely be first taster, and i am glad to pick the bones, she is so much my master Что касается брачной неверности, то не постоянно понятие о том, что свирепый муж смотрел за бедняжкой супругой и винил ее без особенных оснований, имело пространство быть. Во каждом случае, Маргаретт Марре водила себя так, какбудто желала, чтоб целый мир был в курсе такого, что она изменяет собственному супругу Джорджу. Слуга Джорджа Марре, Мэтью, поведал на суде, что Маргаретт водила себя " темно ", уединяясь с Эдмундом Элденом, былым в подчиненном расположении по отношению к Марре-мужу( исполнял для него различные работы). И вот единожды, когда Мэтью возвратился домой возле 10 вечера, он увидел мальчишку, служившего Элдену, практично выбегающего из дома Марре. На вопрос Мэтью, что он тут делает в такое время, миниатюрный произнес, что владелец послал его за вином. Мэтью уже сделал пригодную дырку в драпировке панелей, чтоб удостовериться в верности собственных подозрений. И он поспешил в них удостовериться. Действительно, Маргаретт и Эдмунд были в кровати, и занимались конкретно тем, для что дама ложится в кровать с мужчиной, не являющимся ее супругом. Надо заявить, что Мэтью был неописуемо зол на владелицу, поставившую его в состояние соглядатая. Потому что, в неимение владельца, конкретно он отвечал за то, чтоб в доме все было методом - так распорядился Джордж Марре, очевидно не доверяющий тому, что дом и хозяйство разрешено бросить на супругу. Жена Мэтью знала о приключениях владелицы издавна. Но, таккак ее не узнавали, она свою историю держала при себе, и поведала ее лишь на суде, даже не очень добровольно. Однажды она отправилась в деревню проведать собственного малыша, и Марре распорядился, чтоб Элден ее сопровождал в дороге. Когда они остановились на постоялом дворе, туда появилась Маргаретт. Спали они все в общей комнате. Маргаретт поначалу легла в постель с дамами( трое их там было), но позже встала, и на очах изумленной публики улеглась в кровать к Элдену. Не выскользнула тайно, поэтому что никто из них еще не дремал. Нет, она встала, разделась, и прошлепала в постель Элдена, где и осталась на всю ночь. В конце концов, Маргаретт забеременела. Знакомый ее супруга когда-то повстречал ее на улице, и у них завязался беседа, который, очевидно, коснулся и ее беременности. На примечание Томаса Слэтера о том, что ее муж не обязан был выпускать Маргаретт в таком расположении бродить за покупками, та беззаботно ответила, что муж тут не при чем, " Эдмунд Элден делал за него работу в его спальне ". В конце концов, Маргаретт и совсем кинула супруга, переместившись к собственной сестре. Беременная на крайнем сроке, она не унывала, а обратилась с предложением к некоему Томасу Флетчеру: " У меня не то вданныймомент тело, которым я могла бы кичиться, так что, можетбыть, я поступаю очень дерзко, признаваясь тебе, что я отношусь к тебе отлично. Настолько отлично, что могла бы прикинуть тебя собственным супругом ". И предложила Флетчеру начинать для нее тем, кем был Эдмунд Элден. Небольшой аспект: Флетчер был женат. Что делает его протест Маргаретт еще наиболее увлекательным. Он произнес, что " тут "( в его доме) ему " неловко ". Еще бы, таккак в этом доме уже была владелица. Но он внеспредложение Маргаретт сбросить дом и существовать безпомощидругих. В наиболее " комфортном " месте. Правда, в этом комфортном месте Томас ее так и не побывал, так что Маргаретт возвратилась в деревню. Почему-то мне видится, что эта предприимчивая дама не осталась после родов в доме собственного отца. Сюзанна Вильсон также не стеснялась. Сочтя собственного супруга Джеймса обреченным случаем, она элементарно заменила его в собственной кровати Томасом Пейджем. И не лишь в кровати. Пейдж ел за столом Вильсона, тратил средства Вильсона, какие давала ему Сюзанна. Вильсон пробовал, естественно, противоречить, но Сюзанна, в протест на его претензии, элементарно запирала супруга в комнате, а хозяйка продолжала веселиться с Пейджем. Мало такого, она всюду разговаривала, что " никогда не станет дремать с данной косой задницей, зовущейся ее супругом, до конца собственной жизни ". Она втомжедухе грозила супругу, что избавится от него, желая никогда не уточняла, как. Надо заявить, что ее опасности легкими не были. Однажды Сюзанна избила служанку, которая пробовала заполучить у нее родное жалование, Сюзанну вызывали в суд за диффамацию, она делала аборты средством каких-либо настоев, и вообщем имела такую репутацию, что прислуга, стянувший у нее флягу с вином, валялся у владелицы в ногах, умоляя о помиловании. Ее по-настоящему опасались не лишь дамы, но и мужчины. Можно лишь жалеть, что Джеймс Вильсон не разглядел, с кем связывается, покуда ухаживал за собственной женой. Дороти Кингсленд, в протест на вопрос повитухи, где же ее муж и отчего не любуется на такового красивого малыша, отхватила, что предпочтет созидать муженька повешенным, ежели в собственной кровати, и что он-то никогда ей малыша не сделает, она гарантирует. Довольно черная деяния случилась в доме сэра Фрэнсиса Эшби в 1619 году. Его супруга беспрепятственно флиртовала с Роджером Ди, который находился в штате сэра Фрэнсиса. Лорд Эшби, кстати, был молод и неплох собой, но кое-что меж женами было не так, поэтому что очевидцы слышали, как Роджер Ди и леди Джоанна хихикали насчет отсутствия у Эшби деток. Надо заявить, что в то время еще числилось, что дама способна зачать малыша лишь в том случае, ежели приобретает от собственного напарника телесное удовлетворение. Поэтому чрезвычайно нередко беседа об отсутствующих детях был, на самом деле, беседой о неудовлетворенных сексуальных нуждах. Впрочем, сумрачный оттенок флирту давали нередкие шуточки леди Джоанны, что она заменит 1-го супруга на иного. В конце концов, Роджера Ди элементарно уволили, сэр Фрэнсис желал развестись с супругой, но суду получилось их примирить. Сначала все было хорошо: чрез год Джоанна родила дочь. А позже сэр Фрэнсис внезапно внезапно погиб в возрасте 28 лет, желая ничего не предсказывало. Люди нередко упоминали после его погибели о словах Джоанны насчет подмены супруга. Что кидается в глаза во всех данных и почтивсех остальных, схожих историях: дамы, обвиняемые супругами в брачной измене, вправду были в ней виноваты, и толчком к такому поведению являлась сексапильная неудовлетворенность, подкрепленная неуважением к личности жена. Не знаю, разрешено ли означить это соединение, как причина физическо-эмоциональный. А вот мужчины, которых супруги винили в безжалостном обращении( также продуманно), действовали из остальных побуждений, но об этом станет рассказано позднее. Представления о том, что такое безупречная семья, также не очень поменялось за века. Мысленная картина осталась той же: беспроигрышный, опытный, здравый и нежный муж, формирующий экономическую основание для процветания семейства; хорошая, ласковая, спокойная, хозяйственная, умная супруга; разумные, здоровые, вежливые и покорные детки. Жизнь, естественно, вносила свои коррективы. Но и тогда была толпа литературы, учащей людей корректировать эти коррективы. Особенно советы обожали дарить эксперты мужи Реформации. Роберт Кливер написал книжку " Угодная Богу форма управления семейным хозяйством: как править семьей сообразно слову Божьему "( " a godly form of householde governement: for the ordering of private families, according to the direction of gods word ", Лондон, 1616 г). Уильям Вайтли разъяснял вступившим в брак, как обязано выстраиваться управление семьей в 1619-м году, в проповеди " Указания для женатых персон ". Были о книжки, приуроченныек обучению хозяек искусству быть неплохой супругой, кпримеру, вышедшая в 1607 году книжка Александра Никколса с длиннейшим заглавием, которое разрешено свести к " Как отличить неплохую супругу от нехороший и отвратительного супруга от неплохого ". Большинству коррективы, кстати, удавались. Некоторым дано подходить к выбору грядущих супругов вначале правильно, неким элементарно везло, некие были очень заняты проблемами будничной жизни, и не имели ни времени, ни сил на переосмысливание разумности прежде изготовленного выбора. Суды имели дело со вариантами маргинальными, с ситуациями, когда внутренние семейные трудности уже не могли сохраниться в 4 стенках. Проблемы с гулящими супругами были одной из групп осматриваемых дел, по которым суды выносили решения в выгоду истцов. Проблемы с ожесточенными, агрессивными женами были иной группой. В делах об необыкновенной жестокости жена истцами были, как правило, дамы. Вопреки бытующему понятию, ни средневековый закон, ни законы эры Ренессанса не давали права супругам плохо обходиться со своими супругами. Напротив. Законы Реформации до 1640 года продолжали традицию, по которой безупречной моделью супружества была дружба и симфония меж супругом и супругой, " друг, собеседник и компаньон по удовольствиям "( " a friend, and comfort for society, but also a companion for pleasure ", alexander niccholes). Да, на супруга возлагалась обязательство данной согласии достигать, а на супругу - опознавать супруга головой дома. Но тот же Никколс яростно клеймит супругов, какие собственным поведением " узурпируют такое преимущество, какбудто имеют дело с рабами, и доводят собственных жен до брачной измены "( " usurp such superiority over them, as is commonly used towards slaves and drive their wives to adultery "). И вот конкретно с крайней моделью супружеского поведения имели дело суды. В 1586 году Маргарет Эливер давала сведения о том, что ее соседка, Маргарет Фармер, " немало раз приходила и пожаловалась, плача и причитая, на то, как жесток с ней ее муж, который употреблял ее и бил ее. И демонстрировала подбитые ударами супруга глаза, и разговаривала, что на ней живого места нет вследствии жестокости и безумия ее супруга, и разговаривала, что не знает, что делать, и опасается за свою жизнь, ежели станет возобновлять существовать с ним. И единожды упомянутый Джон Фармер избил ее так, что упомянутая Маргарет не могла стать с постели 8 или 9 недель... ". Показания подтвердили и остальные соседи, какие, услышав клики, поторопились на содействие, и отыскали Джона Фармера с дубиной в руках, избивающего свою жену " с безжалостностью безумца ". Суд решил дело в выгоду Маргарет Фармер, очевидно, высвободив ее от кошмарного замужества. В ином деле соседка, зашедшая когда-то к Анне Янг, нашла ее " с лицом, покрытым синяками и опухшим, и с тем же на всем теле, и она не могла ни произносить, ни шевельнуться, чтоб посодействовать себе, и ее челюсти были выбиты или испорчены, и нос сломан, и лишь с поддержкой доктора ее получилось приподнять, но и тогда она чуть могла дышать, и разрешено было ждать быстрее, что она умрет, чем придет в себя ". Анна Янг все-же оказалась наиболее живучей, чем ждала соседка, и не лишь пришла в себя, но и сумела вручить в суд на супруга. Дело было решено в ее выгоду. А фактор побоев была в том, что положение Анны оказалось не таковым огромным, как ждал ее муж. Некоторые случаи были наименее светлыми, из тех, когда оба жена были не сахарными. Анна Перри подала на супруга в суд за то, что он пихнул ее так, что она свалилась и вывихнула палец. Но дело-то в том, что грустный инцидент произошел в итоге такого, что Анна прикрыла от супруга дробь его личного дома: когда он послал слугу доставить ему из кладовки пива, Анна заперла кладовку. И когда Джон сам пришел разбираться, завязалась борьба, в итоге которой Джон потянул супругу за платьице( разумеется, она действительно сбила муженька с ног), она свалилась на руку, и палец был вывихнут конкретно в тот момент. Довольно любопытно то, что канонический закон, основанный на римском праве, воспринимал во интерес лишь физиологическую сторону давления, конкретные побои и повреждения. Церковные суды разглядывали ситуацию наиболее много. Допустим, муж никогда не шел далее нескольких щипков и тычков, то имеется, стиль об опасности жизни не шла, но зато имели пространство словесные поношения и ущемления супруги в ее законных правах. В 1614 году Чарльз и Мэри Джонс, жившие как муж и супруга и работавшие прислугой, начали самостоятельную жизнь. Очевидно, выход от хозяев-джентри не был мирным, поэтому что Чарльз поместил Мэри в нанятую у одной вдовы в Гринвиче квартиру, а сам жил раздельно. Когда он жену посещал, то и ее квартирная владелица, и все соседи не были вособенности счастливы, поэтому что Чарльз " нередко чрезвычайно дерзко бил ее кулаками и щипал, и грозил задушить, и именовал шлюхой, и винил в том, что она цельный день была в Лондоне, занимаясь тем, чем шлюхи занимаются, и клялся ужасными словами, что он ее уничтожит ". Кроме этого, Чарльз не лишь отказывался кормить Мэри, как должно жену, но и отнимал у нее ключи, чтоб отобрать из сундуков то, что она зарабатывала хозяйка, собственной работой. Кроме такого, Мэри, уставшая от такового брака и подавшая на развод, обвинила Чарльза в прелюбодеянии, в том, что он " руководит компанию с опасными и бесчестными дамами ", и " хирург предупредил ее, чтоб она не имела с ним дела, поэтому что это станет для нее чрезвычайно щекотливо ". Проще разговаривая, здешний хирург знал, что у Чарльза сифилис. Отсюда и дикая горячность Чарльза - Мэри элементарно не допускала его до тела. И суд решил дело в ее выгоду. Освободил суд от брачной обузы и Анну Кендрик. По свидетельству служанки Кендриков, Джон Кендрик бил супругу " кулаками, палками и кочергой... именовал шлюхой и заявлял, что малыш, которым она беременна, не его, и так нехорошо с ней обращался, и не позволял ее дремать совместно с ним на постели, и принуждал дремать в постели свидетельницы ". Кроме такого, снова же, Джон Кендрик не давал супруге ни гроша, замыкал от нее кладовые и уносил бросать всю приготовленную служанкой еду. И таковая " радостная " жизнь длилась у Анны три года. Жила она на личные заработки, обучая кого-либо чему-то. Свидетельница употребляет словечко " teaching ", так что Анна, разумеется, держала начальную школу. Иногда муж и пальцем супругу не притрагивался, а методично и злобно доводил ее до самоубийства. Не без поддержке соседей, от такового типа давления получилось избавиться в 1619 году Элизабет Уильямс. По словам очевидцев, муж Элизабет, Джон, довел ее до такового состояния умопомрачения вечными придирками и насмешками, что она часто уже не понимала, где, что и как. Однажды соседка нашла Элизабет с ножом с руках, пытающуюся кончать с собой. Она произнесла, что лучше умрет, чем станет существовать, мучимая супругом, до конца собственных дней. А конкретно это и было ее грядущим, ежели верить угрозам супруга. Действительно, на суде Джон Уильямс равнодушно заявил, что женился на Элизабет не по любви, а из-за средств, и в будущем собирается касаться к ней в 10 раз ужаснее, чем до суда. Очевидно, подлец был совсем убежден в том, что суд дело решит в его выгоду. Ведь его мама и сестры утверждали, что Элизабет одержима злобным духом. Но суд решил дело в выгоду Элизабет. Бывали случаи, в которых ход событий непроизвольно наводит на мысль, что отчаявшиеся дамы элементарно провоцировали собственных брутальных супругов в ситуациях, когда кропотливо скрываемые семейные трудности становились явными для всех. Хотя большаячасть британцев жили и в 1600-х так же, как в средние века - с жалким личным местом, постоянно на виду у соседей и дворни, аристократы сумели позволить себе огромную частность. Опять же, одно дело - служанка ремесленника, работающая по найму, и совершенно иное - прислуга дворянина, подписывающая присягу о лояльности владельцу. Поэтому времяотвремени терроризируемым женам аристократов приходилась делать изобретательно. Так приключилось, кпримеру, когда в краски к графу Линкольну приехала юная два, Энн и Томас Дитоны. В тот же момент там гостила и иная два, Морранты. И вот посреди ночи Энн Дитон возникает в комнате Мэри Моррант " с лицом, омытом слезами ", и желуется, что " более не может выдерживать жестокость собственного супруга по отношению к ней ". И тут наступает катавасия. Мэри Моррант почему-то отправляет свою служанку в комнату, где остался Томас. Чтобы она принесла ночную рубаху беглянки. Естественно, быстро служанка возвратилась с рассказом, что Томас Дитон ущипнул ее за руку и пригрозил свернуть шею. После этого рассказа в поход за ночной рубахой отправилась хозяйка Энн Дитон, в сопровождении уже ущипнутой служанки. По их словам, Томас смог прикрыть их обеих в собственной комнате, где Энн, почему-то, отправилась в постель, а Томас повстречал ее там кулаками. Тут обе дамы подняли дикий хай, на который прилетели слуги глава. Дело кончилось с тем, что с Томасом Дитоном подрался сам граф. Очень увлекательная деяния. Дело, после вмешательства глава, было обречено на успех, естественно. Без сомнения, Энн Дитон имела отличные основания, когда нескончаемым снованием назад и вперед за некий рубахой( как какбудто Мэри Моррант не могла отдать ей одну из собственных!) доводила собственного жена до белого каления. На суде кое-что оказалось. Горничная Энн Дитон слышала, как Том грозил супруге, что прикует ее к постели, и поступит с ней, как с Бартоломью, который, по его словам, был его рабом: посадит на цепь, хлеб и воду. Причем любое словечко опасности юный магнат подтверждал ударом кулака. Увы и ах, приходится отметить, что известная цивилизация такого времени была не настолько милосердна к пострадавшим, как судебные власти. " Укрощение строптивой " владеет собственный макет, в котором муж достигнул покорности супруги, избив ее до крови, и завернув в просоленную конскую шкуру. Что касается рогатых супругов, то: old humphrey hodge a farmer was, his age was fifty-seven; A bachelor, too, and well to do, for he in the world had thriven; And humphrey hodge from dawn till dark, was happy us the day was long, for he rose with the sun, and he sang with the lark, and this was his favorite song- rock the cradle, john, rock the cradle, john, an old man married, had better be buried, than rocking the cradle alone. Now humphrey hodge had a servant girl, as blooming as the day, and she was fair as the lily or pearl, and fresh as the flowers in may; And her eyes shot forth such lustrous beams, that somehow, ere 'twas long. Her image was ever in humphrey's dreams. In spite of his favorite song now humphrey hodge, alas, and alas. Grew tired of single life, and ere the harvest moon could pass, he мейд his maid his wife; And the sun shone bright oh his marriage morn, and the bells rang out ding, dong, and humphrey felt like a man new born, and fairly forgot the song now humphrey hodge and his dear little wife were happy as any pair, " until the time that he was blessed with a buxom son and heir; And he sits and sighs as the baby cries, with its lungs so loud and strong, yet he sings, forsooth, and reflects on the truth contained in his favorite song. Now humphrey hodge walks round the farm. And his hair is silver grey, with his wife before, and the child on his arm the fruits of december and may and people smile at the silly old man, being wed to a wife so young. And humphrey thinks as he winks and blinks, when his neighbours sing him the song О том, как они преступали закон Убийство в Англии пор Тюдоров было правонарушением диковинным. Во время правления Елизаветы, лишь 5% всех осужденных за правонарушения в графствах Сассекс и Чешир предстали перед трибуналом по объявлению в убийстве. В Кенте процент был больше, 8%. Зато в Эссексе - только 1%. Так именуемые " серийные убийства " в документальных источниках 16-го века отсутствуют вообщем. Эта довольно умопомрачительная статистика объясняется тем, что конкретно числилось убийством: спланированное уничтожение жертвы, не предстоящей нападения, и не имеющей способности отстоять себя. Вот непредумышленное смертоубийство - это да, это бывало довольно нередко, но это грех убийством не числилось, это было не murder, а menslaughter. На это деление были свои предпосылки, и нередко рубеж было тяжело означить. За целый период правления Елизаветы за смертоубийство были осуждены, в вышеупомянутых 4 графствах, 190 парней и 52 дамы. Семеро из данных дам были осуждены за смертоубийство супругов, и одиннадцать из парней - за смертоубийство жен. Из тех, кто стал перед трибуналом, виновными признаны были в Сассексе 86% парней и 38% дам, в Эссексе 71% парней и 30% дам, в Кенте 67% парней и 75% дам. Проникновение протестантизма в сообщество при Елизавете внесло несомненное изменение в ситуацию. Сама по себе новенькая вероисповедание не увеличила и не уменьшила количество правонарушений, как таких. Изменилась система извещения сообщества о совершающихся грехах, и возникли изучения личностей - как жертв убийства, так и убийц. Разумеется, огромную роль в этом сыграло распределение печатных изданий, памфлетов. Но было кое-что еще. Средневековые историки более увлекались делами больших людей и событиями общегосударственной значимости. Историки 16-го века стали более направлять интерес на то, что занимало умы среднего класса, который, совместно с новейшей религией, поднимался на наиболее функциональные роли в функционировании царства. Для памфлетов выбирались убийства, какие могли наверное притянуть интерес аудитории. Во-первых, интерес было гарантировано, ежели основным лицом катастрофы была дама. Желательно - юная и прекрасная. Причем, схожим энтузиазмом воспользовались расследования, где дама была жертвой, и те, где дама была убийцей или соучастницей убийства. Особенно, ежели в деле прослеживался сексуальный момент измены. Впрочем, 2-ой вариант был, все-же, популярнее. В памфлетах давался ликбез личности, вида жизни, взаимоотношений работающих лиц катастрофы. Бросается в глаза еще одна изюминка: памфлеты описывают убийства, случившиеся на наиболее или наименее больших ступенях общественной иерархии, посреди них нет правонарушений в среде рабочих и фермеров. Часть памфлетов была ориентирована против дам, дробь - в их охрану. Несомненно, люд в 1540-х начал воспринимать, что в некий момент во голове царства может стать дама. Отсюда пространные размышления об особенностях дамской натуры, содержащиеся в памфлетах. Вообще, прослеживается желание, что чем далее, тем более дам привлекалось к ответственности. Отчасти, это разрешено разъяснить социально-экономическими переменами в сообществе. Например, роспуск монастырей при Генрихе viii привел к двум изменениям: пропали приюты для подкидышей, и почтивсе, потерявшие работу при монастырях, были обязаны находить пропитание в городках. В итоге, уже в начале царствования Елизаветы перед трибуналом возникли дамы - убийцы новорожденных деток. Преступление, фактически неизвестное в средневековой Англии, где схожее бывало не наиболее 4 раз в год, и виновные автоматом числились безумными. В середине 1560-х годов возникла некотороеколичество внезапная группа обвиняемых: дамы, которых винили в убийстве при поддержке колдовства. Опять же, ничто аналогичного в средневековой Англии не было. Можно победить этот парадокс на то, что средневековые создатели вообщем не очень увлекались правонарушениями, но в постановлении историков имеется превеликое оченьмного судебных материалов, из которых ясно, какие дела разбирали общие и экклезиастические суды xiii - xv вв. Еще одной группой народонаселения, пребывание которой в памфлете гарантированно привлекало интерес публики, была прислуга. Похоже, что благонадежность к владельцу пропала совместно с исчезновением средневековой морали. Слуги добровольно воспринимали роль во всех семейных заговорах, приэтом не из нелюбви к жертве, а в поисках чистой выгоды. Суммы вознаграждений времяотвремени поражают мизерностью, времяотвремени смотрятся достаточно убедительно. Что касается способов убийства, то в памфлетах они описываются потрясающе черство. Нет такого, чем грешат наши инновационные таблоиды, который обожают поплавать в кровище. Памфлеты упоминают кровь лишь как что-то, помогшее встречать на грех. Маркер, не приправа. Похоже, что особым воображением убийцы тюдоровской Англии не отличались: почаще только, инструментом убийства была рядовая палка. Дело довершалось тем, что оглушенной жертве разрезали гортань. Убийств при поддержке огнестрельного орудия было недостаточно, таккак огнестрельное орудие в Англии такого времени было редкостью. Достаточно нередко убивали ударом клинка или кинжала. Яд был почаще только кристально дамским орудием, но и тут памфлеты лишь черство перечисляют симптомы отравления, не драматизирую каждую судорогу жертвы. Это был совершенно иной мир. Мир, где от виновного ожидалось сожаление и покаянная стиль перед публикой, собравшейся на его смерть. Где мужеубийца умоляла и получала амнистия у родных убитого ею супруга. Мир, где веровали, что царапины убитого начинают кровить, ежели его убийца располагаться вблизи, и от убийцы, снова же, ожидалось в этом случае добровольное признание. И даже выходило. И, как ни удивительно, мир, где часто понимали, что привело убийцу к его преступлению. Мир без сентиментальности, довольствующийся фактами и, быстрее, предупреждением для читателя, ежели сочувствием к жертве или порицанием убийцы. Акценты, расставляемые памфлетистом, могли быть довольно неожиданными. Например, в случае, где рассказывается про отравление супруга супругой, свидетельствуется, что она была выдана замуж против воли, и делается предостережение против насильственных браков. В случае, когда овдовевший отчим прикончил, при поддержке слуги, деток покойной супруги, чтоб быть вольным для введения в новейший брак " без обузы ", элементарно указывается, что долг отчима ничем не различается от длинна отца любить и гарантировать потомство. Исключения, естественно, были. В одном случае, где убийцей был католик, убивший уже в тюрьме иного заключенного, также католика, автор-протестант пускается в размышления, что католики - " обезумевшие собаки, постоянно готовые уничтожить и поругать закон и распорядок ". В случае, когда новобрачная, вернувшая из поездки к родителям, нашла, что в ее неимение муж прикончил( по пьяному занятию) соседа, создатель выражает ей сострадание. Наиболее желаемой для публики формой подтверждения вины было признание преступника с сопутствующим ему раскаянием. Признание в протест на вопрос арбитра, признает ли обвиняемый себя виновным. Во-первых, признание с раскаянием выручало душу, во-вторых, исключало вероятность судебной ошибки. Если предполагаемый преступник отказывался признать свою вину, в ход шли подтверждения, собранные следствием. Сбор таковых доказательств был повинностью чрезвычайно широкого кружка людей: мэров и служащих мэрии, глобальных судей, констеблей, членов коронерских жюри, и всей общины. Известны случаи, когда конкретно проницательность соседей заключала на убийцу. Одна дама увидела, что у усопшего по приблизительно натуральным факторам супруга соседки сломана шея. Врач и констебль, выдавшие аттестат о погибели, не додумались исследовать мертвоетело, не имеющий никаких повреждений. Во другом случае, соседи увидели, что камыш, покрывавший пол, был заменен не в тот день( рядовая замена была раз в недельку). Обязанностью водящих последствие была, втомжедухе, испытание алиби, ежели у обвиняемого такое имелось. И опять община была бесценным источником сведений. Даже в Лондоне люди жили потрясающе тесновато, и не лишь в физиологическом значении. Такое мнение, как частность, было недоступной роскошью ни для метельщика улиц, живущего в хибаре, ни для пэра, живущего в замке. Всегда некто кое-что видел и знал. Как правило, когда дело доходило до допроса упорствующего обвиняемого, у следственных властей было уже довольно доказательств. В нужных вариантах даже проводилось обнаружение мертвеца. Например, одна дама очевидно погибла от отравления, но несомненным было то, что яд попал в ее организм не чрез желудок. Было заказано обнаружение, и способ отравления выяснен. Еще одной индивидуальностью статистики убийств пор Тюдоров является то, что лишь возле пятидесятипроцентов из них творилось в быту. В наше время в быту совершается крупная дробь убийств. Не наименее любопытно и то, что схожему бытовому убийству почаще только не предшествовали избиение или нехорошее воззвание. Убийство имело целью или аннулировать барьер, или победить реально. Радикальным различием британский системы криминального расследования от континентальной была ее общительность и явная известность в сообществе. Преступник обязан быть словлен и понести возмездие, и посодействовать в этом акте возмездия системе было предметом гордыни. То имеется, " детективом " в данной системе выступал любой, от члена жюри до прохожего. Суды и дознания также постоянно были раскрытыми, проводились даже на улицах и площадях. Расследование убийства в Англии xvi века было в дословном значении слова всеобщим занятием. Начав следствие, последствие уже не отступало, желая некие дела расследовались даже по 20-30 дней. Убийство было отделено от умерщвления в отдельное грех еще в англо-саксонский период. Glanvill, трактат xii века, описывает смертоубийство как действие, абсолютное негласно, и неизвестное ни для кого, несчитая убийцы и его помощников. Генри Брактон, британский адвокат xiii-го века, добавил к определению еще один знак: планирование, как главной вещество. В начале xiv века был добавлен вещество невозможности жертвы отстоять себя. То имеется, к xvi веку английские суды уже имели сформировавшуюся функцию определения смертоубийство и приличное численность прецедентов, на основании которых и выносился вердикт. Обвинения в убийстве, кроме конкретного убийцы, выносились тем, кто был несетответственность за планирование правонарушения; тем, кто дал иным веление свершить грех; тем, кто принял роль в правонарушении зная, что один или более соучастников владеет в анамнезе расположение к физическому уничтожению врага; те, кто участвовал в сорвавшейся попытке убийства, или в убийственном акте, в итоге которого был убит не тот человек, который вначале намечался как жертва; те, кто прикончил представителя закона, даже ежели крайний мог ждать противодействия. То имеется, в крайнем случае смертоубийство числилось конкретно преднамеренным убийством, а не абсолютным " на горячую голову ". Очень продолжительно " слепым пятном " в законе была ситуация, когда веление уничтожить отдавал лорд или суверен, который физиологически не находился при самом убийстве. Эту " дыру " получилось затмить лишь к 1555 году, снова же, при поддержке прецедентов. Во эпохи Тюдоров не чрезвычайно верно была обозначена ситуация, в которой попытка убийства была предпринята, но не удалась. Обычно суды обозначали это обыденным уголовным правонарушением, наказанием за которое был штраф - ежели присутствие схожей пробы удавалось обосновать. Сложными были ситуации, когда, кпримеру, некто, совершающий незаконное действие( скажем, ловля в запрещенном месте), был убит в итоге пробы охраны принадлежности. Или ситуации, где погибель наступала случаем. Скажем, некто решил кого-либо наказать, напал из засады, чтоб элементарно побить, но стукнул безуспешно. Известен вариант, когда напавших из засады обвинили в непреднамеренном убийстве, поэтому что у группы жертв была вероятность физиологически себя отстоять, и было время к охране приготовиться. Вообще, логика юристов неповторима. Например, сообразно понятию арбитра Томаса Кромптона, ежели А стукнул В, и В получилось избежать удара, но он ответил на него, стукнув А и убив его, то В виноват конкретно в преднамеренном убийстве, поэтому что у него зародилось желание, когда А попробовал его стукнуть. Были и наиболее понятные трактовки: ежели А собирался угодить стрелой или камнем в В, но попал, вместо этого, в С, то А был виноват в убийстве С, желая и не имел против С сердитого замысла. В 1572 году один муж попробовал окормить супругу, дав ей отравленное печеное яблоко. Та к яблоку, по некий фактору, не прикоснулась, и яблоко съела позже дочь, которая и погибла. Мужчину признали виновным в убийстве дочери, желая у него и не было нималейшего сердитого замысла по отношению к девочке. К середине елизаветинского периода была втомжедухе определена одна тонкость в отношении убийства " лица при выполнении ". Шерифы, бейлифы, стражники, и их ассистенты были офицерами закона, смертоубийство которых числилось автоматом преднамеренным убийством - но лишь тогда, когда обвиняемый вправду знал, кто они( ему был предъявлен акт на обыск или арест), и когда они вправду были при выполнении. К 1557 году поделили ответственность за недонесение о готовящемся правонарушении, и недонесение о готовящемся убийстве. Старший судья Присот считал, что обязательство донести о готовящемся правонарушении является повинностью всякого, кто присягнул королю по перечню. Почему-то он включил в это количество всех совершеннолетних, благодарячему позднее его заметки были дополнены. Вопрос, фактически, был о наказании: покарать, как соучастника, или элементарно покарать штрафом? Мнение склонилось к тому, что штраф является наиболее адекватным наказанием, ежели лишь стиль не идет о гос измене. Мэри Тюдор стала главным монархом, который ввел в систему британской уголовной юрисдикции пункт о беспристрастности закона. До нее, у обвиняемых не было адвокатов. Она же потребовала от главного арбитра царства, чтоб в деле выслушивались очевидцы охраны. Далее, она уточнила саму функцию расследования уголовных правонарушений. Любой, арестованный за уголовное грех, обязан быть допрошен мировым судьей, очевидцы обязаны быть допрошены, протоколы составлены, и потом переданы, совместно со очевидцами, в приказ последующей юридической ступени. Она вообщем заявила вот что основному судье: " арбитра, сидящие на скамье, не обязаны быть защитниками в мою выгоду, но беспристрастными судьями меж мной и моим народом ". Отношение британцев к убийству было предопределено еще при Чосере: " murder will out ". Шестнадцатый век добавил к этому убеждению Бога, при поддержке которого возмездие и осуществится. Расследование убийства в этот период исполнялось 2-мя способами. Расследование начиналось, когда кто-нибудь обнаруживал бодрый мертвоетело и, можетбыть, видел, как смертоубийство совершилось. Во другом случае, следствие начиналось, что именуется, по прохладным отпечаткам - когда со времени убийства прошло изрядное время. В главном случае, положением было, что объявлялись общие " hue and cry ", то имеется все зрелые мужчины района пускались в розыски преступника, и передавали эстафету последующему району, когда достигали пределов собственного. Руководить операцией обязан был здешний констебль. К позднейшим временам Тюдоров эта средневековая практика практически изжила себя. Возможно, поэтому, что в то время констебль уже не владел достаточным авторитетом, чтоб приподнять людей, или поэтому, что возникло очень немало людей, оторванных от собственных общинных корней, и предпочитавших учиться лишь своими своими делами, а может и поэтому, что трудности преследования с поимки убийцы элементарно перешли к властям. Поскольку одним из частей убийства была закрытость, то традиционно меж правонарушением и обнаружением жертвы проходило некое время. Пока прислуга, посетитель или прохожий не наталкивался на спрятанный мертвоетело. В этом случае нашедший докладывал о случившемся местному констеблю, а тот вызывал коронера. Коронер собирал жюри из местных обитателей, имеющих неплохую репутацию, числом в 12-14 человек. Они приносили клятву, занимались автономным расследованием и слушали свидетельства тех, кто нашел мертвоетело, а втомжедухе родных, соседей и знакомых покойного. Первым занятием такового жюри было определить, настала ли погибель конкретно в итоге убийства, а потом означить подозреваемых. У коронера была та же администрация при проведении следствия, как и у мирового арбитра, когда он ставил предполагаемое время убийства, перемещения жертвы и связанных с ней людей, учил, каким орудием смертоубийство было совершено смертоубийство, кто и при каких обстоятельствах этим орудием воспользовался. В тех вариантах, когда погибель не следовала конкретно за беззаконным действием( медлительно работающий яд, погибель от приобретенных ран), о правонарушении, часто, становилось понятно лишь чрез заключительную исповедь убийцы, который избежал суда земного, но не доверял избежать суда небесного. Эти случаи разбирали так именуемые квартальные сессии суда. Что касается ареста подозреваемого, то еще до пор Эдуарда i человек, подозреваемый в уголовном правонарушении, мог быть арестован немедленно лишь в том случае, ежели он был популярным преступником, ежели был задержан не месте или конкретно после совершенного правонарушения( как раз чрез " hue and cry "), или ежели так указало жюри коронера. Ко временам Эдварда iii арест подозреваемого стал вероятным до вынесения нарекания, но базу, в облике подготовительного расследования, обязано было уже быть на момент ареста. Акты Эдварда iii несомненно указывают, что никто не может быть арестован по подозрению в совершении правонарушения без распоряжения жюри коронера и предъявления составленного нарекания. В конце xv века, соображением судей было, что человек может быть арестован по распоряжению жюри, до такого, как его причина подтверждена, лишь в случае, ежели он владеет " нехорошую репутацию " - то имеется, правонарушения в анамнезе. Человек неплохой репутации не может быть арестован, покуда его причина не подтверждена. Иногда служащие закона хватали, тем не наименее, на себя проведение обыска без каждых там документальных формальностей. Когда в 1583 году Роберт Гринолл пропал после такого, как направился к Томасу Смиту, власти городка Ившем осмотрели подпол Смита и отыскали там захороненное тело Гринолла. Документов на обыск у них не было, жюри никаких распоряжений выписать не успело. Была убежденность местного констебля в том, что Гринолл убит Смитом, и в том, что Смит не вынес тело жертвы за пределы дома. Это, так заявить, позитивный образчик. Отрицательным образцом таковой самодеятельности стала катастрофа Визерика, обвиненного своим сыном в убийстве их жильца. Там бейлиф самовольно вторгся в дом и фальсифицировал улики. Суд докопался до истины, но для Визерика эта истина пришла очень поздно. Иногда следствие хватали на себя и обыкновенные граждане. В 1590 англичане перевернули все свалки, помойки и отхожие места, ища пропавших Томаса Винчестера и Роберта Бича. И действительно нашди в отхожем месте сумку, содержащую доли человечного тела. Люди направились с данной сумкой на розыски от двери к двери, и вправду узнали, кто ее прикупил, и вышли на убийцу. Потому что " if we can finde the murther out ". О самом процессе установления вины сохранилось потрясающе недостаточно материалов. Известно, что допрос обвиняемого проводился одним или несколькими глобальными судьями, или коронером в его расследовании. Одной из обстоятельств, по которой центральная дробь расследования получила такое маленькое интерес, может быть то, что к временам Эдуарда iii процесс был серьезно установлен. Второй - что историки и писатели, писавшие о грехах, считали допрос грязным занятием. Именно таковыми допросы и были. Смыслом дознания является приобретение признания. Это разрешено или способом прямого допроса, применяя факты и подтверждения, доказывая подозреваемого, что о его вине понятно. Другие способы живут и здравствуют по наши дни. Подозреваемому разрешено произносить полуправду, а то и искреннюю ересь, обещать и грозить, вдохновлять, что признание облегчит его участь, подсказывать, что иной соучастник вполне взвалил вину на него, и давать вернуть верность. Во эпохи Генриха viii некие уголовники вправду получали, раскаявшись и признавшись, амнистия. В делах об убийстве, тем не наименее, амнистия мог заполучить помощник, но не основной злодей. Судья Комптон составил перечень вопросов для следователей, на какие те обязаны пытаться заполучить протест во время допроса. Необходимо было определить фактор убийства, узнать, кому оно было рентабельно и каким образом. Были ли у предполагаемого убийцы подобные правонарушения, или недоверия в их совершении, раньше? Проживал ли он в долях страны, где степень правонарушений высок? Какова его специальность, чем он занимается по жизни? Является ли он азартным игроком, собирает ли около себя подозрительные фирмы? Большое смысл придавалось нраву подозреваемого: был ли он задирчив, гневлив, поддавался ли просто на провокации? Были ли ему присущи скорые замены настроения, приводившие к всплескам давления? Был ли он щеголем? Следствие было должно определить, была ли у подозреваемого вероятность свершить данное грех? Где он находился во время убийства, имеется ли этому очевидцы? Пытался ли он нестись при аресте, пробовал ли скрываться? Была ли у него на одежде кровь? Как он вел себя при аресте, замечены ли несостыковки в его заявлениях? Не заключительную роль игралась критика телесных особенностей обвиняемого: мог ли он свершить данное грех кристально физиологически? Что касается физиологического действия на допрашиваемого, в делах об убийстве оно использовались время от времени. Обвиняемого могли принуждать бродить до бессилия, заключали в одиночную камеру, не дарить дремать. Что касается внедрения пыток как таких, они были редкостны. Во эпохи Эдуарда vi в Тауэре пытали двоих подозреваемых в " чудовищном убийстве ". В июне 1570 года из Маршалси в Тауэр был выслан для опасности пыткой Томас Эндроу, который был с мощным базой подозреваем в зверском убийстве, имевшим пространство в Сомерсете, но нахально запирался. Несомненно, что слугам лорда Стортона пригрозили пыткой, чтоб вынудить их сориентировать места захоронения мертвецов. В 1573 году в Тауэр был выслан по занятию убийства Джорджа Сондерса основной подозревамый, Джордж Браун. В Тауэре его обязаны были расспросить двое судей, и использовать пытку, ежели сочтут это нужным. Не довелось, Браун сознался. в 1579 году трое судей и лейтенант Тауэра решили вторично расспросить двоих подозреваемых по занятию об убийстве. Мерой действия было предопределено мнение в черных подвалах на " маленькой диете ". Сознались. В 1579 году в Темзе был найден мертвоетело юриста. Подозрение пало на сына убитого и 1-го из охранников Грей Инн. Инструкцией царского совета был серьезный допрос и внедрение наручников в тюрьме Брайдвелл. Вот, фактически, и все популярные случаи внедрения физиологического действия на подозреваемых в убийстве. Указание о схожем действии исходили постоянно от административных властей: царского совета, или совета Севера, или совета Уэллса. Более низкие уровни судебного механизма не могли ни использовать телесное действие, ни даже грозить им. Да и значения не было, таккак в деле об убийстве процесс расследования выяснял вину довольно отлично и скоро. Но дело об убийстве не кончалось расследованием и заседанием местного суда. После такого, как все было расследовано, виноватый отыскан и причина им признана, все очевидцы выслушаны и сведения запротоколированы, осужденный оставался в местной тюрьме до реального вынесения вердикта. Приговор выносил царский судья на выездной сессии суда. Такие сессии проходили дважды в год. И вот тут кроется самая уязвимая точка тюдоровского правосудия. Судьи были различные. Кому-то было элементарно скучно вникать в подробности дела, некто мог очутиться подкуплен, на кого-либо могли проявить действия родственники или заступники обвиненного. То имеется, реальную администрация над долей осужденного имели местные клерки короны, какие представляли дела выездному судье. Судьи традиционно поступали конкретно так, как им рекомендовали местные клерки. В конце концов, ежели судья обязан был перенести вердикт по нескольку 10-ов дел, ему прежде было вникать в подробности. Известен вариант, когда коронер не позволил сержанту указывать по занятию, зато с сочувствием выслушал свидетельства четырех знакомых убийцы, и повернул дело от убийства к неумышленному умерщвлению. При Елизавете, уже в 1601 году, суд коронера в Нортумберленде элементарно отдалприказ убийце уплатить " средства за кровь " семье убитого, после что смертоубийство перевоплотился, снова же в непреднамеренное уничтожение. Государственные обвинители задействовались очень изредка, лишь в запутанных вариантах, когда обвиняемый категорично отрицал свою вину, неглядя на то, что она была полностью подтверждена. Как в случае убийства такого же Сондерса. Тогда вызывались ключевые очевидцы, какие повторяли свои сведения в пребывании обвиняемого, и обвиняемый мог попробовать выкрутиться. В деле Сондерса у его супруги выкрутиться не было ни малейшей способности, поэтому что сведения были элементарно убийственными для нее, и на все ее заявления у обвинителя короны были готовы уличающие ответы. Другой проблемой тюдоровского правосудия было то, что обвиняемому не зачитывалось обвинение до самого суда, на котором ему обязан был быть вынесен вердикт. Так что человеку совсем не было ясно, до самого конца, в чем конкретно его винят в юридической терминологии: умерщвлении, предумышленном убийстве, непредумышленном убийстве, пособничестве, сокрытии, или в чем? Сюрпризы бывали. Сестра убийцы, не сообщившая властям о абсолютном братом правонарушении, могла полагать быть обвиненной только только в недонесении. За это надеялся штраф. Но она брала сумку, в которую брат уложил расчлененный мертвоетело, она замывала кровь, благодарячему ее обвинили в соучастии в убийстве и повесили, желая и выразили раскаяние, что несчастная так запуталась меж собственной гражданской повинностью и лояльностью к брату. Не вызывает особенного удивления, что в некий момент царская администрация кое-что сделает в отношении схожих слабых мест в законе. Таким монархом оказалась Мэри Тюдор. Она еще и провела совершенную амнистию уголовных преступников в 1554 году, поэтому что, как она считала, им не отдали способности охраны во время следствия, то имеется была возможность, что сессии царского суда ждет и некое численность безвинных, павших жертвами событий или недоброжелательности местных властей. В теории, обвиняемый мог себя охранять сам, это не возбранялось. Но мог ли лакей, за возмездие убивший владельца, конкурировать с квалифицированным юристом? Понимал ли он, как может умерить предполагаемое возмездие? Знал ли он, желая бы, противоречить ему против только нарекания, или против отдельных его долей? Неподсудной категорий убийц были " лунатики ", как их тогда именовали, или чокнутые. Вотан мужчина нанес собственной спящей супруге 25 ударов ножом, после что тихо улегся вблизи просыпать. Когда заснуть не получилось, он элементарно выкинул мертвоетело в окно, после что без помех проспал до утра. Когда его пришли сутра арестовывать, он не противился, и не отрицал вины. Просто он пробудился от такого, что глас в его голове отдалприказ ему стукнуть ножом супругу. Он наносил удары, покуда глас не стих. Потом глас отдалприказ выбросить мертвоетело в окно, что он и сделал. Потом глас пропал, и он уснул. Подобные преступники содержались в Бедлам. Были ли посреди жителей Бедлама симулянты? Вряд ли в этом разрешено колебаться. Другим методом избежать виселицы было то, что именовалось " преимуществом духовенства " - ежели преступнику удавалось обосновать, что он каким-то боком к духовенству принадлежит: образованием, работой... Таких убирали в грозные монастырские кельи. Насколько понятно, за убийцами аналогичного права на преимущество не признавалось. О том, как погиб Филипп Визерик Случилось это в 1537 году, в селе Билдестон, Саффолк. Население деревни было человек 300, в главном - портные. У неких обитателей даже свои мастерские были. Например, у 1-го жителя Билдестона, Джона Стэнсби, работали 12 итальянцев. В общем, люди не нищие. В конце 1520-х в селе поселился Филипп Визерик. Приехал он туда с супругой Марджери, которая была из Билдестона родом. Сначала и Визерик занялся созданием одежды, но позже начал кооперировать это дело с фермерством, и полностью процветал. Кто расценивал его заработок в 20 фунтов в год, кто - в 100 марок. Очевидно, у Визерика был способность созидать вероятность получить, поэтому что он брал постояльца, Амбруаза Летиса, также портного. Во вторник 18 декабря, Амбруаз Летис отправился по делам рано, в 6 утра. Марджери он произнес, что поработает у 1-го столяра, Элмена, и служба одолжит часа два - три. Но Летис не возвратился, ни чрез три часа, ни чрез три дня. Он пропал. Исчез, как позже оказалось, чтоб улизнуть от долгов. И Визерику он задолжал 12 шиллингов, и еще одному м-ру Винсу, знаменитому, как " мещанин жаркого нрава ". Но оказалось это позже. А в декабре 1537 года, фактически сразу с исчезновением Амбруаза Летиса, по селе разлетелся слух: Филипп Визерик прикончил собственного постояльца. В тот момент в селе был один человек, который знал Визериков еще до их приезда в Билдестон, и он позже буквально заявил, что слухи добились его ушей в самый-самый день исчезновения Летиса. Возможно, Визерика считали чужаком и не обожали. Возможно, его предприимчивости элементарно завидовали. Потом были пробы узнать, как относились к Визерику обитатели деревни, но все хором ответили, что никаких заморочек не было. Марджери Визерик также подтвердила, что заморочек не было, но тогда ей ничто иного и невозможно было заявить. Очевидно, слух долетел и до самого Визерика, поэтому что он, чрез два дня после исчезновения постояльца, начал функциональные розыски Летиса. А два деревенских констебля, Уильям Тровер и Николас Винсент, направились к мировому судье Джону Спрингу из Лавенхема. По их понятию, исчезновение Летиса было очень темно поэтому, что вся его утварь, аппарат и одежка остались в его комнате. Рождество было вблизи, и они отказывались верить, что человек мог съехать, не брав с собой свою топовую одежду, которую, непременно, он надел бы на праздник. Судья порекомендовал им повременить до Рождества, и, ежели Летис так и не покажется, начать к расследованию. 26 декабря Филипп Визерик был объявлен официальным подозреваемым в деле об исчезновении Амбруаза Летиса. Он, истина, продолжал розыски пропавшего. Если Летиса находили констебли, записи об данных поисках не сохранилось. Зато к розыскам примкнул некоторый Джон Томпсон, странствующий бочар, появившийся в Билдестоне перед самым Рождеством, и поселившийся в таверне Корона. Непонятно, отчего он пошел с беседой к Марджери Визерик, и почему-то, отчего посулил ей находить Летиса. Но отбыл он без замедления. Возможно, в вере на возмездие Через две недели к занятию подключилась личность наиболее принципиальная, чем деревенские констебли. В дело ввалился сам бейлиф Билдестона Уильям Годжер, работавший на глава Эссекса. А с графом, владельцем поместья, у обитателей деревни в тот момент дела были скверными. Очевидно, благодарячему Годжер стал делать настолько дерзко. 8 или 9 января 1538 года он пришел к Марджери Визерик, и заявил ей, что он имел беседа с Филиппом, из которого сделал вывод, что Филипп обманывает, и порекомендовал Марджери быть умницей. Если Филиппа осудят, то ей остается ее имущество и треть их состояния, но ежели она действительно станет умницей, то он, бейлиф, из сострадания поможет заполучить ей всё. Ничего не было произнесено прямо, но Марджери поняла, что желает бейлиф: чтоб она заявила, что ее муж прикончил их постояльца. Бейлиф, после этого беседы, два вечера подряд высылал к Марджери собственных людей с напоминанием, чтоб та помогла себе, покуда можетбыть. Марджери все это время утверждала, что ее муж ни в чем не виновен. В начале февраля Годжер взялся за деток Визериков: Мартина, 11 лет, и Мэйт, 6 лет. Дело в том, что уже до этого Мартин говорил, что Амбруаза Летиса прикончил его отец. ныне детки отдали официальные сведения: Мартин - что видел, как вышло смертоубийство, а Мэйт - что брат произнес ей о том, что Летиса прикончил их отец. Потом оказалось, что Мартин и бейлиф Годжер работали десница об руку. Например, совместно были на кладбище, где Годжер раздобыл какие-то старые останки, позже спалил их в доме Везериков. То имеется, подложил " вещественные подтверждения ". В тот момент дом был пуст. Марджери, по совету мирового арбитра, отправилась к брату собственного супруга, аббату, чтоб тот дал поручительство о хорошем характере Филиппа, а деток отобрали в дом бейлифа. Марджери пробыла в аббатстве возле недели, и за это время Годжер устроил в доме Визериков обыск с конфискацией. Мартин указал пространство, где отец спрятал мертвоетело. Это был практически фарс: находили целый день, в прудах и на лугах, а миниатюрный лишь ориентировал последующее пространство, и клялся, что там уж буквально отыщут. Рассказ мальчика стал еще наиболее выразительным. ныне он добавил, что видел, как его мама замывала пятна крови после убийства. Тут-то и пришла очередность костей. Их празднично " отыскали ", и с добычей направились к графу Эссексу. Когда Марджери возвратилась с посланием, в нее ухватились свирепо, грозя расправой глава, требуя подходящих показаний. Она продолжала отвергать вину свою и супруга, и ее заперли в деревенскую тюрьму, где скудная дама чуток не погибла. Во каждом случае, к ней приводили исповедника. Но и исповеднику она поклялась в невиновности собственной и супруга. 24 марта начался суд. ныне в обвиняемых был не лишь Филипп, но и Марджери. Судья допросил ее, требуя признания, утверждая, что лишь чистосердечное признание выручит ее жизнь, но дама стояла на собственном. Мартин, тем не наименее, резво повторил перед трибуналом свои сведения о том, что его отец прикончил их постояльца, а его мама помогла утаить смертоубийство. Дело вел вселенской судья Джордж Колт. Деталей судебного разбирательства не сохранилось. Известен итог: после демонстрации костей и заявления сына, Марджери, чтоб сберечь свою жизнь, все-же отдала родное доказательство, что все приключилось так, как произнес Мартин. Правда, она разговаривала после этого с одним из констеблей, которого, разумеется, знала, и произнесла ему, что признание, естественно, неправильное, элементарно ей не оставили выхода. Констебль правдиво передал этот беседа суду, но в итоге угодил сам под замок к шерифу. Суд в те эпохи был быстрым. Между вынесением вердикта и приведением его к выполнению проходило максимум некотороеколичество часов. 26 марта, рано сутра, Филиппа Визерика повесили. Прошло две недели, и в Билдестоне опять возник Джон Томпсон, с ошеломляющей вестью: погибший Амбруаз Летис нашелся, живым и здоровым. Он видел его в Приттлевелле, 45 миль от Билдестона, и даже заявлял с ним. Летису он не произнес, какие трудности появились у Визерика вследствии его бегства, но поведал историю собственным коллегам, и попросил их быть очевидцами такого, что Летис жив и здоров. Томпсон отправился с новинками к Марджери Визерик, но по дороге услышал о экзекуции Филиппа Визерика, и повернул обратно, чтоб захватить этого Летиса с собой. Но он опоздал: Летиса уже доставили в приказ царского совета. Да-да, дело Визерика взбудоражило самого Томаса Кромвеля. ныне занятием занялись лорды: канцлер сэр Томас Одли, вселенской судья только Эссекса Джон Спринг( разумеется, конкретно он довел дело до самых верхов), вселенской судья Приттлевелла Генри Дойл и лорд Вентворт. Лорды взялись за дело инициативно: с 13 по 25 апреля они допросили Мартина Визерика, Марджери Визерик, Джона Томпсона, контеблей Билдестона и Амбруаза Летиса дважды, как минимум. ныне обвиняемым был, фактически, очень оживленный бейлиф Годжер. Протоколы допросов не сохранились, по сохранились вопросы. Во-первых, лордов заинтересовали мотивы Мартина Визерика, который оклеветал личного отца до петли. Понятно, что поддерживал эти инсинуации бейлиф Годжер, но таккак некто молодогочеловека настроил? Далее, влияние, которому подверглась Марджери Визерик, не вступало ни в какие рамки и было само по себе беззаконным. Не наименее увлекательным было то, что дело убежденной рукою довел до несправедливого завершения граф Эссекс, не имеющий в Саффолке никаких юридических возможностей. Не оставили лорды без интереса и то, как обращались с обвиняемым: как продолжительно его держали под арестом, в каких критериях, кто и как допрашивал - ни один момент не был позабыт. Проследили все передвижения Амбруаза Летиса, расследовали все дела меж фигурантами. Правда оказалась ничтожной. Жительница деревни, Маргарет Ди, настроила Мартина Визерика, какую историю тот обязан поведать про собственного отца, посулив ему 12 декоративных подвязок для штанов, красного цвета. Бейлиф и один из констеблей знали источник доноса, поэтому что Мартин им поведал. Они даже совместно отточили историю. И от них Мартин также получил различные подарки. Красные подвязки на пенни он получил от Маргарет Ди. А бейлиф обещал корыстному юнцу " почтивсе вещи ", принадлежавшие папе Мартина. Вина бейлифа была явна. Нет колебаний и в том, что Годжер вел себя так дерзко в этом деле поэтому, что он был убежден в том, что его владелец его защитит. То имеется, граф Эссекс поощрял проведение расследования конкретно таковым образом. Хотя не исключено, что и бейлифом правила скупость: конкретно он распоряжался бы богатством казненного Филиппа Визерика. Непонятно, отчего село ополчилась на Визерика, почему-то, отчего Маргарет Ди подговорила Мартина свалить отца в убийстве. Предыдущим бейлифом был Ричард Стейнсби, который рассорился с деревней и графом вследствии такого, что неправыми способами добавил к собственным землям земли общины. А Стейнсби был крестным папой дочери Визерика, что подразумевает, что тот был на стороне Стейнсби. Возможно, дело было и в религии. Филипп был уверенным католиком, а в регионе как раз вводились мессы на британском, с энтузиазмом принятые местным популяцией. Как ни удивительно, Мартин Визерик не был осужден. Относительно Марджери лорды сделали заметки, что она согласилась засвидетельствовать, в конце концов, сведения сына лишь под опасностью, что ее осудят за соучастие в убийстве. Единственно виновным был признан бейлиф Уильям Годжер. Рекомендацией судей было пожизненное мнение. Но у Годжера вправду были защитники. Вряд ли он был арестован, поэтому что в марте 1539 года его и некоторую Маргарет Коли заключили в Чесворте, расположенном в миле от Билдестона. По обвинению в убийстве мельника Уильяма Томпсона, который приходился родней Джону Томпсону, разыскавшего Летиса и лишившего, таковым образом, Годжера чина бейлифа. Дело слушалось в 1541 году, но Годжер опять выкрутился. На суде он указал, что в ордере на арест числится " йомен Уильям Годжер из Данмоу ", а такового места, как Данмоу, элементарно не есть. Есть Литтл Данмоу и Грейт Данмоу. Когда суд удостоверился в том, что так и имеется, Годжера освободили вследствии процедурной ошибки. В 1556 году 12 обитателей Грейт Данмоу стали первыми гражданами этого города, получившего права самоуправления. Шестое имя в перечне: Уильям Годжер. О том, как лорд Стортон попал на виселицу Чтобы взятьвтолк, отчего правление Елизаветы осталось в памяти британцев, как эра распорядка и закона, нужно ведать, какие характеры царили в сообществе до этого. Централизацию власти начал еще великий Гарри. Опять же, эта деяния дает взятьвтолк, с какой-никакой неимоверно трудной задачей он встретился. А тут еще следующие царствования Эдварда и Мэри... При Эдварде, лорды создавали, что желали. Думаю, этот период был более коррумпированным в летописи царства. Мэри довелось гипнотизировать в меридиан обнаглевших варлордов, так что вособенности управленческими достижениями и ее царствование не блистало. Порядок навела лишь Елизавета. Ниже я поведаю на одном лишь образце, отчего централизованное, бюрократически управляемое правительство все-же лучше, чем полуанархия мощных феодалов, где прав тот, кто агрессивнее. Когда дворянин Уильям Стортон женился на дочери Эдмунда Дадли, всесильного министра короля Генриха vii, он оказал себе неплохую услугу. Кадровый боевой, он сумел уплатить астрономическую сумму в 4 500 фунтов за земли, какие отошли к королю и неким причастным при роспуске монастырей. Через пару лет он прикупил еще землицы, прежде принадлежавшей 5 монастырям, выложив 1260 фунтов. Элизабет Дадли, леди Стортон, принесла супругу неплохое приданое и родила ему немало деток. Одиннадцать. В том числе, и мальчиков. Наследником лорда Уильяма стал старший, Чарльз, который неописуемо походил на папашу нравом: оба были нестерпимо высокомерны, раздражительны, жестоки, злопамятны и алчны. Правда, они были еще и чрезвычайно мужественны, что доказало их роль в тех боевых деяниях, какие в их эпохи бывали. Но счастливые эпохи, ежели этакие были, избегали, и лорд Уильям отыскал себе новейшую подругу, дочку магната из Уэллса Райса ап Гриффида. Агнес Рэйс была там, где был сэр Уильям, жила с ним полностью беспрепятственно, и даже утверждала, что он на ней женился в 1547 году, в часовне Стортон Хауз. Разумеется, у законной супруги, Элизабет, такое поведение жена восторга не вызвало, но что она могла? Говорят, он, следуя образцу собственного короля, объявил жене, что не считает себя с ней связанной, поэтому что она была до него обручена с его братом. Правда, деток сэр Уильям бастардами не объявил и с Элизабет не развелся. Более такого, он выразил неудовольствие собственному правящему, Уильяму Хартгриллу, что леди Элизабет выезжает из дома на огромные расстояния, ежели он ей дозволил. Письмо это от 1546 года, и с Агнес лорд Стортон к тому времени прожил лет 5, так что оцените дерзость. Отсутствие леди Элизабет там, где ей отдалприказ находиться муж, объясняется ссорой с сыном Чарльзом, преемником титула. А находилась она в доме м-ра Хартгрилла, не желая сохраниться с сыном под одной крышей. Неясно, что у них там вышло. Кажется, она его элементарно опасалась. Ничего мнительного в проживании леди у личного правящего не было. Тот был человеком семейным, и его супруга и дочери дружили со собственной леди. Проблемы начались сходу после погибели лорда Уильяма. По его завещанию, фактически все его актив переходило преданной Агнес. Наследник, сэр Чарльз, с расположением дел не смирился, и отказался исполнить условия такового завещания - добро, отец провозгласил его распорядителем. У старика было угрюмое эмоция юмора, разумеется. Чарльзу когда-то получилось повернуть дело так, что его отец погиб как бы вообщем без завещания. Так что все положение переходило ему, старшему сыну и преемнику. А на Агнес он сделал высказывание в суд, по поводу тех драгоценностей и средств, какие она прихватила из дома Стортона в Ламбете. Но Агнес была женщиной решительной, и вступила в вооруженный конфликт с новеньким лордом, силой завладев Стортон Хауз и некие земли. Его еще и вызывали дважды дарить разъяснения перед царским советом. Чарльз Стортон предпринял деяния и против своей мамы. Почти сходу после погибели отца, он заявился домой к Хартгриллу, и потребовал у леди Элизабет, чтоб та заключила с ним контракт: она никогда более не выйдет замуж, а он обязывается оплачивать ей развгод 200 марок, и она может существовать в поместье Стортон Кондл. Если же она выйдет замуж, то остается яко благ, яко наг. Стортон отдалприказ Хартгриллу собрать контракт немедленно, то тот открутился, сказав, что мало квалифицирован для этого, и вообщем в договоре обязаны быть обещаны леди Элизабет некие земли, чтоб она продолжала обретать свою ренту, ежели Чарльз умрет. Стортон обозлился, и мама, все-же, увез. Ведь стиль шла о трети только большого богатства Стортонов! Забегая вперед, скажу, что леди Элизабет получилось, все-же, убежать из-под контроля сыночка возле 1555 года, и она немедленно вышла замуж за Эдварда Ладлоу. Учитывая, что жене было 67 лет, замужество было страховкой от поползновений сына. Или она была знакома с Ладлоу ранее, покуда ее муженек жил с Агнес Рэйс, отсюда и ссора с сыном, и странное ограничение сравнительно замужества: в 1548 году леди Элизабет было 60 лет! Агнес Рэйс, тем порой, продолжала охранять то, что захватила. Она заперла ворота в Стортон Хауз, и расставила всюду вооруженных людей. Сама она, также с орудием, встречала хотькакого, пытающегося угодить в поместье, и пропускала лишь чиновников. Стортон попробовал сдать это поместье, но Агнес прямо произнесла предполагаемым арендаторам: из тех, кто в эти ворота войдет, живым никто не выйдет. И кто же поддерживал ее в этом стоическом противодействии? Уильям Хартгрилл, впрошлом правящий Стортонов. Похоже, что противостояние Стортона и Хартгрилла сравнительно леди Элизабет привело к их безотлагательной ссоре, и Хартгрилл перешел правящим к тогдашнему лорду-протектору, то имеется к Сомерсету. Потянулись годы склок со Стортоном. То Хартгрилл рапортовал, что лорд незаконно охотится во владениях Сомерсета, то Стортон пожаловался, что люди Хартгрилла грозят его людям. Хартгрилл, нужно заявить, сколотил себе симпатичное положение, служа предыдущему Стортону, и даже прикупил у патрона в 1543 году земли, но сегодняшний лорд, уверенный, что трудом праведным не наживешь палат каменных, эти земли у былого собственного правящего аннексировал. По этому поводу также шли нескончаемые тяжбы в суде. Надо заявить, что Стортон не был каким-то там незначительным бароном, он был пэром. В 1550-х он соперничал с самим графом Пемброком за воздействие, сильно завидуя графскому титулу Гербертов. И Хартгрилл был никак не умеренным слугой, а значимым землевладельцем, имеющим воздействие и в местных делах, и при дворе - чрез собственных благородных знакомых. Если не по титулу, то по сути он также был бароном. То имеется, их конфликт включал вооруженные столкновения челяди, по нескольку 10-ов с всякой стороны. И это были суровые столкновения! В 1549 году люди Стортона осадили цельную храм, где находились в тот момент Хартгриллы. Сыну Хартгрилла, Джону, довелось выпрыгнуть под дождем стрел с оголенным клинком, и достигнуть до собственного дома( тот был вблизи с церковью), где он брал долгий лук, вооружил дам арбалетами, и налетел на людей Стортона, какие осаждали храм. Старший Хартгрилл в это время, с несколькими слугами, заперся в церковной вышке: мечи-то у них были, но они не додумались брать на церковную службу луки и арбалеты. Конечно, некотороеколичество дам с арбалетами не могли рассеять банду в 15 человек, но они их отвлекли. Благодаря такому маневру, Джон Хартгрилл пронес в башню съестные припасы, и спросил отца, что следует делать. Он мог бы приподнять их людей, и высвободить осажденных. Но Хартгрилл-отец счел, что в вышке они имеютвсешансы отсидеться насколько угодно продолжительно, а вот улаживать войну в локальном масштабе - это против закона, за это обеим граням достанется, так что пусть лучше Джон берет лошадка и прыгает в Лондон. Что тот и сделал. Королевский комитет отрядил шерифа Сомерсетшира вторгнуться, тот освободил осажденных, и захватил с собой в Лондон Чарльза Стортона, который попал за родное деяния в тюрьму Флит. На некое время. В том же 1549 году вышло еще одно суровое стычка( маленькие и не прекращались) меж Хартгриллом и Стортоном. Хартгрилл, державший нос по ветру, организовал свадьбу собственного капеллана на одной вдове. Тогда, как помните, священников старательно женили, поэтому что в правительстве сидели бешеные протестанты. Стортон заявил, что новобрачная отравила собственного бывшего супруга, а ее новейший муж был соучастником убийства. Видимо, капеллан был человеком не скудным, поэтому что Стортон немедленно конфисковал и присвоил актив супругов. Хартгрилл не стал втягивать себя в утомительное следствие предполагаемого убийства, а элементарно вцепился в саму функцию. Он написал шерифу, что подтверждения вины дамы были собраны необычными способами: мнение коронера не выдерживает оценки, свидетельниц посадили в камеру, чтоб запугать и вынудить указывать, а все жюри присяжных состояло из " папистов ", для которых свадьба служащих церкви вообщем была чем-то страшным. Неизвестно буквально, чем закончилась деяния, но, видится, новое жюри, собранное шерифом, даму оправдало. В 1552 году общественно-политический ветр сменил направленность, и земли Сомерсета перешли к его внуку, а правящим стал брат лорда Стортона, Уильям. Но и у Хартгрилла были товарищи всюду, так что недостаточно поменялось в противостоянии данных 2-ух магнатов. После погибели короля Эдуарда, Стортон стал лордом-лейтенантом Вилтшира, Сомерсета и Дорсета. Непонятно, кто его провозгласил. Может, он провозгласил сам себя, может, его провозгласил его дядя( Джон Дадли), а может, что и Мэри, водящая борьбу за свою корону и собирающая под родное знамя всех католиков. Стортон, кстати, не спешил избрать сторону. Он примкнул к Мэри лишь тогда, когда удостоверился, что она выиграет. После этого началась сражение Стортона уже с Пемброком, который не смирился с внезапным карьерным подъемом собственного недоброжелателя. Как понятно, Мэри чрезвычайно потрудилась победить размещение Пемброка, боевая держава которого была ей нужна. Стортон нервничал, и неизменные победы Хартгрилла в суде начали нервировать его еще более. Стортон таккак считал, что его статус и религия обязаны автоматом обозначать, что он постоянно прав. Хартгрилл же знал, что силу закона преуменьшать не стоит. Высокомерие Стортона втомжедухе довольно бесило остальных пэров, так что товарищей у него при дворе не было. Дело зашло так далековато, что Чарльз Стортон оказался в декабре 1556 года опять в тюрьме Флит. Но приближалось Рождество, арбитра разъезжались на рождественские каникулы, и Стортона отпустили домой под залог в 2 000 фунтов, обязав возвратиться в тюрьму к 20 января 1557 года. Для Хартгриллов этот отпуск их неприятеля стал фатальным. В воскресенье 11 января 1557 года, Уильям и Джон Хардгриллы получили от лорда Стортона записку, что он желает столкнуться с ними в 10 утра и уплатить свои долги. Нельзя заявить, чтоб Хардгриллы не подозревали какого-то лжи, но им и в голову не пришло, что их может ждать, благодарячему отец с сыном решили, все-же, тронуться в храм Килмингтона, где была назначена встреча. Стортон появился, приведя с собой 15 человек челяди, нескольких арендаторов, как минимум двоих глобальных судей( сэра Джеймса ФитцДжеймса и Томаса Чаффина), и остальных " судей и джентльменов " - всеобщим числом возле 40 человек. Хартгриллы были в самой церкви, а эскорт Стортона - в доме в 40 ярдах от церкви, так что Стортон вызвал Хартгриллов туда. Те пришли, но старший Хартгрилл увидел вслух, что ему не нравится пребывание почтивсех его противников в одном месте. Вышеупомянутые арбитра уверили Хартгриллов, что страшиться нечего. Стортон пригласил Хартгриллов в дом, но те произнесли, что выберут переговоры во дворе. Тогда Стортон празднично заявил, что оплатит Хартгриллам все, до крайнего пенни, присужденного трибуналом, ежели те докажут, что они - правдивые люди. Эти слова, " правдивые люди ", были сигналом для челяди Стортона, которая вмиг скрутила Хардгриллов, на очах всех собравшихся. Стортон разъяснил свои деяния тем, что винит Хардгриллов в тяжком уголовном правонарушении. Жертв затащили в дом, связали дальновидно прихваченными Стортоном веревками. Пара слуг получила от лорда затрещин за нерасторопность, а Джон Хардгрилл - за слова, что " это уже очень ". Тут, на свою беду, в дверях возникла супруга Джона, Дороти, которая шибко волновалась вследствии данной подозрительной встречи, и решала хозяйка удостовериться, как идут дела. Она очевидно не ждала, что Стортон элементарно собьет ее с ног, распорет ей своими шпорами панталоны, и ударит по шее клинком. Правда, плашмя, но с замыслом разломать шею. К счастью, дама позже очнулась, но она была без памяти 3 часа. Связанные Хардгриллы находились в доме священника до вечера понедельника. За это время вселенские арбитра, участвовавшие в их захвате, некотороеколичество отошли от пыла охоты, и вспомнили, что в стране имеется суд и царица. Они распорядились развязать Хартгриллов и насытить, но оставили их, все-же, во власти Стортона. А тот перевез их в родное поместье, и повелел слугам загнать их палками, а позже разрезать обоим гортань. Сам он находился при убийстве с истока до конца. Жертвы были сброшены в глубочайший подпол, где позже как-нибудь зарыли. Похоже, у Стортона в тот момент было не все в порядке с башкой: все знали, что он увез Хартгриллов в родное поместье, но он все одинаково подгонял слуг с захоронением, поэтому что " ночь кончается ". Дороти Хардгрилл к тому времени пришла в себя, и они со свекровью поторопились прямиком в Лондон, в царский комитет. 14 января Стортон получил от совета требование немедленно принести Хардгриллов шерифу Сомерсета, таккак совету стало понятно, что Хардгриллы арестованы им за уголовное грех. Ему втомжедухе приказывали разъяснить шерифу свои деяния. Пытался ли лорд когда-то выкрутиться из сложившейся ситуации - непонятно, но конец января он повстречал в тюрьме. Как ни удивительно, вызвали его оттуда в Звездную палату не по обвинению в убийстве, а чтоб окончить уже начатое дело за 1556 год, об угоне скота Хартгриллов и иных делах. Присудили ему уплатить Хартгриллам 300 марок, и он еще увидел председателю суда, что сожалеет о том, что риторика одолела верность. Судья ему ответил, что его слова - это пренебрежение к суду, но о размере штрафа за это решат позже, когда доложат королеве. Только после этого суд начал разглядывать дело об убийстве. Вернее, об исчезновении Хартгриллов после такого, как Стортон увез их в родное поместье. Лорд ответил, что мнения не владеет, что они, возможно, убежали, но слуги Стортона поведали, как было дело. Арестовали и мирового судью ФитцДжеймса, который, почему-то, вначале был обвинен в убийстве, но позже присужден к штрафу, как находившийся на месте правонарушения, и еще его обязали выплатить важную сумму всякой из вдов Хардгриллов. Все-таки, занятием мирового арбитра было помогать закон и распорядок, а не помогать дикому лорду расправляться с его врагами. 17 февраля суд уже мог перенести обвинение лорду Стортону и его слугам. Тела Хардгриллов были найдены, слуги признали себя виновными. Стортон, тем не наименее, отказался ответствовать суду, виновен он или нет. Его предупредили, что в схожих вариантах обвиняемого судят под пресс: на грудь ему будут положены каменные жернова, и любой день вес станет добавляться, покуда он не выскажет, признает он себя виновным или нет - или не умрет. Очевидно, Стортон разглядывал вероятность таковой молчаливой погибели, начав воспринимать последствия собственных действий: все актив убийцы забирала себе венец. Имущество же человека, погибшего под прессом, оставалось в семье, поэтому что, технически, он не был осужден. Но чрезвычайно скоро Стортон решил, что царица его, лорда, непременно, помилует, так что, признав себя виновным, он все одинаково избежит погибели. Но судил лорда Стортона совместный суд, как обычного убийцу. Жюри из 16 человек вынесло приговор " виновен ", написав мощное по форме мнение, в котором было немало фраз типа " страшное, низкое смертоубийство ", " по дьявольскому наущению " и " издавна волновал законы Бога и Короля собственным ненужным поведением ". Это был конец. С таковым заключением амнистия было заполучить нереально. Но Стортон все еще оставался пэром, и он имел преимущество на суд пэров - одинаковых себе. И 26 февраля 1557 года суд пэров, в составе 12 лордов, маркиза, виконта и глава, признал лорда Стортона виновным в убийстве. Интересно, что еще в 15-м веке Стортон отделался бы лишь большим штрафом, таккак сам он собственных рук кровью жертв не запачкал. Но при Генрихе vii виновным стал считаться и тот, по чьему указу было совершено смертоубийство. Стортон, все-же, был совсем убежден в том, что получит амнистия. Но в те годы с казнью осужденных преступников не медлили, да и не помиловала бы горькая Стортона, не зря же она хозяйка проверяла все протоколы дела. И 6 марта лорд Стортон был повешен на рыночной площади в Салсбери. Дело было в субботу, народа было немало, и лорд Стортон, как и ожидалось в те годы от преступника перед казнью, сказал покаянную стиль. В викторианские эпохи историки-любители чрезвычайно увлекались, повесили ли лорда на обыкновенной веревке, или, как пэра, на шелковой красной. В выгоду шелковой доказательств не нашлось. В те же годы родилась милая деяния о том, как сын Стортона, вымолив у царицы амнистия для отца, пробовал отыскать шерифа, чтоб приостановить смерть, но был изменнически запутан запертыми воротами и иными атрибутами романтических историй. Поскольку сыну Стортона в 1557 году было 4 года, такие смелые деяния он свершить, естественно, не мог. Не разговаривая о том, что в те годы и четырехлетний знал, что тупо находить шерифа в доме шерифа в день экзекуции. Но так вот появляются легенды. Слуги Стортона, конкретно убившие Хардгриллов, были повещены на цепях. Осуждение дворянина за уголовное грех, с следующей общественной казнью, было в те годы большущий редкостью. В анналах Тюдоров, до Стортона были осуждены лишь двое. Леди Агнес, вторую супругу сэра Эдварда Хангерфорда, повесили в 1523 году за то, что она в 1518 году уничтожила собственного супруга, Джеймса Котелла. Вроде бы, задушила его, а позже сожгла остатки в кухонной печи. Но эти Хангерфорды вообщем были семейкой наиболее, чем специфичной. Вторым аристократом, повешенным за смертоубийство( 1541 год), был лорд Дакр( южная отрасль), убивший лесничего, поэтому что поклялся, в пьяном безобразии, перед товарищами, с которыми охотился, что уничтожит хотькакого, кто попробует воспрепятствовать их ловле. Сейчас принято произносить о тяжелом детстве убийц. Что ж, у Чарльза Стортона оно было непростым. Когда ему было 8 лет, отец продал за 800 фунтов опекунство над ним и его братом Эндрю... сэру Уолтеру Хангерфорду. В ту самую непонятную семью, о которой я упоминала. Учитывая, в каких критериях создавался нрав Чарльза, совсем не восхищает то, каким он подрос. Для других сторон данной катастрофы дела сложились последующим образом. Сэру Джеймсу ФитцДжеймсу присудили заплатить в апреле 1557 года по 25 фунтов всякой вдове Хатгриллов. Через 13 месяцев Джоан и Дороти стали обретать от короны 5 марок годовых за те их земли, какие продолжали на момент убийства находиться во владении Стортона, и были конфискованы короной. Наследник Джона Хартгрилла, Катберт Хартгрилл, получил, достигнув совершеннолетия, земли, приносящие ему 9 фунтов в год. Джоан, вдова Уильяма, получила 100 фунтов по завещанию и дом в Килмингтоне. Два остальных сына, Томас и Эдвард, получили по 40 фунтов любой, а втомжедухе права на земли. Вдова лорда Стортона, Анна, уже чрез два месяца после экзекуции супруга выкупила у короны все конфискованное актив. Опекунство и преимущество женить преемника лорда венец продала сэру Хью Полетту за 340 фунтов, но леди Анна получила от царицы Мэри позволение взращивать сына до такого, как ему исполнится 10 лет, и самой взять заключение о его браке. Королева, очевидно, пожалела даму, и даже назначила ей 40 фунтов годовых за земли Стортонов, какие были во владениях короны. В начале царствования царицы Елизаветы леди Анна Стортон вышла замуж за рыцаря из Корнуолла, и опекунские права на Джона Стортона, с правом свадьбы, были переданы папе леди Анны. Им был граф Дерби. О том, как складывались дамские судьбы При дворе британских цариц было немало юных и не чрезвычайно дам, чей статус достаточно тяжело найти однимсловом " фрейлина ". Дело в том, что в Англии эти фрейлины делились на некотороеколичество групп. Maid of honour - это, фактически, и имеется фрейлина. Эти женщины были в возрасте от 16 лет и ветше, незамужние и принадлежавшие к обычно функциональным в политике семействам. Их высылали ко двору царицы с 2-мя целями: купить вежливый блеск и справить полезными дружескими связями с представителями остальных семейств. Конечной целью было благородное замужество. В совершенстве, устроенное или самой королевой, или по разрешению царицы - в протест на предписание какого-нибудь придворного. Maids of the court были служащими при дворе, исполняющими разную работу. Некоторые из них принадлежали к дворянским семьям, некие были отпрысками ничем не именитых семей землевладельцев без титулов, а некие - и совсем из простонародья. Не стоит мыслить, что эта категория дам была обречена на вечную " грязную " работу. Очень и чрезвычайно почтивсе из них хорошо продвигались по служебной лестнице, и даже получали со порой титул " женщина ". Более такого, знание основывать социальную сеть связей и отношений посреди дворцовой дворни было занятием куда как наиболее замысловатым, ежели элементарно показаться при дворе в уже готовой общественной нише. Lady-in-waiting, придворная женщина, служащая царицы, была, быстрее, компаньонкой, имеющей ряд повинностей, от приведения в распорядок царских нарядов до присмотра за прислугой и фрейлинами. Требования к уровню образования данных дам был значимым. Эти леди обязаны были обладать несколькими языками в мерке, позволяющей им вольно на них знаться, новости корреспонденцию, декламировать вслух. Они обязаны были ведать не лишь критерии придворного этикета, но и массу цветов данных правил. Они обязаны были мочь и плясать, и колесить верхом, и изображать, вышивать, улаживать различные представления для увеселения царицы. Но превыше иных, их повинностью было быть постоянно в курсе только, происходящего во замке и за его пределами, обладать сеть осведомителей и способности воздействовать на ход событий по указу царицы. Одной из самых неблагодарных повинностей lady-in-waiting был присмотр за поведением фрейлин. Во-первых, данных фрейлин было немало. При дворе царицы Элизабет меж 1553 и 1603 перебывало 400 девиц! К счастью, не сразу. Обычное численность фрейлин было 10 - 15, но и этого хватало для причинения головных болей и королеве, и ее придворным дамам. В принципе, это было несомненно, ежели учитывать, что любой день в покоях царицы вертелись от 80 до сотки различных советчиков и служащих двора, не разговаривая уже о вечерних танцах, где энтузиазм присутствующих был сконцентрирован конкретно на фрейлинах. Стоит ли изумляться, что некие из них забавно впадали в грех? Впрочем, кого это интересовало, ежели девушка была довольно разумна для такого, чтоб ее похождения не вылились в дебош. Большинство были. Некоторые были довольно наивны, чтоб вылезти замуж тайком. Здесь почтивсе зависело от такого, как весть о скрытом браке могло взбесить царицу Бесс. Девочки Грей оплатили за свои браки фактически пожизненными арестами - очень вблизи они были, по праву крови, к трону. А целый ум в этом семействе потомков младшей сестры короля Большого Гарри, аналогично, достался лишь леди Джейн, что ее, вообщем, не спасло. Тайный брак фрейлины, от которого ее предки могли лишь ухватиться за голову, был собственного рода неудачей царицы. Ведь предполагалось, что она подменяет фрейлинам родителей и исполняет их функции. Такие браки кончались, как правило, заключением в тюрьму на некое время, и изгнанием бросать. Многие пары шли на намеренный риск, знали, что их ждало, и жили позже продолжительно и счастливо вдалеке от непонятной дворцовой обстановки. Но были и наиболее драматические случаи, когда фрейлина оказывалась очень амбитной и рисковала всем. Именно на собственный ужас и риск, поэтому что в случае невезения она оказывалась изгоем и в собственной семье, и в собственных кругах. Именно таковым случаем была Мэри Фиттон, дочь чеширского аристократа. Надо заявить, что предки Мэри не слишком-то желали посылать дочь в Лондон. Они отлично понимали, что женщина окажется в столице и при дворе в качестве желаемой добычи для придворных. Но их уговорили. Сэр Уильям Ноллис был ином отца Мэри, и посулил сохранять даму, как зеницу ока. Причина у него для этого была: он был сильно влюблен в девушку, желая сам был ветше ее на 34 года, и, к тому же, женат. Но супруга его была ветше сэра Уильяма на 20 лет, брак был бездетным, и Ноллис продуманно ждал, что скоро окажется вдовцом. Откуда ему было ведать, что Дорис Брэй проживет 81 год и умрет лишь в 1605 году! Но с что Ноллис решил, что молодая Мэри Фиттон польстится на его седую бороду в всяком случае? Мэри решила отсечь себе супруга куда как наиболее приятного: Уильяма Герберта, сына лорда Пемброка. Сэр Уильям был на два года ее молодее, имел репутацию книжника и отшельника, но на брачном базаре ценился приподнято. Ему было только 15 лет, когда его отец отверг предполагаемый брак собственного преемника с Бриджит де Вер, внучкой самого Сесила. Не поладили в стоимости Сесил и лорд Пемброк. Что ж, юноша подрос, и связался без отцовского благословения с Элизабет Кэри, единой наследницей лорда Хансдона. Напомню, что Хансдон фактически наверное был сводным братом царицы, и официально - кузеном царицы. Но лорду Пемроку и эта кандидатка в невестки не пришлась по вкусу. Элизабет выдали замуж за лорда Беркли, а юный Герберт продолжал бродить в холостяках. Мэри Фиттон решила почему-то, что самым легким методом обернуть перспективного преемника 1-го из самых звучных титулов царства станет беременность. И она принялась за дело. Поскольку Мэри была женщиной видной и темпераментной, Уильям Герберт сталкивался с ней чрезвычайно добровольно. Очевидно, не в собственной резиденции Байнард Кастл, а в некий укромной отеле. Широко понятно, что Мэри бежала на свидания, подобрав юбки под просторный плащ и распустив волосы. Очевидно, стихотворцу таковая любовь полностью нравилась, покуда она не забеременела, и ее состояние не стало естественным для всех. Дело было в конце 1600-го года, а в самом начале 1601-го, когда дебош еще не разгорелся, серьезный отец Уильяма погиб, и он сам стал лордом Пемброком. И наотрез отказался жениться на Мэри Фиттон, желая и не отрицал собственного отцовства. Он отлично знал, что царица станет в ярости. Она в всяком случае была бы в ярости, но отказ " закрыть грех " - это не наилучший метод поладить с ее величеством. И Уильям Герберт отправился в тюрьму Флит. Он решил, что одно дело - Мэри в качестве любовницы, с ее наглостью, страстностью, напором и презрением к условностям. И совершенно иное - Мэри в роли леди Пемброк. Так что лорд Пемброк сидел в тюрьме, писал вирши, и временами слал петиции Роберту Сесилу, который сменил собственного отца около трона царицы. Конечно, лорда помиловали, но от двора удалили. Вряд ли его это расстроило. Он, в конце концов, женился на внучке Бесс Хардвик, Мэри Тальбот. И, замечу, прижил двоих деток со собственной вдовой кузиной-поэтессой. Что касается Мэри, то малыш ее погиб, чуть успев родиться, и женщина была отослана бросать. Отец ее принял, но практически тайком, стесняясь и страдая. Впрочем, Ноллис продолжал блуждать недалеко, обещая жениться сходу, как его супруга умрет, но Мэри не считала, что ее нужно выручать таковой ценой. Ей понравился юный адмирал сэр Ричард Лисон. Который был, увы и ах, женат. Женился сэр Ричард, когда ему было только 17 лет, по любви, на девушке из клана Говардов. К огорчению, в папы ему достался человек, которого позднее обвинили в пиратстве, колдовстве, а втомжедухе убийстве и попытках убийства нескольких человек. Включая сына с невесткой. Там приключилось кое-что жуткое, и Маргарет, в конце концов, сошла с ума, хоть и осталась жива. Или, как тогда выражались, " впала в неизлечимую депрессию ". Ричард Лисон Мэри Фиттон и сэр Ричард отыскали друг друга, но Лисон погиб в 1605 году, и Мэри опять осталась одна. Хотя ее возлюбленный оставил ей привлекательную сумму в 100 фунтов. За Лисоном последовал один из его капитанов, Уильям Полвил, и Мэри родила от данной связи еще 1-го малыша, к позору и кошмару собственной мамы, которая писала старшей сестре Мэри, что это " стыд, которого не чувствовала ни одна чеширская дама ". Впрочем, Мэри вышла замуж за этого Полвила, но скоро опять овдовела. ныне у нее была еще и дочь. В конце концов, Мэри Фиттон вышла еще за 1-го моряка, капитана Логера, и прожила с ним до самого 1636 года, когда овдовела еще раз. Умерла она в 1647 году, в возрасте 69 лет. Последние годы она жила в Уэльсе. А старый фанат Мэри, Ноллис, женился-таки на юный девушке 19 лет, после погибели собственной супруги, и стал графом. Так что может быть и так, что Мэри, бегая к Уильяму Герберту, бежала не за титулом, а за любовью. Говорят, что в сонетах Шекспира в виде Темной Дамы выступает конкретно Мэри Фиттон, но на этот счет имеется немало понятий. 129 Души трата в бездны позора - Вот похоти финал, а до конца Она бешена, груба, полна ущерба, Жестока, неверна - и всё ей недостаточно. Вкусивший с нею сладостных минут Презреньем выплачивает ей. Ее без меры Взыскуют и без меры же проклинают Как сердитый ЛОЖЬ, рождающий химеры. Сначала домогаясь без ума, Потом безумна в обладанье тяжелом. Само блаженство - и грусть хозяйка. Поманит счастьем - сном растает темным. Все это знают, но избегнет кто ж Такого ада, что на рай подобен? Хотя похождения леди Франсис Говард случились уже в царствование короля Джеймса, я рискну отнести их к елизаветинским, поэтому что соучастниками данных приключений были люди знакомые еще по временам царствования Елизаветы: Говарды, неминуемый Сесил( уже меньший), Деверосы. На этом связь с правлением Ее Величества и кончается, поэтому что такового спектакля при Елизавете элементарно не могло бы статься. Портрет самой леди Франсис не может не притянуть интерес, не может не вынудить напрячься о том, какой-никакой она была - и изготовить выводы . Франсис Говард выдали замуж за Роберта Девероса, 3-го глава Эссекс, когда ей было возле 15 лет. Брак был заключен по мотивам политическим и династическим, с учетом интересов такого момента. Это с одной из ее сестер отыскал утешение Уильям Ноллис, отвергнутый Мэри Фиттон. К моменту свадьбы Ноллису стукнуло 58 лет, зато он был уже пэром. Молодой было 19 лет. А 2-ая сестра Франсис стала супругой молодого Уильяма Сесила, внука Того Самого Сесила. Поскольку молодожены были еще очень молоды для такого, чтоб приступить общую жизнь, Франсис отправилась после женитьбы в собственный домашний клан, а ее муж - в тур по Европе. Надо заявить, что этот Роберт Деверос был внуком Летис Ноллис и сыном победителя царицы Елизаветы, глава Эссекса. За три года, проведенных в разлуке, детки выросли. Франсис успела полюбить в Роберта Карра, придворного, который тогда еще не был графом Сомерсетом и еще не совершенно определился со собственной сексуальной ориентацией. А Деверос заболел оспой, что позволило юный его избегать на законных основаниях. Что наиболее увлекательное, Деверос также не слишком-то находил фирмы собственной супруги. Впрочем, к бабушке Девероса, в Чартли, колесить совместно все-же доводилось. Летиция Ноллис, можетбыть, могла бы разъяснить невестке доходчиво, как новости себя с супругом - ежели бы Франсис находила способности воскресить свою брачную жизнь. Но ее полностью устраивало, что муж не проверяет к ней никакой тяги. Ради этого она готова была перетерпеть и некотороеколичество оплеух, когда муж не нее интерес, все-же, направлял. Женщины из клана Говардов постоянно отличались целеустремленностью, и Франсис Говард не была исключением. Поскольку ее не устраивал в качестве супруга Роберт Деверос, она решила достигнуть развода. " Жестокое воззвание " в придачу к " незавершенному замужеству " было неплохим предлогом, так что в отношении юный женщины к жену имел пространство и вещество провокации. Потом поговаривали, что был в наличии еще один вещество: пилюльки от Саймона Формана, врача-астролога-колдуна, какие удачно подавляли половое желание у супруга в те моменты, когда он имел шанс его выразить по отношению к супруге. Благодаря Франсис, 3-й граф Эссекс был ославлен на все следующие поколения, как импотент. Импотентом он не был. Во каждом случае, ни с кем, несчитая собственной супруги. На суде он неприкрыто разъяснил, что владеет " силу и телесные способности обладать дело с иными дамами ". Но не с супругой, " неглядя на все стремления ". Более такого, хорошая жена отлично знала, что ее муж никак не мучается импотенцией, поэтому что приняла все меры осторожности( те наиболее пилюльки и воззвание, заканчивающееся плюхами), чтоб одно из " усилий " не увенчалось успехом. В потентности Девероса заверяли судей и его товарищи, какие своими очами видели его оснастку в совершенной военный готовности в мужской фирмы, когда кавалеры, упившись, мерялись, у кого длиннее. предполагаемый импотент граф Эссекс С иной стороны, Франсис также пристрастно винили позже в том, что она уже была любовницей Карра на момент бракоразводного процесса. Не была, быстрее только, конкретно в прямом значении. Если бы была, то, быстрее только, оставила бы все, как имеется. В конце концов, от титула графини Эссекс не отказалась бы. Но гормоны бушевали, сдерживаемая сексуальность находила выхода, и единым приемлемым для себя она обозначила новое замужество. Или бушевали семейные интересы - дядя Франсис был очевидно размещен взлететь в политике на хвосте восходящей звезды. В том, что петицию в суд о незавершенности брака Эссекса подали ее отец и дядя, а не она хозяйка, был собственный значение. Это приключилось не поэтому, что " как дама, она даже поразмыслить не могла делать безпомощидругих ", как нередко пишут. Еще как могла, и была бы никак не первой дамой, расторгающей брак на основании импотенции жена. Такие браки элементарно аннулировали без особенных заморочек. Но Франсис почему-то решила избрать роль робкой лани. Возможно, учитывая склад психики Карра, кто знает. Скромная молодая женщина, которая " никогда бы не вынесла на публику свои брачные трудности, ежели бы не сплетни о том, что она неверна супругу ". Не разговаривая уже о том, что звучное имя глава Нортхемптона само по себе имело вес. Это обеспечило юный женщине юридическую комиссию из архиепископа, 3-х епископов и 6 юристов, относящихся к сливкам юридической братии. В общем, на суде Франсис заявила, что до сих пор является девственницей, неглядя на то, что разделяла кровать со собственным супругом, на что имеются очевидцы. Есть намеки, что Эссекс и сам был бы не бросать освободиться от нежеланной супруги. Но огласить себя пособственнойволе импотентом он, все-же, не сумел. Процесс получил, очевидно, широчайшую огласку, и для всякого человека имеется установленный граница, до которого он способен унизиться, чтоб заполучить желаемый итог. Эссекс импотентом себя не объявил, и его никогда не экзаменовали на этот объект. Собственно, бедняга пробовал разъяснить суду, что чрезвычайно проблемно обладать дело с женой, которая подругому, чем " коровой, вандалом и отморозком " супруга не именует. Осуществить замужние дела с ненавидящей тебя супругой разрешено, пожалуй, лишь одним методом, а до давления доводить дело Эссекс значения не видел. И в Европе, и в Англии арбитра имели преимущество востребовать, чтоб в делах об аннулировании брака на основании импотенции жена два была осмотрена спецами. В конце концов, у неких парней были так очевидные деформации, что 1-го взора было довольно. Но для Франсис было принципиально обосновать не столько импотенцию супруга, насколько свою девственность, и суд провозгласил комиссию. Впопыхах, поначалу в нее подключили 10 матрон и 6 повитух! Потом, поостыв, арбитра некотороеколичество уменьшили количество осматривающих до " только " 6 матрон и 2-ух повитух. Комиссия сделал вывод, что Франсис вправду является девушкой, и не владеет никаких недостатков, какие в будущем помешали бы ей начинать мамой. Надо дать судьям должное: заклеймить глава импотентом и уничтожать его брак они не спешили. Во каждом случае, покуда граф не станет осмотрен. А граф на осмотр не соглашался, не признавая себя импотентом. Патовая ситуация отягощалась политикой. Роберт Сесил погиб в 1612 году. Говарды, это семейство оппортунистов, постоянно находили способы быть вблизи с сильными решетка этого - традиционно чрез браки. И вданныймомент, после погибели Сесила, им крайне был нужен Карр, который, как ожидалось, обязан возглавить сейчас руководство. Что приводит к вопросу: была ли случайностью влюбленность Франсис Говард конкретно к Карру? По некий фактору этот юный шотландец стал влиятельнейшим победителем короля, желая ни огромным разумом, ни разумом юноша не сверкал. Впрочем, когда дело касается короля Джеймса или его царицы Анны, обычные мнения логики утрачивают силу. Роберт Карр Проблема была в том, что на Карра предъявлял полностью аргументированные права сэр Томас Овербери, общественно-политический неприятель Говардов. Ведь это он отыскал симпатичного пажа в захолустном Данбаре, таккак это он подставил Карра королю. И достигнул такого, что желал, поэтому что Карр не имел возможностей заправлять те дела, какие возложил на него повелитель. Он обращался к Овербери, и тот делал все так, как было рентабельно ему и его фракции. Поэтому для такого, чтоб овладевать Карром вполне, Говардам Овербери нужно было прибрать. Каким-то образом Говардам получилось уверить короля Джеймса, что Овербери станет самым пригодным послом в Россию, с чем сам Овербери был категорично не согласен. А категорическое несогласие с владыкой традиционно кончается командировкой в Тауэр. Совершенно случаем, лейтенант Тауэра был немедленно заменен на человека Говардов, как лишь Овебери там оказался. А стражником опального придворного назначили былого слугу ценный подруги Франсис Говард, женщины, популярной как мистрисс Тёрнер. Эта женщина содержала не одно комфортное гнездышко, где скучающие аристократы, женщины и джентльмены, встречались для несанкционированных амурных потех, и имела, таковым образом, широчайшие связи при дворе. С Франсис они сдружились уже издавна, так что разрешено допустить, что сплетни, на какие сетовала замужняя девственница на суде, имели некое базу. Так или подругому, но после данных передвижений в Тауэре Овербери начал хворать. Томас Овербери К огорчению Говардов, дело о разводе Франсис зависло, желая Овербери и удалился со сцены. И все поэтому, что ничто не могло подвинуться, покуда Эссекс не признал бы себя импотентом и не согласился бы на осмотр. Тогда за дело взялся сам повелитель Джеймс. А где Джеймс, там и магия. Он внезапно вспомнил, что единожды граф намеревался съездить в Польшу, чтоб его там расколдовали. Когда и этот смутный довод не посодействовал( расколдовали от что?), повелитель элементарно добавил в комиссию 2-ух " собственных " епископов. Овербери погиб в Тауэре 11 сентября 1613 года, а чрез 11 дней брак Франсис Говард с графом Эссексом был аннулирован. Причем, Говардом каким-то образом получилось не отдать архиепископу Кентербери отдать советы присяжным. Бедный Эссекс. Уж лучше бы его интимные доли тела и истина осмотрели, поэтому что целый Лондон хохотал над ним в всяком случае. При том, что англичане не сомневались, что леди Эссекс во время осмотра была заменена на одну из дочерей ее подруги мистрисс Тёрнер - не зря же она требовала на том, чтоб ее лицо было заперто плотный вуалью. Культура тех пор не была расположена к деликатности в вопросах неверности и импотенции, к тому же Эссекс не был лестным человеком. Он был агрессивен, раздражителен, груб и достаточно зол. Это сделало его в будущем хорошим боевым. А остаток от вмешательства короля, можетбыть, привел к тому, что в гражданской борьбе он перешел на сторону Кромвеля и сражался против роялистов. В начале ноября 1613 года Карр стал графом Сомерсетом, а в конце декабря Франсис Говард и Роберт Карр поженились. Счастье? Как бы не так. Как говорится, " целый Лондон знал ", что леди по уши замешана в своевременной для нее погибели Овербери, памфлетов с прозрачными намеками об этом ходило предостаточно. Но официально никто никого не винил, покуда Карр оставался в фаворе. Увы, ничего не продолжается пожизненно, и в 1615 году повелитель Джеймс и Робер Карр рассорились. Рассорились поначалу попросту, со перечнем претензий от короля, какие он имел к собственному победителю. Но позже повелитель направил родное интерес на Джорджа Вильерса( или его интерес на Вильерса направила царица Анна), барона Бэкингема, и Карр радикально лишился каждого воздействия при дворе. Врагам Карра разрешено было приступать раскопки в погибели Томаса Овербери. В 1613 году никто из мощных решетка этого по поводу его погибели особенно не тревожился( хитрые англичане не в счет). Предполагалось, что Овербери погиб от сифилиса, тем наиболее, что лечили его, как тогда было принято, пилюлями с ртутью, да и тело имело таковой вид, что в диагнозе никто не засомневался. И не желали сомневаться, естественно. Но в 1615 года из Франции дошла известие, что некоторый Уильям Рив, ассистент аптекаря Саймона Франклина, щекотливо там заболел, и решил признаваться. А в исповеди признался, что единожды сделал ядовитую клизму для Томаса Овербери. Да, все имена были наречены! Просто классное совпадение заболевания Рива и ссоры Джеймса с Карром, вы не находите? Впрочем, Карр вправду снабжал собственного друга в Тауэре клизмами и слабительными, поэтому что тот от ядовитых пилюлек ощущал себя не наилучшим образом. Только благодарячему Овербери и не погиб сходу. Но леди Франсис единожды заказала ядовитую клизму у Франклина, и Овербери сменил Тауэр на наилучший мир. Скорее только, Карр вправду не ведал ни сном, ни духом о том, как деятельно его грядущая супруга и ее родичи спроваживали Овербери на тот свет. Но удар был нацелен конкретно на него. Остается вопрос, кто провоцировал удар? Похоже, что царица Анна, которая Карра не переносила. Более такого, Анна была в нехороших отношениях с дядей-Говардом, который с самого истока жизни в Англии пробовал разъяснить клин меж ней и владыкой. Что было не так уж трудно, учитывая скандалы супругов еще в Шотландии. И нужно же так статься, что следствие событий погибели Томаса Овербери начал человек Анны, сэр Эдвард Кук. Эдвард Кук был личностью сложный. С одной стороны, он очевидно засудил сэра Рейли. С иной стороны, он практически достал короля до печенок тем, что ограничил королевское преимущество вручать патенты на торговые бенефиты по собственному усмотрению и шибко ограничил мнение " гос измены ", которое Тюдоры, за исключением царицы Мэри, использовали чрезвычайно добровольно по поводу и без. Соперником и, разрешено заявить, противником Кука был сэр Фрэнсис Бэкон, который был назначен вторым судьей, водящим последствие по занятию о погибели сэра Томаса Овербери. Кук чрезвычайно скоро законопатил в Тауэр и чету Сомерсетов, и мистрисс Тёрнер, и былого лейтенанта Тауэра, и аптекаря со стражником. Ведь повелитель очевидно вмешивался в дело о разводе Эссекса в выгоду Карра, и летально перепугался от одной идеи, что может наговорить в суде его простоватый экс-фаворит. Карру было велено признать себя виновным без бесполезных слов, в ЛОЖЬ на клятвенное обещание, что и он, и его супруга будут немедленно помилованы после вынесения вердикта. Для Карра вся деяния была, непременно, шоком. Он пробовал оправдаться в ходе следствия, но ему отдали взятьвтолк, что под тяжестью косвенных доказательств его осудят в всяком случае. Так что признать себя виновным и заполучить амнистия - его единый шанс. Очевидно, он узнал и о том, что мистрисс Тёрнер добровольно отдала сведения, что поставляла леди Франсис не лишь таблетки против потенции для ее супруга, но еще и порошки, целью которых было задуть влечение у Карра. Мистрисс Тёрнер вообщем было нечего терять. Кук обращался к ней, как к " шлюхе, своднице, колдунье, ведьме, папистке и убийце ". Она знала, что ее осудят. Ее и осудили. Тёрнер, совместно с аптекарем и ассистентами Говардов, была повешена. Леди Франсис и ее муж были приговорены к погибели, но вправду помилованы, как им и было обещано. Только вот высвободить из Тауэра их не посулили, и не освободили еще продолжительно. Леди Франсис родила дочь в Тауэре, и оставалась там до самого 1622 года. Роберт Карр - до 1624. Им запретили возникать в столице, и два была фактически сослана в Розерфилд Грейс в Оксфордшир. Там они и прожили до конца собственных дней. Карр никогда не простил свою супругу, и супруги навряд ли произнесли друг другу некотороеколичество слов, живя в различных долях дома и никоимобразом не пересекаясь. Франсис погибла в 1632 году от рака, Карр - в 1645. Есть некие сведения( вызов на суд в Звездную Палату), что он участвовал в планах сотворения временного правительства, переписываясь с Робертом Дадли, сыном глава Лейчестерского. В всяком случае, ежели он ощущал себя пострадавшим от царского произвола, он успел увидеть реванш. Как ни удивительно, единственная дочь данной несчастной пары, Анна, вышла замуж полностью благородно, за Уильяма Рассела, 5-го глава Бедфорда. Она была прекрасна, чрезвычайно порядочна, и смогла своими плюсами восполнить мрачные происшествия собственного рождения. А Томас Овербери успел составить в тюрьме что-то вроде поэмы с многоговорящим заглавием " Жена ". Пенелопе Деверос удалось протянуть свою жизнь так, как она считала необходимым, и помереть сравнимо юный, оставшись в летописи броской кометой на небосводе крайних лет царствования царицы Елизаветы и первых лет царствования короля Джеймса. А таккак все начиналось довольно гадко... Дороти слева, Пенелопа справа То имеется, сначала-то все было отлично. Пенелопа и ее сестра, Дороти, были дочерями Летиции Ноллис от ее главного брака с Валтром Деверосом. Потом Летиция вышла за Роберта Дадли, а ее дочери вошли, таковым образом, в блестящий и полубогемный клан Эссексов - Сидни. Полубогемный поэтому, что племянник глава Лейчестерского, Филипп Сидни, был известным поэтом. Говорят, он был влюблен одно время в свою кузину Пенелопу, но в кого лишь не был влюблен этот Филипп, ежели верить его автобиографистам. В конце концов, Пенелопе на тот момент было только 13 лет. Ситуацию с замужеством женщин из данных семейств осложняло то, что, неглядя на сияние и славу, средств там было мало. Во каждом случае, со стороны Сидни. Сэр Генри Сидни был вице-королем Ирландии, но на практике это обозначало, что поддержание сияния титула исполнялось за его свой счет. Поэтому его дочери Мэри довелось вылезти замуж за Генри Герберта, который был еще ветше ее, но имел средства. То имеется, прецедент выгодных браков в клане существовал. Потом Роберт Дадли погиб, и его вдова, мама Пенелопы, выскочила замуж за сына 1-го из служащих собственного покойного супруга, Кристофера Блонта. Кристофер был, непременно, увлекательным и непростым человеком, и брак был счастливым, но особенного счастья посреди родных и недалёких Летис он не вызвал. На тот момент семья Блонтов котировалась как древняя, но обедневшая и впавшая в убожество. А уж учитывая, что царица вытерпеть не могла Летис, нереально было бы и ждать, что Пенелопа и Дороти, тогда несовершеннолетние, останутся при мамы. Сестра Роберта Дадли, Кэтрин, была замужем за Генри Гастингсом, графом Хантингдоном, которому и доверили опекунство. Кэтрин была отлично знакома обеим девочкам, поэтому что, будучи хозяйка дамой обширно интеллигентной, обучала обеих еще при жизни брата. Этот Генри Гастингс был довольно увлекательной фигурой, о которой невозможно не заявить пару слов, желая эта деяния совсем не о нем. Гастингсы были насквозь церковной семьей, но Генри Гастингс начал свою политическую карьеру при протестантском дворе молодого сына Большого Гарри. Нет, он не поменял собственным убеждениям, он элементарно проникся философией учителей Эдварда vi, Джона Чека и Ричарда Кокса. Этой философией был гуманизм. Парадоксально, как воспитанники огромных гуманистов и гуманисты по убеждениям водили себя, получая настоящую администрация. Томас Мор, в родное время, не побрезговал серьезно запачкать руки кровью и копотью, будучи канцлером Большого Гарри. А политика короля Эдварда vi была еще поближе к пуританскому террору, ежели к гуманизму. Генри Гастингс не был человеком инициативным или честолюбивым, но замашки гуманиста, имеющего администрация, проявились в том, как он попробовал решить судьбу собственных подопечных. Надо заявить, что Пенелопа Деверос была красавицей. Во каждом случае, контраст черных глаз и золотистых волос делал ее наружность незабываемой. Когда она возникла при дворе в 1580 году, кузен Филипп объявил себя влюбленным, но, быстрее, лишь для такого, чтоб ощущать себя несчастным. Возможно, стихотворцу нужно ощущать себя несчастным для такого, чтоб строчить вирши. По его словам, краса Пенелопы нанесла ему рану, которая станет кровить, пока он жив. Нет никаких оснований считать, что Пенелопа когда-нибудь направляла интерес на кузена или пробовала поранить его сердечко. один из портретов Пенелопы Ее опекун решил пристроить красавицу за Роберта Рича, 3-го дворянина Рича, в котором не было ничто неплохого, несчитая его состояния. Скучный, сумрачный, неумный, недостаточный каждого шарма - разве такового супруга заслуживала женщина с талантами Пенелопы? Тем не наименее, она, аналогично, на момент собственного замужества была совсем свободна в отношении привязанностей, и вышла замуж без колебаний. И брала свою жизнь в личные руки. Каким-то образом домашняя жизнь дворянина и баронессы Рич устроилась так, что супруги полностью счастливо жили отдельно, встречаясь в брачной кровати примерно раз в полтора года, чтоб изготовить на свет ещеодного малыша. Пенелопа же собрала кругом себя кружок увлекательных людей, устроив кое-что типа салона, какие войдут посреди аристократок в моду еще позднее. Возможно, она брала образчик конкретно с Мэри Сидни, которая и хозяйка занималась переводами, композициями, хим опытами, фармакологией и музыкой, и собрала кругом себя круг дарований, узнаваемый как the wilton circle. Компания Пенелопы популярна как the essex circle, и в этот круг вступали почтивсе из тех, кто был собственным человеком в Вилтоне. На этом и кончалось схожесть меж 2-мя дамами. Мэри Сидни была фигурой наиболее консервативной, и жила со собственным супругом ежели и не воротила в душу, то не кидая вызов социуму. Когда лорд Пемброк погиб, он оставил ей изрядное положение, приправленное условием, что она не обязана вылезать замуж. Есть мировоззрение, что Мэри потом была полностью благополучна со собственным своим доктором, но ограничение было соблюдено. А вот Пенелопа, встретив человека, пригодного ей во всех отношениях, совсем тихо включила его в собственный брак. Ее любовником стал еще один представитель семьи Блонтов, Чарльз. На тот момент Чарльз Блонт имел лишь прекрасный титул дворянина Монтжоя и ничто более. Кроме прекрасной наружности и глубочайшей цивилизованности, естественно. Что было в елизаветинские эпохи хорошим капиталом для мужчины, нужно увидеть. В 1589 году Елизавета сделала этого Блонта одним из собственных гвардейцев. Но различать Блонта она истока ранее, что совершенно не понравилось старшему брату Пенелопы, который решил охранять родное преимущество на роль царского победителя с орудием в руках. Молодые люди даже дрались на дуэли, из которой победителем получился Блонт. Чарльз Блонт В всяком случае, Блонт стал любовником Пенелопы Рич где-то в начале 1580-х годов. Впоследствии историки будут ломать головы над тем, кто был папой бессчетных деток Пенелопы? Семеро старших носили имя дворянина Рича, но наверное ни Рич, ни Монтжой, ни хозяйка Пенелопа мнения не имели, кто из деток родился от кого. В будущем Монтжой сделает завещание, включающее не лишь деток, носящих его имя, но и Пенелопу Рич, и Изабель Рич. Неизвестно, как бы трио разбиралось в собственных отношениях, ежели бы не дебош с братом Пенелопы и победителем царицы, Робертом Деверосом. За что Елизавета благоволила к этому кретину - почему-то. Разве что в первые годы появления при дворе недочет ума компенсировался приятной внешностью, а ляпы благосклонно объяснялись неопытностью. Но дело было совсем не в неопытности, а в том, что Роберт Деверос обожал себя превыше только на свете, имел ни на чем не аргументированное огромное мировоззрение о собственных возможностях, и совсем не умел и не желал повиноваться. По мерке такого, как Роберт Деверос взрослел, царица срывалась на него все почаще. Известен даже довольно неприглядный инцидент, когда царица съехала любимчику по уху за ещеодну бессмысленность, а тот, в протест, начал растягивать меч из ножен. Возможно, это лишь исторический анекдот. Вряд ли лорды были вооружены на заседаниях совета, подругому книжка пэров стала бы еще короче. Роберт Деверос Здесь не время и не пространство расписывать о том, отчего появился и отчего не получился так именуемый мятеж Эссекса. Главным для Пенелопы Рич были последствия данной довольно дурацкой выходки. Мало такого, что брат попробовал сбросить вину на Пенелопу и Монтжоя, так еще и " привилегированная распутница " была сдана на поруки законному жену! До этого она полностью пособственнойволе провела изрядное численность времени у кровати супруга, выхаживая его от некий тяжелой заболевания, но теперь-то состояние дел поменялось. Имя Деверосов было официально в немилости, и непонятно, как повел бы себя дворянин Рич сейчас. Пенелопа задумалась о разводе. О разводе Пенелопы задумались и оба ее супруга. Монтжой желал бы узаконить дела так, чтоб у него были узаконенные преемники, таккак сейчас ему уже было, что преемникам дать. Что касается дворянина Рича, то его состояние в объединении Рич - Пенелопа - Монтжой было довольно уничижительно, определяясь одним однимсловом: рогоносец. Ему захотелось обычной семьи и наименее богемной супруги. Поскольку Англия в те годы переживала переживания, связанные с переходом власти от царицы Елизаветы к королю Джеймсу, до развода дворянина и баронессы Рич руки дошли лишь в 1605 году. Барон подал на развод на основании брачной неверности, баронесса твердо эту неверность признала, но таккак развода-то в том значении, в каком мы осознаем его вданныймомент, конкретно в те годы в Англии не было. Паре официально было разрешено расстаться, да. Но преимущество на мнение новейшего брака получил лишь дворянин Рич, как сторона пострадавшая. Пенелопа потребовала, чтоб ей разрешили вылезти замуж за отца собственных деток и узаконить потомство пары, но ей было в этом отказано. Но что означало дозволение или отказ для Пенелопы Деверос? Она и Монтжой поженились частно, в его доме. Обряд сделал капаллан Монтжоя, Лауд, который стал потом епископом кентерберийским. Кстати, желая два и поженилась назло судебному решению, их брак был, разумеется, признан законным, поэтому что старший сын, Монтжой Блонт, унаследовал титул в 1617 году. Чарльз Блонт погиб в апреле 1606 года. Пенелопа пережила его на год. Что касается дворянина Рича, то он, поверьте, не был обойденной стороной в данной летописи. Лет 20 он жил в необычном " браке втроем ", не выказывая ни малейшего неудовольствия, и не отвергая в амурных связях себе. После развода, он женился на Франсис Врэй, и дожил до 1618 года. От этого брака деток у него не было, и титул 2-го дворянина Рича унаследовал его старший сын от Пенелопы. А что касается Дороти Деверос, то она и ожидать не стала, покуда опекун разберется, за кого ее вручать. Появившись при дворе в возрасте 17 лет, она молниеносно присмотрела себе жениха. Скорее только, она даже была уже знакома с сыном сослуживца собственного отца, поэтому что земли, принадлежащие семейству сэра Джона Перротта в Пемброкшире, примыкали к владениям Деверосов, в которых те проводили лето. Томас Перротт написал сестре собственной избранницы, прося Пенелопу взглянуть к планам Дороти с согласием. По некий фактору Пенелопа не ответила, и парочка выбрала признать это за символ согласия. Тем не наименее, Дороти подозревала, что дело не в согласии, а элементарно в том, что случился некий сбой в передаче информации, так что разрешение на брак она предложила брать в Броксбурне, куда приехала на лето. Священника два наняла со стороны, и тот согласился обвенчать Дороти и Томаса с условием, что сделает это неизвестно. Внезапным препятствием оказался отказ местного церковного ключника предоставить ключи для проведения церемонии. Ну, дверь элементарно выломали, и поп провел ритуал с нереальной скоростью, покуда два стражника, оккупированные из дома Томасом и его папой, не пускали семью Дороти прекратить церемонию. Как традиционно в таковых вариантах, царица пришла в гнев, Дороти изгнали из числа фрейлин бросать, а Томаса посадили в тюрьму Флит. Ненадолго, естественно. Есть одна сплетня, что дедом новобрачного был сам великий Гарри. Что сэр Джон Перротт был сыном короля от Мэри Беркли. Не опешила бы, ежели бы сплетню запустил сам сэр Джон, который был снаружи очень на короля подобен. И нравом также. Когда ему не понравилось, как офицеры короны водят себя в покоренных им мятежных провинциях Ирландии, он элементарно хлопнул дверью. Прибыл в Лондон и потребовал, чтоб его от должности освободили, после что величественно удалился в Уэллс. Замужняя жизнь Дороти стала, как минимум, очень беспокойной возле 1592 года, когда ее свекр, возвратившись из Ирландии, где служил Лордом Депутатом, был обвинен в гос измене. Дело против него было выстроено, это факт. Все нарекания строились на фальшивых письмах ирландского священника. Вроде бы сэр Джон предлагал свою благонадежность Филиппу Испанскому и герцогу Пармскому. Непонятно, истина, в замен на что. Его втомжедухе обвинили в том, что он отзывался о Елизавете, как о " бастарде, выродке обыкновенной шлюхи ". Тяжкие нарекания, но сэр Джон умудрился обращаться на суде довольно внушительно, чтоб выставление вердикта отложили. За это время Перротт, Арестант в Тауэр, успел помереть. Был ли он тайком убит, или погиб сам? Возможно и то, и иное. Перротту было на момент погибели 64 года, и нрав он имел подрывной. Мог и от удара помереть. Через некотороеколичество месяцев все актив сэра Джона, конфискованное в выгоду короны, было возвращено супругу Дороти. О Томасе непонятно радикально ничто, он себя никоимобразом не показал. Умер он довольно скоро после такого, как приключилась драма с его папой, поэтому что уже в 1594 году Дороти вышла замуж ни более, ни меньше чем за Генри Перси, глава Нортумберлендского. граф Как и где они успели познакомиться - тяжело заявить, не имея детального материала о жизни Дороти, которая считается наименее увлекательной по сравнению с ее известной сестрой. Можно допустить, что Генри Перси, обладатель самой большущий в Англии библиотеки, был вхож в салон Пенелопы Рич. Во каждом случае, Кристофер Марлоу, который был собственным человеком в салоне леди Пенелопы, постоянно заявлял, что он отлично знаком с Нортумберлендом. Говорят, что брак успешным не был. Генри Перси отыскал свою супругу неуместной ему по нраву, и два огромную дробь времени жила отдельно. Что не помешало им справить 4-мя детьми. Похоже, сестры Деверос предпочитали обладать отцов собственных деток на комфортном для себя расстоянии. И - редкая фортуна! - их супругов такое состояние дел устраивало. Нортумберленда именовали " граф-волшебник ", и он был популярен тем, что нехорошо уживался с кем бы то ни было из семейных. Он ссорился с мамой, позже ссорился с супругой, и очевидно довольно комфортно ощущал себя лишь в фирмы собственной трубки и собственных товарищей. В собственном " Фаусте " Кристофер Марлоу писал: Что быть обязано, то станет! Прочь, писанье! Божественны только книжки некромантов И секретная дисциплина колдунов. Волшебные круги, фигуры, знаки... Да, это то, к чему жаждет Фауст! О, цельный мир восторгов и наград, И почестей, и всемогущей власти Искуснику усердному завещан! Все, что ни имеется меж полюсами в мире. Покорствовать мне станет! Государям Подвластны только владенья их. Не в мощах Ни тучи отгонять они, ни начать ветр. Его же администрация доходит до границ, Каких добиться дерзает лишь интеллект. Искусный маг имеется всемогущий бог. Да, закали собственный интеллект дерзко, Фауст, Чтоб одинаковым начинать отныне божеству. Не Нортумберленд ли послужил ему макетом Фауста? Во каждом случае, дочь Дороти и Нортумберленда, Люси, была макетом Миледи в романах Дюма. Дениз Бодли( 1492- 1561) Дочь портного их Экзетера, который переехал с семьей в Лондон. Овдовев, ее мама вышла замуж за купца Томаса Брэдбери, который был мэром Лондона в 1509 году. Он вырастил Дениз и подарил ей поместье Весткот в Кенте. Потом Дениз вышла замуж за Николаса Левесона, также купца, и они переехали в Прествуд, Стаффордшир. После погибели собственной мамы, пережившей и другого супруга, Дениз получила в имущество еще два поместья, Блэк Нотли и Стонтон. У Дениз и Николаса было 18 деток! Тем не наименее, Дениз собственного супруга пережила. Он завещал собственно ей дом, в котором они жили, сад на Лим Стрит в Лондоне, земли в Кенте, земли, скот и арендаторов в Эссексе, и всю мебель и посуду их английского дома. Но Дениз и не подумала ретироваться на спокойствие. Она схватила бизнес собственного супруга, набрала личных подмастерьев, и занялась экспортом шерсти, что было делом, где степень конкуренции был довольно высочайшим. А эта вдовица стала самым большим экспортером шерсти уже в первый год правления Эдуарда vi. Когда Англия растеряла Кале, Дениз добилась лицензии вывозить масть в Брюгге. А в завещании она оставила гильдии купцов, членом которой была, 10 фунтов на обед в ее память. Томазина Бонавентура( 1450-1512) Из обыкновенной фермерской семьи. О том, как она попала в Лондон, имеется версия, что ее увидел одил английский купец, Ричард Бримсби, когда она пасла овец. Очевидно, и Томазина, и ее брат Ричард получили образование в детстве, поэтому что брат позднее стал священником, а купец счел ее пригодной компанией для собственной супруги. Когда супруга Бримсби погибла, он женился на Томазине. А чрез три года погиб и сам - от чумы. Овдовев, Томазина вышла за моряка, купца и искателя приключений( то имеется, 1-го из тех, кто торговал или пиратствовал, судя по происшествиям) по имени Генри Голл. И чрез 5 лет опять овдовела. Голл оставил ей бизнес фунтов на сто, столько же в деньгах, и всех собственных подмастерий. Томазина занялась торговлей одеждой, что было доходным делом, и возле 1469 года опять вышла замуж, за Джона Персиваля, портного, который стал мэром Лондона в 1498 году. Снова овдовев, Томазина продолжила его бизнес, хозяйка тренировала подмастерий, но нажила противников. Против нее были выдвинуты какие-то нарекания, но Генрих vii так обожал средства, что помиловал Томазину за 1 000 фунтов штрафа - сумасшедшие средства по тем временам. Но навряд ли Томазина шибко обеднела. Она переехала в Вик Сент Мэри, и занялась хорошими делами. Построили мост в Вик Форд, ремонтировала пути, снабжала скудных невест приданым, выстроила институт и школу. А еще она снабжала пищей и иными необходимостями заключенных в Лондоне и Корнуолле. И дожила до 89 лет. Детей у нее не было ни в одном браке. Элис Брэдбридж( 1523-1604) Была одной из 14 деток у собственных родителей. Людей, разумеется, не скудных, поэтому что когда Элис вышла в 1546 -м за Франсиса Барнема, за ней отдали 10 фунтов приданого. С Барнемом, купцом мануфактурой и олдерменом в Лондоне, они нажили четырех сыновей. В 1561 году Барнем получил даже свой герб! Что не помешало ему быть обвиненным, совместно с женой, в ростовщичестве в 1574 году. Впрочем, обвинение не привело к суду, так что имеется основания допустить, что дело оказалось доносом. С 1560 года Элис работала по шелку по личному праву, то имеется, это был ее свой бизнес, не подходящий от супруга. Когда она овдовела, за ней стал бегать сэр Томас Рамси, мэр Лондона в 1577 году. Элис ему отказала, поэтому что он набрался наглости подключить в брачный договор ограничение соединения состояний. Энн Брэндон( 1507- 1558) Очень типичная дочь Чарльза Брэндона. Она родилась в тот момент, когда ее папочка решил изготовить вид, что не владеет нималейшего дела к ее мамы, Энн Брауни. Сэр Чарльз выбрал богатую вдову, Маргарет Невилл. Но брак огласили недействительным и аннулировали, так что Брэндон возвратился к Энн и женился на ней. В 1514, сэр Чарльз пристроил свою семилетнюю дочь ко двору Маргариты Савойской, где она и прожила два года. А когда Энн Брэндон возвратилась домой, в Весторп Холл, то нашла там мачеху, красивую сестру короля. Из-за запутанных брачных дел сэра Чарльза, ему и Мэри пригодилась особая папская булла, подтверждающая, что он вправду разведен с Маргарет Невилл. Иначе справедливость деток Мэри и Чарльзы могла бы быть оспорена. Для Энн папская булла также была спасением, поэтому что она утвердила и ее справедливость. В 1531- м для Энн началась зрелая жизнь. Она вышла замуж за дворянина Эдварда Грея. Их хватило гладко на 6 лет. В 1537 году Энн ушла к любовнику, Рэнделлу Ховесу, а лорд Грей брал любовницу, Джейн Орвелл. Почему-то Чарльз Брэндон решил, что Грей должен кормить сбежавшую супругу, и даже выкрутил( при поддержке Кромвеля) содержание в 100 фунтов в год для дочери. В 1540, Эдвард Грей попросил у царского совета наказания для Энн за супружескую неверность, и за то, что она, совместно с любовником, сооружает планы его убийства. Разумеется, против дочери Брэндона никаких действий принято не было, да и навряд ли она умышляла кое-что против собственного былого жена и дойной скотины. Но Грей избавился, благодаря этому камерному скандальчику, от необходимости кормить былую супругу, беспрепятственно живущую с любовником. А Брэндон, которого, фигурно разговаривая, повозили личиком по столу, обозлился на Энн так, что не включил ее в завещание. Энн не растерялась, и где-то меж 1545 и 1551 гг сговорилась с судьей Джоном Бьюмонтом. При его поддержке она сделала некотороеколичество земляных приобретений по липовым документам, выписанных, типо, ее папой. Пострадавшим оказался маркиз Дорсет, муж ее сводной сестры. В 1552 -м авантюра лопнула, судья был арестован, но Энн опять вышла сухой из воды. Элизабет Гэйл( год погибели 1559) Дочь английского торговца и супруга купца одеждой, Элизабет была единой дамой, вложившей средства в Московскую торговую компанию по собственному праву, и одной из 2-ух дам посреди 201 основоположника данной фирмы в 1555 году. К тому моменту она была вдовой и мамой одиннадцати деток. К моменту ее погибели, ее положение оценивалось наиболее, чем в 1000 фунтов. Сара Вильямс( 1570-1594+) Иногда под видом религиозных ритуалов проистекают ужасные вещи. Сара Вильямс была из семьи протестантов. Как это было заведено, в 15 лет она отправь действовать, найдя себе достаточно престижное пространство, в хозяйстве сэра Джорджа Пекема. Чего женщина не знала, так это секреты сэра Пекема: он был секретным католиком. И, очевидно, в доме был католический поп, Роберт Дибдейл. Саре не повезло наткнуться не на фанатика даже, а на фигуру позатейливее. Дибдейл затеял дьявольскую забаву, объявив, что Сара - одержимая, и что над ней нужно вести сеанс экзорцизма. Ее поили какими-то настойками, принуждали нюхать какие-то пары. Наркотические, разумеется, поэтому что у нее вправду начались видения. Гром для Дибдейла грянул, когда Сару внезапно заключили власти за то, что она уже 4 года не показывалась в церкви. Наказанием было бы 5 месяцев тюрьмы. В предоставленном случае, арест стал спасением. Придя в себя, женщина поведала об игрищах в доме Пекема, о том, что и ее, и других женщин из дворни сексапильно употребляли поначалу Дибдейл, а позже его приятели, также священники, меж иным. В солидном с виду доме женщины были реальными пленницами, которых держали под действием наркотиков и не позволяли возвратиться домой. У данной летописи блаженный конец - для Сары Вильямс, во каждом случае. Она выздоровела, сумела возвратиться к родителям, вышла замуж полностью счастливо и нажила пятерых деток. Элизабет Вайтпол( 1510-1537) Элизабет, дочь английского купца и олдермена, получила сияющее образование. Она читала и писала на латыни, испанском, итальянском, не разговаривая об британском. Но вособенности талантлива женщина была в сложностях бухгалтерии и арифметики. Когда ей было 15 лет, она написала эссе " curious calligraphy ", где показала родное художество в 3-х типах каллиграфии. И это еще не все! Девушка игралась на лютне, на скрипке, на верджинеле, рисовала картины. В 1534 году Элизабет вышла замуж за Эммануэля Люкара, также купца. К моменту ее погибели она уже была мамой четырех деток, так что несложно додуматься, что свело ее в могилу в таком юном возрасте. Впрочем, муж ее любил, и воздвиг в ее память вдохновляющий памятник с трогательной надписью, восхваляющей образованность и остальные плюсы супруги. Флоренс Водем( 1530-1596) Дочь помещика, Флоренс вышла замуж в 1556 года. Через год юная дама водинмомент заболела и погибла. Ее с соответствующей печалью захоронили в семейном склепе супруга, и на этом деяния Флоренс кончилась бы, ежели бы один кладбищенский вор не решил бы ограбить мертвоетело. Он сдвинул крышку гроба, и взялся снимать недешевые кольца с пальцев покойной. И внезапно покойница открыла глаза, и склеп огласился визгом Флоренс и криками насмерть испуганного вора. Счастью семьи не было предела, воссоединение супругов увенчалось рождением сына на последующий год. Флоренс пережила собственного супруга, и, после его погибели, вышла замуж во 2-ой раз. Энн Во( 1562-1637) Дочь дворянина Во и родственница Бьюмонтов и Гастингсов, Энн была уверенной католичкой. Причем, католичкой из тех, кто деятельно работал в Англии над творением " пятой колонны ". Под именованием миссис Перкинс она снимала дома, где проходили проповеди миссионеров. Иногда она представлялась именованием собственной сестры, Элеанор Бруксби, популярной собственной кротостью и робостью. В общем, реальная заговорщица. Каким-то образом ее имя стало понятно властям в связи с событиями Порохового заговора. Она была арестована, но скоро выпущена. В марте 1606 года ее заключили опять, и она просидела в Тауэре до августа. После этого неукротимая женщина то ли притихла( что навряд ли), то ли научилась лучше запутывать отпечатки, поэтому что в последующий раз ее заключили лишь в 1625 году. Кроткая и робкая Элеанор, сестра Энн, не побоялась, тем не наименее, приютить у себя в 1586 году католического проповедника, иезуита Генри Гарнета. После его ареста, Элеанор была в бегах. В 1625 году заключили и ее, и присудили к штрафу в 240 фунтов, но штраф бабушка заплатить уже не успела - погибла. Была еще одна сестра, Элизабет, которую тайком вывезли во Францию, где она стала церковной монахиней. Когда Энн осталась одна, то она и совсем закончила укрывать свои убеждения, и открыла в Стэнли Грэндж школу для сыновей джентри-католиков, которая, по сути, стала центром энергичности иезуитов в Англии. Энн Вэйвасауэр( 1560-1650) Долгая жизнь, абсолютная приключений. Свой первый фурор Энн произвела при дворе в 1581 году, родив сына прямо в дортуаре для фрейлин. Поскольку любовником Энн был не кто другой, как Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд и любимчик царицы Элизабет, за схожую грубость Энн была выслана совместно с ребенком прямиком в Тауэр. Сколько она там пробыла - непонятно, но в 1588 году она буквально опять была с графом Оксфордом. В 1590-м Энн вышла за какого-то моряка, капитана Джона Финча, и немедленно брала в любовники еще 1-го дворянина - сэра Генри Ли. Ему она также родила сына. И опять ассоциация была чрезвычайно длинной, поэтому что в 1605 году Ли стал оплачивать Финчу пенсию в 20 фунтов. Энн он содержал куда как щедрее, оставив ей по завещанию 700 фунтов, дом, в котором они жили, и даже средства на ее грядущие похороны! По плану сэра Ли, ее обязаны были похоронит в гробнице совместно с ним. Правда, схожий чин храм утвердить отказалась. В 1618 году 58-летняя Энн вышла замуж за Джона Ричардсона, совсем запамятовав, что Джон Финч все еще где-то жив. Ее осудили за бигамию, принудили уплатить штраф в 2000 фунтов, и приговорили к общественному покаянию, от которого позднее освободили. Мэри Сидни( 1587-1652) Что может изготовить юная вдова дворянина, обремененная разоренным хозяйством и новорожденным сыном? Мэри Сидни взялась за перышко. Это она стала первой женщиной-писателем в Англии. The countesse of mountgomeries " s urania разъярила критиков до крайности. Мэри именовали монстром, даже гермофродитом( мужским же занятием занялась!), на нее атаковали за все мыслимые и невероятные нарушения кода приличий. Тем наиболее, что она вправду не слишком морочила себе голову приличиями, нажив во эпохи собственного вдовства пару деток от собственного кузена, Уильяма Герберта, 3-го глава Пемброка. Еще Мэри писала сонеты: eyes hauing [wunn], reiecting proues a sting killing the budd before the tree doth spring; Sweet lipps, not loving, doe as poyson prove: desire, sight, eyes, lipps; Seeke, see, proue, and finde you love may winn, but curses if vnkind, then show you harmes dislike, and ioy in love Текст " Урании " с разбором творения отыщется тут: http:// www. Luminarium. Org/ renascence-editions/ mary. Html#introduction Маргарет Скипвит( 1520 - 1583) Поговаривали, что Маргарет была любовницей Большого Гарри где-то году в 1538. Впрочем, недостаточно ли кого королю позже историки " сватали ", так что непонятно, истина это или нет. С владыкой ее сводит то, что она в апреле 1539 года вышла за Джорджа Талбойса, который был сыном былей любовницы Гарри, Элизабет Блант. Сыном, рожденном в законном браке, очевидно. Через год Маргарет овдовела, и была в довольно мощной репутации при дворе, чтоб ей отдали опекунство над сыном Энтони Тоттофта. А в 1546 году она сразила сердечко сэра Питера Кэрью. По некий фактору, он-то ее сердечко не сразил, поэтому что обратился за поддержкой собственным брачным планам к самому королю. Гарри вытерпеть не мог ввязываться в сердечные дела собственных подданных, но к концу жизни он стал в определенном значении наименее эгоистичным, и написал Маргарет, советуя ей сэра Питера. Гарри уже погиб, когда два поженилась. Маргарет, нужно заявить, была чрезвычайно состоятельна. Она имела в Ликольншире 8 поместий, и проводила все родное время там, всееще именуясь леди Талбойс и оставив супруга выполнять его повинности шерифа в Девоне. Вряд ли дела супругов были на тот момент очень теплыми в всяком значении. Известно, что к 1552 году Кэрью был обязан короне 2 100 фунтов. А позже королевой стала Мэри, Кэрью по уши вляпался в заговор Вайатта-младшего и был обязан нестись, в итоге, за рубеж. Известно, что его жене приснился сон, что ее муж поскользнулся, поднимаясь на борт судна, свалился в море и утонул. Сэр Питер вправду поскользнулся, но его выручили. А далее деяния делается увлекательной. Разумеется, все актив Кэрью было конфисковано короной. Но Маргарет выкупила это актив себе и истока методично забрасывать поначалу Мэри, а позже Мэри и Филиппа петициями за собственного жена. Она втомжедухе хорошо подкупала чиновников. После дара члену Тайного Совета, ее вызвали на совещание, и разрешили переслать супругу средства. Но Маргарет требовала светлого царского ответа на свои петиции. Надо заявить, что Мэри эту женщину ужасно почитала, разговаривая о ней, как о " неплохой, любящей супруге ". Известно, что сэр Питер побывал тайком Англию( и, можетбыть, супругу) в апреле 1555 года. В сентябре Маргарет отправилась совместно с армиями Филиппа в Брюссель, имея при себе письмо супруга, адресованное Филиппу. Мэри подписала официальное амнистия сэру Питеру в начале ноября такого же года. Супруги тогда жили совместно, в Брюсселе. Но покуда письмо до Фландрии добралось, на дворе был уже март 1556 года, и сейчас самой Маргарет было необходимо королевское амнистия: она задержалась за границей на большее время, чем дозволял ей сделанный на иностранную поездку аттестат. Тем не наименее, Маргарет оказалась в Англии ранее супруга. А когда сэр Питер возвратился, то его нежданно заключили. За долги короне. Опять же, поговаривают, что этот арест был элементарно для спасения репутации сэра Питера, который достаточно немало порассказал о собственных сообщниках по заговору. Маргарет, судя по всему, ни о каких слухах мнения не имела, поэтому что опять истока забрасывать царицу петициями. К октябрю сэра Питера выпустили, договорившись о том, как он станет выплачивать долг. Интересно, что как лишь леди Маргарет добилась избавления супруга, она очевидно растеряла к нему любой энтузиазм и опять удалилась в Линкольншир. А как лишь сэр Питер погиб, она вышла замуж за сэра Джона Клифтона. Такая вот типичная деяния. Дороти Смит( 1564-1639) Дороти, дочь купца шелков, увлекательна даже не тем, что уходила замуж 4 раза, и не тем, что три ее дочери стали супругами пэров. Интересен ее отлично узнаваемый в те эпохи нрав. Первым супругом Дороти был купец Бенедикт Барнем, и в том замужестве нрав обнаруживать прежде: они успели нажить 8 деток, только четыре из которых дожили до зрелого возраста. В ноябре 1598 года, Дороти вышла за Джона Пакингтона, которого хозяйка царица Элизабет именовала " соблазнительным Пакингтоном " - тот был дюжим мужчиной ростом под 190 см, крутившим романы времяотвремени и с тремя фрейлинами сразу. Дороти родила Пакингтону троих деток, но уже в начале 1607 года Джон Чемберлэйн строчит собственному приятелю, что " сэр Джон Пакингтон и его малая, агрессивная леди расстались в мерзких отношениях ". После разрыва с супругом, Дороти ступила на тропу борьбы. Неизвестно, в чем она обвинила супруга, но на основании ее нарекания Пакингтон даже был в тюрьме, желая и непродолжительно. Их дела рассматривала комиссия арбитража, но председателем данной комиссии был зять Дороти, Фрэнсис Бэкон, с которым она успела поссориться в 1607 году. Зятя она обвинила в том, что он принудил ее 12-летнюю дочь от главного брака вылезти замуж за сэра Джона Констэбла. Естественно, заключение комиссии было не в выгоду Дороти. После погибели Пакингтона, Дороти поссорилась с супругом дочери Анны, сэром Хэмфри Феррерсом, и с супругом дочери Мэри, сэром Ричардом Бруком - у них были несогласия сравнительно такого, как править богатством, оставшимся от Пакингтона. Проиграв в следующий раз, Дороти вышла в 1629 году Роберта Нидема, 1-го виконта Килмори. А после его погибели, в возрасте 75 лет, за Томаса Эрскина, 1-го глава Килли.